Текст книги "Террор и культура"

Страх и память. Державный террор как основа русской политической культуры

Системообразующая и «паттернообразующая» специфика становления русской политической культуры заключается в том, что она изначально сформировалась как рабско-самодержавная (холопско-господская), поскольку само возникновение русского народа[47]47
  Имеется в виду феномен, иначе называемый «великоросский народ», а не тот полиэтнический и полирегиональный конгломерат, который существовал в домонгольскую эпоху на всем пространстве бывшей Киевской Руси и который в литературе также зачастую именуется «русским народом».


[Закрыть] и московской (ставшей позднее российской) государственности происходило в условиях монгольского колониального господства и соответствующего политического менеджмента, т. е. при активном участии «колонизаторов» – ханов и элиты Золотой Орды в целом. Именно по этой причине Россия как политическая цивилизация может быть названа «рабской», ибо политическое рабство явилось фундаментом русско-московского национально-государственного становления.

В той или иной форме об этом высказывались самые разные историки (прежде всего, к слову, отечественные) на протяжении двух с лишним столетий, начиная с Н. М. Карамзина. Именно он одним из первых подметил важнейший аспект: экстраполяцию самодержавно-рабской модели отношений между татарскими ханами и русскими князьями на систему отношений между московскими князьями и их подданными соответственно: «Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными Властелинами: ибо повелевали именем Царя верховного». По мнению Карамзина, именно фактор пресмыкательства русских князей перед ордынскими ханами стал ключевым в становлении самодержавия – той государственно-правовой системы, в рамах которой этнополитически оформился русский народ: «Совершилось при Моголах легко и тихо, чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III. В Владимире и везде, кроме Новагорода и Пскова, умолк Вечевой колокол… Одним словом, рождалось самодержавие». Нельзя не отметить, что сам Карамзин оценивал этот процесс в целом позитивно, поскольку именно в нем видел залог стабильности и процветания российской самодержавной империи и целостности русского народа: «Сия перемена, без сомнения неприятная для тогдашних граждан и Бояр, оказалась величайшим благодеянием Судьбы для России»[48]48
  Градовский А. Д. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 2 (История местного управления в России). СПб., 1899. с. 202–205.


[Закрыть].

Так же, как и Карамзин, признавая ордынский фактор решающим в деле национально-государственного становления русского народа, Н. И. Костомаров, однако, делал решительный акцент на негативных последствиях этого воздействия: «Падению свободного духа и отупению народа способствовало то, что Русь постоянно была в разорении, нищете и малолюдстве. Князья, сделавшись государями своих волостей, продолжали вести усобицы, но они отзывались гораздо тяжелее для русского народа, чем в прежние времена, потому что у князей входило в обычай приглашать татарские полчища на земли своих противников… Московские князья менее всех были разборчивы в средствах. Во время борьбы Юрия [Московского] с Михаилом [Тверским] несколько раз проходили по Владимирской и Тверской землям помогавшие Юрию татарские орды»[49]49
  Костомаров Н. И. Начало единодержавия в Древней Руси. URL: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_nachalo_edinoderjaviya.html.


[Закрыть].

В данном случае важна не морально-политическая оценка, которую дают Карамзин и Костомаров случившейся политико-культурной метаморфозе, а констатация того факта, что порожденное монгольским завоеванием политическое рабство явилось фундаментальным фактором, предопределившим становление русской национальной ментальности и развитие российской истории в целом.

Многие известные представители так называемой государственной школы (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов и др.), а также отечественные историки, работавшие позднее, в советскую эпоху и вплоть до наших дней, склонны, во-первых, минимизировать монгольский фактор в русской истории, а во-вторых, отказывать Орде в конструктивной роли применительно к российскому государственно-правовому становлению, С. М. Соловьев не видел «ни малейших следов татаро-монгольского влияния на внутреннее управление Руси» и вообще отказался пользоваться термином «монгольский период», заменив его понятием «удельный период». «Для него, – отмечает Ричард Пайпс, – монгольское правление было всего лишь случайным эпизодом в русской истории, не имевшим значительных последствий для дальнейшей эволюции страны. Взгляды Соловьева оказали непосредственное воздействие на его ученика Василия Ключевского… который также отрицал значение монгольского нашествия для России»[50]50
  Пайпс Р. Влияние монголов на Русь: «за» и «против». Историографическое исследование. URL: http://www.intelros.ru/readroom/nz/neprikosnovennyy-zapas-79–52011/12104-vliyanie-mongolov-na-rus-za-iprotiv-istoriograficheskoe-issledovanie.html.


[Закрыть]; Ключевский в знаменитом «Курсе русской истории» тоже почти игнорирует монголов, не замечая ни отдельного монгольского периода, ни монгольского влияния на Русь (см. об этом:[51]51
  Halperin Ch. Kliuchevskii and the Tartar Yoke // Canadian-American Slavic Studies. 2000. N 34. P. 385–408.


[Закрыть]). Согласно утверждению С. Ф. Платонова, «мы можем рассматривать жизнь русского общества в XIII в., не обращая внимания на факт татарского ига»[52]52
  Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. 9-е изд. Пг., 1915.


[Закрыть].

Ричард Пайпс называет три причины того, почему «ведущие русские историки столь пренебрежительно отнеслись к монгольскому влиянию на Россию». Во-первых, «они были плохо знакомы с историей монголов в частности и востоковедением в целом». Во-вторых, имел место «бессознательный национализм и даже расизм, выражавшийся в нежелании признаться в том, что славяне могли чему-либо научиться у азиатов». Наконец, в-третьих, летописные своды, в основном и использованные историками в тот период, были составлены монахами и потому отражали точку зрения церкви, которая была в целом лояльна к монголам (гарантировавшим церкви широкие налоговые и имущественные преференции); в связи с этим Пайпс приводит наблюдение другого американского исследователя: «В летописях нет фрагментов, содержащих антимонгольские выпады, которые появились бы между 1252 и 1448 гг. Все записи такого рода сделаны либо до 1252, либо после 1448 г.»[53]53
  Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. Cambridge, 1998. p. 144.


[Закрыть].

Однако со времени написания Н. М. Карамзиным «Записки о старой и новой России» и «Истории государства Российского» тезис о решающей роли монгольского фактора в становлении российской национально-государственной истории продолжал развиваться и осмысляться.

В 1822 г. под влиянием работ Николая Карамзина молодой русский ученый Александр Рихтер опубликовал первую научную работу, посвященную монгольскому влиянию на Русь, – «Исследования о влиянии монголо-татар на Россию». В ней он обратил внимание на ту особенность морали, сформировавшейся у подчинившейся монголам части древнерусского этноса, которая на языке политической социальной психологии именуется ресентиментом («рабской моралью»)[54]54
  Согласно автору этого термина, Фридриху Ницше, обозначившему таким образом «рабскую мораль», суть ресентимента заключается в зависти-ненависти «раба» к «господину», порождающей целый комплекс устойчивых негативных переживаний, включая гиперкомпенсаторное подавление собственной «нечистой совести», мифологизированный культ собственных слабости и долготерпения, одновременную жажду подражания и превосходства, стремление к реваншу любой ценой и т. д. [7].


[Закрыть]. «При господстве монголов и татар, – отмечал Рихтер, – почти переродились русские в азиатцев, и хотя ненавидели своих притеснителей, однако же во всем им подражали и вступали с ними в родство, когда они обращались в христианство» (цит. по:[55]55
  Пайпс Р. Влияние монголов на Русь: «за» и «против». Историографическое исследование. URL: http://www.intelros.ru/readroom/nz/neprikosnovennyy-zapas-79–52011/12104-vliyanie-mongolov-na-rus-za-iprotiv-istoriograficheskoe-issledovanie.html.


[Закрыть]).

На факт монгольского господства как фактор, обусловивший становление самодержавно-рабского характера русской правовой культуры, обратил внимание историк права А. Д. Градовский: «Великие князья постепенно становились к своим подданным в такое отношение, в каком монгольские ханы стояли по отношению к ним самим… С падением монгольского владычества князья явились наследниками ханской власти, а следовательно, и тех прав, которые с нею соединялись»[56]56
  Градовский А. Д. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 2 (История местного управления в России). СПб., 1899. с. 150.


[Закрыть].

«Исчезло чувство свободы, – резюмировал Костомаров, – чести, сознания личного достоинства; раболепство пред высшими, деспотизм над низшими стали качествами русской души»[57]57
  Костомаров Н. И. Начало единодержавия в Древней Руси. URL: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_nachalo_edinoderjaviya.html.


[Закрыть].

При этом историки продолжали отмечать не только морально-негативные, но и державно-строительные последствия складывания у русского народа «рабской морали».

Так, Ключевский вслед за Карамзиным хоть и вскользь, но все же отметил институционально-конструктивный характер ордынского влияния: «Власть ордынского хана дала хотя бы признак единства мельчавшим и взаимно отчуждавшимся вотчинным углам русских князей»[58]58
  Ключевский В. О. Курс русской истории. Лекция 22. URL: http://www.magister.msk.ru/library/history/kluchev/kllec22.htm.


[Закрыть].

С наибольшей полнотой акцент на монгольском факторе российской истории сделали – и продолжают делать – представители так называемой евразийской исторической школы. П. Н. Савицкий прямо заявлял, что «без “татарщины” не было бы России»[59]59
  На путях: Утверждение евразийцев. Кн. 2. Статьи П. Н. Савицкого, А. В. Карташёва, П. П. Сувчинского, кн. Н. С. Трубецкого, Г. В. Флоровского, П. М. Бицилли / обл. работы худ. П. Ф. Челищева. Москва; Берлин: Геликон, 1922.


[Закрыть]. Г. В. Вернадский также подчеркивал: «Монгольское наследство облегчило русскому народу создание плоти евразийского государства»[60]60
  Вернадский Г. В. Начертание русской истории. М., 2004. с. 35.


[Закрыть].

Подытоживая сравнительный анализ позиций сторонников и противников тезиса о важности монгольского фактора для становления российской государственности, Пайпс подчеркивает: «Этот спор имеет ключевое значение для русского самосознания. Ведь если монголы вовсе не оказали на Русь никакого влияния или если подобное влияние было ничтожным, то… из такого положения вещей следует вывод о том, что русская привязанность к автократии сложилась под влиянием каких-то генетических факторов и как таковая не подвержена изменениям. Но если Россия сформировалось непосредственно под монгольским влиянием, то это государство оказывается частью Азии или “евразийской” державой, инстинктивно отторгающей ценности западного мира»[61]61
  Пайпс Р. Влияние монголов на Русь: «за» и «против». Историографическое исследование. URL: http://www.intelros.ru/readroom/nz/neprikosnovennyy-zapas-79–52011/12104-vliyanie-mongolov-na-rus-za-iprotiv-istoriograficheskoe-issledovanie.html.


[Закрыть].

Итак, основным качеством русской национальной души и одновременно главным инструментом интеграции русского государства (со времен Золотой Орды, которую следует считать государственно-политической «матрицей» России) неизменно оставались страх подданных («политических холопов») перед государственным террором и вытекающий из этого страха феномен интроекции общества-жертвы с властью-агрессором – то, что принято еще называть «стокгольмским синдромом».

На этой базе сформировался особый «травмированный террором» тип исторической памяти и «тюремный» тип социального самоощущения, органически пропитавший всю русскую культуру: от массовых фольклорных до высоких авторских шедевров. Для этого типа памяти характерно глубокое ресентиментное противоречие: одновременные ненависть к рабству и недоверие к власти как таковой (воспринимаемой как «чужая» по определению), с одной стороны, и тяга к «твердой руке» и «своему террористическому раю» – с другой. Данные особенности хорошо видны на примере уже самых ранних произведений старомосковской литературы – «Сказании о воеводе Дракуле»[62]62
  Сказание о воеводе Дракуле. URL: http://www.drevne.ru/lib/drakula_s.htm.


[Закрыть] и «Сказании о Магмете-Салтане»[63]63
  Пересветов И. С. Сказание о Магмете-Салтане. URL: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1540–1560/Peresvetov/Magmet_saltan/text.htm.


[Закрыть].

В качестве спекулятивного (также восходящего к феноменам ресентимента и интроекции общества-жертвы с властью-агрессором) средства «преодоления» фундаментальных противоречий русской политической культуры (между тоской одновременно «по воле» и «по твердой руке») в ней сформировались два тесно связанных между собой «оправдательных» культа: 1) культ безграничной территориальной экспансии; 2) непосредственно вытекающий из первого культ «самой большой в мире территории». Оба этих культа призваны как бы оправдывать исходное политическое рабство общества, а также перманентный державный террор как главный инструмент, которым пользуется власть во взаимоотношениях с народом.

В соответствии с этим базовым «террористическим кодом» русской политической культуры оформилась и российская культурно-политическая память.

Основными культурными героями «рабской половины» русской исторической памяти являются правители. Среди них на первом месте находятся самые «террористически успешные и масштабные»: Иван Грозный, Петр I и Иосиф Сталин. Во втором эшелоне идут менее террористически яркие «собиратели земель» – Иван Калита, Иван III, Елизавета Петровна, Екатерина II, Николай I. В свою очередь, правители, не пожелавшие либо не сумевшие эффективно (и главное эффектно) распорядиться террористическим инструментарием (Борис Годунов, Петр III, Павел I, Николай II, Михаил Горбачев), оцениваются русской культурно-исторической памятью весьма низко – как «неудачники». Даже в том случае, если им удавалось (как, например, Борису Годунову, Александру I и Александру II) существенно расширить территорию империи.

Основными героями «бунтарской половины» русской исторической памяти также оказываются «террористы» – те, с кем ассоциируется «бунт бессмысленный и беспощадный», ведущий к революционному террору с последующей перспективой новой «твердой руки»: казацкие предводители, декабристы, революционеры второй половины XIX – начала XX в.

Таким образом, и «рабский аверс» и «бунтарский реверс» русской культурно-исторической памяти и русской политической культуры в целом оказываются двумя сторонами одной и той же «державно-террористической медали».

В результате в России по сей день заблокирована возможность становления либерально-демократической политической культуры и адекватного ей типа исторической памяти (жертвенно-виктимизированного, а не державно-сакрифицированного, свойственно авторитарной политической культуре), на которых основывается успешное развитие ведущих современных стран.

Любые попытки либерализации политической культуры и политической системы в России (в начале и в конце XX в.) неизменно приводили к размыванию террористического фундамента государственности и, как следствие, к полному крушению имперской системы с последующей реставрацией ее террористического фундамента в новом идеологическом модусе.

Думается, однако, что такое «циклическое» положение вещей не обречено быть вечным. Дело в том, что сквозь державный панцирь глубоко архаичной русской политической культуры и культурно-исторической памяти, исчерпавшей «ресурс обаяния», постепенно пробиваются ростки новых культурно-политических идентичностей и коммемораций.

Характерны в связи с этим, например, памятники «местным культурным героям», которые в последние годы были установлены и продолжают устанавливаться в российских регионах, притом отнюдь не только в национальных республиках, но и в тех городах, которые некогда сопротивлялись экспансии московского государства, основанного на тотальном государственном терроре. Тверь (памятник князю Михаилу Ярославичу), Новгород Великий (память о Марфе Посаднице), Псков (проект памятника князю Довмонту), Рязань (памятник Олегу Рязанскому), Казань (памятник жертвам завоевания 1552 г.) и другие региональные центры постепенно вырабатывают свой, независимый от Великой России, регионально самодостаточный культурно-исторический проект. И в этом залог надежды на то, что в какой-то момент русская политическая культура и основанное на ней государство «политически тюремного типа» канут в Лету.

Д. А. Коцюбинский

Литература и источники:

1. Вернадский Г. В. Начертание русской истории. М., 2004.

2. Градовский А. Д. Собрание сочинений: в 9 т. Т. 2 (История местного управления в России). СПб., 1899.

3. Карамзин Н. М. История государства Российского. В 12 т. Т. 5. М., 1993.

4. Ключевский В. О. Курс русской истории. Лекция 22. URL: http://www.magister.msk.ru/library/history/kluchev/kllec22.htm.

5. Костомаров Н. И. Начало единодержавия в Древней Руси. URL: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_nachalo_edinoderjaviya.html.

6. На путях: Утверждение евразийцев. Кн. 2. Статьи П. Н. Савицкого, А. В. Карташёва, П. П. Сувчинского, кн. Н. С. Трубецкого, Г. В. Флоровского, П. М. Бицилли / обл. работы худ. П. Ф. Челищева. Москва; Берлин: Геликон, 1922.

7. Ницще Ф. К генеалогии морали. URL: http://lib.ru/NICSHE/morale.txt.

8. Пайпс Р. Влияние монголов на Русь: «за» и «против». Историографическое исследование. URL: http://www.intelros.ru/readroom/nz/neprikosnovennyy-zapas-79–52011/12104-vliyanie-mongolov-na-rus-za-i-protiv-istoriograficheskoe-issledovanie.html.

9. Пересветов И. С. Сказание о Магмете-Салтане. URL: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1540–1560/Peresvetov/Magmet_saltan/text.htm.

10. Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. 9-е изд. Пг., 1915.

11. Сказание о воеводе Дракуле. URL: http://www.drevne.ru/lib/drakula_s.htm.

12. Halperin Ch. Kliuchevskii and the Tartar Yoke // Canadian-American Slavic Studies. 2000. N 34. P. 385–408.

13. Ostrowski D. Muscovy and the Mongols. Cambridge, 1998.

Феномен политического насилия в Петрограде в мае-июне 1917 года

Целый ряд исследований истории 1917 г. показал, что насилие было неотъемлемой частью революционного процесса[64]64
  Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 2010.


[Закрыть][65]65
  Мусаев В. И. Преступность в Петрограде в 1917–1921 гг. и борьба с ней. СПб., 2001.


[Закрыть][66]66
  Мусаев В. И. Преступность в Петрограде в 1917–1921 гг. и борьба с ней. СПб., 2001.


[Закрыть]. Однако представляется, что необходимо провести грань между различными его видами. В данной статье будет сделана попытка выделить насилие как особый феномен политики революционной эпохи. Для осуществления этой задачи выбран вполне конкретный исторический отрезок: период, предшествующий наступлению на Русском фронте 18 июня 1917 г., и следующий за ним, обнаживший противоречия общества по этому вопросу. Географические рамки ограничены Петроградом, население которого, как представляется, наиболее оперативно реагировало на государственную политику.

Члены ВЦИК эсер Е. С. Берг и меньшевик В. С. Войтинский 22 июня 1917 г., подводя итоги событиям последних дней, указали, что «кулачный бой и самосуд становится в Петрограде одним из самых распространенных методов пропаганды и агитации»[67]67
  Центральный всероссийский исполнительный комитет // Дело народа. 1917. 23 июня.


[Закрыть]. Иными словами, по мнению политиков, к концу июня 1917 г. насилие стало частью борьбы за власть в Петрограде наравне с другими методами.

Самосуды уже становились предметом специального исследования историка Ц. Хасегавы. Он изучал коллективное насилие на улицах Петрограда для того, чтобы понять революционный процесс, не связанный с политикой. Исследователь пришел к выводу о том, что самосуды были реакцией на ослабление функции государства по охране правопорядка в этот период[68]68
  Hasegawa T. Crime, police, and mob justice in Petrograd during the Russian revolution of 1917 // Revolutionary Russia: New Approaches to the Russian Revolution of 1917. New York, 2004.


[Закрыть][69]69
  Эти выводы можно соотнести с классической работой Э. Томпсона о насильственных действиях. Историк пришел к выводу о том, что главной их целью являлось восстановление строгого соблюдения норм, поскольку власти с этим не справлялись [52].


[Закрыть]. Однако необходимо обратить внимание на то, что самосуды над ворами мало отличались по своему сценарию от «гражданских арестов» по политическим мотивам, которые Ц. Хасегава не рассматривал.

В качестве характерного примера сценария самосуда можно привести сообщение очевидца «мирского приговора» над ворами, опубликованное в «Петербургских ведомостях». Вначале произошли задержание предполагаемого преступника и его избиение. Затем он был доставлен в ближайший комиссариат. Через некоторое время толпа перед комиссариатом потребовала выдать им преступника, чтобы «добить его и отучить проводить ограбления и грабежи»[70]70
  Петроградские ведомости. 1917. 17 мая.


[Закрыть][71]71
  Аналогичные случаи можно увидеть в серии публикаций «Самосуд» из газеты «Утро России» (1917. 9, 13, 14, 16, 17, 18, 23 и 25 мая).


[Закрыть].

Таким же было поведение толпы по отношению к агитаторам, примеры которого мы можем найти в газете «Солдатская правда»[72]72
  На Мариинской площади // Солдатская правда. 1917. 2 июня.


[Закрыть][73]73
  Случай на Невском // Солдатская правда. 1917. 1 июня.


[Закрыть][74]74
  У Варшавского вокзала // Солдатская правда. 1917. 8 июня.


[Закрыть] и др. В дни патриотических манифестаций в поддержку наступления на фронте 18 июня наблюдались случаи избиения агитаторов, выражавших свое негативное отношение к продолжению войны[75]75
  См. доклад Богданова 21 июня на заседании Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов [29, с. 201] и заявление во ВЦИК большевистской фракции от 22 июня [38, с. 574–575].


[Закрыть]. В частности, на Невском проспекте члена Совета рабочих и солдатских депутатов большевика Г. В. Елина, поддержавшего агитатора, выступавшего с антивоенной речью, «сильно помяли», подвергли оскорблениям и доставили в ближайший комиссариат[76]76
  Факты о т. Елине // Солдатская правда. 1917. 24 июня.


[Закрыть].

Однако не стоит думать, что самосуды были характерны лишь для Невского проспекта – района, отличавшегося провоенными настроениями публики. На страницах петроградских газет можно встретить аналогичные случаи, когда насилию и аресту подвергались и сторонники продолжения боевых действий на фронте. Инициаторами инцидентов были радикализованные рабочие и солдаты Выборгской стороны, а роль мест заключения исполняли казармы и гауптвахты расположенных здесь запасного батальона Московского полка и Первого пулеметного полка[77]77
  Живые свидетели и очевидцы // Родина. 2014. № 9.


[Закрыть][78]78
  Новая победа пулеметчиков над русскими героями // Маленькая газета. 1917. 30 июня.


[Закрыть][79]79
  Петров В. «Славные» тыловые московцы // Маленькая газета. 1917. 21 июня.


[Закрыть][80]80
  Поздняков И. И. На суд всех, за кого я лил свою кровь // Маленькая газета. 1917. 20 июня.


[Закрыть]. При этом есть несколько свидетельств карнавализации подобных действий. В казармах задержанных переодевали в шинели, заставляли проходить муштру и обещали стороннику продолжения войны отправить его на фронт.

Несомненно, в мае-июне 1917 г. вопрос о войне и мире был политическим. Он горячо обсуждался в различных властных инстанциях и в обществе. Поэтому подобные случаи можно отнести к политическому насилию. Политический оппонент фактически приравнивался к преступнику, который подлежал принудительному аресту.

Более специфическим видом насилия были случаи уничтожения плакатов. Каждый из разбираемых примеров широко освещался в прессе, и все они относятся к концу мая – середине июня 1917 г.

Самый ранний случай, отмеченный в прессе, связан с демонстрацией инвалидов войны, проходившей на Марсовом поле в последних числах мая. На митинге произносились речи с призывом отправить пополнения на фронт[81]81
  Митинг инвалидов // Биржевые ведомости. 1917. 29 мая (веч. вып.).


[Закрыть][82]82
  Русская воля. 1917. 29 мая.


[Закрыть]. Группа солдат запасного батальона Павловского полка, казармы которого находились неподалеку, потребовала убрать плакат с надписью «Сыны родного края – умрем, но не допустим позорного мира»[83]83
  Инвалиды жалуются // Голос солдата. 1917. 6 июня.


[Закрыть]. Сведения некоторых газет о том, что демонстранты подверглись избиению, не подтверждаются[84]84
  Ответ инвалидам // Голос солдата. 1917. 15 июня.


[Закрыть][85]85
  Показания прапорщика Г. А. Кулешова // ЦГИА СПб. Ф. 1695. Оп. 2. Д. 20. Л. 25 об.


[Закрыть][86]86
  Показания штабс-капитана Б. А. Чиколева // ЦГИА СПб. Ф. 1695. Оп. 2. Д. 20. Л. 13 об.


[Закрыть]. Однако солдаты-павловцы пригрозили вернуться с оружием, если плакаты не будут убраны.

В следующем инциденте антивоенно настроенные солдаты от угроз перешли к действиям. Второго июня, во время митинга на плаце запасного батальона Московского полка в период выборов в районные думы, нападению подверглась группа агитаторов социалистов-революционеров. Их плакаты были изорваны, а некоторые члены партии избиты[87]87
  Районные советы Петрограда в 1917 году: протоколы, резолюции, постановления общих собраний и заседаний исполнительных комитетов: в 2 т. Т. 1. Л., 1964. с. 140.


[Закрыть]. Солдаты-московцы обвиняли их в том, что они выступают за войну до победы. Как сообщает корреспондент «Маленькой газеты», итогом возмущения стало то, что «солдаты кинулись на толпу, отобрали все знамена и стали неистово рвать их в клочья, ломать древки [и] обломками наносить удары. Затем дошла очередь до знамен автомобиля. Их сорвали, а древками стали колотить по шоферам и близстоящим»[88]88
  Маленькая газета. 1917. 4 июня.


[Закрыть][89]89
  Ростов Н. Позор // Рабочая газета. 1917. 4 июня.


[Закрыть].

Эсеровская газета «Дело народа», меньшевистская «Рабочая газета» и другие печатные издания обвинили в произошедшем большевиков. Различные политические силы связывали подобного рода методы политической борьбы с агитацией именно этой партии[90]90
  Грневич А. (Шехтер К.) Предвыборные приемы ленинцев // Рабочая газета. 1917. 3 июня.


[Закрыть][91]91
  Как они агитировали // Петроградский листок. 1917. 8 июня.


[Закрыть][92]92
  Осквернение революционного знамени // Дело народа. 1917. 3 июня.


[Закрыть][93]93
  Объяснение московцев // Голос солдата. 1917. 6 июня.


[Закрыть][94]94
  Хилькевич [Г.] Кто они? // Солдатское слово. 1917. 6 июня.


[Закрыть]. Однако член Междурайонного комитета М. С. Урицкий, во время выступления которого и произошло нападение на эсеров, утверждал, что ораторы-большевики выразили протест против действий солдат[95]95
  Урицкий М. Инцидент на митинге // Правда. 1917. 6 июня.


[Закрыть]. Аналогичными были выводы внутриполкового расследования и комиссии Выборгского районного совета[96]96
  Правда. 1917. 11 июня.


[Закрыть].

Особенно напряженной ситуация стала 18 июня во время многотысячной демонстрации на Марсовом поле, большинство участников которой вышли под антивоенными и антиправительственными лозунгами. Согласно отчету газеты «Петроградский листок», «эпизодов рвания флагов и плакатов наблюдалось довольно много». Одни уничтожали плакаты, на которых выражалось доверие Временному правительству и требование продолжения войны. Их противники действовали против знамен сторонников большевиков и других левых партий. Такие эпизоды приводили к острым конфликтам и даже дракам[97]97
  Провал большевиков // Петроградский листок. 1917. 20 июня.


[Закрыть][98]98
  Об инцидентах, связанных с плакатами, во время демонстрации на Марсовом поле см.: [3, 8].


[Закрыть].

В следующие дни в Петрограде прошли патриотические демонстрации в знак поддержки начавшегося на фронте наступления[99]99
  Вчерашние манифестации // Дело народа. 1917. 20 июня.


[Закрыть][100]100
  Манифестации по поводу наступления // Петроградский листок. 1917. 20 июня.


[Закрыть]. Одна из таких манифестаций, устроенная в Петергофе тремя школами прапорщиков, закончилась массовой дракой[101]101
  Голос солдата. 1917. 27 июня.


[Закрыть][102]102
  Кровавое столкновение в Петергофе // Биржевые ведомости. 1917. 22 июня (веч. вып.).


[Закрыть][103]103
  Насилия над манифестантами // Единство. 1917. 22 июня.


[Закрыть][104]104
  Стрельба в манифестантов-юнкеров // Маленькая газета. 1917. 22 июня.


[Закрыть]. Группа солдат Третьего пехотного полка, возмущенная действиями юнкеров, потребовала убрать плакаты. Итог их отказа, согласно отчету газеты «Новое время», был следующий: «Флаги и плакаты у юнкеров были отобраны и разорваны», «двенадцать человек юнкеров были ранены, причем двое тяжело»[105]105
  Новое время. 1917. 21 июня.


[Закрыть][106]106
  Новое время. 1917. 22 июня.


[Закрыть]. Согласно докладу специальной комиссии, посланной для расследования дела Петроградским Советом, «относительно влияния на выступление Третьего запасного полка какой-нибудь политической партии оснований для утверждения нет»[107]107
  Доклад следственной комиссии // Дело народа. 1917. 23 июня.


[Закрыть].

Особенностью конфликтов, связанных с плакатами, являлось то, что агрессия была направлена не столько против самих демонстрантов, сколько против политических лозунгов. В данном случае почти отсутствует социальный антагонизм, который можно было предположить в эпизодах самосудов. В желании убрать неугодные плакаты проявлялась своеобразная конкуренция за право открыто выражать собственное мнение. Причем обе стороны были готовы воздействовать на оппонента не только посредством уговоров.

Представляется, что эта череда конфликтов связана с другими, произошедшими вскоре после демонстрации 18 июня. В этот период отмечено множество споров между солдатами и офицерами, отказавшимися присоединиться к тем лозунгам, которые были выставлены большинством солдат. Если верить воспоминаниям большевика П. С. Калягина, офицеры его запасного батальона Кексгольмского полка, не пожелавшие принять участие в демонстрации под антивоенными и антиправительственными лозунгами, были отстранены от должностей и посажены на гауптвахту[108]108
  Калягин П. С. [Воспоминания. б/д] // ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2146. Л. 2.


[Закрыть]. Прапорщик Н. В. Никольский рассказывал, что за отказ идти под лозунгами большевиков солдаты предлагали арестовать офицеров Третьего пехотного запасного полка. На митинге при обсуждении этого вопроса ораторы говорили, что если офицеры не солидарны со взглядами роты, то они им не нужны[109]109
  Показания прапорщика Н. В. Никольского// ГА РФ. Ф. 1782. Оп. 1. Д. 1. Л. 109.


[Закрыть]. В запасном батальоне Петроградского полка общее собрание ограничилось «глубоким порицанием» солдат и офицеров, отказавшихся от участия в манифестации 18 июня[110]110
  Протокол заседания комитета запасного батальона Петроградского полка № 68 // ЦГА СПб. Ф. 6276. Оп. 269. Д. 126. Л. 201–202.


[Закрыть] (кроме того, была создана следственная комиссия для расследования поведения офицеров, «позволивших себе смеяться» над возвращавшимися с манифестации солдатами). Подобных инцидентов, по-видимому, было настолько много, что 21 июня вышел специальный приказ по Петроградскому военному округу, осуждавший нарушение права свободно выражать свое мнение[111]111
  Солдатская мысль. 1917. 21 июня.


[Закрыть].

Таким образом, противники стремились к тому, чтобы не только лишить возможности выражения противоположенного мнения, но и принудительно увеличить поддержку собственного. Две группы населения пытались ограничить свободу воли друг друга и навязать свое мнение. В этих действиях видно стремление к защите групповых интересов в конфликте с враждебными группами, из чего следует, что политика была включена в социальную систему этого периода, поскольку борьба шла не между партиями, а в первую очередь между различными группами в обществе. Это меняет распространенное в исследовательской литературе мнение о «низовой политике», которая зачастую не была связана с борьбой политических элит.

Однако вывод о том, что политика в этот период стала частью конкурентной борьбы внутри общества, представляется недостаточным. Нужно подчеркнуть не только то, что приведенные случаи демонстрируют острый социальный антагонизм и первые признаки надвигающейся Гражданской войны. В 1917 г. имела место конкуренция за право на выражение политического мнения. Это явление можно интерпретировать и как то, что люди, выходившие на демонстрации, считали, что своими действиями могут повлиять на политическую элиту, если им удастся показать, как определенные лозунги собирают достаточно большое число сторонников.

Политика в 1917 г. была частью коммуникативного поля российского общества. Слово являлось одним из средств осуществления власти. Не случайно в исследовательской литературе получил распространение термин «митинговая демократия» по отношению к периоду Российской революции. Две стороны конфликта применяли физическую силу для приобретения и использования власти. В этом смысле революционный процесс 1917 г. вписывается в теорию социолога Н. Лумана. Политическое он рассматривал как часть коммуникационного пространства, а принуждение считал одним из средств осуществления власти, однако не самым эффективным[112]112
  Луман Н. Власть. М., 2001.


[Закрыть].

Таким образом, насилие во время российской революции 1917 г. являлось распространенным в обществе способом политической борьбы, который можно приравнять к другим формам прямой демократии. Под этим углом зрения вооруженное выступление в Петрограде 3–5 июля следует также воспринимать, как попытку повлиять на решения политической элиты с помощью демонстрации силы[113]113
  Тем более характерен эпизод, связанный с попыткой матросов арестовать министра земледелия, члена ВЦИК В. Н. Чернова. Одним из требований демонстрации было удаление из правительства «министров-капиталистов» и передачи власти Советам. Эсера Чернова, произносившего речь о том, что Советы в настоящий момент не могут единолично взять власть, окружила возбужденная толпа, из которой посыпались угрозы. Во многих воспоминаниях приводится выкрик одного из матросов: «Принимай, сукин сын, власть, коли дают» [16, с. 511; 44, с. 333–334; 50, с. 307–308].


[Закрыть]. Можно сделать вывод о том, что часть общества не была удовлетворена действиями той политической элиты, которая получила власть после свержения царизма. Попытки проводить курс, который не поддерживался активным меньшинством, привели к череде конфликтов, отказу от подчинения, росту социальной напряженности и, в конечном счете, к смене элиты в октябре 1917 г.

К. А. Тарасов

Литература и источники:

1. Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 2010.

2. Вчерашние манифестации // Дело народа. 1917. 20 июня.

3. Голос солдата. 1917. 20 июня.

4. Голос солдата. 1917. 27 июня.

5. Грневич А. (Шехтер К.) Предвыборные приемы ленинцев // Рабочая газета. 1917. 3 июня.

6. Доклад следственной комиссии // Дело народа. 1917. 23 июня.

7. Живые свидетели и очевидцы // Родина. 2014. № 9.

8. Известия. 1917. 20 июня.

9. Инвалиды жалуются // Голос солдата. 1917. 6 июня.

10. Как они агитировали // Петроградский листок. 1917. 8 июня.

11. Калягин П. С. [Воспоминания. б/д] // ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 5. Д. 2146. Л. 2.

12. Кровавое столкновение в Петергофе // Биржевые ведомости. 1917. 22 июня (веч. вып.).

13. Луман Н. Власть. М., 2001.

14. Маленькая газета. 1917. 4 июня.

15. Манифестации по поводу наступления // Петроградский листок. 1917. 20 июня.

16. Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1991.

17. Митинг инвалидов // Биржевые ведомости. 1917. 29 мая (веч. вып.).

18. Мусаев В. И. Преступность в Петрограде в 1917–1921 гг. и борьба с ней. СПб., 2001.

19. На Мариинской площади // Солдатская правда. 1917. 2 июня.

20. Насилия над манифестантами // Единство. 1917. 22 июня.

21. Новая победа пулеметчиков над русскими героями // Маленькая газета. 1917. 30 июня.

22. Новое время. 1917. 21 июня.

23. Новое время. 1917. 22 июня.

24. Ответ инвалидам // Голос солдата. 1917. 15 июня.

25. Осквернение революционного знамени // Дело народа. 1917. 3 июня.

26. Объяснение московцев // Голос солдата. 1917. 6 июня.

27. Петров В. «Славные» тыловые московцы // Маленькая газета. 1917. 21 июня.

28. Петроградские ведомости. 1917. 17 мая.

29. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Протоколы заседаний Исполнительного комитета и Бюро И. К. М., 1925.

30. Поздняков И. И. На суд всех, за кого я лил свою кровь // Маленькая газета. 1917. 20 июня.

31. Показания прапорщика Г. А. Кулешова // ЦГИА СПб. Ф. 1695. Оп. 2. Д. 20. Л. 25 об.

32. Показания прапорщика Н. В. Никольского// ГА РФ. Ф. 1782. Оп. 1. Д. 1. Л. 109.

33. Показания штабс-капитана Б. А. Чиколева // ЦГИА СПб. Ф. 1695. Оп. 2. Д. 20. Л. 13 об.

34. Правда. 1917. 11 июня.

35. Провал большевиков // Петроградский листок. 1917. 20 июня.

36. Протокол заседания комитета запасного батальона Петроградского полка № 68 // ЦГА СПб. Ф. 6276. Оп. 269. Д. 126. Л. 201–202.

37. Районные советы Петрограда в 1917 году: протоколы, резолюции, постановления общих собраний и заседаний исполнительных комитетов: в 2 т. Т. 1. Л., 1964.

38. Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демонстрация. Документы и материалы. М., 1959.

39. Ростов Н. Позор // Рабочая газета. 1917. 4 июня.

40. Русская воля. 1917. 29 мая.

41. Случай на Невском // Солдатская правда. 1917. 1 июня.

42. Солдатская мысль. 1917. 21 июня.

43. Стрельба в манифестантов-юнкеров // Маленькая газета. 1917. 22 июня.

44. Суханов Н. Н. Записки о революции: в 3 т. Т. 2. Кн. 3–4. М., 1991.

45. У Варшавского вокзала // Солдатская правда. 1917. 8 июня.

46. Урицкий М. Инцидент на митинге // Правда. 1917. 6 июня.

47. Факты о т. Елине // Солдатская правда. 1917. 24 июня.

48. Хилькевич [Г.] Кто они? // Солдатское слово. 1917. 6 июня.

49. Центральный всероссийский исполнительный комитет // Дело народа. 1917. 23 июня.