Текст книги "Хрупкий разум. Нейропсихолог о том, какие сбои происходят в мозге и как это меняет личность человека"

Глава 2. И можно ли мне это есть?

Эту семидесятивосьмилетнюю пациентку я уже знал по предыдущему визиту в наш центр, хотя она не могла вспомнить, что когда-либо была здесь. Тогда, около полугода назад, Люсия тоже пришла в сопровождении дочери и выглядела изысканно. Как оказалось, элегантность была простым фасадом, театральным спектаклем, прекрасно организованным ее дочерью, которая хотела, чтобы мать продолжала показывать себя миру такой, какой была когда-то. Люсия спрятала лицо за тканевой маской с принтом, специально выбранной для этого визита. Прямые белые волосы были идеально завязаны, образуя симметричный пучок. Одета была классически, не показывая лишнего, скромно: в зеленоватой юбке ниже колен и легкой набивной блузке, дополненной брошью на шее.

Первые слова, с которыми Люсия обратилась ко мне, были:

– Ты видел, какая хорошенькая у меня дочь? Она одинокая, думаю, тебе стоит сделать ей предложение.

Я улыбнулся, зная, что «комичные» комментарии теряют всякий намек на юмор, когда описывают симптом, принимающий форму выражения идей, которые раньше никогда не существовали в сознании человека. Я посмотрел на ее дочь, и она просто опустила голову, а затем закрыла глаза тем жестом стыда и жалости, который я так много раз видел у сопровождающих.

Ее язык, манера говорить, выбирать слова и строить речь были совершенно нормальными. Но передаваемое послание было далеко от социальных «правил», от той нормы, которая должна применяться в разговоре с незнакомым человеком.

Как всегда, я спросил, почему она пришла и знает ли, где мы находимся и что делаем. Она утверждала, что это дочь убедила ее приехать и она не имеет ни малейшего представления, что здесь делает.

В течение уже трех лет дочь замечала все более частые мелкие странности, но больше всего ее внимание привлекла перемена в характере матери. Люсия была сдержанной женщиной, которая никогда не соглашалась быть «леди» и которая могла построить всю жизнь своими руками, работой, умом и никогда не переставала жертвовать собой ради своей семьи. Теперь она жила одна. Ее муж некоторое время назад умер, но это ничего не изменило в привычках Люсии. Она вела активную светскую жизнь, и изысканный вкус в живописи и литературе проявлялся в каждом уголке дома, который принадлежал ей последние сорок лет.

Но с некоторых пор она становилась все более недоверчивой и слишком часто отпускала грубые замечания. Она выходила из себя или совершала странные поступки. Например, совершенно абсурдным образом беспорядочно группировала всевозможные элементы в своем доме. Или на рассвете вынимала все столовые приборы, которые использовались только на семейных торжествах, чтобы разложить в ряд на столе, а затем положить их назад. Или вынимала одежду и предметы из шкафа, чтобы оставить все на полу и пойти куда-то еще, погружая в хаос углы того дома, который раньше всегда был безупречным.

Когда я спросил ее, как она себя чувствует, она широко улыбнулась и сказала, что все отлично и намного лучше, чем у большинства людей ее возраста. Тогда я спросил, как это возможно, что, будучи такой здоровой, она не знает ни дня, ни месяца, ни года, в котором живем.

Это вызвало немедленное изменение в ее выражении лица и поведении:

– Теперь я знаю, чего ты хочешь и почему я здесь! Вы пришли посмеяться надо мной и хотите забрать все мои деньги, да? И все это, чтобы прославиться, верно?

Переубедить было невозможно. Попытка исследовать и сделать какой-либо обоснованный вывод у кого-то в состоянии подобных поведенческих изменений была бы лишена смысла или клинической обоснованности. Поэтому я просто ограничился тем, что выдержал двести ее атак. Более того, в действительности ее слова и поведение уже говорили обо всем, что с ней происходило. Иногда просто наблюдая, но зная, как это делать и как понять, подходишь близко к источнику проблемы.

Я решил, что сейчас не время и стоит завершить визит иначе.

Зная, что некоторые процессы контроля и торможения у Люсии полностью не сработали, я предположил, что смогу на несколько минут вытащить ее из этой «петли иррациональной ненависти», если удастся направить ее ослабленное внимание на что-то привлекательное. Набор гротескных форм поведения, которые развились у нее в последние годы, предполагал, что определенные области префронтальной коры страдают от какого-то повреждения, причину которого еще предстоит определить. В отличие от предыдущего случая, где Педро демонстрировал поведение, предполагающее гипофронтальность, характеризующуюся имитацией поведения и расстройством использования, Лусия демонстрировала другой тип поведения, типично гипофронтального, в виде полного несоответствия социальным правилам, повторяющееся поведение без цели и расторможенность.

Развитие лобной доли и зависящих от нее процессов дало человеку возможность проявлять целый ряд моделей поведения. Каким-то образом, не прилагая никаких усилий, люди способны приспособить свое поведение к тому, что ожидается, в соответствии с неписаными правилами, которые являются частью культурных особенностей. Именно поэтому в буфете они не бросаются бесконтрольно за едой, а способны дождаться очереди, несмотря на спешку и нетерпение. Не ведут себя одинаково, когда едят фастфуд с друзьями или ужинают с родителями первой девушки, и, конечно же, мы не выражаем словами и не показываем непристойными жестами наши самые глубокие и примитивные представления о том, как сильно мы любим друг друга.

Этот процесс связан с присущей человеку способностью сдерживать себя. Поэтому на том первом ужине с родителями девушки, когда обнаруживаем один из тех прекрасно видимых кусочков еды между зубами мамы, мы способны не рассмеяться или не выражать отвращения, не говоря уже о том, чтобы указывать пальцем на «открытие». Еще хвалим, как кому-то идет новая сумасшедшая прическа и хорошо на ком-то смотрится платье с невозможным принтом или огромные очки в красной оправе. Можем сдерживать выражение эмоций и скрывать, что собираемся заплакать или закричать. И, конечно же, мы способны подавлять первичные импульсы, сопровождающие такие базовые и элементарные действия, как питание или размножение. Кроме того, благодаря еще и фронтальным функциям, можем проявлять гибкость, чередовать, делать и то, и другое, а затем возвращаться к первому делу. Можем внимательно прослушать разговор, перейти к чему-то совершенно другому, потому что позвал начальник, и продолжить то, что делали до перерыва.

Именно потому, что все это является частью нормальных процессов, возникающих в результате функционирования здорового мозга, любой из этих процессов может быть изменен в условиях повреждения. Именно тогда начинает проявляться поведение, которое сбивает с толку тех, кто знает этого человека. Когда говорят о том, кто был спокойным и сдержанным, а теперь стал грубым, неряшливым, невоспитанным и развращенным. Лусия почему-то сильно опустилась за последние несколько лет. Раньше она была неадекватной и раскованной, а теперь еще и перестала самостоятельно контролировать поток мыслей и свое поведение. Поэтому она часто не могла перестать делать или думать о вещах, не имевших никакой цели.

Зная эту трудность, я решил игнорировать нападки Люсии, схватил ее тонкие и морщинистые руки и сказал:

– Знаешь, сегодня среда, я ужинаю со своей бабушкой. Я убежден, что вы очень понравитесь друг другу. Она такая же очаровательная, как и ты.

Она посмотрела на меня, снова улыбнулась, и, хотя я видел в ее глазах, как угасает вся эта неоправданная ненависть, она совершенно убежденно сказала:

– Большое спасибо, доктор. Вы очаровательны. Я хотела сказать вам это с тех пор, как приехала.

С этой улыбкой мы попрощались и договорились о встрече через несколько дней, чтобы продолжить то, что не смогли начать.

В тот день, когда Люсия снова вернулась, я с нетерпением ждал возможности увидеть, каким будет ее визит. Когда дверь кабинета была приоткрыта, услышал, как она снова вошла в кабинет в сопровождении дочери, а затем услышал, как она спросила Инму, ответственную за прием:

– А можно мне это съесть?

На что Инма (могу представить ее лицо) ответила:

– …Нет, мэм, это водно-спиртовой гель, а это декоративные деревянные цветы.

Как только я увидел Люсию, прекрасно понял, что она меня не узнает и не помнит, что была в этом месте раньше.

На этот раз первым, что она мне сказала, было:

– Вы знаете, что у вас очень красивые глаза?

Рассказ дочери и наблюдаемое мной поведение предполагали у Люсии лобный синдром, потенциально вторичный по отношению к какому-то нейродегенеративному процессу. Необходимо было собрать как можно больше информации, чтобы не только определить возможную причину, но и предложить прогноз и ожидаемый сценарий будущего.

Во многих случаях в контексте некоторых из наиболее частых нейродегенеративных процессов очевидно обширное и резкое нарушение памяти, когда возникают пробелы, отсутствие воспоминаний и полная неспособность учиться и сохранять информацию. Люсия не знала, какой сейчас год, не знала, где находится, в каком городе она родилась и что у нее было на ужин накануне вечером. Но в памяти Люсии не было пробелов и она ни разу не сказала: «не знаю». Напротив, у нее на все был ответ. Фантастический наполнитель, заполнивший пустоту, оставленную всеми теми знаниями, которые исчезли или до которых я больше не мог добраться.

Прототипический пациент с амнезией не учится, не помнит, ничего не знает, но когда вы ставите его перед фактом отсутствия знаний, он часто полностью осознает это.

Он проклинает свою плохую память, грустит и злится, потому что не помнит имени, в отчаянии ищет то, что исчезло, потому что знает, что больше ничего не знает. Такие проблемы часто наблюдаются при болезни Альцгеймера или других процессах, при которых черепно-мозговая травма поражает определенные области височных долей, играющих центральную роль в формировании памяти.

Но в контексте дисфункции лобных долей могут нарушиться другие типы процессов, также тесно связанные с формированием воспоминаний, которые связаны с тем, как разум отличает реальность от того, что является продуктом воображения. Он содержит информацию, связанную с событиями, которые пережили, а также воображаемую информацию. В «нормальных» обстоятельствах мы обычно не путаем происхождение образов, возникающих в воспоминаниях, и вполне понимаем, что нам действительно известно о событии, а что мы придумали. Но некоторые процессы могут дать сбой, приводят к «незнанию того, что я не знаю», и это может неконтролируемым образом спровоцировать появление картинки и информации, происхождение которых не имеет ничего общего с реальностью – они занимают пробелы в реальности, хаотичным образом пытаясь заполнить их, придать смысл.

Я попросил ее посмотреть на дочь, которую она прекрасно узнала. Спросил, знает ли, когда родилась ее дочь и когда у нее день рождения.

– За кого ты меня принимаешь!? Конечно, я это знаю! 26 января 1976 года, восемь часов утра. В тот день шел сильный дождь.

Дочь посмотрела на меня, затем нежно на нее, схватила ее руки, шепнула, чтобы она успокоилась, и, оглядываясь на меня, тихо сказала:

– Я родилась 29 июня 1981 года.

Тогда я спросил Люсию, как могло быть, что она не помнит такую важную дату и, более того, убеждена, что это был другой день. Разумеется, ответа «не знаю» не последовало. Она просто считала, что подобные «глупые ошибки» случались с ней потому, что ее беспокоила маска, которую приходилось носить.

– Я прекрасно тебя понимаю, Люсия, эта маска беспокоит всех. Но знаете ли вы, почему мы должны ее носить?

– Вы такой нахал! Вы хотите выставить меня на посмешище! Вам когда-нибудь говорили, что у вас очень красивые глаза?

Кожа вокруг ногтей ее больших пальцев была изодрана, потому что указательные пальцы постоянно царапали по этим раздраженным и окровавленным кусочкам кожи. Остальные пальцы были не лучше, но не из-за царапин – она постоянно совала их в рот и кусала. Эти повторяющиеся движения без какой-либо цели называются двигательными стереотипиями, а также являются признаком поражения лобных долей.

Таким образом, жизнь Люсии, этой элегантной и образованной женщины, страстно увлеченной искусством, постепенно загрязнялась набором грубого и раскованного поведения, бесцельно повторяющимися движениями, вопиющими трудностями при разработке определенных концепций (например, концепции отметки на часах 11:10) и организации своего поведения, а также постоянного и непропорционального каскада конфабуляций, наполнителей ее воспоминаний[1]1
  Обратите внимание на то, что при рисовании часов теряется идея или концепция отображения 11:10 с помощью стрелок, а также упорство в рисовании целой серии кругов. – Прим. авт.


[Закрыть].

Учитывая описанную картину, а также всю информацию, собранную во время посещений, наиболее вероятными этиологическими диагнозами были: поведенческий вариант лобно-височной дегенерации или лобный вариант болезни Альцгеймера. Они дали разумное объяснение развитию прогрессирующего лобного синдрома, одновременно обеспечивая согласованность с результатами, которые через несколько недель наблюдали на МРТ головного мозга. На изображении читатель сможет сравнить внешний вид всего мозга (в этом случае моего) в части А и впечатляющее драматическое уменьшение (вовлечение) лобных долей Люсии в части В.

На изображении[2]2
  На рисунке А видно, что объем мозга занимает всю полость черепа и промежутки между мозговыми бороздами одинаковы по всему мозгу. На рисунке B показана очень выраженная потеря объема в лобной области, а также расширение промежутков между бороздами на нескольких участках мозга.


[Закрыть] для любого, хотя бы отдаленно знакомого с анатомией человеческого мозга, очевидно, что мозг Люсии претерпел ужасные нейродегенеративные изменения, которые существенно повлияли на большую часть его лобной доли и распространялись по всей теменной коре. Этот набор изменений, в отсутствие других более конкретных доказательств, указывал на фронтальный вариант болезни Альцгеймера.

Традиционно об этой болезни говорят как о расстройстве, которое в первую очередь влияет на память. Действительно, во многих случаях это так, поскольку нейродегенеративный процесс, сопровождающий заболевание, имеет большое сродство к критическим областям формирования памяти. Но поведение нейродегенеративных процессов столь же капризно, как и любое другое событие, которое может произойти в биологии человека.

Иногда повреждение головного мозга, сопровождающее болезнь Альцгеймера, изначально не затрагивает «типичные» области. Это когда в зависимости от топографии поражения или пораженных участков мозга возникают те или иные симптомы, отличные от тех, которые обычно связывают с болезнью Альцгеймера. Эти атипичные формы, которые часто сбивают с толку членов семьи и специалистов, думающих, что перед ними другие диагнозы, могут приобретать характеристики лобного синдрома, когда заболевание поражает эту область мозга, и называются тогда лобным вариантом синдрома Альцгеймера. Существуют и другие атипичные формы болезни Альцгеймера, характеризующиеся проблемами речи, пространственной или визуальной обработки или ловкости рук.

Люсия не вернулась. Она несколько раз посещала невролога, где ей прописали некоторые методы лечения, направленные на замедление прогрессирования нейродегенеративного процесса, в дополнение к лечению поведенческих проблем. Мы поддерживаем связь с дочерью по почте и телефону, стараемся разобраться с каждым из унизительных изменений, которые болезнь нанесла ее матери. Я знаю, что Люсия срывала со стен картины, выбрасывала книги, забивала комнаты мусором, который собирала на улицах. Иногда по ночам она кричит и оскорбляет всех, кого видит, но кого не видит никто другой. Внешне она, вероятно, все еще та элегантная женщина, за которой ухаживает дочь. Внутри Люсии, возможно, уже давно не существует.

Глава 3. Я впервые стану отцом

История Хавиана имеет определенное сходство с предыдущей, преодолевая огромную дистанцию, отделяющую нейродегенеративный процесс, как у Люсии, от глиобластомы, злокачественной опухоли головного мозга, чрезвычайно агрессивной и связанной с очень плохим прогнозом, который был у Хавиана.

Больной – мужчина тридцати пяти лет. Он пришел один, улыбаясь, и представился как Хавиан. Его внешность не привлекала внимания. Это был смуглый мужчина с двух-трехдневной щетиной, одетый в шорты и футболку. Как только он сел, то объяснил, что пришел из-за своей семьи: с ним все в порядке, но родные настаивали, что его память работает все хуже и хуже. Он не осознавал проблемы по-настоящему, но прислушался к своим близким. Два года назад ему поставили диагноз «лобная опухоль» и блестящая команда нейрохирургов провела операцию, тщательно удалив эту нежелательную опухолевую массу, стараясь причинить как можно меньше вреда. Но удачи не существует и в жизни всякое случается. Недавно во время профилактического осмотра у него обнаружили рецидив опухоли, уже неоперабельной.

ОПУХОЛЬ ГОЛОВНОГО МОЗГА – НЕ ВСЕГДА КАТАСТРОФА, НЕСМОТРЯ НА ГРОЗНОЕ НАЗВАНИЕ.

Существуют различные типы опухолей в зависимости от типа клеток или тканей, из которых они состоят. Некоторые из них обнаружены случайно и давно находились там, не тревожа человека. Другие, несмотря на размер, местоположение или сопутствующие симптомы, имеют хороший прогноз, операбельны и никогда после не вернутся. Но, к сожалению, существует группа опухолей, агрессивность которых обычно не поддается никакому хорошему среднесрочному прогнозу, и опухоль Хавиана была одной из них.

Во время общения удивило его отношение к болезни. Выглядевший совершенно здоровым молодой человек с широкой улыбкой рассказал историю, которая на самом деле была ужасной. Но Хавиан не мог перестать улыбаться.

Я начал расспрашивать его о жизни, нем самом, работе и семье. Много лет он жил за пределами Барселоны, но недавно решил вернуться и поселиться рядом с больницей, где еженедельно лечился от неоперабельной опухоли. Он психолог, но работал менеджером в крупном бренде одежды и оставил работу из-за диагноза.

Мне было любопытно узнать, как все началось и как пришли к диагнозу. Как правило, люди не проходят МРТ просто так – их обычно что-то тревожит. Что касается опухолей, то во многих случаях в анамнезе имеются эпилептические приступы, которых раньше не было. После них проводят дополнительные исследования, такие как МРТ головного мозга.

Он это отрицал и говорил, что у него никогда не было эпилепсии – ни до, ни после операции. По его словам, он лишь однажды обратился к неврологу, поскольку были проблемы с памятью, которые влияли на работоспособность. Судя по всему, они побудили его пройти различные исследования, в том числе МРТ головного мозга, показавшую наличие опухоли.

Рассказ мог показаться на первый взгляд вполне нормальным, если не считать того факта, что единственным первоначальным симптомом были проблемы с памятью. Но меня все равно крайне тревожило его поведение после рецидива неоперабельной опухоли головного мозга с летальным прогнозом.

Хавиан собирался умереть, но оставался спокойным и улыбался, рассказывая о болезни.

Он хотел только подтвердить или опровергнуть наличие проблем с памятью, о которых сообщила его семья. Но, чтобы понять все, мне нужно было понять значение этого кажущегося отсутствия эмоций перед лицом неизбежного жизненного события, которое, очевидно, окажется фатальным.

– Хавиан, скажи что-нибудь… Как ты со всем справляешься? Что думаешь о своем будущем?

– Ну, правда, доктор, я очень рад. Не знаю, сказал ли, но я впервые стану отцом. Моя жена на четвертом месяце беременности, будет девочка. Я так взволнован!

Возможно ли, что мечта и волнение от того, что станет отцом, могут облегчить боль осознания того, что он, возможно, даже не увидит рождения дочери? Без вмешательства и лечения ожидаемая продолжительность жизни Хавиана могла бы составить три, шесть, а может быть, если повезет, восемь месяцев. Была ли его постоянная улыбка и манера избегать разговоров о катастрофическом исходе решением, следствием великой надежды или симптомом?

Как и в других случаях, я показывал ряд списков слов, чтобы проверить, в какой степени он способен запомнить их сразу, а также оценить, насколько способен сохранять информацию в течение относительно длительного периода времени. Хавиану действительно удалось запомнить из шестнадцати слов сначала четыре, затем шесть, а потом восемь. Очевидно, он научился, но научился малому, гораздо ниже того, что можно было ожидать от здорового человека этого возраста с его уровнем образования.

Помимо этой ограниченной способности к обучению, было поразительно то, что он «запомнил» многие слова, которых не было в списке. Некоторые из них имели определенную смысловую связь с настоящим словом. Например, он запомнил «чайку» вместо «вороны» или «лодку» вместо «рыболовного судна». Другие слова не имели ничего общего с увиденным.

То же самое произошло и с его зрительной памятью. В нейропсихологии обычно используют рисунки, чтобы оценить тип стратегий, указывающих на проблемы на зрительно-перцептивном или пространственном уровне.

На иллюстрации показана копия (часть B), которую Хавиан сделал со сложной фигуры Рей – Остеррита (часть A), которую обычно используют в нейропсихологических исследованиях. Затем следует рисунок, который он сделал двадцать минут спустя из того, что помнил (часть С).

У него не было никаких трудностей ни на визуальном, ни на пространственном уровне, хотя для копирования фигуры использовал ужасную стратегию, в которой хаотично комбинировал разные линии, но добился хорошего конечного результата. Он был вполне способен увидеть и скопировать такой рисунок, но, когда дело дошло до доступа к памяти об этом рисунке, чтобы сделать его снова, не смог этого сделать. На самом деле, возможно, такой памяти не существовало и он просто составил рисунок, которого никогда не было.

Для врачей желательно, чтобы пациенты приходили в сопровождении членов семьи или близких, чтобы сравнить информацию. Я никогда не сомневаюсь в том, что пациент говорит правду, однако он может многое ненамеренно выдумать.

Принимая во внимание то, что видел во время визита, а также то, что Хавиан пришел один, я не мог не поставить его слова под сомнения: возможно, часть рассказа, а может, и вся история целиком была вымышленной.

Его речь была беглой[3]3
  Когда речь ограничена по содержанию, бедна по форме, качеству и количеству составляющих ее элементов, ее называют «небеглой».


[Закрыть], но он с трудом называл простые предметы (например, скамейку, цветок) без ошибок, когда их показывали.

– Посмотри внимательно, Хавиан, как это называется? [это был банк]

– Это… есть, сидеть… это стол… нет, это не стол… это… я не знаю…

Было очевидно, что имели место явные изменения во многих процессах, которые существенно нарушили память, внимание и некоторые речевые процессы. Было также очевидно, что Хавиан знал об этом, когда я спросил о его впечатлениях от исполнения тестов. Было также понятно, что он преуменьшал как серьезность своих проблем, так и ценность, которую им придавал.

– Ну, мне кажется, это немного сложно, да, док? Кстати, я говорил, что впервые стану отцом? Вы не представляете, как я взволнован! У меня будет дочь!

Я был абсолютно убежден, что невозможно, чтобы ошибки не возникали в «спонтанных» воспоминаниях его жизни, о которых он совершенно нормально сообщал, когда спрашивали: аналогично ошибкам, которые допустил во время испытаний. То, что удалось спровоцировать простым списком слов, возможно, происходило спонтанно, когда он пытался получить доступ к своим избитым воспоминаниям. В то же время теперь я был глубоко убежден, что то, как он жил со своим диагнозом и исходом, и эта постоянная радость были симптомом. Слишком велика была дистанция между ней и реальностью, которая сопровождала его к концу.

Как видели на примере Люсии, определенные формы лобной дисфункции играют трансцендентальную роль в создании воспоминаний, которых никогда не было, или которые произошли существенно иначе, чем помним. Именно поэтому, принимая во внимание области, которые охватывали послеоперационные повреждения мозга Хавиана, можно было предположить этот тип изменения памяти. Но лобная доля также важна в самом переживании процесса, который является глубоко человеческим: эмоциональной интеграции или, другими словами, получения сознательного и чувственного опыта и эмоций.

События, которые проживаем или вызываем в виде воспоминаний, неотделимы от ощущений, связанных с эмоциями. Мы чувствуем свою жизнь и, возможно, это один из существенных элементов смысла жизни. Печаль, радость, гнев, удивление… Эмоции являются частью поведенческого репертуара многих живых существ. Никого не удивляет, что собака может выражать страх или радость. Но что-то другое происходит, когда рассматриваем, как и где организован сознательный, тщательно продуманный и значимый опыт, связанный с эмоциями, тот внутренний эмоциональный резонанс, который мы испытываем. Определенные области лобной доли, особенно области, которые находятся за глазами, называемые орбитальными лобными областями, играют важную роль в процессах эмоциональной интеграции и резонанса. В определенных контекстах, когда на этих участках мозга возникают локализованные поражения, люди могут вызывать определенные базовые эмоции, видимые глазами наблюдателя, такие как страх или печаль, но у них нет сознательного опыта или переживания этих эмоций. Аналогично, когда они воссоздают в уме сценарии, которые ранее были связаны с определенной эмоцией, или когда в определенных ситуациях, тесно связанных с эмоциональными, ничего не происходит.

Способность интегрировать эмоции и связывать их с поведением играет важную роль в регулировании образа жизни. Например, то, как принимаем определенные решения, происходит без осознания того, что ценность эмоций, которые резонируют внутри нас, участвует в окончательном решении, которое принимаем. Полагаю, что если бы кто-нибудь осознавал, что жизнь скоро закончится, то его захлестнул бы поток страха, разочарования и печали, который неизбежно повлиял на все сценарии. Если бы я знал, что неоперабельная опухоль означает конец, возможно, еще до рождения дочери, то не смог бы справиться со страданиями. Но Хавиан ничего этого не чувствовал. Хавиан был просто счастлив, он был доволен, кивнул головой, когда я спросил об опухоли, а затем указал, что впервые собирается стать отцом и он в восторге.

Результаты нейропсихологического обследования Хавиана нужно было обсудить с его семьей, а не только с ним. Поэтому, с его разрешения, связался с ними.

Хавиан всегда жил в Барселоне, напротив больницы, где теперь проводил столько часов. Он никогда не изучал психологию и никогда не был менеджером крупного бренда одежды. Его работа всегда заключалась в охране. У него диагностировали опухоль головного мозга после нескольких эпилептических припадков. Эпилепсия была невосприимчива ко многим опробованным фармакологическим методам лечения, и поэтому в течение двух лет ему приходилось ежедневно принимать лекарства. Проблемы с памятью никогда не были первым симптомом.

До операции они никогда и не были симптомом. После внешнего вмешательства, казалось, не было никаких проблем, но родные быстро увидели, что его образ жизни резко изменился. Они говорили, что «он лжец» и «мы не знаем, зачем он все выдумывает». Но Хавиан не лгал, поскольку желания делать это у него не было. Это были его воспоминания, вымышленные для тех, кто знал правду, но реальные для него. После операции Хавиан каждый день создавал несколько воображаемых сценариев, которые заполняли пробелы в утраченной информации. Это было, несомненно. Но Хавиану впервые предстояло стать отцом, его жена на самом деле была на двадцатой неделе беременности и ждала девочку.

Как мы уже видели ранее, эмоции способны строить воспоминания совсем другими путями, чем те, которые используются для других типов информации. Поэтому иногда резкие искажения памяти сосуществуют для нескольких жизненных событий, оставляя нетронутыми воспоминания, связанные с определенными эмоциями.

МРТ Хавиана, которую я еще не смог увидеть, показала важные послеоперационные изменения, которые затронули целый ряд структур, составляющих то, что называют кругом Пейпеца. Этот контур тесно связан с эмоциями и памятью, и его поражения могут приводить к амнестическим синдромам, конфабуляциям, а также нарушениям семантической и эмоциональной интеграции. Действительно, Хавиан больше не мог нормально строить воспоминания, и, более того, прекрасное безразличие, эта радость, отделенная от катастрофической реальности, были симптомом аномалии на уровне эмоциональной интеграции.

Предполагаю, что сейчас Хавиана уже нет в живых, и представляю, что кто-то рассказывает чудесные истории о нем красивой маленькой девочке. Хавиан в какой-то момент своей жизни, несомненно, испытал одни из самых сильных эмоций, с которыми иногда приходится сталкиваться людям. Перед операцией Хавиан знал о прогнозе опухоли головного мозга. Впоследствии симптомы, вторичные по отношению к остаточным поражениям, изменили его способность функционировать. Но мне нравится думать, что случай сыграл в пользу Хавиана: из-за травм он построил воображаемый мир, в котором ничто не делало его более счастливым, чем абсолютная уверенность в том, что он впервые станет отцом. И это переживание было единственным ощущаемым, возможно, смыслом его жизни.