Текст книги "Пророчество орла"

Саймон Скэрроу
Пророчество орла

Эта книга посвящается моему другу и соседу Лоуренсу Колтону, погибшему в авиакатастрофе, когда я заканчивал работу над этим романом.

Лоуренс принадлежал к тем немногим, кто не только сам умеет радоваться жизни, но и заражает своей радостью окружающих. Общение с ним было огромным удовольствием для каждого, кому посчастливилось его знать.

Simon Scarrow

THE EAGLE’S PROPHECY

Copyright © 2005 Simon Scarrow.

The Author asserts the moral right to be identified as the Authors of this work.

The Work was first published in the English language by Headline Publishing Group Limited.

Краткие сведения об устройстве Римского военного флота

Римляне не были склонны к проведению военных операций на море и обзавелись постоянным флотом лишь в правление Октавиана Августа (27–14 гг. до Р.Х.). Основные военно-морские силы были разделены на две флотилии, базировавшиеся в Мисено и Равенне, служившей основной морской базой.

Во главе каждой флотилии стоял префект. Этот пост являлся прежде всего административным, и опыт флотоводца не являлся обязательным условием для его занятия.

Префекту подчинялись командиры эскадр, именовавшиеся, на греческий лад, навархами, что свидетельствует о сильнейшем влиянии эллинистической морской традиции. Под началом наварха находилось десять боевых кораблей. Командная должность наварха приравнивалась к должности центуриона в сухопутных войсках. При желании наварх мог ходатайствовать о переводе в легионы на должность центуриона. Старший наварх флотилии, именовавшийся Navarchus Princeps, или первенствующий наварх, занимал положение, аналогичное таковому старшего центуриона в легионе, и в случае надобности являлся техническим советником префекта. Командиры военных кораблей (триер) именовались триерархами. Как и навархи, они выслуживались из рядовых моряков и несли всю полноту ответственности за вверенные им корабли, однако их роль отличалась от роли капитанов современного военно-морского флота. Триерарх отвечал за корабль, его состояние и оснастку и распоряжался корабельной командой. Боевые действия вели расквартированные на кораблях отряды пехоты во главе с центурионами. По этой причине я использую греческие наименования чинов и должностей, а не их английские эквиваленты.

Основу флота составляли корабли, именовавшиеся триерами или триремами. Каждая трирема имела около тридцати пяти метров в длину и шести метров в ширину. На борту находились команда из ста пятидесяти гребцов и матросов и центурия морских пехотинцев.

Существовали более крупные (например, квинквиремы) или, напротив, мелкие (биремы или либурны) корабли, но все имели схожую конструкцию и оснастку и создавались прежде всего как средства ведения боя, благодаря чему при достаточно высокой быстроте и маневренности не отличались отменными мореходными качествами и были решительно не приспособлены для длительных путешествий, так что плавание, продолжавшееся более пары дней, превращалось в сущую муку.

Глава первая

Три корабля приподнялись на мягкой волне, прошедшей под их килями, и на миг, прежде чем корпуса плавно ушли вниз, с высокой рулевой палубы торгового судна открылся вид на Равенну. Судно было зажато между двумя обтекаемыми либурнами и надежно зафиксировано несколькими швартовыми крючьями, переброшенными с кораблей по обе стороны. Пираты с обеих либурн втянули на борт весла, спустили главные паруса и ринулись на палубу купеческого судна. Абордажная схватка была жестокой и кровопролитной: на палубе, как доказательства злобной ярости пиратов, лежали мертвые, искромсанные тела матросов. Темные лужи крови растеклись по истертым до гладкости доскам палубы.

Однако среди погибших валялись тела и пары десятков пиратов, и лицо взиравшего на это с мостика захваченного судна капитана той либурны, что покрупнее, было угрюмым. Захват торгового судна стоил морским разбойникам слишком больших потерь. Обычно стоило атакующим с диким ревом, размахивая оружием, ринуться на палубу обреченного корабля, как его команда в ужасе прекращала и помышлять о сопротивлении. Но на сей раз все вышло иначе.

Команда транспортного судна при поддержке горстки пассажиров встретила атакующих у бортового ограждения, и те получили такой ожесточенный отпор, какого капитан не мог припомнить. И уж какого они точно не встречали в последние месяцы, с неизменным успехом захватывая торговые суда. Вооруженные баграми, крючьями, плотницкими топорами и лишь несколькими мечами, защитники держались до последнего, пока наконец не были смяты намного превосходящим их численно и лучше вооруженным противником.

Более всего внимание капитана привлекли четверо крупных, крепких мужчин в простых коричневых туниках с короткими мечами. Отступив к главной мачте и став спиной к спине, они дрались до конца и, прежде чем с ними удалось справиться, уложили добрую дюжину пиратов. Последнего из них капитан прикончил лично, но тот напоследок ухитрился полоснуть его клинком по бедру. Сталь лишь рассекла плоть: рана была не очень глубокая и не опасная. Ее плотно перевязали, так что она больше не кровоточила, но пульсирующая боль не унималась.

Капитан пиратов спустился с мостика на главную палубу, подошел к мачте, пнул сапогом одно из тел, а потом перевернул его на спину. То был мускулистый, солдатского вида мужчина, с несколькими шрамами на лице. Да и остальные были ему под стать: этим, наверное, и объясняется их умение обращаться с мечами.

Капитан распрямился, продолжая смотреть на мертвого римлянина. Надо думать, легионер, как и его товарищи. От этой мысли капитан насупился еще пуще. Откуда на обычном торговом судне легионеры? И не просто легионеры: судя по тому, как они дрались, отборные воины. Вряд ли это всего лишь случайные пассажиры, возвращавшиеся с Востока. И уж конечно, это они подбили команду на сопротивление, возглавили его и дрались до последней капли крови, даже не помышляя о сдаче. «А жаль», – подумал капитан, который был бы не прочь предложить таким отменным бойцам место в своей команде. Такое случалось: некоторые пленники становились пиратами, а остальных продавали в рабство. Разумеется, капитан имел дело с надежными торговцами, у которых хватало ума продавать таких рабов на невольничьих рынках на другом конце Империи. Легионеры представляли ценность и как пираты, и как рабы – за таких крепких мужчин платили хорошо, а если человеку отрезать язык, ему будет весьма затруднительно пожаловаться на несправедливое обращение в рабство… Впрочем, они все равно приняли смерть. «Погибли ни за что ни про что, – подумал капитан, – если только не были связаны клятвой защищать что или кого-то».

Что же все-таки они делали на борту?

Пиратский капитан потер повязку на бедре и обозрел палубу. Его люди уже открыли люки в трюм и вытаскивали на палубу сундуки, ящики и клети, которые тут же вскрывались и обшаривались в поисках того, что поценнее. Многие обыскивали помещения под палубой, разбираясь с пожитками пассажиров: снизу то и дело доносились глухие удары, треск.

Переступив через валявшиеся под главной мачтой тела, капитан двинулся вперед, куда согнали уцелевших: горстку матросов, по большей части раненых, и нескольких пассажиров. Они настороженно следили за его приближением. Капитан чуть не ухмыльнулся, заметив, как один из матросов, дрожа, пытается сжаться в комок, словно надеясь сделаться незаметным, но постарался, чтобы на его лице не было никакого выражения. Его черные глаза пронизывающе взирали из-под высокого лба, увенчанного всклоченной шапкой темных волос. Нос некогда был сломан и сросся криво; подбородок, губы и щеку пересекал глубокий, длинный, грубо зарубцевавшийся шрам. Капитан прекрасно знал, что его внешность производит должный эффект на тех, кому случается иметь с ним дело, однако все эти повреждения не имели никакого отношения к пиратскому промыслу, которым он занимался уже долгие годы. На самом деле все эти жуткие отметины были с ним с детства, когда родители бросили его в трущобах Пирея, а как, при каких обстоятельствах он их получил, капитан просто не помнил. Зато пассажиры и моряки торгового судна сникли в ужасе, когда столь грозного обличья пират остановился на расстоянии длины меча и вперил в них взгляд своих черных глаз.

– Меня зовут Телемах, я вождь этих пиратов, – произнес он по-гречески, обращаясь к устрашенным морякам. – Кто ваш капитан?

Ответа не последовало: лишь хриплое, нервное дыхание людей, осознающих жестокий и неминуемый конец.

– Я спросил – кто капитан?

Не сводя глаз с пленников, пират потянулся рукой к поясу и неторопливо обнажил фалькату – короткий, изогнутый иберийский клинок.

– Господин, пожалуйста… – прозвучал голос, и глаза Телемаха переместились на говорившего, в страхе отпрянувшего под этим грозным взглядом.

Матрос поднял дрожащий палец и указал на палубу.

– Капитан там, господин… Он убит. Я видел, как ты убил его, господин.

– Вот как? – Губы пирата изогнулись в усмешке. – Который из них?

– Вон тот, господин. У кормового люка, толстый.

Пиратский вожак оглянулся через плечо и в указанном направлении действительно увидел распростертое на палубе тело, выглядевшее очень коротким, потому что было укорочено на голову. Головы поблизости не наблюдалось, и Телемах на миг нахмурился, припоминая момент, когда запрыгнул на палубу торгового судна. Человек, оказавшийся прямо перед ним, – видимо, этот самый капитан, – завопил от ужаса и повернулся, чтобы бежать. Отточенный клинок фалькаты описал в воздухе дугу, почти без сопротивления рассек мясистую шею, и отсеченная голова отлетела за борт.

– Да… припоминаю. – Ухмылка пирата сделалась шире. – Ладно, а кто первый помощник?

Матрос, у которого уже развязался язык, повернулся и кивком указал на стоявшего рядом громадного нубийца.

– Ты?

Пират направил на того острие меча.

Нубиец смерил выдавшего его товарища по команде презрительным, испепеляющим взглядом и неохотно кивнул.

– Выйди вперед.

Первый помощник нехотя повиновался, настороженно поглядывая на Телемаха, которому понравилось, что у нубийца хватает мужества выдерживать его взгляд. По крайней мере, хоть один из выживших настоящий мужчина. Пират указал назад, на тела, валявшиеся под главной мачтой.

– Эти парни – ублюдки, перебившие столько моих людей, – они кто?

– Телохранители, господин.

– Телохранители?

Нубиец кивнул.

– Взошли на борт на Родосе.

– Понятно. И кого они охраняли?

– Римлянина, господин.

Телемах взглянул через плечо нубийца на остальных пленников.

– Ну, и где он?

Нубиец пожал плечами.

– Не знаю, господин. Не видел с того момента, как ваши попрыгали на палубу. Может, убит. Может, свалился за борт, господин.

– Нубиец… – пират подался к нему и заговорил ледяным, зловещим тоном: – Я ведь не вчера родился. Покажи мне этого римлянина, или я покажу тебе, как выглядит твое сердце… Где он?

– Здесь, – донесся из кучки пленников голос, и вперед протиснулся высокий, худощавый мужчина, отмеченный всеми отличительными признаками его народа: темными волосами, оливковой кожей и длинным носом, поверх которого римляне свысока посматривают на остальной мир. На нем была простая туника: явная попытка выдать себя за простого пассажира. Правда, его все равно выдало бы сверкавшее на пальце правой руки дорогущее золотое кольцо с большим, тут же привлекшим внимание капитана рубином.

– Тебе стоило бы помолиться о том, чтобы этот перстенек легко снимался.

Римлянин посмотрел на свой палец.

– Этот? Он передавался в моей семье из поколения в поколение. До меня его носил мой отец, а после меня будет носить мой сын.

– Не будь таким самоуверенным, – хмыкнул капитан, и его изуродованное лицо скривилось в усмешке. – Впрочем, ладно, скажи лучше, кто ты такой. Любой, кто путешествует в сопровождении четверки этаких головорезов, должен быть человеком влиятельным… и состоятельным.

На сей раз усмехнулся римлянин.

– И то и другое: больше, чем ты можешь себе вообразить.

– Сомневаюсь. Когда дело касается денег и сокровищ, воображение у меня весьма богатое. Однако хоть мне и выпало редкое удовольствие побеседовать с культурным человеком, боюсь, времени на разговоры у нас нет. Вполне возможно, что кто-то из наблюдателей в Равенне уже заметил наше маленькое морское приключение и передал донесение местному флотскому командиру; как бы ни были хороши мои корабли, я не уверен, что они одолеют в бою римскую эскадру. Итак, римлянин, кто ты? Спрашиваю в последний раз.

– Ладно. Гай Целлий Секунд, к твоим услугам. – Он склонил голову.

– Ну что ж, прекрасное имя, звучное и благородное. Думаю, столь знатная семья сумеет собрать достойный выкуп?

– Разумеется. Назови сумму – разумную сумму. Она будет уплачена, когда ты высадишь меня с моим багажом на берег.

– Так просто? – Капитан ухмыльнулся. – Мне нужно подумать.

– Капитан! Капитан!

Это кричал пират, выскочивший на палубу из люка, что вел в пассажирские каюты. Он бежал к вожаку, держа в руках что-то, завернутое в гладкую хлопковую ткань.

– Капитан, посмотри! Взгляни на это!

Все взоры обратились к пирату, который, подбежав к капитану, опустился на колени, положил узел на палубу и аккуратно развернул. Внизу находилась шкатулка из гладкого, темного, почти черного дерева, вытертая до блеска, свидетельствовавшего о древности и несчетном множестве прикосновений. Дерево скрепляли золотые ободки, а в места их пересечения были вставлены маленькие ониксовые камеи с изображениями самых могущественных эллинских богов. На крышке красовалась маленькая серебряная табличка с надписью «M. Antonius hic feсit».

– Марк Антоний?

На миг, похоже, пиратского капитана захватила красота вещицы, но потом он профессионально прикинул ее возможную ценность и снова воззрился на римлянина.

– Твоя? – Лицо Гая Целлия Секунда ничего не выражало. – Ладно: скажем так, не твоя… но в твоем распоряжении. Милая вещица. И должно быть, стоит целое состояние.

– Стоит, – подтвердил римлянин. – И ты можешь его получить.

– Могу… Надо же? Ты очень щедр, – иронически хмыкнул капитан. – Впрочем, думаю, я его и вправду получу.

Римлянин учтиво склонил голову.

– Почему бы и нет? Только позволь мне сохранить ее содержимое.

Темные глаза капитана сверкнули.

– Содержимое?

– Всего лишь несколько книг. Они помогут мне скоротать время в ожидании выкупа.

– Книги? Интересно, что же за книги можно хранить в такой шкатулке?

– Да так, выдумки, – поспешно ответил римлянин. – Ничего, что могло бы представлять для тебя интерес.

– А вот об этом позволь уж мне судить самому, – буркнул капитан и наклонился, чтобы получше осмотреть сундучок.

В передней части виднелась крохотная скважина для ключа, а сама шкатулка была сработана так тщательно, что зазоры между крышкой и нижней частью почти невозможно было различить.

Телемах поднял глаза.

– Дай мне ключ.

– Я… У меня его нет.

– Не вздумай со мной шутить, римлянин. Давай ключ, или тебя порежут на мелкие куски и скормят рыбам.

Несколько мгновений римлянин молчал и не шевелился. Клинок пирата, сверкнув, замер на ширине пальца от горла римлянина. Тот вздрогнул, выказав, наконец, страх.

– Ключ… – мягко произнес Телемах.

Секунд взялся пальцами левой руки за перстень и начал его снимать. Кольцо подавалось туго; длинные, покрытые лаком ногти царапали кожу. Кровь смазала ее, золотой ободок заскользил легче, и наконец римлянин, со стоном усилия и боли, снял кольцо. Однако не сразу отдал его Телемаху, а повертел, держа на ладони, пальцами. Перстенек оказался с секретом: с нижней стороны, параллельно пальцу, из него выступал маленький, тонкий стержень с изящно орнаментированной головкой.

– Это?

Плечи римлянина поникли, когда пиратский капитан схватил перстень и, не мешкая, вставил ключ в скважину. Нужное положение удалось подобрать не сразу, и пока Телемах возился, его товарищи, сгрудившись вокруг, наблюдали за происходящим. Наконец ключ с легким щелчком повернулся, и крышка подалась. Телемах нетерпеливо поднял ее и откинул на петлях, чтобы разглядеть содержимое. А увидев, нахмурился.

– Свитки?

В маленьком сундучке лежали три свитка, с креплениями из слоновой кости, в мягких кожаных чехлах. Кожа была истертой и истонченной, что навело капитана на мысль об их древности, но на его лице отразилось нескрываемое разочарование. В такой чудесной шкатулке должны были находиться драгоценности или золотые монеты, но уж никак не какие-то там книги. И с чего бы вообще человеку пускаться в путь с таким удивительным сундучком, засунув в него какие-то старые свитки?

– Я же говорил, – промолвил римлянин с натянутой улыбкой. – Всего лишь свитки.

– Всего лишь свитки? – Глаза капитана сверкнули. – Я так не думаю.

Он поднялся и повернулся к своей команде.

– Эй, перенесите сундучок и всю добычу на наши корабли. Живо!

Пираты без промедления принялись за дело, перетаскивая самое ценное из найденного на захваченном судне на палубы сцепленных с ним разбойничьих либурн. Основным грузом судна был мрамор, ценный, но слишком тяжелый для того, чтобы перегружать его на быстроходные корабли пиратов. «Зато, – с ухмылкой подумал Телемах, – этому грузу найдется другое применение. Когда придет время, он быстро увлечет ограбленное судно прямиком на дно».

– Что ты собираешься с нами делать? – спросил Секунд.

Пиратский капитан, следивший за работой своих подчиненных, обернулся и увидел, что пленные матросы таращатся на него, даже не пытаясь скрыть свой страх.

Телемах почесал подбородок.

– Сегодня я потерял нескольких хороших людей. Я бы сказал, слишком много хороших людей. Может, их заменят некоторые из ваших.

Римлянин усмехнулся.

– А что, если мы не захотим к тебе присоединяться?

– Мы? – Капитан ответил ему такой же усмешкой. – Какая мне польза от изнеженного римского аристократа? Ты останешься с остальными, с теми, кто нам не подойдет.

– Понятно.

Римлянин покосился в сторону горизонта и отдаленного маяка Равенны, прикидывая расстояние.

Неожиданно капитан рассмеялся и покачал головой.

– Нет, ты не понимаешь. Никакой помощи от вашего флота не придет. И ты, и все остальные будете мертвы задолго до того, как они смогут прислать сюда какой-нибудь корабль. Кроме того, им ничего не удастся найти: ты, как и эта посудина, будешь вместе лежать на дне.

Не дожидаясь ответа, Телемах развернулся, широким шагом пересек палубу и с привычной легкостью перепрыгнул на палубу своего корабля. Сундучок уже дожидался его у подножия мачты, но он, удостоив добычу лишь одного, хоть и жадного взгляда, принялся отдавать приказы.

– Гектор!

Над бортом торгового судна поднялась седеющая голова могучего моряка.

– Да, командир?

– Приготовься поджечь судно. Но после того, как заберешь лучших пленников. Отведи их на свою посудину, а остальных прикончи. Только пусть этот самонадеянный римский хлыщ умрет последним: хочу, чтобы он малость попотел от страха перед тем, как ты с ним разделаешься.

Гектор осклабился и пропал из виду. Вскоре после этого послышался треск: пираты выламывали доски и складывали в трюме ограбленного судна костер. Капитан снова обратил внимание на сундучок: присел на корточки и присмотрелся, любуясь вблизи чудесной работой. Его пальцы мягко скользили по блестящей поверхности, чуть приподнимаясь над золотыми скрепами и ониксовыми вставками. Телемах снова покачал головой:

– Надо же, свитки…

Действуя обеими руками, капитан осторожно поднял крышку, чуть помедлил, а потом осторожно извлек один из свитков. Тот оказался гораздо тяжелее, чем выглядел со стороны, и Телемах даже подумал, уж не спрятано ли внутри золото, а когда, взявшись пальцами за шнур, поднес свиток поближе, чтобы проверить свою догадку, вдруг ощутил исходящий изнутри тонкий лимонный запах. Узел развязался почти без усилия, и он, отбросив шнур в сторону и, держа за край пергамента одной рукой, другой развернул свиток, открыв первые страницы текста.

Письмена были греческие, явно очень старые, но вполне читаемые, и Телемах погрузился в чтение, пробегая взглядом по каждой строчке. Правда, первыми его ощущениями были смущение и раздражение.

Неожиданно с палубы захваченного судна раздался крик ужаса, быстро оборвавшийся. Последовала короткая пауза, потом новый крик, а за ним мольба о пощаде, тоже оборвавшаяся на полуслове. Капитан ухмыльнулся – какая уж там пощада? Он знал своего подручного, Гектора, достаточно хорошо и понимал, что тот получает удовольствие, убивая других людей, а причинять боль умеет даже лучше, чем командовать маневренной пиратской посудиной с самой кровожадной командой, какую только можно представить. Капитан вернулся к чтению, больше не обращая внимания на то и дело оглашавшие воздух крики.

Спустя несколько мгновений он обнаружил фразу, которая многое для него прояснила: накатило внезапное осознание того, что он держит в руках. Теперь он знал, где и кем это было написано, и главное, представлял себе, сколько эти письмена могут стоить. Но тут же до него дошло и другое: чтобы получить за это сокровище правильную цену, нужно найти подход к правильному покупателю.

Он бросил свиток обратно в сундучок, вскочил и закричал:

– Гектор! Гектор!

Над бортом захваченного судна снова поднялась седеющая голова. Гектор положил на бортовое ограждение руки, в одной из которых держал длинный, кривой кинжал. В разделявшую корабли воду с клинка капала кровь.

– Этот римлянин… – заговорил Телемах. – Ты его еще не прикончил?

– Нет. Оставил напоследок. А что – хочешь посмотреть?

Гектор ухмыльнулся.

– Нет. Он мне нужен живым.

– Живым? – Гектор нахмурился. – Он неженка, для нашего дела не годится. От таких, на хрен, вообще никакой пользы.

– Нет, приятель, польза от него будет, да еще какая! Он поможет нам сделаться богаче Крёза! Тащи его сюда, живо!

Спустя несколько мгновений римлянин уже стоял на коленях у мачты. Тяжело дыша, он смотрел на пиратского капитана и его кровожадного помощника, однако, как заметил Телемах, даже сейчас в его взгляде чувствовался вызов. Он был римлянином до мозга костей, и скрывавшееся за холодной маской презрение пересиливало даже ужас, который тот не мог не испытывать в ожидании смерти.

Капитан постучал носком сапога по сундучку.

– Я все знаю про эти свитки. Знаю, что они собой представляют. И догадываюсь, где ты их взял.

– Вот и догадывайся. – Римлянин плюнул на палубу у ног капитана. – Я тебе ничего не скажу.

Гектор поднял кинжал и злобно зарычал:

– Эй, ты…

– Оставь его! – рявкнул капитан, выбросив вперед руку. – Я же сказал, он нам нужен живым.

Гектор помедлил, переводя взгляд со своего капитана на римлянина и обратно и неуверенно переспросил:

– Живым?

– Ага… Нужно, чтобы он ответил на некоторые вопросы. Я хочу знать, на кого он работает.

Римлянин ощерился.

– Я ничего не скажу.

– Еще как скажешь, – промолвил, склонившись над ним, капитан. – Знаю, ты себя храбрецом считаешь. Только я видел целую уйму храбрецов, не тебе чета, но ни один из них не продержался долго, когда его обрабатывал вот этот малый, Гектор. Он очень хорошо умеет причинять боль, лучше, чем любой, кого я когда-либо знал. Своего рода гений, пыточный художник, можно сказать. И, как истинный художник, вкладывает в свое дело всю душу.

Телемах выдержал паузу, глядя пленнику в лицо, и, когда того передернуло, удовлетворенно улыбнулся, выпрямился и повернулся к подручному.

– Перебей остальных. Не затягивай с этим. Поджигай судно – и сюда, на борт. По пути домой нужно будет поговорить с нашим гостем…

В косых лучах вечернего солнца, освещавшего колышущуюся поверхность моря, были видны клубы густого дыма, обволакивавшие разграбленное судно. Затем из трюма на поверхность пробились первые языки пламени, и огонь начал быстро распространяться по палубе. Первой занялась оснастка: огонь стремительно пробежался по тросам и канатам. Рев пламени и треск горящего дерева были хорошо слышны на палубах обоих пиратских кораблей, удалявшихся в направлении, противоположном побережью Италии. Далеко за восточным горизонтом лежал берег Иллирии, с его лабиринтами узких заливов и множеством безлюдных, неосвоенных островов. Корабли быстро уходили, и скоро звуки пожара уже перестали доноситься до их палуб.

Единственным, что нарушало спокойствие скользивших по водной глади посудин, были безумные вопли человека, подвергавшегося таким пыткам, какие он не мог вообразить даже в самых жутких кошмарах.