Текст книги "Коридорные дети"

Яроцкий

Из всего ранее сказанного может сложиться впечатление, что у всех все плохо, наше поколение не может жить в современных условиях. Нет, это не совсем так. Те, кто остался жив, как-то приспособились… Только ощущение, что мы здесь лишние, усиливается. Помнишь, Миша, Леху Яроцкого? Он давно живет в Москве. Работает в «Останкино». И все у него хорошо, не считая случившегося развода и проблем с лишним весом.

Но, думаешь, он счастлив? Нет! Недавно заявил, что хочет уехать в Питер. В Москве, говорит, плохо. И действительно, трудно там, если ты воспитанный человек и не умеешь идти по головам, стучать, подставлять, зализывать… Очень трудно. Еще Леха говорит, что нам повезло в свое время поработать в нашей маленькой, но гордой телекомпании. Повезло так, как больше никому не везло. Интересно, хоть кто-то из родного города помнит о нашей работе?..

Соловей в качестве журналиста и Алексей Яроцкий в качестве оператора отправились на Грушинский фестиваль снимать пятнадцатиминутный репортаж. Работа началась еще на станции – съемочная группа захотела почувствовать себя братьями Люмьерами и запечатлеть прибытие поезда. Точнее, электрички.

– Так, – начал руководить Яроцкий. – Встаешь здесь в пол-оборота и начинаешь говорить по моей команде!

– Ты слышишь, электричка идет уже…

– И следующей мы ждать не будем, поэтому тебя нужно записать с одного дубля! Начали!

Соловей собрал волю в кулак и стал говорить длинный текст о том, как трудно приходится на Грушинском фестивале истинным любителям авторской песни.

– Сегодня здесь можно увидеть байкеров, кришнаитов, металлистов, гопников – в общем, кого угодно, кроме бардов. Их становится все меньше, и мы наблюдаем трансформацию Грушинского во что-то новое, современное и гротескное…

В это время за спиной Соловья народ вылезал из электрички. И действительно, народ был очень разношерстным. Ходил даже слух, что в этом году на «Груше» будет лагерь нудистов, хотя пока что ни одного голого человека из электрички не вышло…

– Снято! – крикнул наконец Яроцкий.

– Леха, хорошо бы пива… Жарко!

– Давай возьмем, но чуть-чуть, а то еще работать.

Взяли две полторашки и пошли снимать панорамы. Вид с фестивальной горы был изумительным: внизу красовался огромный палаточный город. Яроцкий спускался постепенно, метров на десять-пятнадцать. Потом устанавливал штатив и снимал. Таких остановок было около десятка. От работы оператор и журналист получали удовольствие. Помогало купленное пиво…

Вдруг мимо съемочной группы пробежал какой-то человек, который махал руками и кричал.

– Шевчук приехал! Шевчук приехал! Он сдержал слово! Он приехал!

Соловей и Яроцкий переглянулись.

– Шевчука надо снимать по-любому!

– Главное – его найти…

Спустившись с горы, телевизионные деятели отправились в лагерь к друзьям Соловья, где их уже поджидал Федор Иванович, предложивший «за встречу» по стакану самогона. Напиток был употреблен с превеликим удовольствием.

– Надо бы аккредитацию получить… – вспомнил Соловей.

– Надо Шевчука искать! – скорректировал задачу Яроцкий.

Начать решили все-таки с аккредитации. С собутыльниками решил пойти и Федор Иванович.

– Я вам штатив буду носить!

Несмотря на наличие алкоголя в крови, аккредитация в пресс-центре прошла без особых приключений, если не считать, что Яроцкому вместо названия его маленькой, но гордой телекомпании случайно выдали бейджик «ОРТ». Видимо, девушка, производившая запись представителей СМИ, перегрелась на солнышке и не расслышала правильного названия компании…

Аккредитованная съемочная группа вместе с Федором Ивановичем отправилась дальше. И буквально в нескольких шагах от пресс-центра встретили директора городской филармонии с редкой русской фамилией Лифшиц. Лифшиц был слегка пьян, но земляков узнал.

– Мы хотим сделать с вами интервью! – воскликнул Соловей, увидев знакомое лицо.

– Хорошо, – покладисто согласился Лившиц. – Где встать?

– Вставать не надо, будем снимать живой камерой. Без штатива! Федор, отдохни.

Креативный оператор привязал к Лифшицу и Соловью по микрофону-«петличке» и заставил «телят пастись на лужайке».

– Ходите и разговаривайте! Забудьте о моем существовании.

«Телята» начали ходить и разговаривать, Яроцкий же снимал происходящее вприсядку. Для тех времен это было смелое решение, но… Народ оказался не готов к прогрессу. Через пять минут все запутались в проводах и повалились на землю.

– Извините, – просипел упавший Соловей, – а вы не знаете, где находится Юрий Шевчук?

– Знаю, – ответил лежащий рядом Лифшиц.

– Тогда подъем!

Директор филармонии не обманул и действительно помог найти легендарного музыканта. Стоит также отметить, что Яроцкий с Юрием Шевчуком был знаком лично – они общались в Питере во времена юности оператора. Тогда он бредил рок-музыкой и работал директором одной малоизвестной группы. Шевчук ему даже чем-то помог.

Историческая встреча Шевчука и съемочной группы маленькой, но гордой телекомпании произошла в столовой для VIP-гостей. Лидер «ДДТ» сидел в дальнем углу в надвинутой на уши бейсболке. Кажется, он не хотел, чтобы его узнавали.

– Юрка, здорово! – сходу завопил Яроцкий. – Ты чего здесь прячешься?

Возникла неловкая пауза, но через мгновение Юрий Шевчук признал старого знакомого и смягчился. К тому же в разговор вступил Лифшиц, который, как выяснилось, с Шевчуком тоже был на дружеской ноге.

– Юра, – сказал директор филармонии, – эти ребята представляют самую думающую телекомпанию нашего города! Дай им интервью!

– Не вопрос, – добродушно ответил Шевчук. – Тем более что одну думающую голову я даже знаю…

После столь быстрых продуктивных переговоров все, включая Федора Ивановича со штативом, отправились в Гостиный двор – и там было записано одно из самых лучших интервью в телевизионной карьере Соловья и Яроцкого. Около получаса разговаривали о музыке, фестивалях, жизни и смерти…

Потом Юрий Шевчук проводил своих гостей до выхода, и вот там представители маленькой, но гордой телекомпании почувствовали себя реальными звездами. Ибо на входе в Гостиный двор стояла съемочная группа ВГТРК. Москали тоже хотели получить интервью у Шевчука, но бородатый поэт им отказал.

– Ребятушки, больше на Грушинском фестивале интервью не будет!

Работники главного телевидения страны были в шоке – не каждый день их обставляла какая-то местная телекомпания…

На радостях и от гордости, конечно, напились, но для пущей убедительности еще не хватало съемок с ночного выступления Шевчука на главном концерте фестиваля. Туда отправились уже достаточно изможденными алкоголем, причем по дороге потерялся в толпе Федор Иванович вместе со штативом.

– Блин, Яроцкий, а сколько стоит штатив?

– В районе штуки баксов. Вам с твоим Федором – по пятьсот на каждого.

– Интересно, куда он с ним пойдет…

– Лишь бы не в милицию.

Погоревав немного о безвременно потерянных друге и штативе, Соловей и Яроцкий отправились на фестивальную гору, а там их ждал неприятный сюрприз. Оказывается, на концерт нужно было приходить строго до его начала, и молодой милиционер был непреклонен.

– Проход закрыт! Освободите!

– Но у нас аккредитация!

– Не положено! Вы опоздали!

И тут Соловей вспомнил, что у Яроцкого-то на бейдже написано волшебное слово «ОРТ». Поэтому быстро снял собственный бейджик, спрятал его подальше, и атаковал представителя закона.

– Товарищ сержант, вы не поняли, кто к вам пришел! Мы представители Первого канала! Так что вы нас сейчас не просто проведете, а еще и посадите там, где мы вам укажем!

– Не положено…

– Тогда ищете себе новое место работы! – сурово предупредил журналист. – Мне будет достаточно сделать один звонок!

Соловей достал телефон и уже хотел было куда-нибудь демонстративно звонить, но тут милиционер сдался. Поиски новой работы в его планы явно не входили.

– Я сейчас старшего позову.

Пришел какой-то майор и быстренько уладил ситуацию. Съемочная группа маленькой, но гордой телекомпании была размещена за пультом звукарей. Так близко финальный концерт «Груши» еще никто не снимал! Можно сказать, что Яроцкий находился прямо на сцене. И поработал он действительно на славу, даже не помешало отсутствие штатива. (Сам штатив, как и Федор Иванович, к счастью, нашлись потом в лагере – «оруженосец» мирно спал в палатке, обнявшись со своим железным другом.)

Через несколько лет после этой истории Соловей еще раз встретился с Юрием Шевчуком. Герой Грушинского репортажа журналиста узнал, угостил коньяком. Соловей рассказал, что Алексей Яроцкий оставил маленькую, но гордую телекомпанию и отправился покорять Москву.

Удалось ли – на этот вопрос он и сам не может ответить. Хотя прошло уже много лет.

– Измельчала наша профессия, – сетует он, – стала никому не нужной.

Так что выпьем, не чокаясь, – помянем нашу маленькую, но гордую телекомпанию. Светлая ей память!

А в Санкт-Петербург Яроцкий все-таки переехал.

Близнецы

Мы, Мишка, как-то совершенно забыли о твоих соседях – Близнецах. Хотя, может быть, не зря злые языки говорят, что они как-то причастны к твоей беде: вроде бы заходил ты к ним перед тем роковым избиением… Впрочем, сегодня это уже неважно. Да и что ты, барышней был, чтобы тебя до остановки провожать?

В свое время эти два брата были нам как родные. Гудели мы у них не раз, и наши приятели тоже. Помнишь, как бедный Гриша рассказывал: проснулся он у них утром и видит, что хозяин квартиры спит в кресле. Гриша пошел на кухню водички попить, а там точно такой же человек, только бодрый и с чаем. Да, зря мы его тогда не предупредили, что их два брата, что они близнецы и второй утром придет с работы… Как говорил сам Гриша, он в тот момент чуть с ума не сошел от страха, думал – «белочку» поймал…

Но «белочку» в итоге поймали сами Близнецы – они оба уже спились. А ведь были оба неплохими музыкантами, один даже играл с нами на клавишных. И только благодаря им мы «творили джаз» и «делали грязь». Мне лично вспоминается такая любовная лирика:

 
Сиянье алых губ и трепет глаз,
Зной по щекам и высота полета…
Что было раньше – для меня мираж,
А что теперь? Теперь мне одиноко…
 

Друзья пришли к Близнецам ближе к вечеру, около восьми. Вся заявившаяся компания делилась на две категории – «готовых» и «полуготовых». Впрочем, выпив несколько штрафных, хозяева квартиры догнали своих гостей по количеству алкоголя в крови, и буквально через час лыка не вязали уже все присутствующие.

– Дима, друг! – кричал Чалый. – Почему у вас такие котлеты рассыпчатые?

– Мишка, – отвечал один из Близнецов, – не хочу тебя расстраивать, но у нас нет котлет.

– Тогда что же я ем?!

– Полагаю, что пряник. И не надо есть сладкое при помощи ножа и вилки – это некультурно!

– Сами вы пряники! Это не пряник, а рассыпчатая котлета!

Спорить в тот вечер с Чалым было бесполезно, он упрямо продолжал есть пряники при помощи ножа и вилки. Надо отдать должное – вилку держал в левой руке, и в тот момент был похож на лондонского аристократа. Разница была лишь в одежде и налитом в стакан крепком напитке. Чалый, в отличие от британцев, не любил виски.

Через пару часов стало скучно, и компания решила отправиться на дачу к «продюсеру» Шурику. У Близнецов была старенькая «копейка» и они, как им казалось, умели на ней ездить в любом состоянии. До дачи добрались благополучно.

Утром следующего дня Шурик предложил сгонять на рыбалку. Взяли лодочные причиндалы и отправились на берег. Первым шел Чалый с бензобаком и разглагольствовал:

– Па-апрашу пепел на меня не стряхивать! Курим аккуратно! Бычки кидаем в воду!

Благодаря моторной лодке удалось достичь рыбных мест, а там – действительно поймать несколько щук и судаков. Улов продали, деньги потратили на спиртное. Несмотря на такие успехи, ближе к вечеру опять стало скучно. Ведь хорошо напиться еще сложнее, чем не пить…

– Баб не хватает! – многозначительно сказал Шурик.

– Ну так ты ж у нас главный по деревне, – поддержал Соловей. – Где у вас в поселке падшие женщины?

– Э, да здесь только тети с мужьями и вдовствующие старухи… Молодых давалок мало!

– Надо тогда в город ехать, – отозвался один из Близнецов. – А еще лучше – в деревню Бугры! У меня там бляди знакомые.

– До Бугров бензина не хватит…

– Херня, – отмахнулся Шурик. – Я знаю, где отец канистру прячет!

Три бутылки водки и несколько литров бензина – это все, что потребовалось для счастья. На улице смеркалось, а в машине у Близнецов было весело – пузырь ходил по кругу, в колонках играла легкая музыка, водитель же пил наравне с остальными.

– Мы едем к бабам! – вопил он, отхлебывая из горла.

– За дорогой следи! – хором отвечали пассажиры.

Через пару десятков километров пьяную «копейку» тормознули на посту ДПС.

– Пиздец… – заключил Чалый.

– Дерьмо случается, – подтвердил Соловей.

– Не надо каркать! – сурово оборвал друзей шофер и вышел из машины.

Общение Близнеца с инспектором было недолгим – продавец полосатых палочек проверил документы и отпустил. Пару минут после случившегося ехали молча, сказывался пережитый шок. Молчание нарушил сам водитель.

– Мент, прикиньте, такой же пьяный, как я! Вот же козлы они все…

Бутылка вновь пошла по кругу, в галдеже и сигаретном дыму не заметили, как стемнело. Встал вопрос – уже проехали поворот на деревню Бугры или нужно оставаться на федеральной трассе? Дебаты по этому поводу разгорелись серьезные.

– Близнец, водитель хренов, ты же эти места знаешь!

– Мы же к твоим бабам едем!

– Водки много, а ориентиров мало! – отбивался водитель.

– Надо разворачиваться! – шумел Чалый. – Мы точно проскочили поворот!

– Нет! – упорствовал Соловей. – Мы до него еще не доехали!

– Пацаны, давайте монетку бросим? – предлагал Шурик.

В конце концов развернулись и поехали в обратном направлении, но через пару километров кончился бензин.

– Вот сука прожорливая! – это была самая безобидная фраза, которую услышала в тот момент «копейка».

Дальше начались «бурлаки на Волге», а блядки стали несбыточной мечтой.

– Да, до баб мы так разве что к утру доберемся… – грустно процедил Соловей. – И силы нас оставят.

– Отставить ныть, через три километра бензоколонка!

В этот момент автомобиль резко повернул вправо – и со всего маху скатился с обочины. Из траншеи послышался мат Близнеца.

– Вы куда толкаете, мать вашу?!

– Ну так ты же за рулем, ты и веди! Что, затормозить не мог?!

– Я, кажется, уснул…

– Давайте вытаскивать колымагу, – вздохнул Соловей.

Однако, как выяснилось, самостоятельно вытащить автомобиль из кювета невозможно. Надо было ловить грузовик или трактор. И как только нашелся добрый водитель, готовый помочь, – к месту происшествия подъехала машина ДПС. Причем подъехала тихо, с выключенными фарами, никто и не заметил.

– Кто водитель? – строго спросил инспектор.

– Я, – произнес Близнец.

– А кто хозяин?

– Папа.

– Вы пьяны?!

– Выпил, но не за рулем!

Милиционеры, осмотрев место, сразу отметили, что отсутствует тормозной путь. Им пытались объяснить, что кончился бензин. Пытались доказать, что машину толкали руками, а водитель выпил уже после того, как уснул за рулем… Но все старания оказались напрасными – ДТП было оформлено как настоящее. Машину отогнали на штрафстоянку, а водителя на экспертизу. Через месяц его лишили прав и далее на блядки он целый год ездил только в качестве пассажира.

Второй фальшивый еврей

Чем старше я становлюсь, тем чаще думаю об отъезде. Не могу я жить в нашей стране, душно здесь. Наша земля, Миша, до сих пор оккупирована большевиками. Только называются они «Единая Россия», «Наши», «Местные». Названий много, но суть одна – служение паханату. Я бы уже даже попросил политического убежища, но не знаю, как это сделать. Кто-то, конечно, умудряется превратиться в еврея, но у меня не получится. Как пел один достойный человек, «надел ермолку, но хули толку»… Хотя Россия может довести до чего угодно. Помнишь, как в еврея превратился наш друг Женек, у которого «будка» стопроцентно рязанская?

…Глава семейства сидел и плакал. Плакал молча, по-мужски. Его слезы были спрятаны далеко в сердце – их никто не должен был видеть, даже жена и лучшие друзья. Ни одна падла не имеет права дотрагиваться до его горя своими руками.

Тринадцать лет назад в обычной российской семье родился мальчик. По прогнозам врачей, он должен был появиться на свет абсолютно здоровым, но во время родов люди в белых халатах защемили какой-то нерв – и мальчишка на всю жизнь остался маленьким. Его развитие остановилось где-то на трехлетнем возрасте. За допущенную ошибку так никто и не ответил. Наше законодательство почти всегда считает врачей невиновными.

– За что нам такое испытание? Чем мы прогневали Бога? – спрашивала жена у мужа.

– Я не знаю.

– Всевышний от нас отвернулся?

– Бог не может отвернуться, только человек может уйти от Бога.

– Что же нам делать?

– Терпеть.

– Мы оставим ребенка в больнице?

– Нет! Он поедет с нами домой.

– Врачи говорят, что от него лучше отказаться…

– Я больше никогда не буду слушать врачей! Никогда!!!

Сын остался с родителями, и любовь их к нему была безграничной. Время шло, менялось, наглело и превратилось в кисель – стало тягучим и неповоротливым. Когда маленькому мальчику исполнилось десять лет, встал вопрос, что с ним делать дальше. Родители любили его, но ребенку необходима была специализированная клиника. В их родном городе таких клиник не оказалось – не доросло наше здравоохранение до мировых стандартов.

– Что же мы будем делать? – все спрашивала жена.

– Мы уедем в Израиль.

– Но ведь мы не евреи.

– У меня отчим еврей, возьму его фамилию.

– Ты себя в зеркале видел? С твоей физиономией какая там фамилия поможет…

– Ничего. Мы не ради себя, ради ребенка.

Чтобы стать евреем, Женьке потребовалось около двух лет. Уезжать он на самом деле не хотел, но что же делать – родной стране было не до проблем его семьи. И вот пришло время отвальной вечеринки. В лесу, у костра, собрались самые близкие друзья. Тихо пела гитара, лопались на огне сардельки. На небе грустно мурлыкало зимнее солнышко.

– Что ж, – начал Соловей, – не забывай нас на чужбине, звони хоть иногда.

– Сейчас интернет есть. Не потеряемся.

– За тебя и твою семью!

– Главное, обрезание там не делай! – вставил Чалый.

– Не волнуйтесь. Живым я им не дамся!

Выпили, закусили. Разговор перешел в практическую плоскость.

– А ты где там будешь жить?

– В Хайфе.

– Это ведь на море?

– Да, курорт. Мы сдаем здесь свою сталинскую двушку – и на эти деньги спокойно снимаем там трехкомнатную квартиру с двумя балконами.

– Разве такое возможно? Где наш никчемный городок и где Хайфа?!

– Ты прав, Пятачок, в нашей деревне все дороже.

– Слушай, а как с работой, языком?

– Там очень много наших. Работа тоже будет.

– Хочу быть евреем… – мечтательно сказал Чалый.

– Хочу на море! – сказал Соловей.

– Хочу выпить, – вмешался отъезжающий.

Прошло еще несколько лет. Жизнь на исторической родине отчима оказалась для Женьки вполне сносной. «Еврей по несчастью» нашел работу по специальности. Его сын был устроен в самую лучшую клинику. За окном плескалось море и почти круглый год светило солнце. Но почему-то глава семейства плакал все чаще. Конечно, по-мужски. Молча. И, возможно, теперь это все-таки были слезы радости.

Три литра молока

Знаешь, Мишаня, я теперь понял, с чего начались наши проблемы. Ведь мы с тобой безотцовщина. Твой папка умер рано, а мой то сидел, то возвращался. И лишь когда у меня самого появилась семья, я осознал, как важно, чтобы она была полной. Я-то своего родителя увидел в первый раз, когда мне было десять лет…

У Соловья не было отца. Точнее, он где-то был, но о нем никто ничего не знал. Мать не врала сыну, будто его папаша – летчик-испытатель, погибший при выполнении ответственного задания. Но и какой-то правды тоже не говорила. Как выяснилось позже, она просто действительно была не в курсе, где он и что с ним…

Все, что знали родственники, – отец мальчика пропал, ушел однажды из дома и не вернулся. И было это еще до того, как родился ребенок. То есть паразит бросил беременную девушку и замуж ее не взял? Или он вообще не знал, что она беременная?

Как бы там ни было, спустя десять лет через высокопоставленных знакомых в МВД удалось узнать, что папаша Соловья отдыхает на нарах. Мать решила, что обязана познакомить ребенка с отцом – и поехала с ним в места не столь отдаленные.

Первое, что вспоминалось Соловью из той поездки, – большое, в два раза больше, чем обычно, вкусное московское мороженое. В его родном городе в 1988 году такое лакомство не продавали. А в Москве – пожалуйста, бери сколько хочешь. Но ребенок совершил ошибку, распечатав брикет перед входом в метро. Строгие тети Соловья не пустили.

– С мороженым нельзя! – кричала охрана метрополитена.

Что за город такой? С котами в трамвай нельзя, с мороженым в метро – тоже… Злой город Москва, злой для детей и животных.

Маленький Соловей съел мороженое наспех, не выбрасывать же. Естественно, когда на следующий день они с матерью добрались до места, у него разболелось горло. Кроме того, теперь уже охрана зоны не пускала их на свидание. Мало ли что приехали за полторы тысячи километров – режим есть режим.

– Вы ему кто? – строго спросил надзиратель.

– Формально никто… – ответила задерганная, уставшая женщина.

– Тогда не положено.

– Я приехала сына показать.

– Гражданка, а как вы докажете, что это его сын?

– Надеюсь, он похож на своего отца.

Разговор с серой шинелью первой инстанции закончился ничем, пришлось добиваться встречи с начальником лагеря. Тот ситуацию понял и свидание все-таки разрешил – но не в чистом виде, а через телефон в стеклянных будках. Соловей и его мама словно попали в дешевый американский боевик: между будками постоянно ходил охранник, а разговор с заключенным ограничивался двадцатью минутами…

– Здравствуйте, – сказал гладко выбритый человек с непонятным выражением лица.

– Здравствуй, – сказала мама Соловья. – Ты меня помнишь?

– Да, кажется, мы знакомы.

– Это твой сын.

– Сын? Мой?

Повисла пауза. Соловей понял, что происходит что-то странное. Замедлил шаги охранник. Тишина казалось бесконечной. Спустя мгновение Соловей заплакал и не мог объяснить почему. Было стыдно, но слезы сами лились из глаз, невозможно было остановить.

– Сынок, – услышал Соловей в трубке, – прости меня.

– Мама, – взвыл зареванный мальчик, – мне страшно!

Собственно, на этом «свидание» и закончилось. Родители еще немного поговорили между собой, но это уже было так, для галочки.

А через пару лет гладко выбритый человек с непонятным выражением лица приехал к маме Соловья и хотел, чтобы Соловей называл его папой. Но мальчик так и не смог этого сделать. Тем более, что у родителей семейная жизнь наладиться и не успела: в какой-то момент пришли дяди в одинаковых шинелях и опять забрали «папу». Больше его в этом доме не видели.

Спустя еще двадцать восемь лет Соловей нашел в одной из социальных сетей свою двоюродную сестру – племянницу отца, но до реального общения дело не дошло. Так что из большого пласта воспоминаний о родителе осталось только московское мороженое. И еще три литра деревенского молока, которое не приняли в качестве передачи из-за стеклянной тары. Его тоже, как и мороженое, пришлось срочно употребить. Правда, здесь помогала мама.

Вы когда-нибудь пили деревенское молоко рядом с зоной? Нет? Вам повезло.