Текст книги "Пророчество орла"

Глава девятая

Походная колонна собралась во дворе на рассвете. Центуриону, с приписанной к нему целой командой оптионов, было поручено отвести подкрепление маршем в Равенну. Первым делом эти командиры двинулись по казармам, сдергивая дрыхнувших бойцов с тюфяков и осыпая бранью, выгонять на улицу. Особенно плачевно выглядели устрашенные новобранцы, многие из которых выскочили на утренний холод, не успев толком одеться. Некоторые натягивали одежду и снаряжение уже в строю. Когда, наконец, все заняли свои места, собрали поклажу и изготовились к маршу, Макрон, окинув это воинство критическим взглядом, обратился к Катону:

– Не слишком впечатляющее пополнение, а?

Катон пожал плечами.

– Не лучше и не хуже того, с которым я в свое время прибыл во Второй легион.

– Да что ты говоришь! – Макрон покачал головой. – Поверь мне, Катон, я новобранцев на своем веку повидал достаточно. Это мутный осадок, с самого дна бочки.

Молодой центурион повернулся к нему.

– Что в тебе сейчас говорит, опыт или предубеждение?

– Если честно, и то и другое, – улыбнулся Макрон. – Но мы скоро увидим, кто из нас прав. Бьюсь об заклад, мы потеряем четверть этого стада, прежде чем доберемся до Равенны.

Катон пригляделся к людям, собравшимся возле обозных подвод. Большинство новобранцев и впрямь имели никудышный вид, у некоторых даже не было сапог; почти все выглядели тощими заморышами, а их одежду составляли чуть ли не лохмотья. Макрон был прав: то были представители городского дна, не сумевшие устроиться в гражданской жизни и от полного отчаяния записавшиеся в корабельную пехоту. Да, можно сказать с уверенностью, что ни один легион такое пополнение не принял бы, да и из корабельной пехоты немалую долю этих доходяг вышвырнут до того, как закончится предварительное обучение. Так или иначе, для многих из них это был последний шанс, а в такой ситуации человек или быстро ломается, или находит в себе внутренние резервы, мобилизуя силы и волю, о которых, может быть, сам не подозревал. Как это в свое время произошло и с самим Катоном.

Он снова повернулся с Макрону.

– Так сколько, говоришь?

– Что, хочешь побиться об заклад?

Катон кивнул.

– Ну и дурак, – ухмыльнулся Макрон.

Они бились об заклад не раз, и почти всякий раз Макрон выигрывал. Его опыт в большинстве случаев брал верх над попытками Катона оценить шансы с позиций рассудка. По правде сказать, упорство и вера в свою правоту, присущие его юному другу, трогали Макрона. Но не настолько, чтобы тот отказался от легких денег.

– А вот посмотрим, кто дурак. Ставлю первое месячное жалованье.

Макрон поднял брови.

– А не многовато будет?

– Нет, в самый раз. Месячное жалованье. Годится?

– Годится!

С этими словами Макрон быстро, пока друг не передумал, пожал Катону руку.

Окрик центуриона, поставленного во главе маршевой колонны, заставил бойцов прекратить болтовню и толчею в строю, тем паче что оптионы принялись расхаживать вдоль шеренг, выравнивая их с помощью длинных, крепких посохов, которые безжалостно пускали в ход против тех, кто не выказывал должного внимания и сноровки. Макрон с Катоном прошли в голову колонны – командующему центуриону, костлявому ветерану по имени Миниций, они уже представились. Тот встретил их дружелюбно, рассказал, что начинал службу в корабельной пехоте, потом много лет оттрубил во вспомогательных когортах, а некоторое время назад был снова переведен ближе к морю, с повышением. Понятно, что такая служба сделала его приверженцем суровой муштры, и никаких поблажек своим новым подчиненным он давать не собирался. После того как Катон с Макроном представились по всей форме и показали ему свои сопроводительные документы, тот предложил им занять места в переднем фургоне. Одна повозка должна была ехать во главе колонны, и еще три – позади. Их груз состоял из провизии, палаток для ночлега в пути, небольшого денежного сундука и почты. Катон огляделся по сторонам.

– А где Вителлий?

Центурион Миниций пожал плечами.

– Отвалил. Отбыл еще час назад со своим эскортом. Такое впечатление, что префекту просто не терпится вступить в новую должность. Так что, боюсь, удовольствия проделать оставшийся путь в его аристократической компании мы будем лишены. Тот еще тип! – Он ухмыльнулся.

– Ты и половины про него не знаешь, – тихо промолвил Макрон.

– А есть такое, что мне стоит узнать?

– Да ерунда все это, – вмешался Катон, – ничего важного. Просто нам довелось раньше служить с Вителлием. В Британии.

– Ну и?

Катон нахмурился.

– Что «и»?

– Что он собой представляет? – От Миниция не укрылось, что центурионы озабоченно переглянулись. Он хмыкнул. – Да ладно, ребята. Мы ведь не мальчишки, и нам предстоит служить бок о бок не один месяц. Ежели знаете что-то про префекта, так поделитесь. В конце-то концов, кто будет вводить вас в курс дела по прибытии в Равенну, если не я?

Катон прокашлялся.

– Скажем так: по некоторым вопросам мы с Вителлием не сошлись во взглядах.

– Не сошлись во взглядах, а? – Миниций понимающе посмотрел на собеседников. – Короче говоря, этот Вителлий – ублюдок и сукин сын, верно?

Катон поджал губы и пожал плечами.

– Ты сам это сказал, – мягко промолвил Макрон, – а не от нас услышал. Верно?

– Я тебя понял, – добродушно ухмыльнулся Миниций. – «Предупрежден – значит, вооружен». Буду знать, что рядом с новым префектом надо держать ухо востро.

– Это точно, – пробормотал Макрон, когда Миниций уже зашагал к подводам, чтобы убедиться в их готовности отправиться в путь. – И тебе, и нам тоже. Нам – в первую очередь.

Из Окрикулума Фламиниева дорога шла прямо на север. Склоны холмов по обе стороны от нее почти сплошь покрывали виноградники. Сейчас, когда растительность была лишена листвы, окружающий пейзаж выглядел уныло, а то и дело возобновлявшийся и нещадно поливавший колонну ледяной дождь никак не добавлял новобранцам бодрости. Но, к великому разочарованию Макрона, за первые несколько дней марша никто от колонны не отбился.

На четвертый день после выступления из Рима колонна достигла подножия Апеннин и переправилась через несколько стремительных потоков, питавших в верхнем течении Тибр. Затем дорога пошла вверх по склону и вывела ее к городу Гиспеллуму. Тамошние виллы богатеев в холодный сезон пустовали в ожидании того времени, когда летний зной и духота заставят их искать прохладу и свежесть в горных имениях. Промаршировав по пустынным улицам словно вымершего городка, колонна остановилась в казармах за дальними воротами. Судя по расположению казарм, да и тем взглядам, которыми провожали проходивших бойцов редкие местные жители, они не хотели иметь с проходившими через их территорию воинскими подразделениями ничего общего. Катон относился к этому с пониманием. Воины императора привыкли считать себя в некоторых отношениях выше закона, к чему во многом поощрялись и самими императорами, которым хватало мудрости понять, что окончательным гарантом их авторитета и власти является именно армия. На такие проделки, как мелкие кражи, пьяные драки, неуплата за выпивку или обобранные товары, как правило, закрывали глаза, зачастую потому, что пострадавшие и не пытались искать защиты у закона, полагая, что сделают себе только хуже. Жители поселений, расположенных вдоль военных трактов, при прохождении очередной колонны предпочитали затаиться по домам и переждать это бедствие, как грозу, молясь о том, чтобы на сей раз все обошлось малыми потерями.

Казармы за стенами Гиспеллума содержались городским советом в отменном состоянии, так что бойцы и командиры, которым пришлось две ночи подряд провести в походных палатках из козлиной кожи, радовались возможности отдохнуть наконец там, где сухо и тепло.

Когда стемнело, командиры собрались в маленькой столовой, где раб разжег очаг и куда для новоприбывших, по распоряжению городского совета, доставили несколько объемистых кувшинов вина и приготовленных оленьих боков. Вне всякого сомнения, местные власти полагали, что лучше напоить вояк в казармах, чем дожидаться, пока те от нечего делать отправятся на поиски приключений в городских стенах. Здесь же оказался и торговец, не сумевший устроиться на ночлег в городе, но он сидел в сторонке от командиров, молчал и в их разговоры не встревал.

– Кто-нибудь сегодня отстал? – с надеждой спросил Макрон.

Миниций кивнул.

– Есть один. Старина Клавдий Афер. Отстал по дороге сегодня утром. Я ему сказал, что если он не догонит колонну до прибытия на место, с последствиями пусть разбирается сам. Но сдается мне, его можно вычеркивать из списков стоящих на довольствии.

– А много таких? – осведомился Макрон.

– Не считая Афера – дай-ка подумать… Восемь. Но их будет больше, когда мы двинем через горы. Так всегда бывает. От Гиспеллума до следующих казарм три дневных перехода, и две ночи нам придется провести в палатках – и не где-нибудь, а в горах. В это время года там стоит стужа, лежит снег, все заледенело, и новобранцы, ясное дело, от всего этого не в восторге. К тому времени, когда мы доберемся до Равенны, самые слабые отсеются, но зато из тех, кто останется, смогут получиться приличные бойцы. Ну, ваше здоровье!

В то время как Миниций припал к чаше, Макрон озабоченно производил в уме арифметические подсчеты. Потери в восемь человек от общего числа в сто пятьдесят, мягко говоря, разочаровывали: чтобы вчистую выиграть пари, ему требовалось, чтобы от колонны отбилось еще тридцать с хвостиком человек.

Миниций между тем осушил свою чашу и снова наполнил ее из кувшина.

– И сколько, по твоим прикидкам, отсеется в горах? – поинтересовался Макрон.

– Сколько? – Миниций надул щеки. – Ну, обычно отсеивается от пятой до четвертой части новобранцев. Конечно, с теми, кто предназначается для легионов, дело обстоит иначе, у них отборочные испытания строже. Требования к морской пехоте, увы, не так высоки.

– От пятой до четвертой, стало быть, части… – промурлыкал Макрон, ловя взгляд Катона. – Есть у меня подозрение, что первый месяц в Равенне кое-кому придется просидеть на бобах.

– Мы еще туда не добрались, – ответил Катон. – Так что не спеши радоваться монетам, они пока не твои.

Миниций воззрился на них с непонимающим видом.

– Что-то в толк не возьму, о чем вы, ребята?

– Да так, ерунда, – ухмыльнулся Макрон. – Ладно, поживем – увидим, – бросил он Катону и повернулся к Миницию. – Слушай, ты ведь служил во вспомогательных когортах, верно?

– Да. Четыре года в пехоте. В Сирии.

– В Сирии?

Лицо Макрона озарилось воодушевлением, и он передвинул табурет поближе к Миницию.

Катон закатил глаза.

– Ну вот, все по новой. Хренова Сирия!

– Затихни, парень! – рыкнул на него Макрон. – Дай старшим поговорить. Сирия, надо же… Расскажи мне о ней побольше. Особенно про тамошних женщин. Они там и правда такого вольного нрава, как рассказывают?

Миниций пожал плечами.

– Чего не знаю, того не знаю. Я почти весь срок проторчал в дерьмовой пограничной крепостце за Гелиополисом. Там, ежели раз в месяц издали женщину увидишь, и то хорошо. Вот овец да – полно.

– Ты хочешь сказать… – с кислым видом промолвил Макрон.

Миниций почесал подбородок.

– Потому-то когорту и прозвали «баранами».

– Ох, извини.

– Извини? – непонимающе переспросил Миниций. – Чего тут извиняться? С ними, чтоб ты знал, не так плохо иметь дело: и денег не просят, и вообще не болтливы. Я тебе так скажу: что, на хрен, самое трудное, так это их ловить. Легче подхватить от весталки дурную болезнь. Как подумаешь… Да, на это ушло время, но я все-таки открыл один фокус. Хочешь, поделюсь?

Отвращение Макрона уступило место похотливому интересу к непристойным подробностям, поэтому он, пригубив еще вина, кивнул. Миниций подался вперед и с видом заговорщика заговорил, понизив голос. Впрочем, не настолько, чтобы сидевшие за соседним столом оптионы не могли разобрать его слов, и Катон заметил, что те обменялись понимающими взглядами.

– Фокус в том, – пояснил Миниций, – чтобы подобраться к ним тихонько. Снимаешь сапоги и идешь на цыпочках, медленно, в направлении ветра. Поспешишь – спугнешь, и придется начинать все сначала. При наличии практики ты сможешь подобраться к ним локтей на шесть. Вот тут как раз и начинается самое главное.

Он выдержал паузу, глядя на Макрона. Тот кивнул.

– Ну, давай дальше.

– Ты припадаешь к земле, набираешь побольше воздуху и издаешь звук, словно шелест травы. – Он умолк и, глядя на Макрона, откинулся на табуретке.

Макрон нахмурился, помолчал и уточнил:

– Травы, говоришь?

– Ага, травы.

Макрон взглянул на Катона, чтобы убедиться, не тронулся ли тот умом.

– Но… Это ты так хохмишь, да?

– Я?!

Миниций воззрился на собеседника с гневным выражением, которое, впрочем, тут же покинуло его физиономию, и он разразился смехом. Оптионы подхватили хохот, а сам ветеран разошелся так, что скоро по его обветренному лицу потекли слезы.

– А до тебя только сейчас дошло, да? Туго ты, я вижу, соображаешь.

Лицо Макрона опасно помрачнело, и Катон поспешил вмешаться.

– Остынь, не заводись. Ты сам его просил рассказать.

Некоторое время казалось, что Макрону не совладать с гневом, но потом он огляделся, увидел, что лица у всех вокруг добродушные, и его малость отпустило.

– Да. Очень, на хрен, смешно. Ты, я гляжу, шутник, Миниций.

– Ну, давай без обид.

Миниций похлопал Макрона по плечу и наполнил ему чашу.

– Давай выпьем. За гаремы Сирии. За лучшие кабаки и лучшее место службы, о каком только может мечтать истаскавшийся центурион-ветеран. – И он осушил чашу одним глотком. Макрон, что Катон отметил со вздохом облегчения, последовал его примеру.

– На сей раз без шуток, – продолжил Миниций. – Сомневаюсь, чтобы мне удалось снова там побывать. Я уже слишком стар.

– А сколько тебе?

– Пятьдесят шесть. Я поступил на службу в двадцать, чтобы отделаться от родни одной девчонки, которая от меня понесла. Эх, и давно же это было… Впрочем, все к лучшему: мне и с флотскими неплохо. Устроился, нашел себе хорошую женщину. Тихая, спокойная жизнь, – мечтательно заключил он и тут же нахмурился. – По крайней мере, так было до недавнего времени, пока несколько месяцев назад не завелись эти проклятые пираты. От них одни неприятности.

На сей раз вперед подался Катон.

– Расскажи-ка нам про этих пиратов.

Миниций, собираясь с мыслями, запустил пальцы в седые, редеющие волосы.

– Все началось с того, что несколько кораблей не прибыли в порт. Произошло это меньше года назад, зимой, когда судоходство не такое активное. Поначалу все думали, что они потерпели крушение. Дело забылось, да только ближе к весне, когда судоходство оживилось, корабли стали пропадать чаще, и это уже наводило на подозрения. Ну а потом, как-то вечером, в гавань вошло маленькое прогулочное судно. Знаешь, из тех яхт, на которых плавают богатеи. Так вот, они курсировали у берегов Иллирии, когда на них напали два пиратских корабля. Схватка продолжалась два часа: пираты повредили им такелаж и, обстреливая палубу, убили многих из команды, но уцелевшим удалось-таки оторваться от погони и оставить разбойников позади. Они пересекли море, подплыли к побережью Умбрии и бросили якорь в Равенне. От них-то первых мы и услышали про пиратов. Думаю, упустив эту добычу, разбойники поняли, что их существование больше не тайна, и начали действовать нагло, по большей части вдоль своего побережья, но иногда совершая набеги на маленькие порты и на нашем. Они совсем распустились.

– А что же флот? – осведомился Катон. – Командование должно было положить этому конец.

– Все не так просто, парень. Наш берег мы худо-бедно патрулируем, но дальние берега изрезаны заливами, возле них полно мелких островов, многие из которых никогда не были нанесены на карты. Там можно спрятать целую флотилию, и ее будет не найти месяцами. Пираты так и делают. Надо думать, они приспособили для своих надобностей некоторые захваченные суда. Как я слышал, им уже досталась пара трирем. Да что там, мы и несколько своих кораблей потеряли.

– Их тоже захватили?

– Они не вернулись с патрулирования, а что именно с ними случилось, никто не знает. Так что, – невесело заключил Миниций, – хлопот у нас нынче по горло. Но в конечном счете мы до этих пиратов доберемся. Так было всегда, причем без особой помощи из Рима. До сего случая.

– То есть?

– Кто-то в верхах, наконец, заметил, что мы делаем важное дело. Поэтому Рим принял решение пополнить несколькими центуриями личный состав корабельной пехоты и перебросить к нам из Мисенума две эскадры. Да и то сказать, эта пиратская шайка совсем распоясалась, и если разбойников не приструнить, они, чего доброго, начнут перехватывать морские караваны с зерном, идущие из Египта. И смогут требовать выкуп с Рима, угрожая ему голодом.

Катон откинулся назад.

– Я и не догадывался, что все так серьезно.

– Да, все серьезно. – Миниций улыбнулся. – Достаточно серьезно, чтобы расшевелить власти, потому что этого они никак допустить не могут. Уж что точно не нужно императору, так это хлебные бунты в столице. Нам было приказано к весне подготовить все для начала крупномасштабной операции. Так что прохлаждаться в ближайшее время никому из нас не придется.

Миниций потянулся за вином и нахмурился, обнаружив, что кувшин пуст.

– Подождите, ребята. Я сейчас еще раздобуду.

Старый центурион, пошатываясь, направился к составленным у дальней стены кувшинам, а Катон придвинулся поближе к Макрону.

– Мы в сложном положении.

– Да, я слышал.

– Дело тут не в пиратской угрозе, хоть это и плохо, что разбойники так распустились. Вопрос в том, как нам с тобой при таких обстоятельствах заполучить эти хреновы свитки, за которыми нас, собственно, и послали. Есть у тебя соображения?

Макрон пожал плечами.

– Полагаю, у Вителлия имеется план.

– Только на это и остается рассчитывать, – проворчал Катон.

Глава десятая

На следующий день колонна начала двигаться по гористой местности. Дорога шла на подъем, петляя по ущельям, между поросшими сосняком отвесными склонами. Потом подъем сделался столь крутым, что мулам потребовалась помощь, и новобранцам пришлось подталкивать подводы. Срывая спины, бедолаги напрягались несколько часов подряд, а когда объявили привал, под колеса подвод, чтобы те не скатились вниз, пришлось засунуть деревянные клинья. К полудню отряд пересек линию снегов: дальнейший путь пролегал по слякоти, а потом и по льду, что делало его еще труднее и опаснее. Местами проходившая под обледенелыми ветвями деревьев дорога оказывалась так завалена снегом, что, прежде чем идти дальше, приходилось разгребать сугробы. Но Макрона усталые, мрачные физиономии новобранцев только радовали. Все шло к тому, что спор с Катоном он выиграет. Ну а трудности – дело преходящее: еще несколько дней, и он окажется там, где тепло и сухо. «Впрочем, насчет «сухо» – это не совсем точно, – с ухмылкой подумал Макрон, – потому что промочить горло на выигранные у Катона деньги можно будет очень даже основательно». Он едва ли не сочувствовал незадачливому другу, так упорно и опрометчиво стоявшему на своем. Но ничего, пусть парнишка на собственном опыте набирается ума.

С приходом сумерек Миниций приказал остановиться, благо они выбрались на относительно ровный участок дороги, к которому сбоку примыкала лужайка. Впереди дорога огибала скалистый выступ, представлявший собой часть горы, высившейся над выбранным Миницием для ночлега местом. Подводы стащили с дороги, и обессиленные бойцы попадали в снег рядом с ними.

– Это еще что такое? – грозно взревел Миниций. – А ну, встать, живо! Ставить палатки! Остолопы несчастные, да если вы заснете прямо в снегу, под открытым небом, половина из вас утром не проснется. Шевелитесь!

С трудом поднимаясь на ноги, люди потащились к подводам с лагерным снаряжением получать от оптионов палатки, растяжные веревки, крепежные колышки и колотушки. Началась метель, хлопья снега кружили над стоянкой, заглушая ворчание новобранцев, расправлявших задубевшую кожу палаток и пытавшихся забить в твердую землю колышки, чтобы эти палатки могли стоять на ветру. Работа с непривычки не больно-то спорилась, и к тому времени, когда все палатки выстроились ровными рядами и люди, набросав на мерзлую землю нарубленного рядом с дорогой лапника и укутавшись в одеяла, смогли наконец улечься, уже давно стемнело. Над лагерем с мягким шелестом падал снег; порой то здесь, то там хлопал на ветру кожаный полог.

Разводить костры ни сил, ни времени не было, поэтому поужинали всухомятку. Завернувшись в одеяла, новобранцы жевали сухари и полоски вяленой баранины.

В палатке центурионов Миниций, покончив с пайком, встал, поплотнее запахивая плащ. Катон взглянул на него с удивлением.

– Ты что, собрался наружу? В такую погоду?

– Ясное дело, собрался. Надо выставить ночной караул.

Катон покачал головой.

– Караул? Ты боишься, что на нас нападет стало горных козлов?

– Козлы – это вряд ли, а вот разбойники напасть очень даже могут. Здешний горный народ не больно-то чтит законы. Говорят, здесь есть тайные обиталища, населенные потомками беглых рабов из армии Спартака.

– Ты правда этому веришь?

– Ну, такие слухи ходят. На мой личный взгляд, это чушь, но караул все равно выставить надо. На всякий случай – ну и чтобы приучать людей к порядку.

Миниций открепил полог, и центурионы зажмурились, когда в палатку ворвался, заметавшись по ней и надувая ее изнутри, ледяной ветер. Макрон бросился к выходу и снова закрепил полог.

– Стоит ли? – подал голос Катон. – Он ведь скоро вернется.

– А стоит ли нам мерзнуть, дожидаясь его?

Катон пожал плечами и поплотнее закутался в одеяло. Он сомневался в том, что в такой обстановке ему, несмотря на смертельную усталость, удастся заснуть. Через некоторое время у него начали стучать зубы, отчего он удостоился раздраженного взгляда Макрона, который вскоре завалился на бок и свернулся калачиком на толстом ложе из древесных ветвей, укрывшись непромокаемым плащом.

Вернувшийся вскоре Миниций кивнул Катону, желая ему спокойной ночи, устроился на своей охапке лапника, и скоро оба ветерана уже заполняли палатку мощным храпом.

– Дерьмо! – пробормотал Катон, отчаянно завидуя старшим товарищам.

Сам он ворочался, стараясь устроиться поудобнее, но, повернувшись на один бок, тут же подставлял другой холоду, ледяные пальцы которого каким-то образом проникали даже в закрытую палатку. После целого часа этих жалких попыток Катон перешел в сидячее положение, подтянул колени к груди и принялся яростно растирать плечи, чтобы хоть как-то разогреть мускулы. Ветер снаружи стихал, его постоянный напор и завывание уступили место случайным порывам, но продрогшему Катону от этого легче не становилось.

Он попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом, о чем угодно, и его мысли вновь обратились к загадочным свиткам, столь много значившим для Нарцисса. Гораздо больше, чем угроза, причем нешуточная, исходившая от пиратов. Официальная цель – разгром разбойников – была лишь прикрытием, тогда как на деле масштабная морская операция затевалась именно ради свитков, за которые Нарцисс, по непонятным причинам, был готов заплатить жизнями множества людей. «Что же могло иметь для него такое значение? Список заговорщиков? Государственные секреты Парфии? Это может быть что угодно, – раздосадованно решил Катон. – Разве тут догадаешься?»

На миг ветер снаружи прекратился вовсе, так что даже обмякли стенки палатки, и Катон вдруг услышал крик – короткий, пронзительный, донесшийся с некоторого расстояния. Он отозвался эхом от окрестных склонов, но тут снова со стоном налетел ветер, и звук пропал. Катон сбросил одеяло с головы и навострил уши, напряженно прислушиваясь. И звук повторился: тонкий, пронзительный, едва различимый на фоне подвывания ветра да раздававшихся время от времени хлопков кожи. Протянув руку, он потряс за плечо Макрона. Реакции не последовало. Он потряс сильнее, сопроводив это еще и щипком. Это, наконец, пробудило ветерана.

– Что? Что случилось? Где мой меч?

Его рука привычно потянулась к клинку, и лишь потом он бросил взгляд на вырисовывавшийся в темноте силуэт сидящего рядом с ним на корточках Катона.

– Тише, – шепнул Катон. – Слушай!

– Слушать? Что?

– Тссс! Просто слушай!

Оба замерли в ожидании, но, кроме воя ветра, никаких звуков больше не доносилось.

– Можешь ты сказать мне, что я пытаюсь услышать? – проворчал через некоторое время Макрон.

– Я слышал крик.

– Крик? Здесь, в горах? Тебе почудилось, это был ветер.

– Точно говорю, крик.

– Может, местные горцы затеяли у нас под боком шумную пьянку?

– Тише! Опять!

На сей раз звук услышал и Макрон: то был человеческий крик, причем, несомненно, полный страдания и боли. Он резко оборвался, и Макрон почувствовал, как волоски на его загривке встали дыбом.

– Дерьмо! Ты был прав.

– Что делать будем?

Макрон сбросил одеяло и потянулся за сапогами.

– Проверим, что к чему, а как иначе? Пошли. Меч не забудь.

– А как насчет Миниция?

– Да пусть спит. Я не хочу выглядеть переполошившимся новобранцем. Выясним, что да как, а если потребуется помощь, вернемся. Пошли.

Выбравшись наружу, они увидели, что снегопад кончился, но и палатки, и подводы покрывает плотный снежный покров. Часовые, стоявшие с двух концов лагеря, топали ногами, чтобы не дать им онеметь. Ветер ослаб, тучи почти развеялись, открыв взору сияние созвездий.

– Туда, – молвил Макрон и с хрустом двинулся по насту к ближайшему часовому. Заметив командиров, тот вытянулся в струнку.

– Стой! – по-уставному выкрикнул он. – Приблизьтесь, чтобы быть узнан…

– Заткнись! – рыкнул на него Катон. – Тебя поставили останавливать тех, кто приближается к лагерю снаружи, тупой ублюдок. А не тех, кто идет изнутри.

– Виноват, командир.

– Это не имеет значения, – встрял Катон.

– Еще как, на хрен, имеет, – проворчал Макрон. – Если он уж и стражу толком нести не может, то значит, никуда не годен, даже в долбаную корабельную пехоту.

Не вдаваясь в спор с другом, Катон обратился к часовому.

– Ты слышал что-нибудь только что?

– Что именно, командир?

– Человеческий голос, крик.

Часовой насторожился.

– А я должен был?

– Сынок, кончай темнить, – молвил Макрон, ткнув новобранца пальцем в грудь. – Просто отвечай на вопрос, слышал или не слышал?

– Слышал, командир. Один возглас, он сразу оборвался. Донесся вон оттуда, – парень указал на склон, возвышавшийся над лагерем. – С вершины холма, а то и с другой стороны, я бы так сказал, командир.

– А почему не поднял тревогу?

– Из-за того, что я едва расслышал и что могло мне почудиться, командир?

– Лучше проявить излишнюю бдительность, чем подвергнуть риску жизни товарищей. Дошло?

– Так точно, командир. Мне позвать подмогу?

– Нет, – заявил Макрон. – Мы пойдем, разведаем, что там. Если не вернемся к смене караула – тогда поднимай тревогу. Скорее всего, там ничего такого – может, волк завыл или еще что… Ладно, неси стражу.

Парень отсалютовал и повернулся кругом, спиной к лагерю.

Макрон указал на склон.

– Похоже, нам туда. Пошли.

Когда они удалились за пределы слышимости часового, Катон подтолкнул друга локтем.

– Волк, говоришь?

– А что, я слышал нечто похожее раньше.

Центурионы подошли к подножию холма и перебрались через снежный занос туда, откуда начиналась покрывавшая склон густая древесная поросль. Лишь немного снега смогло пробиться сквозь густые, раскидистые сосновые ветви, наполнявшие воздух запахом хвои. Скоро склон сделался таким крутым, что пришлось то и дело припадать на четвереньки, петляя между толстыми стволами по толстой, мягкой подстилке из опавших иголок, заглушавшей звуки шагов. Ветер сюда не проникал, и скоро они от напряжения разогрелись так, что, когда достигли дальней кромки деревьев, оба уже задыхались и вспотели. Лес кончился, выше находился заметенный снегом скалистый выступ, а дальше – гребень холма. Катон обернулся и бросил взгляд на раскинувшийся внизу лагерь: отсюда припорошенные снегом возы и палатки были почти неразличимы. И тут крик, на сей раз куда более отчетливый, прозвучал снова.

Центурионы переглянулись.

– Что думаешь? – спросил Катон.

– Звучит так, словно какому-то бедолаге приходится очень хреново, – отозвался Макрон и, переведя дух, принялся карабкаться по заснеженным камням. Катон двинулся по глубоким следам, которые оставлял в снегу его друг. Некоторые камни пошатывались, но там было куда поставить ногу и за что ухватиться, так что довольно скоро Макрон, протянув руку, помог Катону выбраться на плоский скальный выступ, откуда открывался вид на ущелье, по которому сегодня с таким трудом поднималась колонна. Внизу дорога огибала подножие холма и дальше снова шла на подъем.

Костер они увидели сразу: желтый огонь у края дороги, не более чем в сотне шагов внизу. Рядом топтались четыре стреноженных лошади, а на поваленном древесном стволе у огня сидели три человека. Четвертый склонился над чем-то у края ствола – и склоны вновь огласил вопль. Потом этот человек отступил, и центурионы увидели еще одного, пятого, которого до этого заслонял своей спиной предыдущий. Этот пятый был раздет до пояса и привязан к поваленному дереву. Костер осветил его, и Катон с Макроном разглядели черные отметины на его груди. Их происхождение прояснилось быстро: мужчина, до этого склонявшийся над пленником, подошел к костру и стал нагревать в его пламени острие меча.

Катон повернулся к Макрону.

– Я этого малого видел. Ну, который к дереву привязан. Это тот торговец.

– Торговец?

– Ну, из Гиспеллума… Что, по-твоему, происходит? Кто эти люди?

– Почем мне знать? Похоже, разбойники. Но я не собираюсь сидеть здесь и смотреть, как они развлекаются таким манером.

Макрон глянул вниз и на миг задумался.

– Можно вернуться и поднять остальных, но на это уйдет слишком много времени. Бедолага может испустить дух. Кроме того, сильно сомневаюсь, чтобы эта бестолковая команда сумела захватить разбойников врасплох. Услышав, что к ним приближаются, они прикончат беднягу, вскочат на коней и уберутся восвояси задолго до того, как мы до них доберемся.

– Понятно. – Катон медленно кивнул. – Ты хочешь сказать, что нам с тобой проще спуститься отсюда прямо туда.

– Быстро соображаешь, парень. – Макрон похлопал его по плечу. – Пошли.

Они слезли с выступа и проследовали по камням до кромки покрывавших склон до самой дороги деревьев, когда снова раздался крик:

– Умоляю, не надо! Не надо! Клянусь, я ничего не знаю! Умоляю вас!

Отчаянная мольба заставила Катона и Макрона ускориться. Они торопливо спускались в тени деревьев, порой чуть ли не съезжая по склону под обледенелыми сучьями, стараясь не упускать из виду мерцавший впереди, пробивавшийся сквозь завесу сосновых ветвей огонь. Через некоторое время Макрон остановился и поднял руку, давая Катону понять, что они уже достаточно близко. Костер мерцал за деревьями, шагах в пятидесяти от них, и в его свете были уже хорошо видны четверо мучителей и их пленник.