Текст книги "Сын соперника"

Глава 1

Был почти полдень. Холодное весеннее утро, поднявшееся над лугами севернее Кидана, плавно перешло в теплый, слегка туманный день.

Лейтенант Эймс Вестэвэй остановил для привала свой отряд из пятидесяти драгун и отпил воды из кожаной фляжки, болтавшейся у седла. Ему не терпелось расстегнуть куртку, под которой зудело и чесалось вспотевшее тело. Раздумывая, как бы поступил в подобной ситуации его кумир, полковник Гош Линседд, Вестэвэй остановил взгляд на небольшом холме, видневшемся на востоке. Земли к северу от Кидана и реки Фрей представляли собой обширную плодородную равнину, поросшую сочной высокой травой.

Хорошо бы здесь поохотиться, мрачно, совсем без удовольствия подумал Эймс. Все его мечты о воинской славе в рядах хамилайской армии развеялись как дым. Виной тому стала кровавая битва за Кидан, в которой враги были отброшены от стен лишь в результате огромных потерь в рядах защитников. Во время битвы Вестэвэй проделывал такие вещи, от воспоминаний о которых у него сводило желудок. Лейтенант до сих пор не мог взять в толк, как ему удалось выжить. Единственно возможным объяснением и попыткой оправдать себя было то, что все атаки в конечном счете были отбиты; единственным утешением – понимание того, что все солдаты вели себя подобным же образом. Следовательно, Эймс был не единственным виновником случившегося. Вину можно разделить, и от этого становилось легче.

Вестэвэй понимал, что никогда не забудет страшную смерть своего лучшего друга, лейтенанта Илвера Уарда, разрубленного топором от плеча до основания грудины. Илвер погиб не сразу, он извивался в траве, словно разрезанная змея, и кровь его с ужасным хлюпаньем выплескивалась из раны. Эймс был не в силах помочь умирающему товарищу…

После битвы лейтенант долго бесцельно бродил по полю. Земля и камни покрылись столь толстым слоем крови, что понадобились часы, чтобы она просохла. Вокруг Цитадели – в тех местах, где бой был наиболее ожесточенным, – кучами валялись изуродованные до неузнаваемости тела. Теперь практически невозможно представить, что эти ошметки мокрой красной плоти когда-то были людьми…

Разгром вражеской армии не остановил волну убийств. После того как атака противника захлебнулась, Эймс с половиной своего отряда преследовал неприятеля к северу от реки Фрей, в то время как его командир, Гош Линседд, вел войска на юг. У Эймса был приказ измотать вражескую армию, не дать ей возможности произвести перегруппировку сил и перейти в контратаку.

Сначала лейтенант обрадовался возможности покинуть город, избавиться от запаха смерти, витавшего над улицами, но приказ, отданный ему Гошем Линседдом, нарушил временное душевное равновесие. Вероятно, полковник отправил Кадберна Акскевлерена в отряд Эймса для присмотра за молодым командиром – или же просто чтобы убрать Избранного с чьего-то пути. Этому человеку не давала покоя его собственная ненависть – ненависть, вызванная ужасной смертью его хозяина, Третьего Принца Мэддина Кевлерена.

Скорбя о потере, Эймс не мог ни понять, ни принять ее. Мысль об утрате жгла его разум так же, как огонь уничтожает бумагу. Но Избранный выглядел еще хуже. Горе сделало его похожим на привидение, буквально иссушило и душу, и тело. К жизни Кадберна возвращали только столкновения с остатками арьергарда противника. Акскевлерен всегда сражался в первых рядах, но после удачной схватки вновь возвращался к прежнему состоянию, становясь замкнутым и недоступным.

За три дня преследования враг ни разу не оказал серьезного сопротивления. Причина была очевидна: на равнине негде спрятаться от быстрых драгун с их карабинами, короткоствольными огнестрелами и саблями, изготовленными из крепчайшей хамилайской стали. На второй день погони были обнаружены следы достаточно крупного отряда, направлявшегося прочь от Кидана.

Эймс с легкостью принял решение преследовать этот отряд вместо того, чтобы охотиться за небольшими группами неприятельских солдат. Он полагал, что значительное по численности подразделение представляет большую опасность для Кидана. Лейтенант поинтересовался мнением Кадберна, но Избранный лишь неопределенно покивал в ответ.

След, по которому шли драгуны Вестэвэя, говорил о том, что они настигали как минимум сотню хорошо экипированных и достаточно организованных пехотинцев. Вскоре стало понятно, что враги знают о погоне, так как следы привалов становились все незаметнее. Окажись Эймс в их положении, он не преминул бы перейти в контратаку. Кстати, и этот холм на востоке давал прекрасную возможность организовать засаду…

Сделав из фляги еще глоток, лейтенант убрал ее на место. Несмотря на все неудобства, он решил не расстегивать куртку. Все-таки Эймс был офицером и решил не подавать плохого примера рядовым. Пора приступать к работе.

Вестэвэй принялся пристально изучать очертания холма, высматривая вражеских солдат. Он понимал, что расстояние слишком велико, но все же надеялся уловить хоть какое-то движение или металлический отблеск обнаженного оружия.

Поразмыслив, Эймс сделал два вывода. Первый: скорее всего солдаты неприятеля находятся на другой стороне холма и ожидают нападения, полагая, что преследователи обогнут его у основания. Второй: убедившись, что засада не замечена, они уберут дозорных еще до того, как их заметят бойцы противника.

Лейтенант сделал глубокий вдох – от страха и напряжения дыхание участилось. Он почувствовал, как в грудной клетке гулко бьется сердце. Внезапно Эймса посетила странная мысль. Почему он не стал обычным торговцем, как отец? Мог бы путешествовать по безопасным дорогам от Кастелла до Омеральта, столицы великой Хамилайской империи. Но Хамилай за тысячи миль отсюда, за Бушующим морем. Да, беспечная и защищенная от опасностей жизнь торговца имела свои плюсы…

Заметив, что драгуны наблюдают за ним, лейтенант спросил у Кадберна, что он думает по поводу возможной засады, однако Избранный, опустив глаза, промолчал, теребя гриву своей лошади. Улыбнувшись, Эймс почему-то подумал, что в данный момент его солдаты были бы не против, продолжи в свое время командир дело отца.

По лицам драгун он понял, что его улыбка многое изменила. Раз лейтенант Вестэвэй весел, значит, дело закончится лучше, чем предполагалось. И не столь важно, сколько врагов притаилось за тем холмом – их количество уже не имело значения.

В тот самый момент Эймс четко понял, что нужно делать дальше. Словно кто-то нашептывал ему план действий…

* * *

Квардо Сьенна был очень напуган.

Все произошло после встречи с той самой стервой из Хамилая, самозваным стратегом Гэлис Валера. До этого момента Квардо слыл подающим надежды членом правительства, узурпировавшего власть в Кидане, пользовался уважением тех, кто примкнул к правящей верхушке. Сьенна чувствовал некую толику вины, так как его друзья – то есть бывшие друзья – были врагами узурпаторов. Кроме этого, мыслей Квардо ничто не омрачало.

Все было замечательно до момента возвращения из ссылки могучего соперника плутократов, Поломы Мальвары, который привел с собой хамилайскую армию. Гэлис Валера являлась одним из хамилайских лидеров, и она первая прилюдно превратила Квардо в посмешище, взяв его в плен.

В душе Сьенна понимал, что может испытывать к ней злость и томиться жаждой мести, но никак не должен бояться ее. Однако он был не в силах справиться с собой. Быть смелым легко, когда у власти твои друзья. Но здесь, на равнине, вдалеке от дома, преследуемый хамилайской армией, в компании отчаявшихся и истощенных беглецов, Квардо хотел лишь одного: зарыться поглубже в землю и сделаться невидимым для солдат противника.

Сьенна успокаивал свою совесть мыслью о том, что если он выживет в течение ближайших дней, то получит достаточно времени, чтобы страх сменился злостью и желанием отмстить.

Отряд, к которому он присоединился, уже несколько часов подряд преследовали драгуны. Надежды и чаяния беглецов оказались тщетными: несмотря на различные ухищрения, противник упорно шел буквально по пятам. А сейчас командир отряда, низложенный плутократ Майра Сигни, решил, что единственный шанс на спасение – это принять бой. Сьенна и еще несколько человек попытались протестовать, однако получили в ответ лишь пожелание отправляться к чертям, если их что-то не устраивает.

Квардо и другие решили остаться в отряде, понимая, что выжить в данной ситуации можно, лишь присоединившись к сравнительно большой группе людей. Они были похожи на воробьев, спасающихся от соколов в середине огромной стаи.

Майра Сигни довел своих солдат до холма, за которым решили организовать засаду. План был прост, но мог сработать только в том случае, если бы драгуны проявили крайнюю беспечность.

В момент ожидания атаки врага страх Сьенны в буквальном смысле материализовался. Квардо почувствовал сильнейшие рвотные позывы. Воздух был теплым и влажным, и хотя Сьенна не ел ничего несколько дней, его желудок вел себя так, словно был набит холодной и совершенно протухшей овсянкой.

* * *

Эймс не знал, успел ли враг убрать с холма дозорных, но больше ждать он не мог. «Солдаты не должны видеть, как колеблется командир», – барабанной дробью стучали в ушах усвоенные на всю жизнь слова полковника Линседда.

Когда драгуны подошли к подножию холма, лейтенант остановил отряд, приказав одному из разведчиков спешиться и разузнать обстановку на другой стороне. Через несколько минут солдат подтвердил опасения Эймса: враг действительно подготовил засаду на противоположном склоне. Вестэвэй воспринял новость с необычайным облегчением. Он оказался прав в своих предположениях и, кроме того, гордился тем, что сделал все сам, без помощи полковника.

Легкий ветерок взъерошил его волосы. Эймс обернулся и окинул взглядом равнину. Первый раз в жизни она показалась ему потрясающе прекрасной, а ее земли – необычайно плодородными. Если основать здесь поселение, то оно, несомненно, будет процветать. Возможно, однажды кто-нибудь из его потомков придет на эти луга, засеет их, будет пасти стада коров и табуны лошадей и воспитывать пухленьких и счастливых ребятишек.

Когда-нибудь…

Снова повернувшись к солдатам, лейтенант скользнул взглядом по Кадберну Акскевлерену. Эймс подумал, а не стоит ли спросить у него совета, но быстро отогнал подобную мысль, так как ему всегда казалось, что Избранный разговаривает с подчеркнутой неохотой. Кроме того, драгуны могли решить, что их командир проявляет неуверенность.

В конце концов, имей Кадберн какой-то план, он давно бы его выложил.

Эймс приказал девяти солдатам спешиться и отправил их вместе с разведчиком снова на вершину холма. Оставшихся сорок человек он разделил на две равные группы. Одна должна была обогнуть холм с юга; другая, под его командованием, двигалась к северной стороне.

Дождавшись, пока драгуны поднимутся на вершину, лейтенант послал вперед первый взвод.

Когда солдаты скрылись из виду, лейтенант приказал бойцам обнажить сабли и пришпорил лошадь.

* * *

Кадберн не по своей воле присоединился к отряду лейтенанта Вестэвэя. Туда его направил Гош Линседд по причине, о которой Избранный мог только догадываться.

Его разум был затуманен горем и злостью; он следовал за молодым офицером, будто гусенок за гусыней. Кадберн понимал, что время от времени лейтенант пытается заговорить с ним, но ему это было глубоко безразлично. Мысли Избранного находились далеко; он мечтал лишь о мести, и больше его ничто не занимало.

Враг отнял у Акскевлерена все, что составляло смысл жизни. Теперь он просто существовал, не имея цели. Впрочем, нет: жажда мести стала основой бытия. Избранный хотел сделать с врагом то же, что враг сотворил с Мэддином Кевлереном, его хозяином и другом, единственным человеком, которого Кадберн мог назвать своей семьей. Только разгром неприятельских войск помог ему пережить страшные часы после смерти Мэддина. Но когда враг побежал от стен Кидана, Кадберн будто провалился в темную бездну, куда не проникал даже лучик света.

Сейчас его разум просветлел в ожидании схватки. Он понял, что предстоит бой, по посадке драгун в седлах, по тому, как лейтенант держал саблю в правой руке, указывая направление движения отряда. Враг был рядом.

Чувства Акскевлерена обострились в предвкушении сражения – сердце забилось чаще, конечности расслабились, во рту появилась сухость. Кадберн удивился, насколько легко тело привыкло к верховой езде. Прошло много лет с тех пор, как он последний раз воевал, сидя на лошади. Избранный уже успел позабыть пьянящее чувство битвы…

Если бы только его хозяин был здесь! Если бы Мэддин Кевлерен мог возглавить атаку, жизнь Кадберна была бы полной…

* * *

Все пошло не так, как предполагал Майра Сигни. Первым предвестником неприятностей послужил странный громкий звук. Квардо поднял глаза и заметил на вершине холма группу солдат хамилайской армии с поблескивавшими на солнце дулами карабинов. На секунду Сьенна подумал о том, насколько странно выглядят эти люди, и тут до него дошло: ведь они стреляют!..

Хотя до свержения плутократов он никогда не слышал и не видел действия боевого оружия и уж тем более никогда не попадал под огонь, Сьенна очень быстро научился бояться перестрелки. Сейчас тело его непроизвольно съеживалось при каждом следующем залпе хамилайцев: нервы сдавали. На миг Сьенна позабыл о своих прежних страхах, но они тут же напомнили о себе с удвоенной силой. Отступая от подножия холма, чтобы увеличить расстояние до нападавших, Квардо даже не подумал обнажить меч.

Сабли драгун, чья колонна появилась с юга, сверкали на солнце. Раздался еще один залп; рядом со Сьенной упал солдат. Облачко черного дыма оторвалось от холма и поднялось к небу.

Подобно стае перепуганных воробьев, отряд беглецов кинулся на север. Началось беспорядочное бегство. Многие бросали оружие. Сьенна старался держаться поближе к основной части отряда. Однако, пытаясь разглядеть погоню и увернуться от бежавших рядом солдат, он совершенно неожиданно отстал и оказался в полном одиночестве. Квардо даже не мог представить, в каком направлении следует удирать. Сердце ныло в груди, во рту пересохло, пот стекал ручьями по лицу, глаза наполнились слезами.

Сьенна был настолько охвачен паникой, что даже не услышал разносящихся по долине сигналов горна. Он заметил надвигающегося на него солдата, но было уже поздно что-либо предпринимать.

* * *

Эймс ждал, когда враг запаникует. Послышался звук горна. Теперь, когда неприятельские ряды не были столь плотными, конные драгуны могли спокойно пойти в атаку.

Как только они тронулись с места, Эймс понял, что больше не контролирует ситуацию. Он сделал все возможное, чтобы удачно расположить имевшиеся в его распоряжении силы. Пока ход боя вполне устраивал Вестэвэя. Настало время решающего удара: его солдаты должны показать все, на что они способны.

Лейтенант сконцентрировал все внимание на неприятеле и заметил человека, отставшего от основной группы спасавшихся бегством. Одной рукой удерживая поводья и управляя лошадью при помощи коленей, Эймс обнажил саблю. Проносясь мимо удиравших без оглядки солдат противника, он рубил ею наотмашь. Его рука была подобна крылу ветряной мельницы. В этой суматохе Вестэвэй не отводил взгляда от уже намеченной цели. Бегущий человек обернулся и увидел, как Эймс несется на него. Жить ему оставалось несколько секунд. Рот беглеца застыл в безмолвном крике.

Эймс даже не посмотрел на то, что сделала его сабля. Он знал это еще по битве за Кидан.

Схватив поводья обеими руками, лейтенант повернул лошадь на север; надо было преследовать остальных.

* * *

Потребовалось чуть больше часа, чтобы целиком уничтожить вражеский отряд. Пленных драгуны не брали. Лишних людей на то, чтобы конвоировать их в Кидан не было. Собранные в кучу тела просто подожгли. За спинами драгун остался огромный погребальный костер.

Нужно было напоить лошадей, и солдаты отправились к реке Фрей. Только Кадберн ненадолго задержался, чтобы понаблюдать, как догорает костер.

Реки драгуны достигли незадолго до сумерек. Измотанные, покрытые запекшейся кровью, потом и пылью солдаты разделись и смывали с одежды и тел следы побоища.

Обнажившись до пояса, Эймс стоял у воды. Словно зачарованный наблюдал он за тем, как река широкой красной лентой уносит в Бушующее море кровь погибших.

Глава 2

В открытое окно башни подул легкий ветерок. Бумаги на столе зашуршали, и Гэлис подняла глаза. Солнце стояло высоко, и девушка с удивлением поняла, что середина дня уже миновала. Должно быть, стратег вглядывалась в пустоту уже… Нет, попытка посчитать потраченное на это занятие время не удалась, так как разум отказывался выполнять столь точную логическую операцию. У Китайры это получилось бы, даже стой она на голове с закрытыми глазами…

Сердце Гэлис дрогнуло. Ей показалось, что сейчас всю ее жизнь заполняют либо воспоминания о том, как было найдено тело Китайры, либо мысли о том, как пережить потерю возлюбленной.

Пытаясь перехитрить судьбу, стратег буквально завалила себя работой. А может, раны, вызванные воспоминаниями, слишком часто заставляли реальную жизнь отступать на второй план, выводя на первый память о Китайре?..

Иногда Гэлис мерещилось, будто Китайра говорит с ней, но, собираясь ответить, она уже никого не видела перед собой. В такие моменты боль возвращалась с новой силой.

Девушка постоянно твердила себе, что не одинока в страданиях. Нападение плутократов стоило гибели и увечий многим и многим… Потребовалось более двух дней на то, чтобы похоронить всех погибших; кроме того, было очевидно, что многие раненые не проживут и недели. По ночам, прерывая мучительный и неглубокий сон Гэлис, в темное небо Кидана уносились вопли и скорбные стенания тех, кто потерял близких в страшной битве.

Иногда стратег спрашивала себя: а могла ли она справиться со своей утратой быстрее, выживи принц? Да, наверняка всем стало бы от этого немного легче…

Генерал Третий Принц Мэддин Кевлерен возглавлял экспедицию, отправившуюся из далекой Хамилайской империи в Новую Землю для основания поселения в таинственном Кидане, который к тому времени – благодаря помощи и поддержке королевства Ривальд, вечного врага Хамилая, – был захвачен плутократами. Среди участников экспедиции находились и Гэлис с Китайрой; кроме того, в ее составе был Полома Мальвара, бывший префект Кидана, возвращавшийся из ссылки.

Руководство походом являлось всего лишь предлогом для того, чтобы отдалить Мэддина от двора его кузины, императрицы Лерены Кевлерен. Причиной немилости послужила любовная связь принца с простолюдинкой и появление на свет их общего ребенка. Впрочем, и мать, и дитя погибли во время путешествия по Бушующему морю, что лишь добавило некой пикантности к смерти самого Мэддина.

Гэлис осторожно поднялась с пола, стараясь не перевернуть стопки уже просмотренных бумаг Китайры, и подошла к узкому окну, выходящему на северную сторону крепости. В лучах послеполуденного солнца Кархей, самый северный из трех островов, на которых стоял Кидан, походил на нефритовую слезинку. Воды реки Фрей, омывавшей остров, казались золотыми. Именно на Кархее поселенцы из Хамилая обрели новый дом, построив хижины и проложив дороги.

Гэлис различила очертания Херриса, самого большого из островов. Именно там располагались дома коренных жителей. Рядом находился Длинный мост. Он объединял две разделенные пополам Седловиной части Херриса. Несколько киданцев подобно Гэлис смотрели на север, наблюдая за работой пришельцев.

Наверное, они считают нас завоевателями, подумала девушка. Все же мы пришли без приглашения, пусть даже и освободили их от гнета плутократов и их ривальдийских покровителей… Интересно, а как бы она себя чувствовала на их месте? Наверное, была бы крайне возмущена.

Подобная мысль странным образом всколыхнула разум Гэлис. Она понимала, что частично это объясняется зыбкостью очертаний будущего – и не только ее собственного, но и всех колонистов из Хамилая. Гэлис сказала себе, что единственной возможностью преодолеть сложившуюся неопределенность являлись четкое планирование и постоянная работа для достижения поставленных целей. Но битва за город, отнявшая у девушки все, чем она жила, сделала ее бесчувственной к дням и неделям, ожидавшим впереди. Будущее перестало волновать.

С глубоким разочарованием Гэлис Валера поняла, что жизнь без Китайры не имеет для нее никакого смысла.

Стратег еще раз окинула взглядом город и дала себе обещание постараться жить для всех тех людей, кто даже сейчас занимался тяжким трудом, починяя поврежденную в битве стену. Просыпаясь каждое утро, они находили в себе силы и мужество прожить новый день ради других – тех, кто не увидит более ни одного рассвета. Гэлис представила себе, как будет выглядеть Кидан через десять-двадцать лет: благоустроенный порт, мосты, соединившие все три острова, паровые суда, отправляющиеся от причалов в отдаленные уголки Новой Земли… В своих грезах девушка видела жителей Кидана и Хамилая, трудившихся рука об руку и позабывших о прошлых разногласиях.

Я сделаю это ради Кидана, сказала она себе. Ради бедного Мэддина – и других павших.

Я сделаю это в память о Китайре…

У Гэлис ком стал в горле. Ей показалось, что прошлое возвратилось, что они с Китайрой снова вместе. Она отмахнулась от этой иллюзии, уставившись в холодную каменную стену комнаты, ставшей последним пристанищем ее подруги. По полу торопливо прошуршал жук, которого стратег машинально раздавила ногой. Бумаги ее возлюбленной валялись по всей комнате: их можно было обнаружить под столом, стульями, между посудой, даже в дорожном сундуке Китайры.

Я была ее возлюбленной, сказала она про себя.

Затем повторила вслух:

– Я была ее возлюбленной. Она принадлежала мне, а я – ей…

Более трезвомыслящая часть разума напомнила ей, что Китайра не стала жертвой обыкновенного нападения. Нет, смерть ее не была заурядной. Гэлис понимала, что здесь не обошлось без Сефида. Но оставались вопросы: как, за что… и кто именно Обладал им. Вряд ли ответы будут найдены. Стратег знала, что не остановится в своих поисках.

Она не могла смириться с тем, что Китайра умерла без всякой на то причины.

Внезапно, совершенно неожиданно для себя, девушка вспомнила голубое сияние, исходившее из этой самой комнаты в тот момент, когда она стояла на восточной стене. Когда же это произошло? Вчера? Позавчера?..

Чем было вызвано сияние? Оно возникает в результате воздействия Сефида, Гэлис была уверена в этом… по крайней мере, иначе объяснить увиденное невозможно. Но было ли сияние вызвано присутствием постороннего в покоях, или же это остаточное явление воздействия той силы, которая убила Китайру?

Плечи Гэлис опустились: столько вопросов без ответов… Тяжело вздохнув, она нагнулась к сундуку. Замки легко подались, крышка откинулась назад. На самом верху лежало великолепное красное платье – то самое, которое Китайра надела всего лишь раз, специально для Гэлис, когда они встречались с императрицей Лереной.

– О-о!..

Девушка нежно дотронулась до платья. Поколебавшись, достала его, осторожно положила на единственную имевшуюся в комнате походную кровать и вновь бросилась к сундуку. Коробочки, шарфики, украшения… Небольшая баночка с хной. Пакетик с голубой краской. Еще книги. Нижнее белье. Щетки для волос, одна со сломанной черепаховой ручкой. Зеркальце с отслаивающимся серебряным покрытием. Детская игрушка – тряпичный котенок, запрятанный между аккуратно сложенными шерстяными чулками и парой мягких туфель…

Давняя любовь Китайры, догадалась Гэлис и достала игрушку. Поднеся ее к носу, она ощутила запах погибшей подруги.

Еще минута – и самообладание покинет меня.

Ей хотелось заплакать, завыть от боли, переполнявшей сердце…

Неожиданно в сундуке ярко засветилось нечто, спрятанное под тряпичным зверьком. Гэлис присмотрелась внимательнее.

Горе уступило место удивлению.

Там лежала фамильная императорская цепь.

* * *

Полома Мальвара стоял неподалеку от храма богини Кидан. Именно в честь нее город и получил свое название.

Выйдя из дома – одетый в свои самые лучшие и яркие одежды, с белой лентой префекта на шее, – Мальвара направился к Великому Квадранту – главной площади города.

Полома остановился перед скромным каменным входом в храм – обычная арка и деревянная дверь. Горожане, спешившие по своим делам, проходили мимо префекта, уважительно кивали в знак приветствия, он же отвечал им рассеянно.

Мальвара долго колебался, прежде чем сделать первый шаг.

Наконец он толкнул дверь и оказался внутри атриума, сразу же попав в золотой поток света, струившийся из западного окна. Множество сверкающих пылинок плясало на этой воздушной дорожке. Солнце начало клониться к закату, и один из его лучей медленно пополз по каменному полу базилики, освещая цитаты из описания жизни богини, вырезанные на тяжелом базальте.

Полома поднял руку, словно пытаясь ухватить свет. Он наблюдал за тем, как лучик скользит по его гладкой коричневой коже.

Этой самой рукой я убивал своих сограждан, жителей Кидана, с тяжелым сердцем подумал он, вспоминая битву с войсками плутократов и их союзников. На руке не было никаких следов. Мальваре это показалось неестественным: должно же остаться хоть пятнышко, хоть капля из тех рек крови, которые пролиты им – или ради него…

Молящиеся вокруг засуетились, некоторые стали кланяться префекту. Свет перемещался дальше. Сбитый с толку Полома опустил руку и огляделся по сторонам, не понимая, какая сила привела его сюда.

Он медленно двинулся вперед по храму – большому квадратному зданию с огромными окнами, увенчанному высоким оштукатуренным куполом. В центре храма находилась статуя самой Кидан. Ее раскрашенное лицо было прекрасным и одновременно чужим, но в любом случае – необыкновенно реалистичным. Казалось, что скульптор, создавший это чудо, действительно лицезрел богиню. Человеческие голова и туловище Кидан переходили в крокодилий хвост, символизируя суть города, расположенного между морем и сушей.

Глядя на статую, Полома бессознательно начал шептать молитву, обращенную к богине. Эта молитва была знакома ему еще с далекого детства…

Осознав, что делает, префект остановился. В последние несколько лет богиня плохо заботилась о своем городе: она не достойна поклонения. Мысль, без сомнения, богохульная, но, к своему удивлению, Мальвара не почувствовал вины.

Нет, Полома пришел не для того, чтобы помолиться. Он повернулся к выходу, удивляясь собственной непредсказуемости и размышляя над тем, что заставило его отклониться от заранее выбранного маршрута, однако неожиданно остановился и снова посмотрел на статую. Прихожане тихо шептали молитвы; двое или трое пришли с детьми, которые не могли высидеть на месте и минуты. Полома вспомнил, как появился здесь впервые с отцом. Сначала статуя впечатлила его, затем испугала. Но наивная детская вера находила в ней объяснение вопросам по поводу того, как устроен окружающий мир. Ему захотелось вернуть всю простоту детства, вернуть прежнюю жизнь, все то, что было с ним до ссылки.

Часовня наполнялась людьми. Непонятно, что сделало ее столь популярной среди горожан. Очевидно, все мечтали о возвращении к прежней жизни…

Свет из окна сделался насыщенно-желтым. Полома вспомнил, что его ждут. Он вышел из базилики и быстрым шагом продолжил свой путь к Великому Квадранту.

Члены городского совета, все празднично одетые, собирались вокруг префекта. Мальвара заметил, что лица безрадостные, словно они стеснялись присутствовать на собрании.

Последний раз он выступал перед своими коллегами более двух лет назад. День тогда выдался праздничным: члены Ассамблеи избирались на новый срок. Небо было голубым и ясным, а настроение – радостным и бодрым. Собравшиеся зрители восхищенно смотрели на происходящее. Советники светились гордостью за город и свой народ.

Затем ривальдийские солдаты, проникшие в город благодаря предательству плутократа Майры Сигни, заполнили площадь. Они открыли по собравшейся толпе стрельбу из огнестрелов…

Полома напомнил себе, что все это произошло, когда старый мир рухнул.

Он оглядел площадь. На булыжниках до сих пор виднелись пятна крови, оставшиеся с того дня. Однако после недавней битвы за город появились и свежие…

В северо-восточном углу площади расплывалась самая большая из зловещих отметин. Именно отсюда народное ополчение Кидана, сияя на солнце остриями копий, двинулось вперед, чтобы атаковать ривальдийских солдат, разодетых в бело-голубые цвета…

От воспоминаний застучало в висках. Префект помассировал голову кончиками пальцев.

Один человек, который находился среди вражеских солдат, не был одет в бело-голубую форму. Высокий, бледный и темноволосый юноша, сопровождаемый охранниками, а рядом с ним…

Лицо Мальвары скривилось.

Рядом с ним – жертва.

Полома до этого никогда не видел Кевлеренов, не говоря уже о возможности наблюдать, как те пользуются магией. Безусловно, он, как и многие другие, слышал рассказы об этой выдающейся семье. Торговцы, приезжавшие в Кидан издалека, из-за самого Бушующего моря, привозили вместе со своими товарами небылицы и легенды.

Кевлерены являлись могущественным кланом, использовавшим Сефид, мощнейший источник силы, находившийся в другой части мира. Они продвигались от центра своего могущества на запад и восток, постепенно захватывая недавно появившиеся королевства Ривальд и Хамилай. Две ветви этой семьи унаследовали непримиримую вражду завоеванных королевств и стали заклятыми врагами. Они хватались за любую возможность насолить друг другу. Кидан являлся тем лакомым кусочком, в борьбу за который оказался втянут один из Кевлеренов – в тот самый день, когда все и произошло, – здесь, на Великом Квадранте…

В молодости Полома узнал от одного купца, что Кевлерены могут использовать Сефид только в том случае, если пожертвуют чем-то дорогим и любимым. Поэтому каждый из семьи постоянно имел при себе целый зоопарк, обитатели которого гордо звались питомцами. Кроме того, у них были слуги, Акскевлерены. Однако самым близким для каждого Кевлерена являлся Избранный, доверенный помощник и лучший друг, приберегаемый для наиболее мощного Обладания. Большинство Кевлеренов проводили всю жизнь, даже не задумываясь о возможности гибели своих Избранных.

Полома впервые испробовал на себе действие Сефида, причем вызванного именно принесением в жертву Избранного…

Позади строя солдат он заметил Кевлерена, схватившего за шею женщину, которая шла рядом с ним. Поначалу префект не понял, что происходит, но внезапно глаза женщины закатились, а сквозь пальцы Кевлерена просочилась кровь. Тело Мальвары ощутило волну сильного холода; вокруг разлилась невидимая, но явственная сила. Все металлические предметы заполыхали голубым огнем. Стена воздуха между солдатами противника и приближавшимися ополченцами заметно задрожала. Холод сменила волна сильнейшего жара. У префекта захватило дух: на том месте, где минуту назад двигались ополченцы, колыхалось голубоватое пламя.