Текст книги "Сын соперника"

Глава 4

Цитадель Кидана была построена из гранитных блоков, сплавленных по реке Фрей с гор на востоке.

Кадберн, опершись обеими руками о камень, перегнулся через парапет и окинул взглядом восточный склон острова Херрис. Менее чем в десяти шагах от него виднелась брешь в стене, проделанная взрывом пороховых бочек. Детонацию вызвал столб пламени, оставшийся на месте его господина Генерала Третьего Принца Мэддина Кевлерена.

Уже предпринимались попытки заделать дыру, но работа была выполнена поспешно и небрежно. Кадберну не составило бы труда проломить восстановленную стену, реши он так поступить.

Он сильнее перегнулся через парапет. Закружилась голова. Казалось, стены покачнулись и начали трепыхаться, словно флаг на легком ветру, но Кадберн не выпрямился. Еще чуть-чуть, говорил он сам себе, еще всего лишь капельку, и с болью будет покончено раз и навсегда. Создавалось впечатление, что холодный гранит под руками высасывает из него все тепло…

Кадберн, бывший Акскевлерен, бывший Избранный, больше не знал, кто он и что он. Почти всю свою жизнь этот человек был частью Мэддина Кевлерена: он постоянно находился там же, где и Мэддин, разделяя с господином все трудности и опасности. Для принца он являлся товарищем, братом, защитником, другом, советником. Мэддин же был для Кадберна зеркалом – без него Избранный не имел отражения и не видел себя более.

Сильный порыв ветра, вырвавшийся из-за стены, растрепал ему волосы. Ветер оказался теплым. Он дул с востока, из самого сердца Новой Земли.

Кадберн задумался: а есть ли теперь у него самого сердце?.. Все, что он почувствовал, – холодный гнев, клокотавший внутри. Именно это ощущение помогало ему выжить и всегда быть начеку. Без него Акскевлерен уже давно растворился бы в воздухе. Воин знал, что нельзя распылять свою ярость по мелочам, поскольку у нее было иное, более великое предназначение.

Он отошел от парапета.

Не сейчас.

Кадберн берег свой гнев, берег для человека, который, как он был абсолютно убежден, являлся причиной смерти его господина. Имя убийцы – Намойя Кевлерен, ривальдийский принц. Он использовал Сефид, чтобы погубить Мэддина, прикрывая свой побег во время штурма Кидана.

Скорее всего теперь Намойя благополучно укрылся в ривальдийской колонии Сайенне, находившейся где-то на южном побережье Новой Земли. Кадберн слишком хорошо знал Кевлеренов. Он не сомневался, что Намойя не простит Кидану неповиновение и обязательно вернется, чтобы отомстить. Это означало, что у Кадберна появится шанс отомстить принцу. Однако шанс представится только в том случае, если у Кидана хватит сил вновь отразить ривальдийскую бурю, когда она нагрянет с новой силой.

От Избранного не укрылось, что в отношениях между хамилайскими колонистами и прирожденными киданцами образовалась трещина. Если непонимание приведет к столкновениям между двумя группами, Намойе это будет очень на руку. Именно поэтому Кадберн был обязан присутствовать на первом заседании нового совета, дабы сообщить о вероятных последствиях размежевания среди жителей. Ему было необходимо убедиться, что город, за который отдал жизнь Мэддин, уцелеет. Когда Намойя возвратится, Кидан будет готов к отражению нового нападения, а сам Кадберн исполнит свой последний долг – убьет Кевлерена.

* * *

Эриот Флитвуд поднялась и потянулась, сомкнув руки за спиной. Некоторые уплотнения рассосались, но шишка в основании позвоночника не исчезла и все еще беспокоила, особенно по ночам.

Легкий ветерок потрепал ее по щеке, она инстинктивно повернулась к нему и глубоко вдохнула свежий воздух. Девушка почувствовала запах реки и что-то неуловимо странное.

Ветер дул с востока, что было необычно. В это время дня на Кидан с запада налетал морской бриз, прохладный и освежающий. А восточный ветер – теплый. От восточных ветров не жди ничего хорошего, сказала себе девушка и улыбнулась, поняв, что так рассуждает прежняя Эриот – молоденькая, малограмотная и недоверчивая девочка из бедного квартала Омеральта.

Посмотри же, кем ты стала!.. В новом городе, на новой земле создаешь свое собственное, а не унаследованное от кого-то будущее, да еще с друзьями в придачу. Ты переплыла Бушующее море, сражалась в битве и помогла создать Союз колонистов.

Неплохо для дочери жестянщика!..

– Пора надевать наряд, – громко произнес стоявший рядом старик. Рот его скривился в ухмылке, когда к ногам покатился огромный булыжник.

– Занимайся своим делом, Кардер, – беззлобно ответила девушка и посмотрела на огромную глыбу, которую они собирались тащить на строительство новой крепостной стены в восточной части острова Кархей.

Эриот задумалась над тем, сколько же подобных глыб они с Кардером перетащили на себе из бухты на северной стороне острова. Именно туда доставлялись с материка камни, которые затем обрабатывались каменотесами и передавались рабочим.

В позвоночнике кольнуло. Слишком много, подумала Эриот.

– Сейчас моя очередь поднимать, а твоя – двигать, – вслух сказала она.

Кардер передал ей огромный сук, который использовался в качестве рычага, и девушка подсунула его под глыбу. Мужчина подложил кирпич под палку, и Эриот надавила на рычаг. Часть глыбы поднялась на целую пядь, этого было достаточно для того, чтобы Кардер подхватил ее обеими руками и спихнул в особое приспособление для перетаскивания камней.

Он нагнулся, закрепил ремень вокруг головы и встал как можно более ровно. Камень оторвался от земли, и Эриот вставила его на нужное место в стене. Как только глыба оказалась на месте, другой колонист густо намазал ее цементом и выпрямился, ожидая, когда подадут новую.

– Сто один, – пробурчал Кардер.

– Что? – переспросила Эриот.

– Столько камней мы притащили, – ответил он. Хамилаец Кардер хоть и считался коротышкой, но все же был на голову выше девушки. Лицо его было вытянутым и немного как бы искривленным; он часто улыбался и работал усерднее, чем любой из приятелей Эриот, к тому же никогда не повышал голоса и не терял самообладания.

Эта пара соответствовала друг другу. Кардер уважал девушку, к чему она не очень-то привыкла. Эриот терялась в догадках, пытаясь понять причину подобного отношения. Ей было неясно, почему Кардер выделяет ее из остальных – оттого ли, что она занимала в их союзе высокое положение, или потому, что была другом Ардена, или просто Кардер считал, что так нужно.

Подумав об Ардене, Эриот подняла голову и поискала его глазами. Хотя на острове работало огромное количество народу – кто-то восстанавливал стену, кто-то клепал огромные металлические ворота, другие возделывали землю для посадок и возводили жилища, – отыскать Ардена не составляло особого труда. С уверенностью можно было сказать, что Эриот являлась самой низкорослой из местных колонистов, в то время как Арден, напротив, чуть ли не самым большим и высоким. Иногда он казался ей не человеком, а настоящим медведем. В отличие от Кардера Арден редко улыбался и разговаривал только ровным голосом. Поселенцы прозвали его Мрачным Арденом, но очень уважали за тот объем работы, который ему удавалось выполнить за день. Кроме всего прочего, он отличился при обороне острова во время нападения войск плутократов и их союзников на Кидан.

Эриот считала его другом. Он был ее защитником на пути через океан. Союз колонистов – его идея, так же как и назначение Эриот его главой. Многое об Ардене девушка не знала и не могла понять. Он всегда держал рот на замке, когда речь заходила о его прошлом или о чувствах. По ночам, лежа в постели, Эриот часто размышляла, возможно ли, что их отношения перерастут в нечто большее. Не то чтобы девушка сильно к этому стремилась, просто ей было любопытно.

А вот и Арден; его черную бороду трудно не заметить в толпе. В руке он нес топор. Эриот имела возможность оценить его способности владения топором во время битвы за Кидан. Враги падали словно свежесрубленные деревья; головы раскалывались, как арбузы.

Кардер тронул девушку за плечо.

– Давай, девочка, – проворчал он. – Успеем еще один.

Эриот рассеянно кивнула и последовала к пристани за новой глыбой. Строительство стены – каторжный труд; работы – непочатый край. Колонисты понимали необходимость сооружения надежных укреплений. В этом им помог убедиться недавний штурм Кидана.

С Арденом увижусь вечером, после работы, подумала про себя Эриот.

* * *

Полковник Гош Линседд знал, как часто колонии грозила опасность нападения. Казалось, сам факт ее возникновения в период кровопролитных междоусобиц Кевлеренов обречен на неудачу. Переселенцы пережили ужасный шторм в Бушующем море, унесший множество жизней, а по прибытии небольшая группа солдат и драгун свергла, даже не осаждая города, плутократов и их ривальдийских приспешников, которые, впрочем, не успокоились и сами совершили нападение.

Теперь городу предстояло пережить внутренние потрясения, а именно противостояние местных жителей и пришельцев из Хамилая.

Испытание предстояло не из легких. Гош не знал, как поведут себя колонисты, если киданцы решат напасть на них. Но тот факт, что многие хамилайцы пали, защищая город, а еще больше – оказались ранены, натолкнул его на мысль, что поселенцы очень неохотно возвратятся в Хамилай. Пролитая кровь делает землю священной; к тому же многие колонисты не могли назвать империю своим настоящим домом.

Больше всего Гоша волновало, как быстро рухнет хрупкий мир, появившийся между этими группами после битвы. Похоже, чтобы постоянно быть в форме, им нужен враг – не один, так другой.

У причала послышалась ругань, и мысли Гоша быстро возвратились к действительности. Несколько колонистов обвиняли группу солдат в том, что они заняли почти всю дорогу к причалу. Небольшое воинское подразделение направлялось к парому, который должен был доставить его на материк для патрулирования северного побережья.

Гош поспешно зашагал к месту, где разгоралась перепалка.

– Так. Ну-ка, боец, пошевеливайся, – скомандовал он.

– Господин полковник…

– Ничего не хочу слышать, – безапелляционно произнес Линседд.

Солдат пробурчал что-то невнятное и двинулся дальше. Когда он отошел на несколько метров, Гош повернулся к тому, с кем его подчиненный только что так рьяно спорил.

– Вам бы не помешало немного терпения, – сказал он.

– Вам бы тоже, – возразила в ответ очень юная и весьма миниатюрная девушка. От внимания Гоша не укрылось, что другие колонисты стали переглядываться и потихоньку придвигаться к нему.

– Эти глыбы чертовски тяжелые, – продолжала девица. Голос ее был удивительно взрослым и уверенным. – Ваших людей лишь попросили немного отойти в сторону, чтобы освободить проход. Не более того.

– Они отправляются патрулировать.

– За это, полковник Гош Линседд, мы им благодарны, однако и сами не сидим сложа руки, а тоже работаем на оборону: возводим стену вокруг города. Кстати сказать, это чертовски тяжелая работа, – сказала Эриот, кивнув на огромные камни, которые таскали киданцы.

– А вы, собственно, кто? – поинтересовался Гош.

– Меня зовут Эриот Флитвуд, – слегка поклонилась девушка.

– Она глава нашего союза, – с гордостью произнес один из поселенцев.

Гош насупился.

– Союза? Это какого еще такого союза?

– Нашего союза, – с вызовом бросил один из присутствующих.

– Союза колонистов, – пояснила Эриот.

Гош почесал подбородок. Он никогда не слышал о подобной организации, но это походило на то, о чем как-то говорил Мэддин Кевлерен. Да, ему бы определенно понравилось…

– Никогда не слышал, – признался Линседд.

– А с чего бы вам об этом слышать? – слегка насмешливо поинтересовалась девушка.

Гош не знал, что и сказать. Да с того, что он являлся главой экспедиции, с того, что, будучи командиром крупного воинского подразделения, должен знать обо всем, что тут творится. Повлияло ли возникновение этого союза на организацию обороны колонии?..

– Просто интересно, – насупившись, произнес полковник. – Кто основал союз?

– Мы, – ответила Эриот.

– Ну и хорошо. Даже просто отлично. – Гош глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться. Скажи что-то хорошее, приказал он себе. – Будем надеяться, что в будущем ваш союз и мои воины будут более любезны друг с другом…

Глаза Эриот сузились.

– Ага, – опять-таки насмешливо бросила она и, кивнув на прощание, резко повернулась, чтобы уйти.

Линседд проводил ее взглядом и нагнал своих людей.

Ему очень хотелось отправиться вместе с патрулем, но он знал, что нужен здесь.

Лейтенант Вестэвэй по приказу Линседда организовал патрулирование окрестностей города. Однако у полковника хватало и других дел: после гибели Мэддина на Гоша свалились все административные и политические проблемы, на решение которых уйдут ближайшие месяцы.

Линседд с завистью смотрел на солдат, отправлявшихся на северный берег реки Фрей.

* * *

Работы на стене приостановились после захода солнца.

Уставшей до предела Эриот совсем не хотелось есть свою вечернюю овсянку с хлебом. Она присела, прислонившись спиной к недоделанному куску стены, и посмотрела на восток, где несла свои воды река Фрей.

Со стороны материка все еще дул теплый ветер, от этого на поверхности реки образовалась рябь. Дрожала лунная дорожка. Эриот подумала, как хорошо было бы нанять лодку и отправиться вверх по течению…

Среди поселенцев ходило много слухов о том, что именно могло находиться в глубине Новой Земли. В основе всякого рода сплетен лежала изолированность колонистов от местных жителей. Кстати, самой распространенной небылицей была байка о чудовищах, пожиравших людей. Эриот хотелось в это верить; девушка убеждала себя, что где-то есть мир пусть более опасный, зато более загадочный и прекрасный, чем тот, в котором она жила.

До сих пор Новая Земля ничем не отличалась от земли старой. Впрочем, следовало признать, что киданцы отличались от хамилайцев: они казались более темнокожими, высокими и сдержанными по сравнению с последними. Однако суть не менялась – и тут, и там имелись бедные и богатые, уроды и красавцы, корыстолюбцы и благородные.

Эриот обернулась, услышав какой-то шум. Это оказался Арден. В одной руке он нес ужин, в другой у него был кувшин с пивом. Девушка с иронией подумала о том, что самый близкий в мире для нее человек – хамилаец, который и ростом выше, и гораздо сдержаннее, чем любой киданец.

Арден присел рядом, и Эриот внезапно поняла, как сильно она проголодалась.

Они поужинали в тишине.

– Из города? – насытившись, спросила девушка, тыльной стороной ладони вытирая с губ пиво.

– Пиво? Ага. Неплохое.

– Да уж, неплохое, – согласилась Эриот. – Видела, как ты сегодня бродил с топором наперевес. Мог бы и нам помочь. Камни-то чертовски тяжелые.

– Нужны были скобы и стропила для конюшен…

– Каких еще конюшен?

– Для драгунских лошадей. Кидан раньше не имел кавалерии, не было надобности, ведь основная часть городской застройки защищена плавнями. Поэтому в городе просто нет места для размещения коней.

– Так ты что, весь день плотничал?

Арден пожал плечами.

– Почти.

Эриот пристально посмотрела на него.

– Продолжай.

– Что?..

– Ты сказал – «почти». А дальше?

– Да вот все думал о тех мечах и кинжалах, которые мы собрали после битвы…

– Их ведь не нашли? – насторожилась девушка.

– Нет. Но если мы оставим оружие там, где оно находится сейчас, под утесником и папоротником, какой-нибудь солдат запросто может случайно на него набрести.

– Так о чем ты думал?

Арден одарил ее одной из своих редких улыбок.

– Я думал о конюшнях…

Эриот непонимающе посмотрела на него, затем выражение ее лица изменилось. Она улыбнулась.

– Великолепно… Действительно, кто догадается искать там тайный склад оружия?..

– Я говорил с некоторыми членами союза – с теми, кто будет работать над проектом конюшен. Так вот они полагают, что в некоторых стенах можно устроить ниши и оставить парочку камней незакрепленными, чтобы вынуть их в случае необходимости.

– Ты умнее, чем кажешься, мой мрачный… мой милый Арден.

– Кстати, я видел, как ты болтала с офицером.

– Да, с Гошем Линседдом, – подтвердила девушка. – Его так называли солдаты… Он разговаривает, как мы. Этот полковник не какой-то там жеманный офицер. Чувствуется, что понюхал пороху.

Арден мотнул головой.

– Как мы?.. Не важно, понюхал он пороху или нет. Не люблю военных. Они запросто могут пойти против нас, если их руководству не понравится союз.

Эриот строго посмотрела на него.

– Наша задача в том и состоит, чтобы не допустить подобного. Ведь мы на одной стороне.

– Возможно, – не слишком уверенно произнес Арден. – Но спрятать оружие – все-таки твоя идея…

– Это совсем другое: это – благоразумие. Я ведь не на стороне врага, – сказала девушка. – Мы сражались сообща, не забыл? Кстати, я видела, как ты любезничал с кевлереновым… как бишь его…

– Избранным, – пробурчал Арден. – Ему больно. Со смертью господина он лишился смысла всей своей жизни.

– И не надо обвинять меня в пособничестве врагу!

– Я этого и не делал. Только будь поосторожнее с Линседдом и остальными. Особенно с женщиной. Она поумнее других и хорошо знает, что к чему…

– Женщина?..

– Такая блондинка. Сражалась вместе с нами здесь, на Кархее.

– Гэлис Валера, – кивнула Эриот. – Солдаты частенько говорят о ней. Она им нравится… Гэлис ведь стратег, на должность представлена принцем…

– Стратег, говоришь? Это многое объясняет.

– Может быть, она станет нашим союзником…

– Эриот, она – одна из них. Они нам не союзники!

– То же можно сказать и об Избранном.

Арден отвел взгляд.

– Я просто прошу: будь осторожней.

Эриот положила руку на его огромное плечо.

– Милый Арден, – нежно произнесла она. – Ты должен научиться верить хоть кому-то!

– Я верю тебе, – ответил он глухо.

Глава 5

Чиерма подумал, что главная проблема любви состоит в том, что ты всегда ждешь ее, но когда она приходит, то понимаешь – без нее лучше. Отсутствие любви не только упрощает жизнь, но еще и освобождает от чувства вины, зависимости, вассальной преданности, а самое главное – ответственности. Любовь была для него препятствием, мешавшим жить полной жизнью.

Без нее мне сейчас гораздо лучше…

Чиерма стоял у могилы леди Энглей Кевлерен. Когда-то он был ее Избранным, затем превратился в ее господина.

Один из его помощников как-то спросил, зачем Чиерма распорядился выкопать могилу для госпожи, ведь после случившегося от нее практически ничего не осталось…

Нет, он все еще был Акскевлереном, который имел право приказать вырыть могилу и положить туда некоторые из вещей леди Энглей: ее любимый голубой шарфик, золотое фамильное ожерелье Кевлеренов с треугольной подвеской…

Чиерме показалось недостаточно этого, и он положил букетик цветов поверх шарфа.

Он глубоко вздохнул, повернулся, чтобы уйти, но что-то его удерживало. После каждого посещения могилы – а случалось это практически ежедневно, если позволяли дела, – Чиерме трудно было покинуть госпожу, снова оставить ее в одиночестве.

Снова – потому что он так уже поступил много месяцев назад, когда она была еще жива и правила Геймвальдом. Переворот поначалу казался заговорщикам таким простым делом, а вхождение в состав тайной организации лишь добавило остроты в жизнь Чиермы. Он присоединился к тем, кто выступал против Кевлеренов, только потому, что не смог простить им обиды, нанесенной в детстве, разлуки с семьей, не смог простить Энглей…

Ну, теперь все в прошлом. С ривальдийскими Кевлеренами покончено, если верить на слово Велану Лаймоку, молодому тысяцкому, прибывшему из Беферена от Комитета безопасности. Кровавая бойня, вызванная действием магии Сефида, была столь ужасна, что даже через несколько часов после того, как все закончилось, дворец не переставал сверкать голубым светом. В живых не осталось ни одного из членов этой ужасной семьи. И погибли не только Кевлерены.

Велан Лаймок сообщил, что все Избранные тоже мертвы. За исключением Чиермы, оказавшегося в одиночестве в далеком Геймвальде.

Он заставил себя направиться в сторону губернаторской резиденции, в которой жил. Чиерма стал губернатором вместо Энглей, вместо Велана Лаймока, прибывшего не столько ради передачи последних известий от Комитета безопасности, сколько для того, чтобы занять его место. Если бы все не складывалось столь печально, можно было бы позабавиться, глядя на удивленное выражение лица Лаймока, когда тот увидел, что Чиерма жив и здоров.

Рассказ тысяцкого прояснял, что произошло с Энглей, уничтоженной той же вспышкой Сефида, что и ее родственники в Беферене. Но оставалась та самая одна маленькая странность, которая поразила Лаймока. Энглей умерла одновременно со всеми Кевлеренами, и с ними погибли все Избранные. Все, за исключением Чиермы.

Почему он выжил?

В глубине сердца губернатор знал ответ на этот вопрос, но боялся произнести его вслух.

Слишком больно…

Это нелепо, убеждал он себя. Но иногда ему казалось, что тело Энглей действительно захоронено в саду: более того, случались моменты, когда бывшему Избранному казалось, что она все еще жива и знает о его присутствии неподалеку. Ей хотелось, чтобы он остался рядом, несмотря на все случившееся.

Это успокаивало Чиерму.

Слуга, вышедший из дома, учтиво поклонился и сообщил, что Велан Лаймок собирается отъезжать. Он лично желает сообщить Комитету безопасности, что Чиерма все еще жив. Учитывая близость хамилайской границы, молодому офицеру не хотелось доверять подобного рода информацию почтовому голубю или курьеру.

Возвратившись в дом, губернатор заметил, что карета Лаймока готова, равно как и конвой из дюжины всадников, сопровождавший его.

Велан сидел в карете, приоткрыв дверь и тупо рассматривая свои перчатки. Это был самовлюбленный молодой человек, крайне велеречивый и все в жизни делавший с претензией. Подобное приемлемо в столице, но здесь, в Геймвальде, где люди привыкли к простоте в общении и обращении, только раздражало.

Впрочем, иногда Чиерме казалось, что Лаймок не так уж и туповат, как хочет казаться. Чувствовалось что-то неуловимое в том, как этот молодой офицер оценивал окружающую обстановку, как тонко строил речь, скрывая свой истинный ум за поверхностными суждениями. У губернатора складывалось впечатление, что на самом деле тысяцкий лучше, нежели хочет выглядеть в глазах окружающих. Чиерме это не очень-то нравилось, и он был рад отъезду Лаймока.

– Простите, что заставил ждать, – извинился губернатор. – Надеюсь, ваше путешествие пройдет гладко и без ненужных приключений…

– Вы же знаете, мне не поверят, – ответил Велан, пытливо всматриваясь в губернатора. – Они были убеждены, что вы, как и все другие, мертвы. – Он тяжело вздохнул и добавил: – Они не знают, что со мной делать.

Зато у меня есть парочка предложений, промелькнуло в голове у Чиермы.

– Я уверен, что в комитете что-нибудь придумают. Сейчас, когда Кевлеренов не стало, армия нужна нам как никогда. Теперь ничто не стоит между нами и империей.

Лаймок побледнел и бросил нервный взгляд через плечо – в сторону границы.

– Я думаю, вы правы.

– А что с моим докладом?

– Он здесь, – произнес Лаймок и поставил саквояж под ноги.

– Передайте мое почтение комитету, – грустно улыбнулся губернатор. – Точнее, тому, что от него осталось…

– Я думаю, что к моменту моего возвращения его состав сильно изменится. Уверен, они набирают новых членов из числа армейских офицеров, – снисходительно улыбнувшись, произнес Лаймок. – Больше ведь неоткуда. Ой!.. Я забыл сообщить, что один из ваших старых знакомых теперь тоже в комитете.

– Мой знакомый?..

Чиерма удивленно поднял брови, не понимая, о ком идет речь. Все его знакомые за исключением слуг и мелких чиновников были из Кевлеренов или их свиты.

– Тысяцкий Маркелла Монтранто, – произнес Лаймок и сжал губы. – Не знаком с ним близко, но выглядит он воинственно.

Чиерма не знал, что и ответить. Как можно хорошо отзываться о комитете, если в его составе имеется такой шут, как Монтранто?..

– Хороший выбор, – через секунду кивнул он.

Ему могли пригодиться все былые знакомства. Чиерма не сомневался, что Лаймок очень расстроен тем, что не принял на себя обязанности нового губернатора Геймвальда. Возможно, ему на смену придут другие, более могущественные и влиятельные личности. Особенно теперь, когда в республике, не говоря уже о Комитете безопасности, не осталось других Избранных, способных отстоять интересы правящей верхушки.

После отъезда Лаймока Чиерма вернулся в свой кабинет, располагавшийся на верхнем этаже. Окна северной стороны выходили на горы, являвшиеся границей, проходившей между Ривальдом и Хамилаем. Из южных окон виднелся Геймвальд… и маленький парк, в котором упокоилась Энглей.

Внезапно губернатор подумал: а вдруг он не единственный Избранный в Ривальде, несмотря на слова Велана Лаймока?..

Впрочем… Другие Кевлерены все еще правили в Хамилае, и именно кто-то из них, из числа наиболее могущественных, использовал Сефид, чтобы избавиться от родственников в Беферене. Чиерма видел только одну причину, по которой это могло произойти. Хамилай хотел заполучить Ривальд, не прилагая особенных усилий. Комитет безопасности может возлагать все свои надежды на армию, но это бессмысленно. Без Кевлеренов, способных защитить республику, ничто не остановит хамилайские войска.

То же самое Чиерма изложил в своем докладе Комитету безопасности.

«Вопрос не в том, да или нет, а в том – когда именно»,– писал он.

Губернатор надеялся, что комитет согласится с ним и последует его советам.

* * *

Беферен походил на разлитое по скатерти вино. Все дома – одноэтажные из-за постоянной угрозы штормов, смывавших эту часть побережья. Город расползся по берегу реки Эскельстоун; новые кварталы уходили на восток и запад. Единственной достопримечательностью Беферена являлась полуразвалившаяся стена, некогда верно служившая защитой старому городу. Все остальные постройки, выполненные из серого камня, придавали столице вид унылый и однообразный.

Крофт Харкер, президент Комитета безопасности и тысяцкий в ривальдийской армии, стоял на балконе одного из немногих двухэтажных домов. Дом этот некогда являлся дворцом последней королевы – Сарры Кевлерен, а сейчас стал главным административным зданием новой республики. Долгое время Харкер считал, что единственным достижением переворота являлась смена названия правительства, а все остальное продолжало существовать без особых изменений. Но недавно обнаружилось, что тот Ривальд, который он знал и любил, очень сильно связан с Кевлеренами. Без них государство, как и его столица, стало каким-то бесформенным. Армейские чины, объединившиеся с недовольными Избранными, чтобы свергнуть монархию – а позже для контроля над Кевлеренами и их магией, – действительно верили, что освобождают королевство, чья судьба никак не связывалась с правителями Хамилайской империи.

Харкер горько усмехнулся. Судьба?.. Переворот дал хамилайским Кевлеренам необходимый повод, чтобы расправиться со своими родственниками в Ривальде. Без собственных Кевлеренов молодая республика крайне беспомощна. Президент комитета шестым чувством осознавал, что судьба его родины – стать новой провинцией Хамилая.

Холодный южный ветерок подул в лицо. Харкер почувствовал в нем влагу, это означало, что надвигается шторм. Несильный ветер превратится в бурю, принесет на побережье сизые облака и обрушится на Беферен ливнем и мокрым снегом.

Так же обрушатся на нас хамилайцы, подумал Харкер. Да, подобно морскому шторму, холодному, чудовищному и непреодолимому…

Хуже всего, что все те благородные порывы, которыми он и его соратники руководствовались в начале восстания против королевы Сарры и ее семьи, оказались бесполезными. Желание свергнуть тиранию Кевлеренов – насмешка над теми, кто погибнет, защищая Ривальд от вторжения.

Лучше бы не было никакой революции, никакого переворота… Ривальду придется гораздо хуже под пятой иноземных Кевлеренов, чем под властью доморощенных. Свои хоть как-то привязаны к стране и народу.

Часть сознания Харкера все еще цеплялась за мечту о республике, о нации, управляемой лучшими ее гражданами, – за мечту, появившуюся у него с тех пор, как он начал осознавать все недостатки правления Кевлеренов. Но на фоне происходящих событий мечта эта становилась все более призрачной.

Интересно, сколько еще членов комитета догадываются о будущей судьбе республики?.. Все были так уверены в том, что, одержав победу над тиранией и взяв под охрану королевскую семью, удастся предотвратить вторжение хамилайских Кевлеренов. Они похвастались герцогу Паймеру Кевлерену, дяде императрицы Лерены, своими достижениями – тем, как низвели ривальдийских Кевлеренов до уровня прислуги.

Харкер понял, что это было большой ошибкой. Роковой ошибкой. Лерена отреагировала не так, как ожидалось. Совсем не так.

Провинция Ривальд…

Он вспомнил о колонии самого Ривальда – Сайенне. Это не только кусочек Ривальда вдалеке от Хамилая, но и, вполне возможно, кусочек, все еще управляемый Кевлеренами.

Начинался шторм. Президент ушел с балкона.

А ведь это шанс, неожиданно подумал он. Да, возможно, это и есть шанс избежать порабощения.

И тут же с болью в сердце Харкер вспомнил, что Намойя Кевлерен командовал гарнизоном оккупантов в захваченном Кидане, а хамилайцы отправили туда военную экспедицию. Они хотели вернуть город. Удалось ли задуманное? И если да, то пережил ли нападение сам Кевлерен?..

* * *

Намойя Кевлерен всегда считал, что слепые живут в полной темноте. Теперь, ослепнув сам, он понял, что воображение наполняет разум воспоминаниями о цвете, движении, тени… оно услужливо показывает все, кроме лиц. Это было наихудшим в его состоянии. Намойя больше не мог представить, как выглядит он сам, не говоря уже об остальных, включая Квенион, его Избранную.

Раздумывая над этим, он понял, что уже через несколько дней после смерти Тендж, его первой Избранной, не может припомнить ее лица. Память не та, что раньше… И слепота только ухудшала дело.

Подобное открытие не принесло облегчения, но показало, что ум и сознание принца в полном порядке, а для Кевлерена это гораздо важнее зрения. По крайней мере он верил в это. Наверное, его родители, братья, сестры и кузены оказались правы с самого начала. Вероятно, способность любить – самая главная обязанность Кевлерена. Без нее Намойя не мог представить выхода из сложившегося затруднительного положения. Любовь, которую к нему питали другие, делала его состояние более или менее сносным.

Нет, слепые не живут в полной темноте – во всяком случае, те из них, кто когда-то имел счастье видеть. Потеряв зрение, принц понял, что внутри него – бездна, в которую никогда не проникал лучик света. Бездна эта пугала: она целиком состояла из любви, ненависти, желания… а имя ее было – месть. Именно холод, шедший изнутри, заставлял Намойю просыпаться по ночам в холодном поту. Это не мешало ему – даже наоборот, давало возможность обдумать, какой страшной каре он подвергнет Кидан… а в последующем, вполне возможно, и Хамилай.