Текст книги "Охотник за смертью: Честь"

– Я могу родить вам детей, – продолжала Констанция. – Вырастить их и сделать частью Клана Дезсталкеров. Разве она может сделать это для вас?

– Нет, – твердо ответил Оуэн. – Полагаю, не может. Что ж, прекрасно, Констанция. Я согласен. Мы поженимся. За время отсутствия у меня накопилась масса дел. Надеюсь, вы в состоянии взять на себя все необходимые хлопоты, связанные с организацией свадьбы?

– Разумеется, – согласилась Констанция, – я обо всем позабочусь сама. Если хотите, можете поцеловать меня прямо сейчас.

Она приблизилась к нему вплотную и поцеловала. Это был очень ласковый, даже несколько робкий поцелуй. Но Оуэн почувствовал, что вместе с ним меняется вся его жизнь, как будто он предал себя власти будущего, которое весьма смутно себе представлял. Казалось, завершилась очередная глава его жизни и началась другая. Он был почти уверен, что принял правильное решение.

Немного отпрянув, они некоторое время продолжали смотреть друг на друга, при этом руки Оуэна несколько задержались на бедрах Констанции. Она глядела на него открыто, словно не испытывала ни тени смятения или сомнения, вверяя свою судьбу в его руки. Наконец Констанция отступила назад. Она улыбнулась ему и, согласно этикету, сделала реверанс, после чего двинулась в сторону толпы, оставив Оуэна одного. Окружающие стали разглядывать его с особым интересом, и он это чувствовал. Хотя в данный момент думал только о том, как ему преподнести эту новость Хэйзел Д'Арк.

В поисках более или менее уединенного местечка Хэйзел забрела в бар. Переливающаяся кафельная плитка, длинная деревянная стойка и многочисленные ряды бутылок выглядели уютно. Отыскав среди присутствующих Джека Рэндома и Руби Джорни. Хэйзел присоединилась к их компании. Пребывая в дружеском молчании, все трое пили, однако никто из них не выглядел особенно счастливым. На Джеке был синий комбинезон, который выгодно подчеркивал его крепкую фигуру. Джека наградили множеством разных медалей, но он никогда их не носил. Руби сверху была облачена в белый мех, а под ним, как всегда, в черную кожу. Объясняя подобное пристрастие, она говорила, что это помогает ей не забывать, кем она была. Однако это не мешало ей обвешивать себя всякого рода ювелирными украшениями из золота и серебра; стоило Руби слегка пошевелиться, как коллекция из драгоценных металлов приходила в движение и начинала клацать и бренчать. Все трое пили самое крепкое бренди, которое отыскали в баре. У каждого была своя бутылка, и никто из них не разменивался на такие мелочи, как бокалы. Бармена явно шокировало столь бесцеремонное обращение с хорошим бренди, но ему хватило здравого смысла промолчать. Он прекрасно понимал, с кем имеет дело, и потому действовал по принципу: хочешь жить – держи язык за зубами.

– Один из минусов, которые мы с вами приобрели в Лабиринте, – с грустью в голосе произнес Джек, – приходится заливать в себя чертовски много выпивки, чтобы от нее был хотя бы малейший толк. А без нее не обойтись. Посмотришь, какое чудо мы сотворили с нашей Империей, и сразу понимаешь, что созерцать столь ужасное зрелище на трезвую голову нельзя.

– Вот именно, – подхватила Руби. – Однако есть и плюсы. По крайней мере мы можем позволить себе самый качественный алкоголь. Но, сказать по правде, то, что мы сейчас пьем, не слишком отличается от дерьма, что я употребляла прежде.

– Ты, Руби, в этом деле ничего не смыслишь, – сказал Джек. – Неправда, – возмутилась та, – просто я говорю откровенно!

Между ними едва не возникла очередная перепалка, и Хэйзел, чтобы предотвратить ее, быстро направила разговор в другое русло.

– Итак, ребята, чем вы занимались, пока мы с Оуэном гонялись за преступниками? Наверно, все дела, дела?

– Да уж, дел нам хватает, – ответил Джек. – С тех пор как я стал проводить в жизнь программу нейтрализации аристократии, мне от нее отбою нет. Всякий раз, стоит какому-то аристо лишиться поддержки, он тотчас мчится ко мне, да еще норовит притащить с собой брата. А у меня своих проблем выше головы. Например, как сделать новую политическую систему централизованной и управляемой практически одним лицом. Люди возлагают на меня массу надежд. Благодаря Восстанию легенды обо мне достигли грандиозных размеров. Людей смущало наличие двух Джеков Рэндомов, и они решили, что герой должен быть один. Поэтому приписали все слухи мне. А в них большей частью чистый вымысел и ни грамма правды. Но никто из них не знает меня таким, каков я есть на самом деле, просто верят этой проклятой легенде. И, верно, поэтому думают, что я могу им чем-то помочь, разрешить их проблемы. А когда понимают, что сделать этого я не в состоянии, им еще хватает наглости на меня злиться! – Джек сделал большой глоток из бутылки. – Хотя, насколько я знаю, легенды обо мне не идут ни в какое сравнение со слухами, которые ходят о Руби. Я сам видел, как при виде нее люди начинают креститься.

– И правильно делают, – быстро подхватила Руби. – В половине случаев мне даже не приходится расплачиваться за покупки. Я просто вхожу в магазин, с грозным видом показываю пальцем на то, что мне нужно, и они уже готовы мне все отдать. Могу поспорить, что за этот бренди нам здесь тоже не придется платить. Думаю, достаточно одного хорошего взгляда, чтобы бармена бросило в жар.

– Ловлю тебя на слове, – произнесла Хэйзел.

При этих словах она бросила взгляд на Оуэна, который все еще говорил с Констанцией Вульф, что явно не прибавило ей настроения.

– Интересно было бы знать, о чем это он беседует с Очаровательной Мисс Совершенство? – продолжала она. – Терпеть не могу, когда Оуэн болтает со всякими аристо. Он слишком легко поддается влиянию.

– А в чем, собственно, дело? – осведомилась Руби. – Почему ты беспокоишься? Боишься, что его уведут от тебя?

– Ничуть, – фыркнула Хэйзел. – Нас связывают столь крепкие узы, что другим и не снились.

– Ну да, конечно, – поддакнула Руби. – Надеюсь, ты уже затащила его в постель?

– Не твое дело!

– Значит, еще нет.

– Для него это слишком много значит, – продолжала Хэйзел. – Он относится к таким вопросам чересчур серьезно. Если это произойдет, он сразу заведет разговор о доверии, начнет строить планы относительно дальнейшей совместной жизни. А я к этому пока не готова.

– Хотел бы я дожить до того времени, когда ты станешь готова, – заметил Джек.

– Тебе бы тоже не мешало заткнуться, – оборвала его Хэйзел.

– И все же, детка, советую тебе поторопить события, – спокойным голосом проговорила Руби, – а то как бы не пришлось жалеть. Глядишь, кто-нибудь уведет его у тебя прямо из-под носа. Я сама была бы не прочь за ним приударить. Классное телосложение, отличная задница и ко всему такой невинный взгляд. Как посмотрит на меня, сразу руки начинают чесаться.

– Держи-ка ты свои руки подальше от него, – твердо произнесла Хэйзел. – Всякий, кто положит глаз на Оуэна, будет лететь далеко и долго. Гарантирую.

– Скажи, ты любишь его? – не унималась Руби.

– У нас… взаимопонимание.

– Взаимопонимание не согреет по утрам в постели. Просто ты боишься идти на сближение, Хэйзел. Панически страшишься брать на себя какие-нибудь обязательства. У тебя с этим всю жизнь были проблемы.

– Особенно приятно услышать это от человека, который сам ни разу не связывал себя ни с кем никакими обязательствами.

– Мы говорим не обо мне, – так же спокойно продолжала Руби, – а о тебе. И об Оуэне. Ты же знаешь: он не будет вечно вертеться вокруг тебя. Вас свела война, но она кончилась. Он – самое лучшее, что тебе уготовила судьба, Хэйзел. И ты будешь последней дурой, если упустишь его. Я права, Джек?

– Меня лучше не спрашивайте. Я до сих пор не могу разобраться, какие у нас должны быть отношения. И, несмотря на то что я был неоднократно женат, ни в одном из браков отношения не складывались. Работа профессионального мятежника пожирает тебя целиком, больше ни на что не остается времени. Ты не можешь уделить кому-то достаточно внимания, как бы сам того ни хотел.

– Но ведь все закончилось, Джек, – промолвила Хэйзел.

– Думаешь, я этого не заметил? – Он поднес бутылку к губам, однако неожиданно поставил ее на место. – Я был человеком, который противостоял Системе. Любой Системе. Я знал точно, кто я и что должен делать. Знал свое предназначение перед лицом Лайонстон и коррумпированной Империей. Теперь и с той, и с другой покончено. Что мне делать дальше, я не знаю. Меня это чертовски беспокоит.

– Тебе всего лишь нужно обучиться вести войну другого рода, – вступила в разговор Руби, – которая называется политикой.

– Я слишком старый пес, чтобы обучаться новым трюкам, – сказал Джек. – В результате мне приходится торчать на проклятых встречах, совещаниях и прочих мероприятиях, стараясь примирить заклятых врагов, пока те не вцепились друг другу в глотки. Конца и края этой хреновине не видно. И я нередко задаю себе вопрос: есть ли вообще от этой деятельности хоть какой-то толк? – Он глубоко вздохнул. – Пожалуй, я был бы не прочь податься в охотники за преступниками вроде вас с Оуэном, но меня никак не покидает ощущение, что, стоит мне выпустить из-под контроля то, что сейчас творится в Империи, все здесь развалится к чертям. Видите ли, народ мне доверяет. Для него я – легендарный профессиональный мятежник. Человек, который в конце концов предоставил им свободу. Не могу же я взять и сказать им, что меня воротит от их каждодневных проблем.

– Понимаю, – глубокомысленно кивая, подхватила Руби. – Нас испортил успех. Возьмем, к примеру, меня. В конце концов я получила богатство, о котором всю жизнь только мечтала. Такое богатство, что я не могу его толком оценить. Когда мне присылают счета, просто диву даешься, какие в них огромные цифры – никогда не знала, что такие вообще бывают. А делать-то для этого мне приходится совсем не много. Отыскать какого-нибудь богатенького преступника, выяснить, где тот припрятал награбленное добро, и конфисковать его. После чего передать Парламенту и получить комиссионные. Собственно говоря, всю основную муторную работу выполняют за меня компьютерщики – их в моем распоряжении предостаточно. Так вот, они отслеживают место, где ублюдки прячут деньги и драгоценности, после чего в дело вступаю я. Нагрянув как снег на голову, я беру негодяя, что называется, тепленьким. Во время ареста почти никто не оказывает сопротивления. Если мне удалось прорваться через охранную систему, сражаться, как правило, не приходится. Бывает, что стоит мне войти, как некоторые тут же начинают рыдать.

– Да ты, как я погляжу, везде успеваешь, – заметил Джек. – Только скажи, пожалуйста, с каких это пор ты стала заниматься арестами? Насколько я помню, прежде за тобой ничего подобного не водилось.

– Ну ладно, если ты уж так настаиваешь, то придется уточнить. До ареста, как правило, дело не доходит. Я просто врываюсь в дом и убиваю мерзавцев на месте. Все равно их дни сочтены. Самое большее, им удалось бы протянуть свое жалкое существование до суда. А мне при этом пришлось бы взвалить на себя массу бумажной волокиты, от которой меня тошнит. Поэтому я не вижу никакого смысла в том, чтобы обременять себя ненужной работой. Главное, впрочем, в другом – в том, что я теперь при деньгах. Даже более того. Их у меня столько, что не потратить за всю жизнь. Большой дом, прислуга, предметы роскоши и комфорта… Но оказалось, что от всего этого быстро устаешь. Дорогие вещи превращаются в побрякушки. Даже накричать на слуг мне уже не доставляет былого удовольствия. Какой смысл кричать на людей, которые за это от тебя же получают деньги? Но самое ужасное, что меня то, и дело преследует подозрение, будто я становлюсь мягкотелой и бесхребетной. А ведь нашему брату надо всегда держать ухо востро.

– Что правда, то правда, – тяжело вздохнув, согласился Джек. – Хорошо, когда мечты сбываются. Беда в том, что рано или поздно приходится просыпаться.

– Очень мудро, нечего сказать, – хмыкнула Руби. – Только что ты имеешь в виду?

– Будь я проклят, если знаю, – пожал плечами Джек. – Зато звучит здорово и как раз по теме. – Кинув в сторону Оуэна, Джек добавил: – Что у него за дела с женщиной из Вольфов?

– Может, она знает, где прячется Валентин?

– Может быть. Но я не стал бы доверять ничему, что исходит от Вольфов. Если верить последним сплетням, Констанция Вольф недавно переспала с одним из Ходжира. А это отвратительное семейство. Мерзкие людишки.

Хэйзел вперилась в Джека пронзительным взглядом.

– Что-то ты странно произнес имя Ходжира. От твоего голоса веяло каким-то особым холодом. Любопытно, чем они тебе так насолили? Что тебя с ними связывало в прошлом?

– Верно, – подхватила Руби, – я уже не в первый раз замечаю, что ты это семейство задеваешь как-то по особенному. Чем же, скажи, они хуже всех остальных ублюдков-аристократов?

Джек уставился на бутылку бренди только затем, чтобы не глядеть на Руби и Хэйзел.

– Моя мать была из Клана Ходжира, – тихо признался он. – Они вышвырнули ее на улицу без гроша в кармане. И только потому, что она предпочла выйти замуж за человека, который был ей больше по душе, чем тот, кого прочили ей в мужья. Ходжира всегда были подонками. И такими же остались. Никому из них доверять нельзя.

– И все же ты довольно быстро заключил с ними сделку, – заметила Руби. – Спасая аристократические задницы, продал все свои принципы.

– Иначе было нельзя, – ответил Джек. – Требовалось вывести Семьи вместе с их частными армиями из состояния войны. Спасая их от виселицы, я сохранил жизни многим другим, которые могли бы погибнуть от рук аристократии. Разве ради этого не стоило пойти на сделку? Что такое принципы по сравнению с жизнью людей?

– Выходит, тебе наплевать, что останутся безнаказанными виновники многочисленных преступлений? Те Кланы, которые творили их на протяжении многих поколений?

Джек метнул на Руби резкий взгляд.

– Довольно пошлое заявление из уст наемного убийцы. Не припомню, чтобы тебя когда-нибудь беспокоила судьба человечества. И вообще можно подумать, что у тебя когда-нибудь были принципы.

– Никогда не было, – признала Руби, – и я этого не скрываю. Но раньше я к тебе относилась совсем иначе. Я верила в тебя, Джек. А потом оказалось, что ты такой же, как все.

Между ними завязался давний спор, которому не было конца. Решив не вмешиваться, Хэйзел повернула голову к толпе. И та расступилась как раз в то самое время, когда, обняв Констанцию, Оуэн поцеловал ее.

Финли Кэмпбелл, вновь одетый по последней моде, двигался сквозь толпу, словно плывущая по течению акула, наслаждающаяся своим пребыванием среди добычи. На нем был превосходного покроя сюртук ярко-синего цвета, сидевший благодаря великолепному покрою на Финли как влитой. На ногах кожаные, выше колен сапоги, надетые поверх лимонно-желтых гетр. Длинные волосы неким причудливым образом заплетены в косу. На шее Финли носил шарф цвета алой розы, повязанный достаточно небрежно, чтобы было заметно, что он сделал это сам. Подобным деталям туалета придавалось особое значение. Другим важным атрибутом было пенсне, которое не несло в себе никакого практического смысла. В свое время Финли Кэмпбелл слыл законодателем моды, и щегольская манера одеваться сыскала ему восхищение всех и каждого.

Когда он проходил мимо, люди награждали его одобрительными взглядами, а порой даже разражались аплодисментами. Но все это было давно, еще в прошлой жизни.

За годы Восстания Финли сильно изменился. Некогда свежее, юношеское лицо вытянулось и истощало, вокруг глаз и рта обозначились глубокие морщинки. Цвет волос значительно поблек и стал почти белым. Хотя Финли было всего около тридцати, выглядел он на добрый десяток лет больше. И, сколько он ни старался, в его походке ощущалось больше солдатской выправки, чем непринужденности светского человека. Холодные, как лед, глаза могли вселить ужас в кого угодно. Положение не могло спасти даже изысканное одеяние, которое выглядело на Финли, словно шутовской костюм на наемном убийце. Завидев его, люди поспешно расступались, опасаясь, что он ненароком может с ними заговорить. Хотя он отрекся от Кэмпбеллов и больше не был главой Клана, во многом Финли стал походить на своего отца в последние годы жизни – страшного и опасного человека. Эта мысль не переставала его беспокоить.

Волновало его и то, что он никак не мог вписаться в свой бывший образ. Он думал, что стоит ему вновь облачиться в одежду денди, как восхищение и одобрение толпы будет обеспечено. Но все вышло иначе. Финли был уже далеко не тот, что прежде. Пройдя через огонь террористических актов, которые ему поручало осуществить Подполье, он потерял очарование и невинность молодости и вернуться к прошлому при всем желании не мог. Помимо того, что изображать собой прежнего франта ему стоило больших усилий, теперешнее его существование среди жалких политиков и их прихлебателей не шло ни в какое сравнение со смертельными схватками во время Восстания. Тогда все, что он делал, действительно имело огромное значение. Теперь же Финли превратился во второстепенного отставного вояку, ничем не отличающегося от тысячи других.

Обыкновенный убийца, слишком рано оказавшийся на пенсии.

Будучи Железным Гладиатором, Финли мог утолить жажду крови и возбуждения на Арене, где не знал себе равных. Но когда он покинул общество и, следуя за своей возлюбленной Евангелиной, примкнул к Подполью клонов и эсперов, ему пришлось поставить крест на прошлой жизни. Место гладиатора занял его наставник и бывший Железный Гладиатор, который обычно выступал в этой роли в отсутствие Финли. Однако во время Восстания Железный Гладиатор погиб, приняв зверскую смерть от эспера Джулиана Ская, отомстившего за своего брата Аурика. Этот кровавый факт запечатлела камера Флина. На самом деле Аурик умер от руки Финли, который сражался в маске. В этом истинный убийца никогда не признавался Джулиану, опасаясь навсегда потерять друга.

Итак, путь на Арену для Финли был навсегда закрыт. Он не мог даже позволить себе сражаться в маске – зрители сразу же узнают его стиль, секрет выплывет наружу. Слухи дойдут до Джулиана, и тот поймет, что убил невиновного человека. Поэтому Финли ничего не оставалось, как, поддавшись уговорам Евангелины, облачиться в щегольской костюм и стать дипломатом и полномочным представителем клонов и эсперов. Хотя у Финли подчас появлялись сомнения: не воспользовалась ли Евангелика своим влиянием в Подполье, чтобы хоть чем-то его занять? Возможно, она заботилась только о том, чтобы он чувствовал себя при деле? Но прямо спросить ее об этом Финли не решался. Она боролась за то, чтобы клоны из Подполья могли занять достойное место на новой политической арене. Это была важная и необходимая миссия. Порой он не видел Евангелину по несколько дней. Очень часто, когда ему крайне необходимо было ощутить тепло и поддержку, ее не оказывалось рядом.

Финли было очень горько думать об этом, поэтому он всеми силами старался отгонять от себя подобные мысли.

Если б он знал, сколько пришлось Евангелине постараться ради него! Всякий раз, глядя ему в глаза, она читала в них все большее отчаяние и боялась, что рано или поздно оно может достичь опасной отметки. Боялась, что, если Финли не найдет себе применения в новой жизни, не обретет смысла существования, он может покончить с собой. Но и Евангелина не знала, о чем продолжает грезить Финли. А грезил он о том славном времечке, когда в его жилах кипела кровь, когда он мог вонзить во врага острие ножа или хотя бы вздернуть кого-нибудь на виселицу при свете луны. Как просто его душе обрести мир! Достаточно всего лишь вернуться к прошлой жизни.

Взгляд Финли упал на Оуэна Дезсталкера именно тогда, когда тот стоял один. При этом бывшего Железного Гладиатора обуял прежний гнев. Не только любовь заставляла его ходить по земле; сердце столь же сильно горело неистребимой ненавистью. Финли подошел к Дезсталкеру, и Оуэн, обернувшись, приветствовал его легким поклоном. Финли, в свою очередь, также отвесил ему официальный поклон. Подобные формальности необходимо соблюдать всем и каждому. Несмотря на то что Финли и Оуэн сражались по одну сторону баррикад, в общечеловеческом смысле у них было очень мало общего. Оуэн считал Финли бешеным псом, который в любую минуту способен сорваться с цепи и вцепиться в глотку не только врагу, но даже другу. Финли же видел в Оуэне опасного дилетанта, который слишком много воображает. Однако при свидетелях они, как правило, вели себя подчеркнуто вежливо.

– У меня к тебе есть одно дело, – начал Финли.

– Что ж, тогда занимай очередь, – спокойно ответил Оуэн. – В чем дело, Кэмпбелл?

– Дело в Валентине Вольфе. Мне только что стало известно, что ты знал, где он прячется, а мне не сказал. Черт, он уничтожил всю мою Семью!

– Валентин уничтожил очень много Семей. Именно поэтому Парламент послал за ним меня. Тебе это надлежало бы знать, будь ты действительно так хорошо осведомлен. Если последнее время ты был несколько… занят, я тебе помочь ничем не могу.

– Не выводи меня из себя, Дезсталкер!

– А ты, Кэмпбелл, прекрати говорить со мной в таком тоне. Если на то пошло, то у меня к Валентину Вольфу куда больше претензий, чем у тебя. Он уничтожил мою планету.

– Я убью его, – сказал Финли, – а также всех, кто попытается меня остановить. Будь то даже всемогущий Оуэн Дезсталкер.

– Попробуй, – улыбнувшись, спокойно произнес тот.

С этими словами Оуэн развернулся и пошел прочь. Провожая его взглядом, Финли крепко стиснул кулаки. Вдруг кто-то прикоснулся к его руке, и он, пылая яростью, резко обернулся. Перед ним, улыбаясь, стояла Евангелина Шрек. В один миг от его гнева не осталось и следа, и Финли расплылся в счастливой улыбке.

– Я вернулась раньше, – произнесла Евангелина, взяв его за руки, – хотела сделать тебе сюрприз. Но, судя по твоему взгляду, я немного опоздала. Кто на этот раз тебя огорчил?

– О, всего лишь Дезсталкер, – спокойно, словно ни в чем не бывало, ответил он.

Едва Финли осветила ее улыбка и огонек ее глаз, как от прежнего мрачного настроения осталось одно лишь воспоминание. Он заключил Евангелику в свои объятия, прижал к себе, и, казалось, все, что стояло между ними, в этот момент утонуло в море бездонной любви. Возможно, именно так и было. Спустя некоторое время они освободились из объятий и посмотрели друг другу в глаза.

– Господи, как ты прекрасно выглядишь! – воскликнул Финли

На Евангелине было длинное серебряное платье с асимметричным, обнажавшем одно плечо декольте, предоставляющем некоторую возможность полюбоваться ее изящным телосложением. Волосы, не в угоду моде, были коротко острижены. На точеном личике выделялись большие глаза, взгляд которых свидетельствовал о ранимости и в то же время непреклонности. Чем больше Финли на них глядел, тем больше наполнялся решимостью защищать свою возлюбленную от всех опасностей и жестокостей мира. В ней был весь смысл его жизни. Исключительно ради нее текла кровь в его жилах и билось в груди его сердце. Когда ее не было рядом, случалось, Финли забывал об этом. Но, стоило ей вернуться, как он просыпался от кошмарного сна и вновь возвращался к жизни.

– Вид у тебя… супермодный, – произнесла Евангелина. – Если добавить тебе чуть больше красок, все остальные померкнут на твоем фоне.

– Приходится одеваться сообразно случаю, – заметил Финли, – хотя изысканность нынче не в почете. Что бы ты сказала, если бы увидела мой гардероб в те времена, когда я претендовал на роль одного из законодателей стиля и постоянно пребывал на передовом фронте моды?

– Я видела голограммы, и они до сих пор стоят у меня перед глазами. Итак, что же тебя разъярило? Надеюсь, не то, что Клан Кэмпбеллов возглавил Роберт?

– О нет. Пусть Роберт будет Кэмпбеллом, если ему так хочется. Он справится гораздо лучше меня. Сейчас, когда Семьи вступают в новый мир, им нужен тот, кто сможет вывести их из кризиса. А для этой роли Роберт подходит куда больше, чем я. И вообще он славный парень, этот Роберт. Думаю, один из немногих сражавшихся за Империю, которых до сих пор чтят как героев. Он тот, кто последним уходил с тонущего корабля, кто защищал Империю, несмотря на значительный перевес сил противника. Возможно, этот образ поможет ему возродить нашу Семью. Сделать ее такой, какой она была до того, как ее истребил Валентин.

Ощутив, как при упоминании имени врага в голосе Финли зазвучали злобные нотки, Евангелина закивала.

– Так вот, значит, кто вывел тебя из себя. Вот почему ты так разозлился на Оуэна. Прибереги лучше свой гнев для самого Валентина, милый. У тебя будет возможность с ним расправиться.

Финли выдавил улыбку:

– Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Расскажи, как тебе удалось так скоро вернуться.

– Моя миссия провалилась. К тому времени, как я туда попала, все уже было позади – соглашения подписаны, и все довольны и счастливы. И вот я здесь. Рад меня видеть?

– Еще как рад. И я тебе докажу это сразу, как только мы уйдем из этого сумасшедшего дома, – пробасил Финли, вновь прижимая ее к себе.

Евангелика рассмеялась, и ее смех разогрел на мгновение холодок официальной учтивости, царящей в зале.

Роберт Кэмпбелл с интересом наблюдал за двумя голубками. На нем был новый капитанский мундир, и он чувствовал себя немного не в своей тарелке. Из-за многочисленных потерь среди руководящего состава имперских сил в них начались глобальные перестановки. Те немногие, кто остался в живых, быстро пошли на повышение. Роберт получил звание капитана неожиданно и до конца еще не привык к своему новому статусу. Его преследовало ощущение, будто он занял не свое место и что, когда данному недоразумению будет положен конец, его попросят незамедлительно снять новую форму, поскольку она предназначается другому, настоящему капитану.

При этой мысли его губы чуть тронула улыбка. Роберт был высоким и красивым мужчиной, но его лицо и волосы сильно пострадали из-за пожара моста во время осады Эндьюранса. Надо сказать, самому Роберту крупно повезло, что он вообще остался в живых. Однако чтобы восстановить пострадавшее лицо и волосы, потребовалось множество сеансов в регенерационной камере. Меж тем волосы у него начали расти только недавно. Ему казалось, что в новом облике он выглядит старше и что статус капитана возлагает на него большую ответственность. Поэтому он с готовностью воспринимал все советы, которые так или иначе ему могли помочь. Роберт получил в свое распоряжение «Элементал», звездный крейсер класса Е, один из немногих, которым удалось уцелеть после Восстания. Ему не терпелось официально приступить к своим обязанностям, дабы лично удостовериться, на что этот корабль способен. Но, будучи главой Семьи Кэмпбеллов, он был призван некоторое время проводить на Голгофе – теперь интересы Семьи важнее всего. Чтобы Семье жилось спокойно в его отсутствие, следовало позаботиться заранее. Для этого от него требовалось приветствовать в Парламенте нужных людей, а также заключать кое с кем сделки и соглашения, дающие некоторые гарантии, что права Семьи не будут попраны, пока он исполняет свои обязанности на корабле. В свое время Роберт стоял перед выбором – нужды Семьи или военная карьера, но это было в прошлом.

Вид у его двоюродного брата, Финли, после того как приехала Евангелина, стал вполне цивилизованным. Она всегда действовала на него умиротворяюще. Правда, случалось, что он доходил до белого каления, и даже Евангелина не могла его угомонить. Тогда дело непременно кончалось кровью, смертью или каким-нибудь еще несчастьем. Финли напоминал пороховую бочку, в любой момент готовую взорваться. Будучи Кэмпбеллом и главой Клана, Роберту необходимо было решать, что с этим делать. Тихо вздохнув, он покачал головой. Военная выучка в жизни полезна, но когда имеешь дело с таким диким зверем, как Финли Кэмпбелл, даже она не выручает. Размышляя на эту тему, Роберт не заметил, как к нему кто-то подошел.

– Финли обуздать невозможно. Не такие, как ты, пытались это сделать, и все они сохнут сейчас в могиле, а выродок Финли, как видишь, жив и невредим. В мире нет Бога, чтобы восстановить справедливость.

Обернувшись, Роберт увидел Адриану Кэмпбелл.

– Тогда почему ты вышла за него замуж?

– Не по своей воле. Свадьбу организовал мой отец. Он никогда не любил меня. Если бы не дети, я бы давно дала Финли развод. Я не собираюсь просить тебя, дорогой, организовать для меня его убийство… но ведь ты мог бы это сделать? Многие проблемы разрешились бы.

– Не искушай меня, Адриана, – оборвал ее Роберт. – К тому же кого мы можем против него послать? Оуэна Дезсталкера? Дитя Смерти?

– И ты меня не соблазняй, Роберт, – произнесла Адриана. – Нет, пусть лучше ублюдок живет. Хотя бы потому, что его смерть может огорчить Евангелину, а она – чудесная женщина. Все мне в ней нравится, за исключением ее отвратительного вкуса.

Они понимающе улыбнулись друг другу. У Адрианы Кэмпбелл были острые черты лица, которые ярко свидетельствовали о том, что их обладательница своего не упустит. Не вписывалась в образ предприимчивой и решительной женщины лишь воистину ангельская золотистая шевелюра. Не зря в современной политике Адриане отводят роль самой ярой и самой опасной интриганки. При том, что у нее было весьма мало друзей, список врагов достиг довольно внушительных размеров и постоянно пополнялся. Адриана отличалась зверской работоспособностью и исключительным умом. Несмотря на то что официально она не занимала постов в Парламенте, Адриана представляла целый ряд фракций и групп, пользующихся большим влиянием в обществе. По любому вопросу у нее было категорическое и непоколебимое мнение.

– Ну и как, привыкаешь к роли капитана? – осведомилась Адриана.

– Медленно, но верно. Хорошо еще, что команда ознакомлена с моей характеристикой и знает, что звание досталось мне скорее благодаря личным способностям, нежели неожиданно свалившейся славе. Если я сразу попал в капитаны, это еще не значит, что я занял чужое место. Просто во Флоте катастрофически не хватает квалифицированных офицерских кадров, чего не скажешь о наших врагах…

– О нет, только не продолжай, не надо, – резко прервала его Адриана. – Я этими речами сыта по горло. Каждый день их слышу в Парламенте. Чтобы восстановить Флот, не хватает всего лишь денег и ресурсов. Кораблестроительные заводы работают круглосуточно, но их продукции достаточно только на то, чтобы курсировать между мирами и обеспечивать торговлю. А люди, которые и так голодают, вынуждены выбирать из множества зол меньшее. Хотя Восстание было давно назревшей необходимостью, порой мне кажется, что мы многого лишились.

– Мы переживаем рождение новой системы, – заметил Роберт, – и, как всякое рождение, это болезненный процесс.