Текст книги "Убийство императора Александра II. Подлинное судебное дело"

По заключению экспертов, на устройство означенного подкопа потребовалось не менее 20 дней, причем работа эта, по их мнению, производилась не менее чем двумя, а скорей и большим числом лиц; самый взрыв был произведен одним из взрывчатых составов, относящихся к группе содержащих в себе нитроглицерин.

Допрошенными при дознании свидетелями: Анной Трофимовой, вдовой купца Матреной Суровцевой, крестьянином Алексеем Морозовым, мещанкой Александрой Кузьминой, Василием Кононовым, Ириной и Иваном Седоковыми – удостоверено, что Сухоруков появился в Москве в первых числах сентября месяца 1879 года с женщиной, именовавшейся его женой; первоначально он поселился в доме Кузьмина у Чистых прудов, в Кривом переулке, а 13 сентября приобрел покупкой дом у мещанина Кононова при посредничестве мещанки Трофимовой; 19 сентября он переехал в этот дом и, удалив оттуда жильцов под предлогом необходимых в доме переделок, приступил к вырытию в нижнем этаже дома выгребной ямы. После того окна нижнего этажа были наглухо заколочены, двери же заперты, а в дом были привезены доски и железные трубы, найденные впоследствии в минной галерее. Сухоруков оставался в Москве вместе с жившей с ним женщиной до взрыва императорского поезда, а вслед за взрывом оба они скрылись.

Дознанием обнаружено, что по подложному паспорту на имя Сухорукова проживал архангельский мещанин Лев Николаевич Гартман, скрывающийся в настоящее время за границей; проживающая же с Гартманом женщина, именовавшая себя его женой, была признана свидетельницей Марьей Соловьевой в предъявленном ей фотографическом снимке обвиняемой Софьей Львовой Перовской.

По предъявлении того же снимка свидетельницам Ирине Седоковой, Анне Трофимовой и Екатерине Григорьевой, они показали, что изображенная на этом снимке личность очень похожа на женщину, называвшую себя женой Сухорукова.

Участие Перовской в устройстве подкопа и взрыва под полотном Московско-Курской железной дороги выяснилось главным образом из показаний обвинявшегося в государственных преступлениях ныне умершего сына купца Григория Гольденберга, который по задержании его 14 ноября 1879 года на станции железной дороги Елизаветград признал себя виновным в приготовлениях к означенному взрыву и указал своих соучастников в этом посягательстве на жизнь государя императора. По показанию Гольденберга, в половине октября 1879 года в город Харьков приехал участвовавший в Липецком съезде и ныне осужденный государственный преступник Степан Ширяев и, сообщая о подробностях преступления, предположенного в Москве, объяснил, что там на имя Сухорукова куплен уже дом, из которого ведется галерея под полотно железной дороги при участии: Гартмана, студентов Гришки и Арончика, Александра Михайлова и Софьи Перовской, именовавшей себя Мариной Семеновой – женой Сухорукова. Вследствие этих сведений Гольденберг приехал в Москву и, присоединившись к кружку названных лиц, принимал участие в работах по устройству подкопа; в то время между ними уже было решено, что для самого производства взрыва должны остаться в доме Сухорукова Ширяев и Перовская, а остальные участники должны были выехать оттуда накануне прибытия в Москву императорского поезда; Перовской было поручено наблюдать у полотна железной дороги за приближением поезда, а Ширяеву – сомкнуть цепь по сигналу, данному Перовской, которая очень гордилась возложенным на нее поручением.

Ширяев, задержанный в декабре месяце 1879 года в Петербурге, подтвердил сущность приведенных выше объяснений Гольденберга и добавил, что перед самым проездом государя императора состоявшееся у них решение о распределении занятий при взрыве было изменено, причем вместо него, Ширяева, в доме остались для производства взрыва Гартман и Перовская.

Обвиняемая Софья Перовская на допросе при дознании по настоящему делу объяснила, что действительно осенью 1879 года она под именем жены Сухорукова – Марины Семеновой поселилась вместе с этим последним в доме, купленном им в Москве, в Рогожской части, и проживала там во все время ведения подкопа под полотно Московско-Курской железной дороги; 19 ноября она вышла из дома около 10 часов вечера, а в момент взрыва находилась дома с целью отвлечь подозрение полиции, если бы последняя явилась к ним в это время; в сарае же в момент взрыва для соединения батареи было другое лицо, имени которого она назвать не желает.

IX

Изложенные обстоятельства совершенного 1 марта сего года злодейского посягательства на жизнь священной особы государя императора несомненно указывают на непосредственную и тесную связь его с рядом покушений на таковое же злодеяние, совершенных в последнее время тайным сообществом лиц, именующих себя членами «Русской социально-революционной партии». Сформировавшаяся около лета 1879 года, как обнаружено при расследовании и рассмотрении в ноябре 1880 года в С.-Петербургском военном окружном суде дела об осужденных им 16 государственных преступниках, в так называемую «террористическую фракцию», она поставила себе задачей стремиться к ниспровержению существующего государственного строя путем политической борьбы, вернейшим средством которой, по ее воззрениям, должны были служить повторяемые в случае неудачи покушения на цареубийство. Плодами такой решимости явились последовательные покушения на жизнь его императорского величества: 18 ноября 1879 года близ Александровска Екатеринославской губернии; 19 того же ноября близ города Москвы на линии Московско-Курской железной дороги и, наконец, 5 февраля 1880 года посредством взрыва в Зимнем дворце. В печатных объявлениях от «Исполнительного комитета», появляющихся после каждого из этих покушений, злоумышленники не только провозглашали совершение их от имени своей так называемой «партии», но и дерзостно заявляли о твердом намерении своем продолжать дело крови, бунта и цареубийства.

Злодейское преступление 1 марта было новым и тягчайшим звеном в кровавой цепи злодеяний «Русской социально-революционной партии». В этом с очевидностью убеждают как совокупность всех вышеприведенных данных, так и содержание двух упомянутых выше прокламаций по поводу злодеяния 1 марта 1881 года: 1) «От Исполнительного комитета» от 1 марта и 2) «От рабочих членов партии “Народная воля”» от 2 марта, напечатанных, как значится в них, первая – 2 марта в типографии «Народной воли», а вторая – 3 марта в «Летучей типографии» того же названия. В обоих листках заявляется, что злодеяние совершено «социально-революционной партией», двумя агентами «Исполнительного комитета» по его постановлению, как значится в первом листке, или вообще «социалистами», как выражено во втором. Затем в прокламациях, из которых первая изложена весьма сбивчиво и неясно, а вторая представляет очевидную подделку под простонародный язык, о преступлении, обагрившем Русскую землю царственной кровью, говорится как о средстве для достижения целей партии, заключающихся, насколько можно убедиться из прокламации, в насильственном ниспровержении существующего государственного, общественного и экономического строя.

На основании вышеизложенного тихвинский мещанин Николай Иванов Рысаков, 19 лет; крестьянин Таврической губернии, Феодосийского уезда, Петровской волости, села Николаевка Андрей Иванов Желябов, 30 лет; дворянка Софья Львова Перовская, 27 лет; крестьянин Смоленской губернии, Сычевского уезда, Ивановской волости, деревни Гаврилково Тимофей Михайлов, 21 года, и мозырская, Минской губернии, мещанка Геся Мирова Гельфман, 26 лет, обвиняются:

Во-первых, в том, что вступили в тайное сообщество, именующее себя «Русской социально-революционной партией», имеющее целью ниспровергнуть посредством насильственного переворота существующий в империи государственный и общественный строй, причем преступная деятельность этого сообщества проявилась в ряде посягательств на жизнь священной особы его императорского величества, убийств и покушений на убийство должностных лиц и вооруженных сопротивлений властям.

Во-вторых, в том, что, принадлежа к означенному сообществу и действуя для достижения его целей, согласились между собой и с другими лицами лишить жизни его императорское величество государя императора, во исполнение какового умысла: а) из подвальной лавки в доме графа Менгдена № 56—8 по Малой Садовой заведомо для названных обвиняемых был проведен подкоп под означенную улицу с устроенным в нем аппаратом для взрыва динамита при проезде государя императора и б) 1 марта 1881 года при проезде его императорского величества, ныне в Бозе почившего государя императора Александра Николаевича, по набережной Екатерининского канала Рысаков бросил метательный взрывчатый снаряд под императорскую карету, последствием чего был взрыв, после которого произошел другой такой же, произведенный с той же целью другим соучастником означенного сообщества и причинивший государю императору тяжкие поранения, повлекшие за собой кончину его императорского величества, причем при составлении упомянутого злоумышления и приготовлениях к нему: Желябов, умыслив таковое, согласил на него Рысакова и управлял приготовительными к злодеянию действиями; Перовская, по задержании Желябова 27 февраля, руководила не только теми же действиями, но и самым совершением злодеяния; Тимофей Михайлов участвовал в означенных совокупными силами совершенных приготовительных действий и, вооруженный метательным снарядом, находился на месте совершения злодеяния для принятия в нем участия, а Гельфман заведовала в качестве хозяйки так называемыми «конспиративными» квартирами, в которых происходили совещания о злодеянии и производились приготовления к нему. Преступления эти предусмотрены ст. 241, 242, 243 и 249 Уложении о наказаниях уголовных и исправительных, изд. 1866 года.

Кроме того, в-третьих, Андрей Желябов обвиняется в том, что, принадлежа к тому же названному преступному сообществу, 18 ноября 1879 года близ города Александровска Екатеринославской губернии вместе с другими лицами с целью лишить жизни ныне в Бозе почившего государя императора устроил под полотном железной дороги мину для взорвания динамитом поезда, в котором изволил находиться его императорское величество, и при проходе означенного поезда сомкнул проведенные чрез мину проводники гальванического тока, причем, однако же, по обстоятельствам, не зависящим от Желябова, взрыва не последовало, – и

В-четвертых, Софья Перовская обвиняется в том, что, принадлежа к тому же преступному сообществу и с той же целью лишения жизни ныне в Бозе почившего государя императора, принимала вместе с другими лицами непосредственное участие в приготовлениях ко взрыву полотна Московско-Курской железной дороги близ города Москвы при прохождении императорского поезда, во время какового прохождения 19 ноября 1879 года наблюдала за приближением означенного поезда и подала лицу, имевшему произвести взрыв, сигнал, по которому взрыв действительно последовал, не причинив, однако же, по обстоятельствам, от обвиняемой не зависевшим, никакого вреда лицам, следовавшим в поезде. Преступления эти, по отношению к Желябову и Перовской, предусмотрены ст. 241 Уложения о наказаниях.

Наконец, в-пятых, Тимофей Михайлов обвиняется в том, что 3 марта 1881 года, при задержании его в квартире № 5 дома № 5 по Тележной улице, умышленно, с целью лишить жизни кого-либо из задержавших его лиц, сделал в них шесть выстрелов из револьвера, чем причинил опасную рану городовому Ефиму Денисову и контузии помощнику участкового пристава Слуцкому. Преступление это предусмотрено 2 отд. ст. 1459 Уложения о наказаниях, по продолжению 1876 года.

По вышеозначенным обвинениям, согласно высочайшим повелениям от 6 и 13 сего марта и на основании ст. 1032 и 1052 Устава уголовного судопроизводства, 2 ч. XV т. Свода законов, изд. 1876 года, по продолжению 1879 года, поименованные выше Николай Иванов Рысаков, Андрей Иванов Желябов, Софья Львова Перовская, Тимофей Михайлов и Геся Мирова Гельфман предаются суду Особого присутствия Правительствующего сената с участием сословных представителей.

Дополнительный обвинительный акт,

которым предается суду Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях сын священника Николай Иванов Кибальчич, 28 лет, обвиняемый в преступлениях, предусмотренных ст. 241 и 249 Уложения о наказаниях

17 марта 1881 года в городе С.-Петербурге задержан разыскиваемый по обвинению в государственных преступлениях сын священника Николай Иванов Кибальчич, проживавший по Лиговке, в доме № 83, кв. № 2 под именем аккерманского мещанина Николая Степанова Ланского по подложному паспорту на это имя, написанному от аккерманского мещанского старосты.

При производстве о Кибальчиче установленного дознания он оказался одним из соучастников совершенного 1 марта 1881 года злодеяния, жертвой коего пал его императорское величество государь император Александр Николаевич.

В разъяснение и подтверждение падающих на Кибальчича обвинений дознанием собраны нижеследующие данные:

I

По предъявлении Кибальчича обвиняемому Николаю Иванову Рысакову, он признал в нем того самого «техника», о котором он говорил в своих показаниях, изложенных в главном обвинительном акте по настоящему делу, как о том лице, которое в конспиративной квартире по Тележной улице, в доме № 5, давало технические наставления об устройстве и действии метательных снарядов. По объяснению Рысакова, тот же Кибальчич, называвшийся «техником», 28 февраля находился с ним, «Михаилом Ивановичем» и Тимофеем Михайловым на испытании пробного снаряда, а 1 марта, после прибытия Перовской в конспиративную квартиру с двумя снарядами, доставил туда, как кажется ему, Рысакову, еще два таковых же. Говоря о способах совершения посягательства на жизнь государя императора, Кибальчич, по-видимому, возлагал надежды на мину в Малой Садовой, так как, по словам Рысакова, он считал «больше иллюзией» мысль о том, что придется действовать метательными снарядами.

Обвиняемый Николай Иванов Кибальчич, сознаваясь в приписываемом ему участии в злодеянии 1 марта 1881 года, показал, что, поступив в 1871 году в число студентов Института инженеров путей сообщения и пробыв в нем до 1873 года, он затем перешел в Медико-хирургическую академию, во время пребывания в которой и составил себе социалистические убеждения. Они развились и окрепли во время предварительного заключения его под стражу, которому он подвергся в 1875 году за хранение у себя и распространение преступных сочинений. Будучи освобожден в июне 1878 года после следствия и отбытия наказания, он осенью того же года, вследствие арестов, вызванных умерщвлением генерал-адъютанта Мезенцева, перешел на нелегальное положение, но до весны 1879 года, не имея ни связей среди «партии», ни революционного прошлого, не принимал участия в активной ее деятельности. Весной 1879 года он предложил через казненного ныне государственного преступника Квятковского свои услуги революционной организации, сознавая, что ввиду обострившейся борьбы партии с правительством всякий, разделяющий ее убеждения, обязан оказать ей активное содействие. С Желябовым он познакомился позднее, именно летом 1879 года.

После происходившего летом 1879 года Липецкого съезда членов социально-революционной партии, о котором упоминается в показании Гольденберга, он постоянно участвовал в приготовлении для партии динамита, приобретя необходимые для сего технические сведения гораздо ранее, так как, не имея еще связей с партией, он предвидел, что ей придется прибегнуть в ее борьбе с правительством к таким веществам, как динамит, и, решившись изучить приготовление взрывчатых веществ, с этой целью перечитал все, что мог достать по литературе предмета. Затем, когда ему удалось у себя в комнате добыть небольшое количество нитроглицерина, он убедился в возможности приготовлять как это вещество, так и динамит домашними средствами.

В декабре 1879 года, после покушения на жизнь ныне в Бозе почившего государя императора близ города Александровска Екатеринославской губернии и приготовления к таковому же покушению близ города Одессы, обвиняемый переехал на жительство в Петербург.

Решившись во что бы то ни стало совершить удачно посягательство на жизнь государя императора, «партия» составила такой план действий, при котором оно было бы обставлено всеми возможными шансами успеха. Этим и объясняется то обстоятельство, что исполнение плана затянулось, так как, с одной стороны, было необходимо устроить место для мины и приготовить самую мину, посредством которой решено было совершить посягательство, а с другой стороны, нужно было выработать наиболее удобный тип метательных снарядов, предполагавшихся для вспомогательного действия на случай неудачи покушения посредством мины. О заложении этой последней в Малой Садовой он, Кибальчич, узнал лишь незадолго до 1 марта, причем, не участвуя ни в проведении подкопа, ни в самом устройстве мины, он давал лишь научно-технические указания относительно нужного для нее количества динамита, а также сделал запал для заряда мины. Что же касается до метательных снарядов, то он изготовлял их при участии двух помощников, но где именно – объяснить не желает. Подтверждая вообще показания Рысакова о конспиративных квартирах и пробе снаряда, Кибальчич объяснил, что хозяйкой квартиры по Троицкому переулку была Гельфман, а квартиры по Тележной улицы – Гельфман и Саблин; проба же снаряда производилась, кроме него, Кибальчича, еще двумя лицами, а именно Рысаковым и «Михаилом Ивановичем». В плане посягательства 1 марта главное место отводилось мине на Малой Садовой, и лица, вооруженные метательными снарядами, расставленные по обоим концам Малой Садовой, должны были действовать на ней только в случае неудачного взрыва мины. Всего снарядов было сделано им, Кибальчичем, четыре, причем он работал над ними всю ночь на 1 марта. Два из этих снарядов доставила на конспиративную квартиру по Тележной улице Перовская, два же других, запасные, привез сам обвиняемый утром перед событием. При выборе времени и места совершения посягательства он не имел решающего голоса. Находясь на улице во время проезда государя императора в Манеж и из Манежа, он отправился домой, не зная о том, что и без взрыва на Малой Садовой снаряды имеют быть и в действительности были употреблены в дело. О последствиях посягательства он узнал лишь вечером.

Излагая собственноручно на письме вышеприведенные свои показания, Кибальчич в одном из них объяснил, что в изготовлении снарядов ему помогали два лица-техника, которых он назвать не желает.

По обыску в квартире Кибальчича в доме № 83 по Лиговке у него, кроме разных рукописей и заметок, не имеющих прямого отношения к настоящему делу, найдена была изданная Морским ведомством брошюра под заглавием: «Правила выделки игольчатых запалов с гремучей кислой ртутью малого и большого сопротивления».

Из имеющихся в деле сведений, а отчасти и из собственных объяснений Кибальчича, видно, что он уроженец Кролевецкого уезда Черниговской губернии; первоначальное образование получил в Новгород-северской Духовной семинарии; в 1871 году поступил в Институт инженеров путей сообщения, откуда в 1873 году перешел в Императорскую медико-хирургическую академию. В 1875 году Кибальчич, проживая летом в Липовецком уезде Шевской губернии, в имении своего брата, навлек на себя обвинение в передаче рядовому Пригуле брошюры преступного содержания под заглавием: «Сказка о четырех братьях», в чем и сознался. При производстве у Кибальчича по этому делу обыска у него оказались два тюка с разными запрещенными изданиями и несколько видов на жительство. Преданный по вышеупомянутому делу суду Особого присутствия Правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях, Кибальчич приговором Особого присутствия, состоявшимся 1 мая 1878 года, был присужден на основании 4 отд. ст. 251 Уложения о наказаниях к заключению в тюрьме на один месяц, каковой приговор и был приведен над ним в исполнение. По приезде Кибальчича в Петербург в конце 1878 года он проживал под именем Агатескулова в разных квартирах, из которых, кроме упомянутой уже квартиры в доме № 83 по Лиговке, были обнаружены еще следующие: 1) весной 1880 года по Забалканскому проспекту, в доме № 10, в Серапинской гостинице; 2) летом того же года, по Подольской улице, дом № 11, вместе с неизвестной женщиной, называвшейся его женой; 3) осенью 1880 года по Невскому проспекту, дом № 124, в меблированных комнатах, содержимых крестьянкой Марьею Кононовой. В последнюю квартиру свою на Лиговке Кибальчич переехал 23 января 1881 года, причем, по удостоверению квартирной хозяйки, мещанской вдовы Александры Ивановой, и дворника крестьянина Федора Козлова, он обыкновенно уходил из дома часов в 10 утра и возвращался поздно вечером.

При производстве еще не оконченного дознания о дворянине Александре Михайлове и других собраны, между прочим, сведения о том: 1) что в квартире Кибальчича в доме № 11 по Подольской улице помещалась тайная типография и 2) что, посещая в течение первой половины 1880 года другую конспиративную квартиру по Подьяческой улице в доме № 37, Кибальчич занимался в ней приготовлением динамита. Это последнее обстоятельство не отвергается и самим Кибальчичем.

II

Привлеченный в качестве обвиняемого к дознанию о 16 лицах, обвиняемых в государственных преступлениях, сын купца Григорий Гольденберг (ныне умерший) между прочим показал, что во исполнение решения, состоявшегося на Липецком съезде «социально-революционной партии» в июне 1879 года, были предприняты приготовления к взрыву императорского поезда близ города Одессы и близ города Александровска Екатеринославской губернии; в числе лиц, принимавших участие в этих приготовлениях, находился сын священника Николай Иванов Кибальчич, участие которого, по словам Гольденберга, заключалось в следующем: 9 ноября 1879 года Гольденберг отправился из Москвы в Одессу за динамитом для взрыва на Московско-Курской железной дороге; на станции Елизаветград он встретил Кибальчича, ехавшего из Одессы, причем этот последний объяснил, что он везет в Александровск проволоку к Желябову и что он проживал перед этим в Одессе под именем Иваницкого; Гольденберг сообщил Кибальчичу, что едет в Одессу за динамитом, на что Кибальчич заявил ему, что в Одессе, быть может, уже успели заложить динамит под рельсы; вследствие этого Гольденберг решил, что ехать в Одессу за динамитом бесполезно, и послал по этому поводу по соглашению с Кибальчичем телеграмму Колоткевичу, распоряжавшемуся одесскими приготовлениями.

Дознанием обнаружено, что 11 ноября 1879 года действительно была послана со станции Елизаветград Харьково-Николаевской железной дороги телеграмма, адресованная в Одессу Михаилу Федорову Сидоренко (под именем которого проживал там Колоткевич) следующего содержания: «Не посылайте напрасно вина, подождите моего поверенного, завтра утром приедет – Максимов», причем, по показанию Гольденберга, под вином следовало разуметь динамит.

Допрошенный в качестве обвиняемого, Кибальчич объяснил, что, проживая в 1879 году в Одессе по Екатерининской улице № 66 под именем Максима Петрова Иваницкого, он знал о всех покушениях на жизнь государя императора, предпринятых осенью в 1879 году, и принимал активное участие в приготовлениях к взрыву императорского поезда близ города Одессы, причем имел у себя все материалы, необходимые для взрыва; так, с этой целью он отдал в магазин Левенталя для починки спираль Румкорфа, а когда починка была произведена неудовлетворительно, он купил новую спираль в магазине Розенталя; вслед за тем он узнал, что государь император на обратном пути из Крыма не поедет через Одессу, и потому счел полезным отвезти одну из спиралей в Александровск, где она была в неудовлетворительном виде; исполняя это последнее решение, он поехал в Александровск и по дороге встретился с Гольденбергом.

Показание обвиняемого Кибальчича о приобретении в Одессе материалов, необходимых для взрывов, подтверждается показаниями свидетелей: Людвига Левенталя, Самуила Левенсона и Давида Розенталя.

При осмотре домовой книги в доме № 66 по Екатерининской улице гор [ода] Одессы оказалось, что в квартире № 22 действительно проживал в этом доме в 1879 году коллежский регистратор Максим Петров Иваницкий с женой Елизаветой по аттестату Херсонско-Бессарабского губернского управления государственными имуществами от 24 марта 1876 года за № 5729.

На основании вышеизложенного сын священника Николай Иванов Кибальчич обвиняется:

В принадлежности к тайному сообществу, именующему себя социально-революционной партией, имеющему целью ниспровергнуть посредством насильственного переворота существующий в империи государственный и общественный строй, причем преступная деятельность этого сообщества проявилась в ряде посягательств на жизнь священной особы его императорского величества, убийств и покушений на убийство должностных лиц и вооруженных сопротивлений властям, то есть в преступлении, предусмотренном в 249-й статье Уложения о наказаниях, изд. 1876 года.

В том, что, принадлежа к означенному сообществу и действуя для достижения его целей, он согласился с другими лицами лишить жизни его императорское величество, ныне в Бозе почившего государя императора, во исполнение какового умысла:

1) принимал участие в приготовлениях к взрыву 18 ноября 1879 года полотна железной дороги при проходе императорского поезда из города Александровска Екатеринославской губернии посредством доставления одному из участников означенного взрыва Андрею Иванову Желябову необходимой для совершения этого преступления спирали Румкорфа;

2) принимал участие в приготовлениях к совершению в том же 1879 году такого же взрыва на Одесской железной дороге близ города Одессы посредством хранения у себя всех нужных для совершения этого преступления снарядов и между прочим посредством приобретения и приспособления спиралей Румкорфа. Преступление это предусмотрено ст. 242 Уложения о наказаниях 1866 года;

3) изобрел, изготовил и приспособил четыре метательных снаряда, посредством которых совершено было 1 марта сего 1881 года злодейское посягательство на жизнь его императорского величества государя императора Александра Николаевича, причем одним из означенных снарядов произведен был взрыв, причинивший его величеству тяжкие поранения, от которых того же 1 марта государь император в Бозе почил. Преступление это предусмотрено ст. 241 Уложения о наказаниях, изд. 1866 года.

По перечисленным обвинениям на основании высочайших повелений 6 и 13 сего марта и ст. 1032, 1052 Устава уголовного судопроизводства, 2 ч. XV т. Свода законов, изд. 1876 года, по продолжению 1879 года Николай Иванов Кибальчич предается суду Особого присутствия Правительствующего сената с участием сословных представителей. Составлен марта 21-го дня 1881 года в С.-Петербурге.

Николай Рысаков фотография. 1881

Государственный архив Российской федерации, Москва

Первоприсутствующий: Подсудимый Рысаков, вы обвиняетесь, во-первых, в том, что принадлежали к тайному сообществу, называвшему себя Русской социально-революционной партией, имеющей целью ниспровергнуть существующий в Российской империи государственный и общественный строй путем насильственного переворота и предпринявшей для достижения этой цели ряд посягательств на жизнь священной особы его императорского величества государя императора Александра Николаевича, ряд убийств и покушений на убийства должностных лиц и вооруженных сопротивлений законным властям, и, во-вторых, в том, что, принадлежа к этому сообществу и действуя для достижения его целей, вошли в соглашение с наличными подсудимыми и другими лицами лишить жизни государя императора Александра Николаевича, во исполнение какового соглашения, заведомо для вас: а) из подвальной лавки в доме графа Менгдена по Малой Садовой улице был устроен подкоп под означенную улицу с зарядом для взрыва полотна улицы при проезде государя императора, и б) 1 марта при проезде его императорского величества государя императора Александра Николаевича по набережной Екатерининского канала были брошены два метательных взрывчатых снаряда – один вами, а другой – вашим сообщником, причем последствием одного из взрывов, произведенного собственно вами, было причинение тяжких поранений разным лицам, а последствием взрыва, произведенного вашим сообщником, – причинение государю императору тяжких поранений, повлекших за собой кончину его императорского величества. Признаете ли вы себя в этом виновным?

Подсудимый Рысаков: Виновным себя в принадлежности к той социально-революционной партии, признаки которой описаны в предложенном мне вопросе, я отрицаю. Я себя членом этой партии «Народная воля» в полном смысле слова не считаю, а в преступлении 1 марта я себя признаю виновным.

Первоприсутствующий: Ввиду сознания вашего в совершении преступления 1 марта я приглашаю вас разъяснить суду то различие, которое вы делаете между партией, к которой считаете себя принадлежащим, и той партией, от принадлежности к которой вы отказываетесь.

Рысаков: Я должен объяснить, что социально-революционному движению, которое началось в России, сколько известно, с семидесятых и даже с шестидесятых годов, я сочувствую. При этом я должен заметить, что есть две партии: партия «Народная воля» и партия «Черный передел». Я отрицаю вполне свою принадлежность к партии «Народная воля» и полагаю, что к ней может примкнуть только тот, кто имеет за собой какое-либо революционное прошлое, за мной же этого революционного прошлого до настоящего времени не имелось. Я, как социалист, имею отличное от партии «Народная воля» воззрение. По моему взгляду, чистый социалист-революционер должен воздерживаться от революционной борьбы, и я скорее принадлежу к партии «Черный передел».

Ha замечание первоприсутствующего, что он уклоняется от вопроса и на предложение, не входя в оценку теорий названных партий, Рысаков, говоря крайне тихо и невнятно, заявил: Во время каникул я имел случай убедиться в несчастии народа, происходившем от разных бедствий, как то: сибирской язвы, истребления хлеба жучком и т. д. В это время я познакомился с членом партии Желябовым, который обещал мне содействие к тому, чтобы я мог иметь более широкое поле деятельности в среде рабочего народа, и ввел меня в агитационную группу. Сколько мне известно, Желябов организовал террористический отдел и впоследствии сообщил мне, что Исполнительный комитет замышляет новое покушение на жизнь государя императора. Сначала общие рассуждения об этом велись у меня, на квартире Ермолиной, а потом собирались в Троицком переулке, раз или два, где Желябов кликнул «клич». Затем Желябов пригласил на квартиру в Тележную ул[ицу], которая была устроена исключительно для совещаний по сему предмету и называлась конспиративной квартирой. Здесь велись разговоры уже более точно, и тут же Кибальчич читал лекции по устройству снарядов и приспособлений к ним. На этой квартире опытов не производилось, чтобы не привлечь внимания; сжигался только стапин. Когда кто-нибудь приходил в квартиру, то отворяли хозяева и проводили приходивших в угловую комнату; тут никаких приспособлений к снарядам, никаких метательных снарядов не было, кроме вещей, принесенных «техником». Самая проба снарядов была сделана за Смольным монастырем, в пустынном месте. После этой пробы в воскресенье 1 марта мы собрались на квартире в Тележной улице.