Текст книги "Римский орел. Орел-завоеватель"

Глава 4

Веспасиан поднялся на подиум в полном парадном облачении генерала. Серебристый нагрудник, шлем и поножи ослепительно сияли в лучах полуденного солнца, красный плюмаж и плащ колыхались на слабом ветру. Стоявшие за его спиной знаменосцы держали жезлы. Один был увенчан золотым римским орлом, второй – барельефным изображением Клавдия. Последнее, по мнению Катона, имело какое-то сходство с любившим одновременно поговорить и поесть императором Рима, но в большей степени льстило ему. Под орлом висел квадрат красной кожи с отливающей золотом надписью «Август».

Новобранцы стояли молча, проникаясь торжественностью момента. Плечи их были расправлены, животы втянуты, подбородки, как и положено, вскинуты. Благоговейный восторг ощущал и Катон, хотя учебные щиты по-прежнему казались ему крышками больших плетеных корзин, а древки копий – палками метел. Легат между тем принес в жертву богам двух петухов и по окончании церемонии омыл руки. Вытерев их шелковой салфеткой, он повернулся к замершему в ожидании строю.

– Я, Тит Флавий Сабин Веспасиан, волей императора Клавдия легат Второго легиона Августа, совершив должный обряд и уверившись в благосклонности богов ко всему, что должно здесь свершиться, прошу собравшихся принести клятву верности легиону, сенату и народу Рима, воплощением коего, телесным и духовным, является персона императора Клавдия. Итак, легионеры, вскиньте ваши копья и повторяйте за мной.

Двести копий взметнулись вверх, и солнечный свет заиграл на их сверкающих наконечниках.

– Пред ликами богов Капитолия, Юпитера, Юноны и Минервы…

– Я клянусь беспрекословно выполнять все приказы…

– Отданные мне волею сената и народа Рима…

– Воплощением коего служит персона императора Клавдия…

– И торжественно клянусь…

– Защищать штандарты моего легиона и моей центурии…

– До последней капли крови!

Когда отгремело последнее эхо присяги и на плацу воцарилась мертвая тишина, Катон ощутил в горле стесняющий дыхание ком. Данная клятва в одно мгновение сделала его другим человеком. Он не принадлежал отныне к числу обычных граждан империи, ибо с этого момента ему предстояло жить по иным, особым законам. Легат теперь по своей прихоти был волен послать его, Катона, на смерть, Катону же надлежало повиноваться ему без каких-либо вопросов и колебаний. Новый порядок существования предусматривал готовность каждого из новоиспеченных легионеров в любой момент отдать свою жизнь за золотое изваяние, насаженное на деревянный шест.

С одной стороны, эти мысли пугали, с другой, пробуждали в душе горделивое чувство почти мистической причастности к некоему исключительно мужскому единству.

По жесту Веспасиана Бестия приказал своим подопечным поставить копья на землю.

– Итак новобранцы, – произнес легат с долей пафоса в голосе, но почти доверительным тоном, – теперь вы легионеры. Вы вступили в воинское подразделение, славное своими традициями, и я буду требовать, чтобы каждый из вас эти традиции неукоснительно чтил. Каждый день, каждый час, каждый миг на протяжении всех последующих двадцати шести лет службы. Предстоящие месяцы будут для вас нелегкими, о чем, я уверен, вам уже не преминул сообщить центурион Бестия. – Легат коротко улыбнулся. – Однако помните – эти трудности необходимы для превращения вас в солдат, которыми сможет гордиться империя. Римский легионер – самый дисциплинированный и закаленный воин во всем известном нам мире, а это значит, что вы должны сделаться людьми особой породы, носителями несгибаемого римского духа, все остальное придет. Сейчас, – он опять улыбнулся, – я вижу перед собой разношерстную публику, селян, горожан. Большинство из вас волонтеры, но есть и такие, что попали сюда не совсем по доброй воле. Знайте же, каким бы ни было ваше прошлое, это ваше личное дело, армии оно не касается. Теперь вы солдаты, и оценивать вас, награждать или наказывать будут именно как солдат. Но кроме того, вам повезло. Вам посчастливилось вступить в легион накануне великих событий, которые, несомненно, оставят в истории яркий, незабываемый след.

Услышав это, Катон навострил уши.

– В будущем тех из вас, кто с честью пройдет все испытания, станут славить как победителей, как людей, отважившихся заглянуть за границу известного мира и утвердить римский порядок там, где сегодня царствуют хаос и дикость. Пусть эта мысль вдохновляет вас, заставляя с еще большим рвением и прилежанием осваивать воинскую науку. Вы в хороших руках. Трудно найти человека, более сведущего в обучении новичков, чем центурион Бестия. Я же, со своей стороны, ничуть не сомневаюсь в том, что на избранном вами поприще служения великому Риму каждого из вас ждет успех.

«Говорил, говорил и обделался», – подумал Катон, удрученный банальностью заключительного напутствия. Веспасиан кивнул Бестии и, сопровождаемый знаменосцами, сошел с подиума на плац.

– Командир! – отсалютовал ему Бестия, потом повернулся к строю. – Итак, бабье, до сего момента я с вами, можно сказать, нянчился, но теперь пусть никто никаких поблажек не ждет. Теперь вы мои – с костями и потрохами! Занятия начинаются после обеда, и горе тому, кто осмелится опоздать. Р-разойдись!

Все вторая половина дня была отдана беспрерывной муштре. Новобранцев гоняли, не давая присесть. Ноги и руки Катона сделались ватными, а в голове стучало одно: только бы выдержать, только бы добрести до своей койки и забыть обо всем, погрузившись в спасительный сон.

Однако когда он, валясь с ног, дополз до казармы, забыться оказалось не так-то просто. Новые ощущения, перевозбуждение, тоска по прошлому и тревога за завтрашний день не позволяли заснуть, несмотря на усталость. Голова шла кругом от мыслей. Катон непрерывно ворочался, пытаясь устроиться поудобнее на тоненьком тюфяке, брошенном поверх жесткой деревянной решетки. Бессонница усугублялась и тем, что дощатые перегородки не заглушали взрывов хохота, доносившихся из столовой. Не помогла и подушка, под ней было душно, а шумы она не приглушала ничуть. Когда же наконец мышцы страдальца расслабились, а дыхание перешло в слабый храп, его сильно встряхнули чьи-то грубые руки. Ошарашенно вскинувшись, Катон увидел шапку жирных черных волос и щербатый оскал перуджийца.

– Пульхр?

– У твоих ножек, бастард!

– А… который час?

– Плевал я на время. Давай вставай, нам нужно утрясти одно дельце. – Пульхр схватил Катона за шиворот и стащил с койки на пол. – Я пришел бы пораньше, да долбаный Бестия по твоей милости заставил меня драить нужник. Это ведь ты, говнюк, сбил меня с шага, разве не так?

– Я не нарочно. Это вышло случайно.

– Ну а я пришел сюда не случайно и собираюсь кое-что сделать с тобой. Тогда мы будем квиты.

– Что ты хочешь сказать? – нервно спросил, поднимаясь с пола, Катон.

– А вот что. – Пульхр вынул из-под плаща тонкий с коротким лезвием нож. – Небольшой порез будет напоминать тебе, что досаждать мне не стоит.

– Но… зачем же! – воскликнул Катон. – Я и так обещаю больше тебя не тревожить!

– Обещания забываются. Зато шрамы… – Пульхр подкинул нож на ладони и снова поймал. – Твоя рожа будет напоминать и тебе самому, и другим, что со мной лучше не связываться.

Катон забегал глазами по спальне, но дверь была далеко. Тут ему в уши врезался взрыв солдатского смеха. Если крикнуть погромче…

– Только пикни, – прошипел, сообразив, о чем он думает, Пульхр. – Только попробуй, и я тебе вообще кишки выпущу.

С этими словами он подался вперед. Однако Катон, осознав, что нападение неизбежно, в отчаянии метнулся навстречу громиле и мертвой хваткой вцепился в запястье волосатой ручищи, сжимающей нож. Пульхр, никак не ожидавший от него такой прыти, попытался высвободиться, но безуспешно.

– Отпусти! – зашипел он. – Отпусти, недоносок, дерьмо!

Вместо ответа Катон вонзил зубы в запястье противника. Пульхр вскрикнул и инстинктивно взмахнул свободной рукой. Удар отбросил Катона на чью-то койку, в голове его вспыхнуло белое пламя. Пульхр со злобой и удивлением оглядел начавший кровоточить укус.

– Ну все! – произнес он негромко и двинулся к койке. – Теперь тебе точно каюк!

Неожиданно дверь распахнулась, впустив в спальню широкую полосу света.

– Что за хрень тут творится? – прорычал изумленно Макрон. – Никак драка?

– Никак нет, командир! – отчеканил, вытянувшись, Пульхр. – Мы с ним друзья и практикуемся в приемах рукопашного боя.

– Друзья? – с сомнением спросил Макрон. – Тогда что у тебя с рукой?

– Ничего страшного, командир. Мы увлеклись. Случайная ссадина.

Катон с трудом поднялся на ноги. Его так и подмывало выложить все очень вовремя заглянувшему сюда центуриону, но он твердо знал: доносчики нигде не в чести.

– Да, командир. Все правильно. Мы с ним друзья.

– Хм. – Макрон поскреб подбородок. – Ладно, друзья так друзья. Но ты, оптион, мне сейчас нужен, так что твоему другу придется уйти.

– Есть, командир! – бойко откликнулся Пульхр. – До завтра, Катон.

– Пока, Пульхр.

– Завтра попрактикуемся снова?

Катон натянуто улыбнулся, и Пульхр ушел, оставив его наедине с ухмыляющимся Макроном.

– Так, значит, это твой друг, а?

– Так точно, сэр.

– Я бы на твоем месте заводил друзей с куда большим разбором.

– Так точно, сэр.

– Но я здесь не затем. Нам надо поговорить. Идем-ка со мной.

С этими словами Макрон вышел из спальни и вперевалочку направился в административное крыло здания. Катон, все еще взбудораженный, шел за ним.

Дружелюбным жестом центурион пригласил юношу в свой кабинет, где стояли два рабочих стола. Стол побольше был совершенно чист, тогда как стол поменьше покрывали стопки папируса и вощеных табличек.

– Туда. – Макрон указал на табурет, придвинутый к большому столу, и Катон сел на него, а центурион опустился на стул.

– Выпьешь? – спросил Макрон снимая с полки две чаши. – У меня неплохое винцо.

– Благодарю, командир.

Макрон наполнил чаши и откинулся на спинку стула. За день он уже успел приложиться к заветной баклажке не раз и потому пребывал в отличнейшем настроении. Опыт, правда, ему подсказывал, что хорошее настроение вечером – это завтрашнее похмелье, но, похоже, богам вина и богам здравомыслия никогда не дано столковаться.

– Пей, сынок, и послушай меня. Раз уж ты оптион, тебе нужно чем-нибудь этаким заниматься. Для начала я хочу поручить тебе помочь Пизону с бумагами. Если поставить тебя перед строем, ребята со смеху лопнут. Конечно, по званию ты выше их, но, надеюсь, сам понимаешь, что до командования еще не дорос. Согласен?

– Так точно, командир.

– Со временем, когда ты обучишься… тогда поглядим. Но сейчас в любом случае мне нужен не строевой помощник, а толковый писец. Утром Пизон покажет тебе, что тут к чему, а после муштры ты приступишь.

– Да, командир.

– Ну а сейчас тебе не помешает поспать. Можешь идти.

– Благодарю, командир.

– И… ты это… ну, в общем, не кисни. Человек так устроен, что везде приживается. Не давай себе слабины, и все устаканится.

– Есть не давать себе слабины, командир.

Глава 5

Время для новобранцев теперь полетело с ужасающей быстротой. Казалось, что сутки просто не могут вместить в себя все, что требовала от них армейская жизнь, а положение Катона осложнялось, помимо постоянных придирок Бестии, еще и тем, что после выматывающей все силы муштры он попадал под начало Пизона. А ведь ему, как и всем новичкам, приходилось ухаживать за своей амуницией. У Бестии были глаза орла, мгновенно замечавшие любое пятнышко грязи, порванный ремешок или разболтанное крепление. Для провинившегося это кончалось или нарядом на изнурительные работы, или тесным знакомством с тростью отца-командира. Как вскоре понял Катон, обращение с ней являлось своего рода искусством: хитрость тут состояла в том, чтобы причинить разгильдяю сильнейшую боль, но не нанести при том мало-мальски серьезных увечий. Бестия с новобранцами безусловно не нежничал, но и не собирался превращать их в калек. Он нещадно лупил «долбаных недоносков», однако ни разу никому ничего не сломал и не выбил. Катон старался не попадать ему под руку, но однажды все-таки оплошал: забыл застегнуть ремешок своего шлема. Центурион в ярости налетел на него и сорвал шлем с его головы, чуть не оторвав заодно и ухо.

– Вот что случится с тобой в бою, тупой олух! – проорал он ему в лицо. – Какой-нибудь хренов германец сшибет с тебя твой гребаный шлем и раскроит мечом черепушку. Ты этого хочешь?

– Никак нет, командир!

– Лично мне наплевать, что с тобой станется. Но я не допущу, чтобы деньги римских граждан, честно платящих налоги, расходовались впустую только потому, что в армию попадают такие ленивые, бестолковые ублюдки, как ты. Конечно, одного остолопа легко заменить другим, потеря невелика, но убитый солдат – это еще и пропавшее снаряжение, а оружие и доспехи стоят немало монет.

Прежде чем Катон успел собраться с ответом, Бестия размахнулся и хлестко ударил его по плечу. Рука вмиг онемела, пальцы разжались, плетеный щит упал на землю.

– В следующий раз, когда ты забудешь застегнуть шлем, я приложусь к твоей набитой дерьмом башке! Ясно?

– Так точно, командир! – выдохнул Катон.

Каждое утро, по сигналу оглашавшей своим пением всю округу трубы, новобранцы вскакивали, одевались и выбегали на плац. После утреннего осмотра следовал завтрак, состоявший из каши, хлеба и вина, разливавшегося по плошкам недовольным столь ранним подъемом дежурным. После завтрака начиналась муштра. Вбив в солдат навык принимать стойки «смирно» и «вольно», десятники принялись отрабатывать с ними повороты налево, направо, кругом, затем перешли к более сложным маневрам. Бестиева трость не знала отдыха, зато новички научились довольно сносно смыкать и размыкать в движении строй, разворачиваться из колонны в фалангу и, наоборот, выстраиваться боевым клином или сбиваться в единое целое, прикрываясь щитами.

После обеда легче не становилось – начиналась тренировка выносливости, включавшая в себя длительные марш-броски. Новобранцев в полном снаряжении гоняли вокруг лагеря, раз за разом наращивая темп. Бестия заводил колонну в ворота, лишь когда стены крепости начинали подергиваться быстро темнеющей мглой. Поначалу многие сбивались с ноги, отставали, а то и просто падали в грязь, но командирская трость возвращала им бодрость, и они снова вливались в ряды сотоварищей, чтобы продолжить изнурительный бег.

После памятной стычки в казарме Катон столь усиленно принялся уклоняться от соседства с компанией перуджийцев, что это стало бросаться в глаза. «Нет, ты не трусишь, – говорил он себе. – Просто предельно ясно, что Пульхр тебя измолотит. Так не лучше ли не давать ему шансов на то и таким образом восторжествовать над задирой морально?» Логика выкладок была безупречной, однако Пульхр никакого морального ущерба вроде не чувствовал, а в глазах остальных новобранцев при встрече с Катоном начинали светиться пренебрежение и неприязнь.

– Тебе придется схватиться с ним, – сказал Пиракс, когда они на двоих распивали купленную в складчину бутылку вина.

Катон закашлялся.

– Эй. Ты в порядке?

Катон кивнул:

– Да. Просто оно слишком кислое… это вино.

Пиракс посмотрел в свою чашу, сделал глоток, потом заключил:

– С вином все нормально.

– Может быть, мне напиться? – принялся рассуждать вслух Катон. – Тогда я не буду чувствовать боли, он легко одержит победу, мне достанется пара ударов, и делу конец.

– Конец-то конец, но я на твоем месте не слишком бы надеялся, что он так просто отвяжется. Я таких парней знаю. Отлупит раз, поймет, что это ничем ему не грозит, и будет проделывать то же самое снова и снова. А избегать драки и вовсе не дело, – это и его раззадоривает, да и другим показывает, что ты трусишь. Нет, надо сойтись с ним по-настоящему, так, чтобы ему тоже досталось. Вот тогда он от тебя отвяжется. Может быть.

– Может быть? Это все, на что я могу надеяться? Влезть в драку, дать себя измочалить, а потом ждать, что решит этот Пульхр? А вдруг он надумает колотить меня дальше?

Пиракс пожал плечами.

– Вот спасибо! Вот уж помог так помог.

– Я просто сказал тебе, как обстоят дела, сынок.

Катон покачал головой:

– Должен быть какой-то другой выход. Какой-нибудь способ разобраться с ним без прямой схватки.

– Может быть. – Пиракс снова пожал плечами. – Но только, что бы ты ни затеял, не тяни с этим, пока над тобой не стал потешаться весь легион.

Катон растерянно заморгал:

– А меня что, держат за труса?

– А ты чего ожидал? Такое создается впечатление.

– Но я не трус.

– Спорить не буду. Может, и так, раз ты утверждаешь. Но лучше тебе это доказать.

Дверь открылась, и с ледяным порывом ветра в столовую вошло несколько легионеров. Пляшущий свет жаровни позволил рассмотреть их лица; все были из другой центурии. Они огляделись по сторонам, потом демонстративно сели на лавку в дальнем конце помещения. Пиракс быстро допил свое вино и встал:

– Мне пора.

– С чего бы? – удивился Катон. – Вина еще много.

– Верно. Но мне нужно думать о своей репутации, – сухо сказал Пиракс и прибавил: – Помни, что я сказал, не тяни.

Пиракс ушел. Катон уставился в свою чашу, а когда поднял глаза, то поймал взгляд одного из забредших в столовую чужаков. Тот тут же потупился и повернулся к товарищам, но Катону уже было ясно, зачем они здесь. Парни явились полюбоваться на невиданную диковину. Труса, назначенного на пост храбреца.

Он встал, надел плащ и торопливо вышел на плац. Щеки его обжег легкий морозец, ночное небо затягивали тонкие, опушенные лунным сиянием облака. На какой-то миг их красота отвлекла Катона от горестных размышлений, но потом перед его внутренним взором снова встал Пульхр. Он помрачнел, вполголоса выругался и зашагал к штабному крылу.

Пульхр Пульхром, однако он был отнюдь не единственной его заботой. Если все дни Катона занимала безжалостная муштра, то большинство вечеров ему приходилось проводить в кабинете Макрона, где под началом Пизона он начал мало-помалу вникать в жизнь небольшого армейского подразделения с канцелярской ее стороны. Старый служака ведал перепиской центурии, счетными книгами и послужными списками легионеров. Последние заводились на каждого из солдат, и туда заносились все сведения о них. Эти списки пестрели заметками о болезнях, перенесенных тем-то или тем-то бойцом, и о ранениях, полученных им в походах, а также об отпусках, краткосрочных и длительных, о боевых наградах, о поощрениях и дисциплинарных взысканиях, о вычетах за питание и т. д. и т. п.

Сегодня Катону было поручено составить обширный запрос от центурии в интендантское ведомство, он довольно быстро справился с поручением, и Пизон принялся за проверку положенного ему на стол документа. Потрескивали дрова в очаге, Пизон одобрительно хмыкал, сухой, лаконичный стиль новобранца был ему по душе. Более того, ключевые фразы запроса ясно давали понять, что хотя документ вышел из канцелярии какой-то центурии, но все в нем изложенное поддержано куда более высоким начальством.

Дверь распахнулась, и в комнату, потирая озябшие руки, вошел Макрон. Он подсел к очагу, протянул ладони к огню и улыбнулся. В воздухе тут же распространился легкий запах вина.

– Холодная ночь, командир, – улыбнулся ответно Пизон.

– Еще какая! – кивнул Макрон. – Как дела у нашего новичка?

– Замечательно, командир. Даже просто отлично. – Пизон посмотрел на Катона. – Со временем ему многое можно будет доверить.

– Полагаешь ли ты, что этот малый может при случае тебя подменить?

– Я этого не сказал, командир. Ему еще нужно многому научиться, но задатки у него для того точно есть. Я как раз просматриваю составленный им запрос. Вот, взгляни, как тут все аккуратно и четко.

Макрон покачал головой:

– В другой раз. Я, собственно, в нем и не сомневался. Как-никак он из Рима, имеет столичное образование. Это ему сейчас здорово помогает, так ведь, Катон?

– Да, командир, – ответил тот с легким недоумением.

– Вот и прекрасно. – Макрон побарабанил пальцами по колену. – Но пришел я сюда с другой целью. Писанина – дело, конечно, ответственное, но придется тебя от нее оторвать. Завтра утром намечается рейд в одно варварское поселение. Тамошний вождь отрезал римскому сборщику налогов язык. Похоже, этот смутьян связан с вольными дикими племенами и хочет переметнуться на ту сторону Рейна. Так или иначе, Веспасиан посылает третью когорту, чтобы арестовать зарвавшегося вождя, а заодно конфисковать все имеющееся в селении золото, серебро и драгоценные камни. В возмещение ущерба, нанесенного римлянину и римской казне. – Он покривился. – Мы тут вроде бы ни при чем, однако одного из центурионов третьей когорты сегодня лягнул мул. Да так, что беднягу без сознания отнесли к лекарям, а его оптион, как назло, приболел еще раньше. Мне приказано взять под начало оставшуюся без командиров центурию, а тебе пора набираться командирского опыта. Короче, ты едешь со мной.

– О! Будет сражение, командир?

– Сомневаюсь. А что?

– Просто мы еще не упражнялись с настоящим оружием.

– Ну, не беда. Возьми, чего не хватает, у кого-нибудь из ребят, хотя в этом походе боевое оружие вряд ли понадобится. Эти германцы драться не будут: как увидят легионеров, так отдадут что угодно, лишь бы мы поскорее ушли. Мы просто маршем добежим до селения, произведем арест, реквизируем, что сумеем найти, и уйдем. К ночи уже будем дома.

– К ночи? – Катон не сумел скрыть разочарования, поскольку надеялся, что эта вылазка к варварам отдалит его от не менее дикого перуджийца хотя бы на несколько дней.

– Не переживай, сынок, – добродушно сказал Макрон, неверно истолковав возглас Катона. – Чего-чего, а схваток на твоем веку будет достаточно, это я могу твердо тебе обещать. Однако отрадно, что ты так рвешься в бой. Какой прок от пугливых солдат, ведь война – это наша работа.

Катон заставил себя улыбнуться:

– Так точно, командир.

– Вот и славно! – Макрон ободряюще потрепал его по плечу. – Встретимся у северных ворот на рассвете. Будь в полном вооружении, в плаще и с провизией на день.

– Так точно, командир. Тогда, если никто тут не против, я бы лег сегодня пораньше.

Макрон повернулся к писцу.

– Ну, разумеется! – улыбнулся Пизон. – Первый боевой марш – это не шутка. Завтра тебе понадобятся все силенки. Иди отдыхай.

После того как дверь за юнцом затворилась, центурион посмотрел на писца.

– Ну, что скажешь?

– У него есть дар к канцелярской работе, твердый почерк, хорошая память. – Пизон умолк.

– Но? – поднял брови Макрон.

– Но как в солдате я в нем не уверен. Малыш слишком мягок.

– А чего же ты хочешь от парня, выросшего во дворце? В тепле, в сухости, на всем готовом? Но, заметь, большинству таких и недели в армии не продержаться, а он терпит, не ноет. Телесной закалки ему, может, и недостает, но все это возмещается крепостью духа. Сдается, в конце концов мы сумеем выковать из него полезного для армии человека.

– Тебе видней, командир.

– Мне-то видней, но ты так не думаешь, а, Пизон?

– Честно говоря, нет, командир. Усердие и терпение хороши в кабинете, но солдату приходится воевать, а одной силой духа много не навоюешь. – Пизон помолчал и добавил: – Поговаривают, что он трус.

– Да, я тоже слышал что-то такое. Но слухи есть слухи. За большинством из них, кроме злословия, ничего не стоит. Нам нужно дать пареньку шанс.

Пизона вдруг осенило.

– Вот оно что, командир. Выходит, дельце ожидается не такое уж плевое.

– Сам ведь знаешь, Пизон, каковы эти германцы: им только дай повод подраться. Я и вправду не думаю, что нас ждет серьезная заваруха, но кое-кого столкнуть лбами придется. А мне это даст возможность посмотреть, как поведет себя мой оптион.

– Если то, что о нем говорят, справедливо хотя бы наполовину, он задаст драла.

– А об заклад побиться не хочешь? – улыбнулся Макрон. – На пять сестерциев? Я знаю, ты можешь себе это позволить.

– Я-то могу, командир. Можешь ли ты?

– Пять сестерциев. – Макрон, игнорируя насмешку, поплевал на руку. – Ставлю пять на то, что Катон устоит. Ну, отвечаешь?

Помешкав секунду, Пизон хлопнул по ладони центуриона.

– Пять, говоришь? Пусть будет пять.