Текст книги "Ответственность религии и науки в современном мире"

Питер Ходжсон

Проблему ответственности ученого можно разделить на две части: во-первых, это его ответственность по отношению к самим занятиям наукой и, во-вторых, его ответственность как ученого по отношению ко всему обществу. Давайте для начала посмотрим на ученого в его лаборатории, так как обычно человек много лет занимается наукой прежде, чем он начинает осознавать свою ответственность перед обществом и постигает науку в такой степени, чтобы нести эту ответственность достаточно эффективно. Еще одна причина состоит в том, что занятия наукой представляют собой отличную тренировку ума и готовят человека к исполнению обязанностей перед обществом.

Это разграничение ответственности, разумеется, относится не только к ученым – оно в такой же степени относится и к любой познавательной деятельности, которая ведется систематически и рационально. Поэтому большую часть того, о чем мы будем говорить, можно применить не только к ученым, но также ко всем, кто занят в других отраслях знания. Особенно важно, однако, что ученые должны максимально осознавать свою ответственность, так как их труд оказывает огромное воздействие на нашу жизнь сегодня, и еще большее воздействие он будет оказывать на нашу жизнь в будущем.

Итак, возвращаясь к ученому, мы хотели бы узнать: в чем именно состоит его ответственность, какими качествами он должен обладать, чтобы добиться успеха на ниве своего труда, и в каком направлении эти качества должны развиваться в ходе его научных исследований? Для этого нам необходимо понять, чего он хочет достичь и каким образом. Цель ученого – получить как можно больше сведений о мире, где мы живем. Он хочет точно знать причины того, почему все происходит так, а не иначе. Он хочет приоткрыть завесу над неведомыми пока отношениями между явлениями, которые до сих пор считались не связанными между собой. Чем больше он знает о предмете, тем большей властью над ним он обладает, так что может использовать его в качестве орудия для завоевания все более широкого пространства знаний, которое постепенно перед ним раскрывается.

В драме научных исследований участвуют два персонажа: пассивный – это данный нам материальный мир, и активный – это пытливый, вопрошающий и размышляющий человеческий ум. Сначала ученый изучает и проводит эксперименты, чтобы получить знания, а затем систематизирует и обобщает их, призывая на помощь теорию. Иногда говорят, что науку можно рассматривать просто как установление связей и систематизацию данных, полученных от наших ощущений. Эта позиция, пусть даже правильная с логической точки зрения, не может предложить достаточных оснований для научной деятельности в целом. Что бы ни говорили некоторые философы, ученый-исследователь всегда уверен в том, что он открывает о мире что-то новое. Более того, если его единственная цель – раскрытие неких закономерностей, то непонятно, почему он набирает все больше и больше фактов, усложняя себе задачу.

В самом деле, чтобы достичь успеха, ученый должен обладать многими качествами. Он должен быть внимательным и усердным наблюдателем, так как часто о тончайших открытиях свидетельствуют лишь едва различимые явления. Экспериментальные исследования часто требуют многих часов тщательных и утомительных наблюдений, нередко сопровождаемых появлением бессмысленных, на первый взгляд, данных, значение которых проясняется лишь впоследствие. Вновь и вновь его опыты будут проваливаться из какой-нибудь пустяковой или досадной ошибки, и он вынужден начать все сначала и опять трудиться с терпением и настойчивостью.

Когда ученый собрал достаточно точных данных о предмете своего исследования, перед ним встает следующая задача – попытаться объяснить их с помощью теории. Чтобы преуспеть в этом, он должен обладать богатым воображением и дерзостью в построении гипотез. Но когда он уже сформулировал свою теорию, выводы из нее он должен суметь доказать с помощью эксперимента. Почти неизбежно появятся какие-то нестыковки, и ему, возможно, придется либо вовсе отказаться от теории, совершенствованию которой он посвятил тяжкие труды, либо существенно изменить ее. Это поистине суровая школа, которая требует отказа от любой концепции, сколь бы стройной и уравновешенной она ни была, если ее не удается проверить экспериментально. Пожалуй, больше, чем какое-либо другое занятие, экспериментальная наука воспитывает целеустремленность и смирение. В конце жизни, посвященной научным трудам наивысшего порядка, лорд Кельвин писал: «Все мои усердные труды по продвижению науки вперед, которым я посвятил пятьдесят пять лет моей жизни, можно описать одним словом, и слово это – неудача». Ученому постоянно приходится признаваться себе в том, что материальный мир ведет себя не так, как он бы хотел; этот мир упрям и неподатлив. Он вынужден принять требования этого мира к выпестованной им теории и смириться с его строгими законами. Ему приходится даже радоваться, когда развенчиваются его собственные теории, если этого требует истина. <…>

С годами ученый обретает одно из наиболее характерных своих качеств, а именно – непоколебимую приверженность истине. Он прекрасно знает, что любое отклонение от нее, даже если оно принесет ему временную славу, в конце концов обнаружится. Он знает, что в конечном итоге бесполезно «подгонять» результаты опытов с тем, чтобы согласовать их со своей теорией, или же насильно притягивать теорию к результатам экспериментов. Он осознает тщетность попыток подогнать науку к заранее заданным идеям и категорически отвергает всякие поползновения ограничить свободу его творчества. Эта необходимость полной объективности и преданности истине свойственна, разумеется, не только науке, но любой исследовательской деятельности. Однако будет правильно сказать, что нигде больше ошибки, подтасовки и нечестное поведение не обнаруживаются столь быстро, как в науке. Эксперимент может повторить кто угодно и где угодно, если только он обладает необходимыми инструментами и навыками. Теории обычно приходится излагать математически, а это исключает какую бы то ни было неопределенность. Между теорией и экспериментом существует тесная связь, и их можно быстро и точно сравнить между собой. Математические формулировки в большинстве наук дают возможность подвергнуть теорию и эксперименты самой строгой проверке – более строгой, чем, например, те, что относятся к теориям, связанным с развитием цивилизаций. Контакты в науке в целом происходят быстро и продуктивно, и множество журналистов тут же доносят подробности последних достижений до всех, кто в них заинтересован. Подтверждение нового открытия или проверка новой теории облегчается тем, что в данной области работает значительное количество ученых, которые поддерживают между собою контакты, несмотря на расстояния. <…>

Все это логически подводит нас к следующим качествам хорошего ученого. Он должен проявлять любознательность по отношению к своему предмету изучения и уверенность в том, что решение может быть найдено. На пути его неизбежно постигнет так много разочарований, а также грядут такие времена, когда все пойдет наперекосяк, и ему будет казаться, что все напрасно и надежды нет. И если он не является неисправимым оптимистом, его постигнет искушение бросить свои занятия. В этом смысле его отношение к науке, особенно когда над ним больше уже не нависают экзамены, тесно связано с его жизненной философией как таковой. Если он считает, что Вселенная представляет собою просто нечто серое, скучное, бессмысленное и случайное, едва ли у него будет стимул и энергия для того, чтобы посвятить свою жизнь раскрытию ее тайн, поскольку часть ее вряд ли значит хоть сколько-нибудь больше, чем целое. <…>

Порой ученый оказывается в весьма деликатных ситуациях, когда ему некому помочь. Он должен принять решение под свою ответственность, сообразуясь со своей совестью. Например, некий теоретик может сказать экспериментатору, что опыт, который он собирается провести, неизбежно потерпит неудачу, так как это вытекает из некоторых вычислений, основанных на существующих теориях. Но можем ли мы заранее знать результат опыта, пока мы его не провели? Бесчисленное количество раз в истории науки дерзкие экспериментаторы опрокидывали предрассудки теоретиков. Тем не менее, эти предрассудки столько раз оказывались истиной, что не обращать на них внимание значит потратить месяцы и даже годы труда впустую. В конце концов, экспериментатор должен сам принять решение и взять на себя ответственность за его последствия.

В сходной ситуации оказывается человек, который много лет трудился над подтверждением своей теории и внезапно столкнулся с фактом, явно опровергающим ее. Ему нельзя поддаваться искушению проигнорировать этот факт. Однако ему приходится сталкиваться с еще более тонким искушением объяснить этот факт таким образом, чтобы просто отделаться от него. Это не просто вопрос честности перед самим собой, потому что часто ученый оправдывается приверженностью своей теории, несмотря на несколько неудобных фактов. В самом деле, многие великие ученые часто придерживались своей теории, несмотря на противоречащие им факты, и в конце концов доказали свою правоту, а казавшиеся аномальными наблюдения оказывались таковыми по причинам, о которых тогда никто даже не догадывался.

Итак, практика научных исследований может и должна вести к развитию восторженной любви к истине, под контролем объективной критики и сбалансированных суждений. Таковые качества имеют наибольшую ценность тогда, когда ученый начинает размышлять о своей ответственности перед обществом, и именно к этому вопросу мы сейчас и подходим.

За последнее десятилетие мы стали свидетелями значительного возрастания среди ученых, особенно среди физиков-ядерщиков, осознания своей ответственности перед обществом. Причиной послужил тот факт, что за последнее время научные достижения внедряются в жизнь все быстрее и быстрее, так что сам ученый имеет возможность наблюдать весь процесс – от зарождения идеи в его уме до ее широкого применения, которое происходит в течение нескольких лет. <…>

Во время войны ученые, работавшие в Лос-Аламосе, трудились под таким давлением и в таком темпе, что едва ли кто из них думал о своих нравственных обязательствах. Когда ученому с мировым именем доктору Х. А. Бету (H. A. Bethe) задали вопрос о позиции лос-аламосских ученых по поводу нравственных и гуманитарных проблем, связанных с их деятельностью, он ответил: «К сожалению, я вынужден признать, что во время войны – по крайней мере – я мало обращал на это внимание. Нам надо было сделать работу, и очень тяжелую. Прежде всего, мы хотели завершить эту работу. Нам казалось, что важнее всего для нас было внести свой вклад в победу – так, как мы могли это сделать. Только тогда, когда наши труды были закончены – когда бомба была сброшена на Японию – или, может быть, чуть раньше, мы начали задумываться над нравственными аспектами их применения». (326)

Многие ученые возражали против сбрасывания бомбы на Японию, однако последнее слово было уже не за ними. Тем не менее именно их работа стала причиной появления бомбы, и это произвело на них неизгладимое впечатление. Их глава, Дж. Роберт Оппенгеймер, подвел итог в одной незабываемой фразе: «Если говорить прямо, то никакая грубость, никакая насмешка, никакое преувеличение не смогут скрыть того факта, что физики познали грех, и от этого знания им уже никуда не спрятаться».

Поэтому после войны, когда физики захотели вернуться в свои университеты и вновь погрузиться в свои мирные академические занятия, они горели желанием искупить «грех Аламогордо», оказав влияние на национальную политику таким образом, чтобы ядерное оружие больше никогда не применялось. Вот что сказал Оппенгеймер: «У меня было ощущение тяжелой ответственности, интерес и живое участие ко всем проблемам, с которыми столкнулась наша страна в связи с развитием атомной энергии» (15). Итак, он вместе с другими физиками-ядерщиками не жалел усилий на установление международного контроля над атомной энергией с тем, чтобы способствовать широкому ее применению в мирных целях и не позволить применять ее в целях разрушения. Для этого гениальным ученым Барухом был предложен план, предусматривавший учреждение Международной Организации по Развитию Атомной Энергии для контроля над всем производственным процессом, так чтобы ни одна страна не могла бы получить такое количество ядерного материала (обогащенной урановой руды), которое можно было бы использовать в военных целях, что могло бы стать угрозой миру. Как только была основана эта Организация, Соединенные Штаты, которые в то время фактически имели монополию над подобными процессами, предложили обнародовать все имеющиеся научные данные и путем контроля и инспекции добиться, чтобы в этой области не было никакой подпольной деятельности. Этот благородный призыв был тепло встречен всеми членами ООН, за исключением СССР и стран, находящихся под его влиянием, жесткая позиция которых не позволила реализовать этот план.

Ученые продолжали консультировать Правительство, и многие из них вернулись в Лос-Аламос, чтобы приумножить убойную силу атомного оружия, которое, как они с сожалением признали, оказалось необходимым в неудовлетворительной для США международной обстановке. Их нравственное чувство еще раз подверглось испытанию в 1949 году, когда встал вопрос о производстве термоядерной или водородной бомбы. Многие из них, увидев, что за последние годы все их усилия по обеспечению международного сотрудничества потерпели крах, испытали отвращение в отношении нового предложения, так как предвидели, что оно только добавит проблем, но никак не разрешит уже имеющиеся. Бет сказал: «Мне казалось, что все это предприятие по созданию бомбы еще большей мощности было просто ужасающим, и я совершенно не знал, что мне делать… Я оказался в подвешенном состоянии. Мне казалось, что разработка термоядерного оружия не решит ни одной из проблем, с которыми мы столкнулись, и, тем не менее, я был совсем не уверен в том, должен ли я отказываться… Доктора Оппенгеймера я нашел столь же встревоженным и в том же состоянии неуверенности о том, что нужно делать… Я имел очень долгую и откровенную беседу с доктором Вайскопфом о том, какая может быть война при наличии водородного оружия. Нам пришлось согласиться с тем, что если нам и суждено будет победить в такой войне, то мир после нее будет уже совсем не таким, каким нам хотелось бы его сохранить. Мы лишимся тех вещей, за которые воевали. Это был очень долгий разговор и очень тяжелый для нас обоих… Боюсь, что мои внутренние тревоги так и остались со мной до сих пор – на этот вопрос я сам себе так и не ответил. Я до сих пор чувствую, что совершил ошибку. Однако обратного пути нет». (328–329).

Многие ученые требовали сделать еще одну попытку заключить международное соглашение до того, как будет принято решение делать водородную бомбу. Г-н Кенанн, некоторое время бывший послом Соединенных Штатов в Москве, долго обсуждал эту тему с Оппенгеймером. У Кеннана возникло впечатление, что Оппенгеймер «очень сильно озабочен чрезвычайно тяжелыми последствиями этого решения… Он осознавал, что все это может зайти слишком далеко. Что почти невозможно даже себе представить, если такого рода гонка вооружений и средств массового уничтожения будет бесконтрольно продолжаться. А потому он был очень сильно встревожен и озабочен тем, чтобы было принято максимально взвешенное и разумное решение» (358).

Тем не менее водородная бомба была сделана, а мир до сих пор разделен. Физики-ядерщики до сих пор бьются над тем, чтобы привлечь внимание к ужасающим последствиям возможной войны с применением ядерного оружия.

Физики-ядерщики больше других ученых осознают степень своей социальной ответственности, потому что результаты их труда – как благие, так и разрушительные – гораздо более очевидны, чем результаты ученых, работающих в других отраслях. Однако эту ответственность несут на себе все ученые без исключения, и очень важно, чтобы они осознавали ее как можно полнее.

Если наши действия оказывают влияние на других людей, мы отвечаем за то, чтобы они шли им на благо. И мы должны задать себе вопрос: в какой степени это относится к ученому? Нет никакого сомнения в том, что его деятельность оказывает громадное влияние на его собратьев по человечеству. Каких же действий можно, однако, от него ожидать?

Это сразу же приводит к ряду весьма сложных проблем, решения которых далеко не так очевидны. Прежде, чем мы их рассмотрим, полезно было бы прояснить некоторые недоразумения. Например, можно сказать, что ученый мог бы запросто снять с себя ответственность перед обществом, делая открытия в области, полезной для людей и не занимаясь тем, что принесет вред. Тогда воздействие его трудов на общество может быть только благим. К сожалению, однако, все далеко не так просто, как кажется на первый взгляд, потому что одно и то же открытие может быть почти без изменений использоваться как во благо, так и во зло. Более того, вообще-то говоря, невозможно предсказать воздействие на общество какого-либо конкретного открытия, особенно сделанного в области чистой науки. Например, могли ли Хан и Страссман, изучавшие химическую природу вещества, полученного в результате воздействия нейтронного излучения на уран, предвидеть последствия этого уранового излучения? И если они не могли предвидеть, куда приведут их исследования, как можно требовать от них каких-то действий, нейтрализующих влияние их открытий на общество? Даже в случае прикладной науки, когда определенный хорошо известный результат приспосабливается и используется с намеченной целью, так что обычно можно предсказать его немедленный эффект, отдаленные результаты открытия все же остаются нам неизвестны. Так что необходимо согласиться с тем фактом, что обычно мы не знаем последствий ни одного конкретного открытия.

Но как только общественные следствия какого-либо открытия становятся известны, ученый начинает нести за него ответственность. Обычно должно пройти несколько лет, даже несмотря на нынешнюю быстроту научного прогресса, между открытием и его широким применением, и именно в этот критический период на ученого падает наибольшая ответственность. Например, воздействие открытия ядерного излучения на общество было осознано учеными очень скоро после того, как было сделано это открытие, однако оказывать это воздействие на общество оно стало только через много лет.

Тогда предположим, что ученый сделал открытие и осознает его социальные последствия. Каких действий можно от него ожидать? Мы уже говорили: он должен сделать все возможное, чтобы полностью обезопасить эти последствия, удостоверившись в том, что его открытие не будет использовано во зло. Однако было бы нелепо утверждать, что по причине важности науки общество должно управляться учеными, поскольку в этой сфере они не получили специального образования. Этого мнения придерживаются некоторые ученые. Все мы, к сожалению, прекрасно знаем ученых, которые демонстрируют восхитительную сдержанность и осторожность, когда речь идет о предметах, в которых они компетентны, и которые, однако отбрасывают всякую осторожность, касаясь вещей, в которых они почти не разбираются. Так что в целом придется признать, что, хотя занятия наукой развивают множество личных качеств, ценность которых невозможно недооценить, если ученый обращается к другой сфере деятельности, то никакой багаж научных знаний не гарантирует, что он может авторитетно судить и о других областях. Это, разумеется, не относится к тем, кто специально прошел обучение для того, чтобы подготовиться к общественной работе, однако, к сожалению, примеров таких ученых очень мало.

Что должен сделать ученый, так это предусмотреть, чтобы власть имущие имели бы на руках все факты, необходимые для принятия благих для общества решений. В целом это означает, что ему придется взять на себя труд перевести технические термины на язык, понятный тем, кому придется иметь с ними дело. И его обязанности не заканчиваются представлением оформленного доклада. Он должен позаботиться о том, чтобы власти полностью оценили последствия того, что он им представил. Поскольку политики слишком часто думают лишь о следующих выборах, но никак не о последующих поколениях, и частенько слишком заняты, чтобы слушать безумных ученых, приходиться прибегать к настойчивой агитации прежде, чем предмет привлечет внимание, которого он заслуживает. В настоящее время в этой стране это происходит довольно редко, так как важность науки оценивается высоко и в правительственных консультативных органах сейчас есть много специалистов высокого уровня.

Надо заменить, что все это не относится к ученому-середнячку. Он занят рутинными процессами исследования, из которых вряд ли можно ожидать какого-либо выдающегося открытия. Следует ли из этого, что он не несет конкретной ответственности? Нет, все-таки несет, потому что ответственность за то, чтобы открытие использовалось во благо, лежит не только на самом авторе, но также на тех, кто достаточно компетентен, чтобы оценить его важность и воздействие на общественную жизнь. Консультирование правительства – это только часть необходимого для того, чтобы обеспечить мудрое использование открытия. Необходимо также основанное на широкой информированности общественное мнение, по крайней мере, в демократических странах, дабы удостовериться в том, что Правительство имеет общую поддержку любых мер, которые будут необходимы. Формирование общественного мнения есть задача не для одного или нескольких ученых – это задача для них всех. Это составляет первейшую социальную ответственность ученого. Он должен делать все от него зависящее, чтобы стимулировать и вести основанную на фактах публичную дискуссию о возможностях науки. Он может это делать в основном через поддерживающие организации, такие, например, как Ассоциация физиков-атомщиков, занимающаяся распространением надежной научной информации среди широкой публики. Незаменимым помощником в этом деле служат средства массовой информации, поскольку они выходят на гораздо более широкую публику, чем это могут сделать ученые. На этом поле деятельности ученый может сотрудничать с журналистом, добиваясь чтобы общество было проинформировано о последних научных достижениях простым, но достаточно точным языком. Здесь кроется серьезное затруднение, так как для точного и лаконичного выражения своих мыслей наука разработала специальную терминологию, в основном едва ли понятную для широкого круга людей. Тем не менее, обычно при небольшом усилии основные факты без большого ущерба для точности можно объяснить достаточно простым языком. Обычно журналисты стремятся сотрудничать с учеными, хотя, к несчастью, можно привести множество примеров, когда в прошлом научные данные излагались в прессе в искаженном виде.

Недавно произошло два случая, когда ученые сочли своим долгом выступить. Первый касался вопроса об атомных электростанциях, которые, согласно некоторым газетным публикациям, выбрасывают в атмосферу тучи смертоносных радиоактивных газов. Такие истории, если только их не опровергнуть, могут легко настроить читающую публику против благотворных научных достижений. Ученым пришлось разъяснить, что, хотя радиоактивные вещества действительно производятся на атомных электростанциях в значительных количествах, все же можно принять необходимые меры предосторожности и сделать так, чтобы не позволить этим веществам проникать в атмосферу до тех пор, пока их радиоактивность не уменьшится до безопасного уровня.

Второй пример касается испытаний термоядерного оружия. Раньше было известно, что некоторые правительства стремились ограничить опасность таких испытаний для населения близлежащих островов, а также для всего остального мира. Были опубликованы статьи, нацеленные на то, чтобы успокоить общественное мнение. Однако крупные ученые, особенно генетики, были далеко не так оптимистичны. Последующие публикации были гораздо более реалистичными, благодаря ученым, взявшим на себя смелость опровергнуть предшествующие заявления. Само существование свободных и независимых ученых, готовых в случае необходимости выступать в прессе, оказывает весьма благотворное влияние на тех, кто говорит от имени правительства.

Ответственность ученого не заканчивается на том, чтобы должным образом проинформировать читающую публику, потому что по причине высокого статуса науки в современном обществе она оказывает также существенное влияние и на другие отрасли знания. Довольно часто ученый, заслуживший хорошую репутацию за свой научный труд, или, еще чаще все же возможно, некий дилетант от науки использует научные или псевдонаучные аргументы с целью поддержки философских или политических доктрин, к которым они не имеют никакого отношения. Такого рода аргументы могут вызвать грандиозную сумятицу среди тех, кто не обладает достаточными знаниями в этой области и не может подойти к ним критически, чтобы опровергнуть содержащиеся в них ложные утверждения. Ученые же несут ответственность за то, чтобы аргументированно опровергать подобные доводы. Это очевидно необходимо, когда выводы ложны, однако это тем более необходимо, когда они соответствуют истине, ибо в этом случае возникает опасность того, что истинные выводы в конце концов будут дискредитированы наравне с ложными утверждениями, приводимыми в их доказательство. <…>

Таким образом, если ученый желает занять свое законное место в современном обществе, он должен взять на себя немалый груз ответственности. От его слов и поступков в большой степени будет зависеть путь, по которому в течение последующих лет пойдет стремительно развивающаяся современная цивилизация. Было бы неправильно относиться к науке как к узким, пагубным для души поискам, которые безжалостно сводят тех, кто занимается ею, на уровень ограниченных автоматов, неспособных ни к какой другой человеческой деятельности и не могущих дать обществу ничего, кроме своих технических достижений. Напротив, изучение науки, предпринимаемое в полном осознании как ее могущества, так и ее ограниченности, развивает в человеке множество качеств, необходимых также для того, чтобы нести ответственность перед обществом. И ученый может это сделать, только если в свои отношения с остальным человечеством он привнесет ту свободу духа, целеустремленность и преданность истине, которымм он научился во время своих научных трудов.

Перевела с английского Марина Карпец