Текст книги "Стихотворения"

Саят Нова
Стихотворения

* * *

 
Как соловей, томилась ты,
Как роза, распустилась ты,
Водой из роз омылась ты,
Омылась ты.
 
 
Равной в мире нет, равной в мире нет,
Равной нет, равной нет,
Несравненней нет!
 
 
Твоя краса лютей бича,
Ах, тоньше волос твой – луча,
К лицу – с павлинами парча,
К лицу парча
 
 
Равной в мире нет, равной в мире нет,
Равной нет, равной нет,
Несравненней нет!
 
 
Ты светишь солнцем и луной, —
Я по тебе томлюсь тоской, —
Ты носишь пояс золотой,
Ах, золотой!
 
 
Равной в мире нет, равной в мире нет,
Равной нет, равной нет,
Несравненней нет!
 
 
Парча румянцем зацвела,
С бюльбюлем слезы ты лила,
На щечке родинка мила,
Ах, как мила!
 
 
Равной в мире нет, равной в мире нет,
Равной нет, равной нет,
Несравненней нет!
 
 
О мне заплачет и скала —
Какие ты творишь дела!
Саят-Нову с ума свела.
С ума свела.
 
 
Равной в мире нет, равной в мире нет,
Равной нет, равной нет,
Несравненней нет!
 

Март, 1752

* * *

 
Ты, безумное сердце! мне внемли:
Скромность возлюби, совесть возлюби.
Мир на что тебе! Бога возлюби,
Душу возлюби, деву возлюби!
 
 
Божий глас внемли и твори добро,
В житиях святых слово – серебро;
Святых целей три: возлюби перо,
Возлюби письмо, книги возлюби.
 
 
Сердце, пусть тебя скорби не гнетут
Знай, что хлеб и соль люди честно чтут,
Но не будь смешным: возлюби свой труд,
Мудрость возлюби, правду возлюби.
 
 
Там, где господин, будь не горд, но тих;
Скромным будь всегда у господ своих:
Но у всех – душа: возлюби чужих,
Бедных возлюби, гостя возлюби.
 
 
Так, Саят-Нова, мудрость жить велит.
Что нам эта жизнь! Страшный суд грозит!
Душу сберегай: возлюби и скит,
Келью возлюби, камни возлюби!
 

* * *

 
Твой силен ум: таким рожден, – себя глупцу равнять зачем?
Меня за свой вчерашний сон презрительно считать зачем?
Я издавна горю, сожжен! опять меня сжигать зачем?
Устала ты, поверю я, меня же обвинять зачем?
 
 
Привет! – ведь ты сильна, как тот Ростом, сын Зала! – дочь царя!
Старинный твой прославлен род, красы зерцало, дочь царя!
Коль грешен я, пусть меч не ждет меня нимало, дочь царя!
Но господа побойся ты: напрасно враждовать зачем?
 
 
Кто ранен, позовет врача: не повредит, поможет он;
Раба ругают сгоряча, судиться все ж не может он.
Кто сердцем светел, как свеча, молву людей отложит он.
Я богом истинным клянусь: меня нещадно гнать зачем?
 
 
Не всем мой ключ гремучий пить: особый вкус ручьев моих!
Не всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих!
Не верь: меня легко свалить! гранитна твердь основ моих!
Так наводненьем без конца их тщетно подрывать зачем?
 
 
Бьет ветр морской, песок гоня: песка не меньше будет все ж!
Живу ль, не станет ли меня, – толпу напев разбудит все ж!
Уйду, но в мире с того дня и волос не убудет все ж!
В Абаш, к арабам, к индам прах Саят-Новы ссылать зачем?
 

1753

* * *

 
Друг, ты попал в сети любви, – песенный дар я для тебя.
Колких репьев не собирай, – мак, сусамбар я для тебя.
Спрячу тебя в тень от жары, пышный чинар я для тебя.
Смерти твоей я не хочу, персик, шакар я для тебя.
 
 
К розе чужой ты не стремись, – розы своей не обездоль.
Изредка к нам в сад загляни, дружбу храня, помня хлеб-соль.
Мир обойдя, ты не найдешь розы такой, ласковой столь,
Лишь бы другой не полюбил, верная яр я для тебя.
 
 
Лучше бы я не родилась, горе весне, сблизившей нас.
О соловей, не говори: краток цветка розовый час,
И в Индостан не улетай, что тебе ткань, бархат, атлас!
Все, чего ждешь, здесь ты найдешь, – шелка пожар я для тебя.
 
 
Богом клянусь: нежный мой цвет рад для тебя жертвою стать.
Будем с тобой весело жить, нам с соловьем грусть не под стать.
Пусть говорят все, что хотят, стану тебе я угождать.
Хочешь, создам вечную жизнь силою чар я для тебя.
 
 
Старит беда, стала и я старше от мук, Саят-Нова,
Чашу любви не отдавай в руки из рук, Саят-Нова,
Я привозной редкий атлас, верный мой друг, Саят-Нова,
Песенник свой в ящике скрой, – сладостный тар я для тебя.
 

1 апреля, 1754

* * *

 
Ах, не нужен мне лекарь, не нужен врач,
Дай иного, иного лекарства мне!
Жжешь, не лечишь ты рану, горит – хоть плачь,
Дай иного, иного лекарства мне!
 
 
А она: не тревожь, уходи скорей,
На другой, на другой ищи стороне
Не бывает добра от таких затей,
На другой, на другой ищи стороне.
На другой, увы, стороне.
 
 
Говорю ей: покоя не знаю я,
Стал бездельником, прочь бегу от жилья,
Тело чахнет, сгорает душа моя,
Дай иного, иного лекарства мне!
 
 
Отвечает: тебя мне не исцелить,
Сам ты горе свое научись избыть,
А не то оборвешь краткой жизни нить,
На другой, на другой ищи стороне.
 
 
Соловей я, а розу сожрет червяк,
Ты вложила мне в рану палючий злак.
Ах, и в книгах, и в песнях грустят не так,
Дай иного, иного лекарства мне!
 
 
Говорит: благо ты превратил во вред,
Ни боязни, ни совести, видно, нет,
Не гаси своей жизни неяркий свет, —
На другой, на другой ищи стороне.
 
 
Я сказал: золотишь ты волосы хной,
Подглядел как-то раз я в тиши ночной,
Стал мне смертью любви ненасытный зной —
Дай иного, иного лекарства мне!
 
 
– Пусть я царской короны аквамарин,
Пусть ты любишь меня, как Фархад – Ширин,
Пусть всегда мной любим был лишь ты один —
На другой, на другой ищи стороне.
 
 
Ах, не спорь, не кружи моей головы,
Захлестнуло мой челн волной синевы,
Коль умру, нет второго Саят-Новы,
Дай иного, иного лекарства мне.
Дай, увы, иного лекарства мне.
 

3 сентября, 1756

* * *

 
От любви, как Меджнун, горю,
Думой вслед за Лейли парю,
Ты не засти, гора, зарю,
Прочь, гора, уйди, говорю, отсюда, отсюда!
 
 
За самшит милых рук и плеч
Пусть войдет в мое сердце меч,
Рад к порогу любимой лечь
Хоть на камень. Ты слышишь речь – отсюда, отсюда?
 
 
Стан твой в шелк и атлас одет,
Держишь чашу, а в ней шербет.
От любовных томлюсь бесед.
Дай лекарства! Услышь, мой совет, отсюда, отсюда.
 
 
Сад люблю – садовник не я,
Знаю, кто хозяин жилья,
Песнь моя – призыв соловья.
Уходи, колючка репья, отсюда, отсюда
 
 
Саз – пиров упоенье – ты,
Монастырское пенье – ты,
Плод – садов украшенье – ты
Слышишь – Саят-Новы мечты – отсюда, отсюда?
 

5 апреля, 1757

* * *

 
Меджнун я, тоской палимый,
Лейли! Недуг исцели мой!
В печали неутомимой
Я плачу кровью, сгорая, сгорая.
 
 
Ночным соловьем рыдал я,
Ронял не слезы, а лал я,
В горячке, в бреду пылал я,
Пав к изголовью, сгорая, сгорая.
 
 
Безбожником стал я ныне,
В любовной истлел пустыне.
Безжалостна ты, в гордыне, —
Взываю вновь я, сгорая, сгорая.
 
 
Кричу, помогите, други,
Грудь – сад, а брови что дуги,
Нет краше во всей округе,
Любуюсь бровью, сгорая, сгорая.
 
 
Фиалка, цветок мимозы,
Дыханье карминной розы,
Утишь Саят-Новы слезы, —
Горю любовью, сгорая, сгорая
 

1757

* * *

 
Ах, почему мой влажен глаз и кровь на сердце! жжет она!
Болезнь – любовь и этот раз, лекарство в свой черед, – она!
Я слег, но взор мой каждый час опять к себе влечет – она!
Мне надо умереть, ко мне – ах! – лишь тогда придет она!
 
 
Весна настала, и манят зазеленевшие края;
Фиалковые горы в сад давно послали соловья.
Но песни ночью не звучат. Чинара, это месть твоя?
Пусть ищет роза соловья: его, ах! – не найдет она!
 
 
Мак, ярко-красный, дал совет: «Скиталец-соловей влюблен.
И, верно, вспомнит про букет, что базиликой оплетен,
Но ты согли, что розы нет и что цветок был унесен!».
Вот – изгородь, ах, соловей! твой бедный труп несет она.
 
 
Сладки, сладки – твои слова! Язык твой сахар и набат,
И твой шербет, гласит молва, хорош, как спелый виноград.
Семь дней твердил я, ты ж, резва, семь платьев мерила подряд.
Бязь и кумач, но где же ткань, что всех достойней? – ждет она!
 
 
Язык ашуга – соловей: он славит, не клянет с плеча!
Пред шахом он поет смелей, и для него нет палача,
Нет правил, судей и царей, он сам спасает всех, звуча,
Лишь ты, Саят-Нова, – в беде, пришла, не отойдет она!
 

Июнь, 1758

* * *

 
Меня ты ранишь без ножа. Палач моих желаний ты.
О стыд души, не убивай меня тоской заране ты!
Изделье царских мастеров, халат из лучшей ткани ты.
Инд, и Абаш, и Арабстан, Калат, что в Хоросане, ты.
 
 
Как горна золотой огонь, твое лицо, сияя, жжет.
И всякий, видящий тебя, ума лишится в свой черед.
Кто не видал, к тебе спешит, а кто увидит, тот умрет.
Картина с фоном золотым, хранимая в сафьяне, ты.
 
 
Их много, кто, пленясь тобой, тоскуя встретит смертный час.
А ты, как редкостный товар, открыта взору в год лишь раз.
Твой господин сполна блажен, есть пища у него для глаз.
Сад роз, и летом и зимой полна благоуханий ты.
 
 
Хвала художнику тому, кто нарисует твой портрет.
От лба до брови не дойдет, каким он рвеньем ни согрет.
Твоей возжаждавшей воды, не утолиться ей, о нет!
В ширазском кувшине шербет, сладчайший для гортани, ты.
 
 
Блажен сидящий близ тебя, яр, чья подруга такова,
Кто не встречал коварной яр, кто верить мог в твои слова.
Скажи: владеющий тобой, боится ль бед Саят-Нова?
Ты с костяным узором сень, дворец меж прочих зданий ты.
 

6 сентября, 1758

* * *

 
Яр, никогда не знай беды, беда вовек – врагам твоим.
Благоуханьем залит мир нежнее, чем бальзам, – твоим,
Позолоченный Асмавур не предпочту словам твоим.
Сияешь ясною луной, – и где предел лучам твоим?
 
 
В поток любви твоей войдет не всякий, он – глубок, залум.
Он тридцать перейдет мостов, а все пред ним поток, залум.
От стрел-бровей, от стрел-ресниц я вовсе изнемог, залум.
Пловцу открыта смерти дверь, он обречен волнам твоим.
 
 
Твой стан – поднявшийся тростник, а лик твой на букет похож,
Ты всех цветов, но цвета нет, чтоб был на вдовий цвет похож,
Горит алмаз во рту змеи, – он на тебя, мой свет, похож.
Ты освещаешь без огня, покорна ночь огням твоим.
 
 
Едва приветишь, – твой привет – приветствие владык, точь-в-точь.
Пергамент – руки у тебя, и жар-перо – язык, точь-в-точь.
Как знамя золотой парчи, ты вьешься каждый миг, точь-в-точь.
И всякий думает: ты шах, предшествуешь войскам твоим.
 
 
Яр, отдалиться от тебя тяжеле смерти для меня.
Язык твой сладок, речь сладка, в устах – каменья ярче дня.
И семь десятков на лице чернеет родинок, маня,
Как семь десятков слов несет Саят-Нова к ушам твоим.
 

9 октября, 1758

* * *

 
Чужбина – мука соловья: год – сада он родного ждет!
Чтоб подала рука твоя вина мне, сердце снова ждет!
С другими ты, и мучусь я: так раб царя земного ждет!
Созрел грудей твоих шамам, – сосуда золотого ждет!
 
 
Слова бессильны пред тобой! как алый лик твой описать?
Как бровь изобразить сурьмой? и золота тут мало взять!
И только стан прекрасный твой овалу плеч твоих под стать!
А золото твоих волос давно луча дневного ждет!
 
 
Ты с детства слышишь голос хвал: но славить красоту я рад.
Ковчег – твоих грудей овал, чтоб ставить амбру и мускат!
Не может, кто тебя встречал, представить лучший миг услад!
Рука – самшит, а пальцы – воск: хрустальных спиц он снова ждет.
 
 
Нет, я не полюблю другой! сдается: ты мне суждена!
Лишь я неделю не с тобой, как рвется каманчи струна!
Сам царь иль врач Лохман со мной, а мне поется: «Где она?»
Им раны не понять моей: она клинка стального ждет!
 
 
Красавица! в тоске души один брожу, сожжен тобой!
Красавица! о не спеши! дай погляжу, пленен тобой!
Красавица! мир чей, реши: сужу, что отнят он – тобой!
Доколе жив Саят-Нова, тебе ль певца иного ждать!
 

1758

* * *

 
Внемли: проникнуты слова мои мольбой, о свет очей.
Привет мой взору твоему, о свет очей!
Ты отвернулась, но я чист перед тобой, о свет очей!
Весь мир насыщен, я один томлюсь алчбой, о свет очей!
 
 
Иль раньше не любил никто? Какая на меня напасть!
От чар твоих я без ума, меня испепеляет страсть.
Всех да минует мой удел, его не вынести и часть!
Как перепел, я опален твоей красой, о свет очей!
 
 
Друзьями ль объявлю врагов, когда врагом стал каждый друг?
Не вижу, как проходит день, наполнить нечем мне досуг!..
Господь свидетель, – тяжко мне, и вон все валится из рук.
Ты море чар, а я, как челн, в пучине той, о свет очей!
 
 
Уста раскрою, но они как описать тебя могли б?
Уже я десять лет брожу, как падишахов тот шахиб,
Семь лет я с сазом проброжу, как некогда бродил Кариб,
Ты мой кумир, ты Шахсанам, и нет другой, о свет очей!
 
 
Будь у меня сто тысяч бед, не дрогнет сердце им в ответ.
Ты – повелительница, ты, и мне иного шаха – нет.
Саят-Нова сказал: «Увы, не страшно мне покинуть свет,
Но ты – ты, косы распустив, плачь надо мной, о свет очей!».
 

1758

* * *

 
Ты ярче сбруи золотой в своих камнях, красавица.
Хранимы ты и милый твой на небесах, красавица.
Ты соловью дала язык, ты рай в цветах, красавица,
Но розе – месяц жить, а ты живешь в веках, красавица,
 
 
Хвалить тебя – конца не знать, всего не перечесть добра;
Убранство стен твоих – парча, ковер чудеснее ковра,
И каждый гвоздик – золотой, и доски сплошь из серебра,
Ты – трон павлиний, что воздвиг великий шах, красавица.
 
 
Ты – Искандеров царский лал, жемчужин вереница ты,
Саморедчайшего зерна чистейшая частица ты;
Когда выходишь ты гулять, не различаешь лица ты,
Тебе пред сильными земли неведом страх, красавица.
 
 
Возможно Соломонов ум ума превысить глубиной,
Возможно дорогой наряд заткать жемчужною волной,
Быть можно гурией в раю, быть можно солнцем и луной, —
Ты превосходишь все, что есть в земных краях, красавица.
 
 
Тебя одел небесный снег, ты пахнешь, как весна, мой друг,
Кто сядет рядом, – опален, ты так чудес полна, мой друг.
Саят-Нова еще живет, зачем же ты грустна, мой друг?
Пусть я умру, а ты живи, оплачь мой прах, красавица.
 

1758

* * *

 
Я был в Абаше, я весь мир прошел до края, нежная,
Тебе подобной нет нигде, ты отблеск рая, нежная,
Ведь на тебе и холст простой – ткань парчевая, нежная,
Недаром все творят хвалу, тебя встречая, нежная.
 
 
Ты – дивный жемчуг. Счастлив тот, кому судьба купить тебя,
Не пожалеет, кто найдет, но горе – обронить тебя.
Увы, в блаженном свете та, чей жребий был родить тебя;
Живи она, была б у ней, как ты, – вторая, нежная.
 
 
Ты драгоценна вся насквозь, твоя сверкает красота,
Волна твоих густых волос янтарной нитью повита.
Глаза – два кубка золотых, граненых чашечек чета,
Ресницы – строем острых стрел разят, пронзая, нежная.
 
 
Лицо твое, – сказал бы перс, – второе солнце и луна.
Окутав шалью тонкий стан, ты золотом оплетена.
Художник выронил перо, рука виденьем сражена.
Встав, ты – как Раш, а сев, – затмишь блеск попугая, нежная.
 
 
Но не таков Саят-Нова, чтоб на песке воздвигнуть дом.
Чего ты хочешь от меня, – как в сердце вычитать твоем?
Ты вся – огонь, твой плащ – огонь, – как воевать с таким огнем?
На ткань индийскую твою легла другая, нежная.
 

* * *

 
Я болен от любви к тебе, – о злом недуге плачу.
От горя я совсем зачах и вот в испуге плачу.
Как озабоченный векил, о всей округе плачу.
Изгнанник, потерявший дом, я по лачуге плачу.
 
 
Куда пойти, к кому воззвать, какой поможет властелин!
Когда бы врач Лохман воскрес, помог бы мне лишь он один.
На мой рассудок посмотри, я сам над ним не господин.
Разлив унес мое бревно – по легком струге плачу.
 
 
Сгорело сердце от любви, его не исцелить теперь.
Ограды нет, и нет плетня, на что мне этот сад теперь!
Остался лук без тетивы, на что такой снаряд теперь!
Стрелу о камень я разбил и по кольчуге плачу.
 
 
Напрасно я вожу пером, в чернилах словно влаги нет.
Всех слов не высказать зараз, как вечной мудрости завет,
Как в затонувший монастырь, к моей душе потерян след.
Ушел мой пастырь, о грехе в сердечной туге плачу.
 
 
В селе ты первый старшина, в столице ты султан и хан,
В саду ты роза и жасмин, в горах ты молодой шушан.
Сама убей Саят-Нову, он будет счастлив, бездыхан,
Себя не жаль мне, жаль народ: о нем, о друге, плачу.
 

1758

* * *

 
Служи народу, не жалей своей души, Саят-Нова,
И помни, роскошь ждет одних, других – гроши, Саят-Нова.
Желчь подносящим – сахар дай, да поспеши, Саят-Нова,
Но бойся камня, что тебе грозит в тиши, Саят-Нова.
 
 
Хоть в школу ты отдашь глупца – не поумнеет от битья,
Покуда в нем злой дух сидит, он никому не даст житья.
Кто худороден, черен – тот не побелеет от мытья,
Не выравняешь кривизны, как ни теши, Саят-Нова.
 
 
Пусть всемогущ ты и велик, все звезды сосчитал почти,
Зло все равно пребудет злом… Ты жития святых прочти,
Слова Завета – жемчуга, ты их вниманием почти,
Пред свиньями их не мечи, себя сдержи, Саят-Нова.
 
 
Коль здесь отринешь славы блеск, то там тебе алмаз дадут.
Коль здесь наденешь ты чуху, то там тебе атлас дадут.
Коль здесь раскаешься, то там бессмертие тотчас дадут, —
Покайся же в грехах и впредь ты не греши, Саят-Нова.
 
 
Где торжество, а где печаль, где пир у мира на виду,
Молебен, свадьба, траур, песнь и плач, венчающий беду…
Ты волю выполнил души – с душою тело не в ладу…
Какую выдержишь ты боль и как – скажи, Саят-Нова.
 

1758

* * *

 
Кто рядом сел – он пьян уже, в его глазах двоишься ты,
Кто раз взглянул – безумным стал, к безумцу не склонишься ты,
Источник мук и красота и лакомство меджлиса ты,
Оно – на час, ты – навсегда, зачем напрасно злишься ты?
 
 
У слов твоих шербета вкус, но жгут, как будто зной в тебе,
Как конь-огонь ты вся в лучах, и все же блеск иной в тебе,
Жемчужный ток и перламутр! Небесный свет весной – в тебе!
Златая дверь! Двойным замком из серебра хранишься ты.
 
 
Пусть солнце озаряет мир, пусть звезды день задул уже,
Твой свет сильней, не побороть твоих лучей разгул уже.
В руке – вода, в руке – и кровь, палач свой горн раздул уже,
Виновен я – убей меня, не виноват – приблизься ты.
 
 
Что мне павлин, его наряд! Убранством беспорочна яр,
Пригретый солнцем гиацинт глядит из снега, точно яр,
Влекомый розой соловей, к тебе прикован прочно яр,
Меня так скоро не гони, хоть соколом кружишься ты.
 
 
Любовь свела меня в постель, ни музыки, ни пенья нет.
Врачи все охают подряд: «Саят-Нове спасенья нет»,
Кто приглашал – ушел ни с чем. Душе – отдохновенья нет,
Но встану я, коль ты придешь, коль с каманчой сдружишься ты.
 

1758

* * *

 
Наш мир – окно, но улиц вид меня гнетет, мне стал не мил.
Кто взглянет, ранен. Язвы жар, что душу жжет, мне стал не мил.
Сегодня хуже, чем вчера; зари приход мне стал не мил.
Нельзя резвиться каждый день. Забав черед мне стал не мил.
 
 
Что достоянья редкий клад, когда от нас он утечет?
Тот человек хорош, кого сопровождал всегда почет,
Мир не останется для нас, как слово мудрых нам речет.
Хочу бюльбюлем улететь, мой сад – и тот мне стал не мил.
 
 
Ты не поручишься, что день с утра до ночи проживешь,
В руках господних, человек, легко придешь ты и уйдешь.
Но эта правда не для всех, людьми овладевает ложь.
Им – двадцати – не взять раба! весь рой господ мне стал не мил.
 
 
Мир не останется для нас, – пусть жизнь порой и весела,
Адама нечестивый сын, проклятье на твои дела!
Нет сил терпеть насмешек злых, душа моя изнемогла.
Врагами стали мне друзья, чужой народ мне стал не мил«
 
 
Саят-Нова сказал: дни бед меня гнетут превыше мер.
Бывалой сладкой славы нет, и горек труд превыше мер.
Над розой плачу, как бюльбюль, – шипы растут превыше мер.
Раскрыться розам не дают, – их сбор и счет мне стал не мил.
 

Апрель, 1759

* * *

 
Из всех людьми хваленных лир полней звучишь ты, каманча!
Кто низок, не иди на пир: пред ним молчишь ты, каманча!
Но к высшему стремись– весь мир, всех покоришь ты, каманча!
Тебя не уступлю я: мне – принадлежишь ты, каманча!
 
 
Ушко – серебряное будь, сверкай на голове – алмаз;
Рука – слоновой кости будь, на чреве – перламутр, что глаз;
Струна – из злата свита будь, резьбой пленяй, железо, нас;
Ты – бриллиант и дал! И суд – всех посрамишь ты, каманча:
Смычок – быть должен золочен, чтоб пышно он блистал, звеня;
Певучий волос – быть сплетен из косм крылатого коня.
Тем, как бальзам, даришь ты сон, тех ты бодришь всю ночь, до дня;
Ты – золотой сосуд с вином, и всех пьянишь ты, каманча.
 
 
В ашуге две души с тобой, ему и чай и кофе есть,
Когда он утомлен игрой, на полке ты находишь честь,
Когда ж поет, – вновь пир горой, ты – празднеств и гуляний весть!
Собрав красавиц вкруг себя, их всех манишь ты, каманча!
 
 
Ты всем даешь веселый вид, с тобой опять здоров больной;
Чуть сладкий зов твой зазвучит, блажен, кто говорит с тобой.
Проси, да скажут: «Бог продлит – дни нас пленявшего игрой!».
Доколе жив Саят-Нова, что не узришь ты, каманча!
 

1759

* * *

 
Надломлена душа твоя, и стонет, посох свой кляня.
Хмельному можно ли шуметь, дары лозы кривой кляня?
В чем провинился, что сидишь, беднягу день-деньской кляня?
Тобою выжат я – и мне б роптать, тебя с тоской кляня…
 
 
Мне в душу облик яр другой ни на мгновенье не входил.
Лишь ты со мной – откуда бы ни шел, куда бы ни входил.
И будто в город караван четыре года не входил —
Как сборщик пошлины, уныл, сижу, убыток свой кляня.
 
 
Слабеет, видимо, любовь, раз так со мной сурова яр,
И, словно мальчика, меня воспитывать готова яр,
Мне в сердце острый нож любви вонзать желает снова яр…
Ах, плачут многие, смотрю, красавиц вздорный рой кляня.
 
 
Хоть притчи, мудрости полны, впитались в кровь мою и плоть,
Я обезумел от любви, ее не в силах побороть!
Жесток огонь любви и в нем гореть – не приведи господь!
И стонет раненый джейран, стрелу и жребий свой кляня.
 
 
Прошла холодная пора, вновь, кипарис сиять готов.
Воскресла красота весны – петь соловей опять готов.
Без друга, голову склоня, Саят-Нова рыдать готов,
Как потерявший войско царь, имущество с казной кляня.
 

1759

* * *

 
Коль неучу слово дано, ему внимать к чему теперь?
Коль все кругом черным-черно, нам маков ждать к чему теперь?
Коль смерти ты ему желал, плач соблюдать к чему теперь?
Для савана лишь цвет один, зря украшать к чему теперь?
 
 
Платить за слово мастеров добра и денег не жалей.
Цвет цвету рознь, числа им нет, один богаче, тот бедней.
Иного наряди в атлас, ничуть не станет он видней.
Коль черен ты, зря родинки тебе желать к чему теперь?
 
 
Кто справедлив и чист в делах, я лишь того готов ценить.
И мудрецам не удалось нам до конца мир объяснить.
Вот скачет рок – крылатый конь четвероглав, – его ль пронзить?
Нам ничего не взять с собой, тлен собирать к чему теперь?
 
 
Разлука с матерью горька, заплачь, дитя, тоску залей.
Силки расставил Сатана, соблазнами он всех сильней, —
Сынов Адама ждет беда, – его улов, что день – мощней,
Когда б не так, то Орну нам благословлять к чему теперь?
 
 
Судьбы кружится колесо – достатком ты не наделен,
Увидят – стар, помят армяк, не спросят: гость? откуда он?
Саят-Нова для ран своих целебных трав, корней лишен,
Врачи не могут врачевать, колдунью звать к чему теперь?
 

1759