Текст книги "Журнал «Фантастика и Детективы» №12"

Коллектив авторов
Журнал «Фантастика и Детективы» № 12

Дорогие читатели!

Не за горами Новый год, и редакция журнала «Фантастика и Детективы» спешит поздравить Вас с этим замечательным праздником и подвести итоги года уходящего.

Мысль о создании журнала возникла в 2011-м году, но реализовать ее удалось не сразу, так что первый выпуск увидел свет лишь в январе 2013-го. С тех пор, собираясь за круглым столом и обсуждая создание очередного номера, мы руководствовались основной целью: сделать наше издание своего рода ступенью от талантливого автора к читателю.

На протяжении двенадцати месяцев издание совершенствовалось и развивалось: в первом номере журнала «Фантастика и Детективы» были опубликованы произведения классиков мировой литературы, но уже начиная с третьего – рассказы малоизвестных, молодых, но достойных авторов: Петра Любестовского и Кирилла Берендеева. Так, номер за номером, мы включали в журнал произведения новых авторов, как начинающих, так и более опытных. В июле редакция обратилась с предложением о сотрудничестве и к ряду мастеров жанра: на страницах журнала наряду с текстами молодых авторов появились произведения Станислава Логинова, Леонида Каганова, Майка Гелприна, Далии Трускиновской, Ники Батхен. В следующих номерах мы ожидаем новые рассказы Г.Л. Олди, Юлия Буркина, Юлии Зонис, Александра Шакилова и других. Отдельное спасибо талантливому художнику Максу Олину за его замечательные иллюстрации и фантастические обложки.

Также хочется отметить, что на сегодняшний день редакция определила основное направление развития: двигаясь к поставленной цели, мы продолжим знакомить читателя с творчеством и мастеров короткой формы, и наиболее талантливых молодых авторов. Единственный критерий, который редакция будет предъявлять к публикуемым произведениям – их высокое качество. Новые фантидеи, высокий литературный уровень, композиционная выдержанность, увлекательность, достоверность – вот те требования, которыми редколлегия журнала “Фантастика и детективы” станет руководствоваться при отборе произведений в каждый новый номер.

От себя хочется пожелать журналу успешного развития: мы твёрдо намерены сделать “Фантастику и детективы” одним из ведущих российских периодических изданий и радовать читателей новыми произведениями наших авторов.

В заключение от имени всей редакции хочу пожелать вам, Дорогие Читатели, чтобы в волшебную новогоднюю ночь исполнились все ваши заветные мечты и надежды! Пусть год уходящий заберет с собой тревоги и неудачи, а год грядущий подарит много радости, счастья, здоровья, благополучия и любви!

С Новым Годом!

Главный редактор

Чёрная дыра

Святослав Логинов

9 октября 1951 г.

– По нашей парадной, – подытожил Кай, – получается светлых окон тридцать восемь и тёмных двадцать восемь.

– А голубых всего четыре, – огорчённо произнесла Гретель. – Получается, что люди так мало телик смотрят?

– Некоторые смотрят при свете, вот их и не заметно. А вон наши окна – одно тёмное, одно светлое и одно голубое. Тёмное – наша комната, потому что нас дома нет, светлое – кухня, там мама ужин готовит, а голубое – мамина спальня; телевизор включён, а никого нет.

– Зато вот эти два окна, – сказала Гретель, указав на пару соседних прямоугольников, – не тёмные, а чёрные. Там злой дядька сидит.

– Ага, – согласился Кай. – У него телевизора нет, и газа на кухне нет, зато посреди комнаты есть чёрная дыра, в которую всё валится.

– Кай, а ты с дядькой здороваешься, когда на лестнице встречаешь?

– Мама велела здороваться.

– А он что?

– Идёт мимо, будто меня на свете нет.

– И у меня тоже. Очень скверный дядька.

– Слушай, а может, мы тихо здороваемся? Может, он не слышит? Давай в следующий раз громко-прегромко «здрасьте» скажем?

– Давай. Интересно, что он тогда делать станет.

В кармане Кая громко-прегромко запел мобильник.

– Вы где запропали? – раздался мамин голос. – На улице тьма египетская, а они гуляют. Живо домой.

– Мы ещё минуточку! – привычно взмолился Кай. – Мы ещё окна не досчитали.

– Я вам покажу – окна. Ночь на дворе. Чтобы через три минуты дома были.

С мамой не поспоришь, Кай со вздохом поднялся со скамейки, следом поднялась и Гретель.

– Я слышала, – сказала она, – что раньше мамы по мобильнику не звонили, а высовывались в окно и кричали: «Дети, ужинать!»

– Раньше много чего было, – согласился Кай. Помолчал немного и спросил: – Как думаешь, подарят мне на Новый Год коньки или опять какую-нибудь ерунду?

– Не знаю. Коньки дорогие. И пряничный домик, какой в кондитерской на витрине, тоже ужасно дорогой. Интересно, в прошлом году он кому достался?

– Пряников мама сама напечёт, ещё вкуснее магазинных.

– Магазинный красивее. Я бы его сразу есть не стала, а сначала бы любовалась и куклам показывала.

– Эх ты, кукловодка! Пряничный домик – ерунда! Съел – и нету. А вот настоящие бегаши…

Под привычный разговор дети дошли до парадной. Лифта вызывать не стали, на третий этаж можно и пешком. Но, поднявшись на пару пролётов, остановились. Сверху спускался толстый дядька с пренеприятнейшим выражением надутого лица.

Кай и Гретель взялись за руки и громко проскандировали:

– Добрый вечер!

С тем же успехом можно было здороваться с носорогом. Дядька или не услышал или не захотел услышать голосов. Он продолжал топать прямо на детей, так что они едва отскочили с его пути. Не покосив глазом на Кая и Гретель, дядька прошёл мимо.

– Может, он глухой? – сказал Кай, когда внизу хлопнула входная дверь.

– И слепой тоже? – возразила Гретель. – Нетушки, это просто злой колдун, а зовут его Омбудсмен. Те, кого он заколдует, падают в чёрную дыру и вылезти не могут.

– Хоть бы он сам туда свалился, – сказал Кай.

Домашняя дверь на третьем этаже была приоткрыта, мама знала, что Кай и Гретель не станут упрямиться и быстро придут домой. Прежде чем захлопнуть дверь за собой, дети оглянулись. Никого на площадке не было, соседская дверь, вся как есть железная, недовольно кривила замочную скважину и поблескивала глазком, словно подглядывала, что рядом происходит.

На следующий день настало тридцать первое декабря – день особенный, потому что последний в году. Хлопот в этот день куча и все приятные. Но у Кая и Гретель день выдался свободным. Всё в доме прибрано, ёлка куплена и наряжена, не хватает только подарков, но подарки появятся лишь после двенадцати часов. Нарядное платьице и костюм тоже нужно надевать вечером, и получилось так, что Кай и Гретель пошли гулять, чтобы не мешать маме, которая второй день не вылезала из кухни, словно у духовки образовалась чёрная дыра и мама в ней увязла. Хотя никакой дыры не было, дыра всё в себя тянет, даже запахи, а из кухни пахло праздничным обедом.

Гулять надо во дворе, одним выходить на проспект мама не разрешала, но если немножко, от дома не отходя, то это ведь не считается… А там, на углу, была замечательная вещь – ёлочный базар. Ёлки, большие и маленькие, стояли и лежали вповалку, и от каждой пахло Новым Годом. Командовал всем этим великолепием дядечка, похожий на аравийского джинна.

– Здравствуйте! – сказали Кай и Гретель, а потом Гретель попросила:

– Можно, мы наберём несколько веточек? Нам во дворе играть.

– Ай, девочка, – сказал аравийский джинн, – завтра эти ёлки ничего не будут стоить, и я повезу их выбрасывать. Зачем тебе ветки? Бери целую ёлку.

Елочка была маленькая и ни капли не ободранная. Кай и Гретель принесли её во двор и воткнули в сугроб. Потом Кай сказал:

– Ты пока ёлку покарауль, а я сбегаю домой, принесу дождик и серпантин, чтобы наряжать.

Кай убежал, и Гретель осталась одна, без старшего брата. Оно бы и ничего, но дверь парадной заскрипела, как бы через силу, и – топ-топ – во дворе появился злой волшебник Омбудсмен. На этот раз он не просто потопал по своим колдовским делам, а посмотрел прямо на Гретель, внимательно и нехорошо. Глаза у Омбудсмена были никакие, как будто на лицо выползли две серые дыры.

Гретель так перепугалась, что даже поздороваться не смогла. Но Омбудсмен ничего не сказал и утопал в неизвестном направлении. А там и Кай появился с дождиком, мишурой, серпантином и звездой из золотой бумаги. Только сегодня Кай и Гретель смастерили звезду, и она сразу пригодилась.

Начали наряжать ёлку, и Кай сказал:

– У злого соседа дверь не заперта. Не совсем, конечно, распахнута, но приоткрыта, так что мимо не пройдёшь. Наверное, сидит там и подкарауливает.

– Не… Он на улицу ушёл, я видела. На меня так посмотрел, будто проглотить хотел и косточки выплюнуть.

Звезду привязали ниткой на самую верхушечку, серпантин, как и полагается, спиралью пустили по веткам, а дождик просто сверху вниз. Ёлка получилась не хуже той, что дома. Только игрушек и мандаринов не хватало. А когда вся работа закончилась, Кай сказал:

– Давай заглянем, какая у соседа чёрная дыра.

– В чужую квартиру, – рассудительно произнесла Гретель, – забираются только воры.

– Мы же не станем ничего трогать. Мы только одним глазком посмотрим – и назад. И вообще, мы не так просто зайдём, мы ему подарок принесём. У нас две ёлки, а у него – ни одной. Мы эту ёлочку ему подарим. Вот он приходит домой, а у него – новогодняя ёлка! После этого он уже не будет таким злым.

Иллюстрация к рассказу Макса Олина

Кай выдернул наряженную ёлочку из сугроба, и дети побежали в парадную, на третий этаж, где ждала открытая дверь Омбудсмена.

Злой волшебник Омбудсмен жил в однокомнатной квартире. На кухне у него не было кастрюль, а были колбы, реторты для перегонки и старый керогаз, на котором стоял закопчённый прибор под названием бурбарбут. И ещё было множество банок со всякой сушёной пакостью. Заходить на такую кухню не захотелось ни Каю, ни Гретель.

А в единственной комнате не было вообще ничего, только на полу ровно посреди комнаты темнело чёрное-пречёрное пятно.

– Чёрная дыра! – прошептал Кай.

– А где же он спит? – спросила Гретель.

– Не знаю. Может, он вовсе не спит или на кухне под потолком. Уцепится за лампу и висит, как летучая мышь.

– Ёлку где поставим?

– В комнате, в углу. На кухне ёлок не бывает.

Аккуратно обошли дыру и поставили ёлочку возле балконной двери. В комнате сразу стало повеселее.

– Давай заглянем в дыру? – спросила Гретель.

– Только осторожно, а то провалишься, никто тебя оттуда не вытащит.

Дети взялись за руки и маленькими шажками приблизились к чёрной дыре.

– Ух, ты! – воскликнул Кай.

– Ой, мамочки! – пискнула Гретель.

– Настоящий, – выдохнул Кай, – Викинг Нагано Голд!

– А на крыше – цукаты и марципанчики! – простонала Гретель.

– Погоди, – остановил сестру Кай. – Ты там что видишь?

– Пряничный домик. Хорошенький, каких и не бывает.

– А у меня – коньки. Профессиональные. Ты знаешь, сколько они стоят? Сто пряничных домиков купить можно.

– Вот, значит, куда неполученные новогодние подарки деваются! Слушай, давай достанем наши подарки? Всё равно они Омбудсмену не нужны.

– Стой! – возразил разумный брат. – Ты знаешь, где бывает бесплатный сыр?

– Знаю. У мамы в холодильнике.

– Тут не холодильник. Это чёрная дыра! Провалишься и будешь там торчать до второго пришествия.

– Чьего?

– Колдуна Омбудсмена. А что он с тобой сделает – сама догадайся. Пойдём лучше домой, пока он нас тут не застукал.

– Труба из шоколадок сделана, как из кирпичиков, – пожалилась Гретель.

– Таких коньков ни у кого в городе нет. Значит, и в дыре их нет. И домика твоего – тоже.

Вздохнул Кай, всхлипнула Гретель, но, как всегда в трудную минуту, взялись они за руки, увели друг дружку от соблазнительной дыры и побежали домой, где мама пекла кексы и лежали спрятанные до поры новогодние подарки, может быть, и не самые дорогие, но купленные с любовью.

А за час до Нового Года – топ-топ – на лестнице показался злой колдун Омбудсмен. Поглядел на раскрытую дверь, злорадно покачал головой и канул в квартире, дверь закрыв на замок, две задвижки и три защёлки. Затем, не снимая калош, зашёл в комнату и увидал ёлку.

– Это что такое?! – закричал Омбудсмен гадким голосом. – Немедленно прекратить!

Злой колдун опрокинул ёлку, принялся топтать её ногами, затем попробовал сломать. Исколов руки и перемазавшись в смоле, капельку успокоился и сказал сам себе:

– Зато я теперь точно знаю, что противные дети забрались в мой дом и, значит, попались в ловушку.

И Омбудсмен начал готовиться к страшному новогоднему колдовству. А что делать? Новый Год приходит для всех, в том числе и для злых волшебников.

Омбудсмен вынес ёлку на лестницу, запихал в мусоропровод, подмёл пол, проветрил комнату и напрыскал всюду вонючим одеколоном, чтобы запаха не осталось от выброшенной ёлки. Потом принялся таскать из кухни банки со всякой дрянью, и колдовские амулеты, и ещё что-то, о чём и рассказывать не хочется. А когда закончил приготовления, подошёл к чёрной дыре и сказал:

– Попались, воришки? Теперь сидите в дыре. Можете плакать, я разрешаю: вас никто не услышит. А я сейчас позову ужасного демона Ювенала. Он очень любит кушать таких детишек, как вы. А когда он съест вас, то поможет мне добиться власти над миром!

Омбудсмен заглянул в чёрную дыру.

– Жаль, я не вижу, как вы там плачете и просите пощады. Пощады не будет. Вы отвратительные дети, вы не здороваетесь со старшими и лазаете по чужим квартирам. За это вас надо скормить Ювеналу. Плачьте сколько угодно, я всё равно не вижу ваших слёз. Зато я вижу там императорскую корону и удостоверение президента всего на свете. Мне эти вещи очень пригодятся. С Новым Годом, скверные дети! Сейчас явится голодный Ювенал!

Омбудсмен начал читать заклинания. Чёрная дыра заколыхалась, раздулась, и с первым звоном курантов из неё полез демон.

– Жрать хочу! – заревел он. – Где дети?!

– Там! – гавкнул Омбудсмен. – В дырке сидят!

– Там никого нет! – Ювенал запустил лапу в дыру и вытащил кусок чёрствого пряника и один сломанный роликовый конёк. Именно эти, подобранные на свалке вещи, казались при взгляде в чёрную дыру чудесными новогодними подарками.

– Обманули! – закричал Омбудсмен. – Жалкие воришки не полезли воровать!

– Я сам найду этих детей! – завыл Ювенал, но сначала я сожру тебя!

– Меня нельзя есть! – завопил Омбудсмен. – Я же тебя вызвал!

– А мальчиков и девочек на обед не приготовил! За это я и сожру тебя!

Так бы, наверное, и вышло, но с первым ударом часов в пустой комнате появились три зелёных воина с копьями в руках. Копья были похожи на еловые иголки, да и сами воины были иголками, опавшими с принесённой ёлочки и не замеченными колдуном, когда он подметал пол.

Три копья вонзились в бока демона. Ювенал завыл, начал метаться, но не тут-то было. От еловых иголок спасения нет. В три секунды демона загнали обратно в дыру. Чёрная дыра раздулась и превратилась в старое помойное ведро, которое покатилось по полу, брякая жестяными боками.

– Моя дыра! – заголосил волшебник Омбудсмен. – Вы её поломали!

– Что с этим делать будем? – спросил один воин.

– Пусть его. Он уже ничего не может, а нам пора в лес, на ёлку.

С двенадцатым ударом часов зелёные воины исчезли.

Омбудсмен выполз из угла, схватил ведро. Ничего волшебного в нём не оставалось, – обычное помойное ведро.

Во дворе грохотал и вспыхивал салют, играла музыка, звучали голоса. За стеной кричали «Ура!» Кай и Гретель.

Омбудсмен уселся на перевёрнутое ведро.

– Не надо отчаиваться, – сказал он. – Это не последний Новый Год. Все неприятности в жизни временные. Сегодня их нет, а завтра – будут.

Омбудсмен поднял с пола грязный кусок пряника и начал мрачно жевать.

Тряпочная сказка
Ника Батхен

Ника Батхен

28 сентября 1974 г.

Платье было великолепно. Белоснежное, новенькое, «с иголочки», с пышной юбкой, украшенной брабантскими кружевами, с тугим лифом, расшитым золотом, с ажурными рукавами. Ничего прекраснее просто нельзя было вообразить. Немножко чванясь, платье думало про себя, что и принцесса, пожалуй, не постеснялась бы пойти к алтарю в таком наряде. Оно висело в огромном, пахнущем нафталином шкафу, между траурным роброном черного атласа и лиловой кокетливой амазонкой. Позади были примерки, возня портних, иголочки и булавочки, счастливый смех милой невесты и восторги её подруг. Сегодня утром, только лишь рассветёт, платье достанут из шкафа и впервые наденут по-настоящему. Они поедут венчаться в собор Сен-Жерве, через весь Париж. Будет музыка, и цветы, и горсти белого риса – только бы не испачкаться! А потом – бал, чудный бал…

– Зря мечтаешь! – фыркнул черный роброн и насмешливо колыхнул юбкой. – Свадебные наряды как бабочки – утром надел, вечером снял. И больше они никому не нужны. Тебя отнесут на чердак, дорогуша, на пыльный гадкий чердак. И голодные крысы вмиг объедят всю твою красоту, и кружева, и золото. Останется только тряпка, да, тряпка! Так и знай!

– Фи, как некуртуазно! – брезгливо дернула плечиком амазонка. – И не стыдно пугать новенькое! Его ещё могут перекрасить в милый цвет, хотя бы бедра испуганной нимфы или пепла увядшей розы. Или пустить на подушки в гостиной – белые пуфики это так стильно!

– Может, оно и к лучшему, – пробурчал из глубины ветхий синий капот. – Чем дряхлеть потихоньку на вешалке, пугаться детей и моли, дрожать из-за каждого пятнышка – раз, и съели.

– Как вам не стыдно! – вмешалось, наконец, величавое бальное платье, отделанное жемчугами. – Что за низкие вкусы, что за вульгарные манеры – можно подумать, мы живем не у светской дамы самого высокого происхождения, а в дешёвом гардеробе певички из Фоли-Бержер! Прекратите немедленно!

Свадебное платье так и обвисло. Вся радость испарилась, красота померкла, даже вышивка золотом потускнела. Представились крысы – оно видело их у портнихи – мерзкие крысы с усатыми мордочками и скверными, голыми хвостами, шлёпающими по половицам. Вот они, цепляясь проворными лапками, поднимаются по подолу, въедаются в кружева, перегрызают нити… Платье ахнуло и промолчало до самого рассвета, не слушая увещеваний.

Едва солнце наполнило комнату, двери шкафа с грохотом распахнулись. Свадебное платье грубо сорвали с вешалки, вытащили наружу и стали топтать ногами, не жалея ни вышивок, ни кружев. Красавица невеста визжала, что никогда не любила этого оборванца, пусть господь пошлёт ему импотенцию, чуму и холеру, пусть у него выпадут все зубы и останется лишь один – для боли, пусть очередь его кредиторов протянется от бульвара Капуцинок до Сен-Жермен и у каждого в руке будет большая палка! Дружным хором причитали мать и сестры покинутой, бранился отец, рыдали слуги. Казалось, хаос продлится вечно. Наконец невесту успокоили и увели обедать, а опозоренный наряд затолкали в шкаф, чтобы вечером снова безжалостно вытащить.

Кое-как свернутое, платье понесли вверх, по узкой и темной лестнице. Зловеще скрипнула дверь, запахло пылью и плесенью. Платье бросили на старинный резной стул с вытертым сиденьем, не позаботившись даже поднять с пола белый подол. Скрежетнул засов. Всё.

Платье не умело плакать и не в силах было сопротивляться. Что оно может – ломать рукава, шуршать бантами, волноваться лёгкими кружевами? Судьба его решена, жизнь кончена. Оставалось дождаться крыс. Часы тянулись томительно долго, с улицы доносился шум экипажей, крики разносчиков, перебранка прислуги. Наконец настал вечер. Загорелись тусклые фонари, заспешили в театры нарядные дамы и прифранченные кавалеры. Подумать только – бал бы уже начался… А оно прозябает здесь, среди старой мебели, рухляди и тряпья.

– Что, не нравится? – раздался пронзительный голосок.

Ах! Крыса! Перепуганное платье изо всех сил скомкалось на стуле, подобрав повыше юбки и кружева.

– Время уносит все: длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу, как говаривал старик Платон. Вы, случайно, не читали Платона? А я вот, знаете ли, водил близкое знакомство – корешок переплета, правда, был жестковат…

Читать платье не умело и разговаривать не хотело. Но философствующему крысу это не помешало – устроившись поудобней на расшитой подушке для ног, он продолжил вещать, в задумчивости покусывая собственный хвост.

– Кажется, я нашёл достойного собеседника. Платон мне друг, но и истина порой обходится не дороже сырной корочки в сытый день. Да не пугайтесь так, не дрожите вашими глупыми бантами! Пока мне интересно беседовать, никто вас не съест, даже лапкой не тронет!

Страх ослаб, а затем и совсем исчез. Под неумолчный писк серого ценителя античной мудрости платье тихонечко задремало. Так и пошло – дни тянулись за днями, недели за неделями, на чердаке становилось то теплее, то холоднее, изредка с чердака капало, и тогда прибегали служанки с тазами, иногда снизу заносили очередную ненужную рухлядь. Однажды платье увидело и вредный черный роброн, но разговаривать с ним не стало. Время шло, крыс старел, толстел и хромал, потом его место занял столь же просветленный сын, затем внук – тот любил поваляться на пыльном кружеве, декламируя волнительные рондели…

А потом появились подёнщицы в белых косынках и аккуратных передниках. Окна раскрыли настежь, старые вещи стали вытаскивать прочь – дом продали, рухлядь отправляли на помойку. К пыльной ткани несчастного платья впервые за много лет прикоснулись теплые руки.

– Мари, Жанетт, поглядите какая прелесть! И оно ведь никому не нужно, правда? Позвольте, я его заберу!

Платье бережно упаковали в серый мешок и понесли по улице. Новый дом оказался куда скромнее – в шкафу вместо бархата и атласа тихо висели льняные юбки, шерсть и сукно. Благородный наряд вызвал у них совершенно детский восторг, и платье приободрилось. Его долго стирали в трёх водах, срезали пышные банты и половину кружев, заузили юбки и немного расставили корсаж. А затем, затем…

Маленькая церковь в предместье, конечно, не шла ни в какое сравнение с роскошью Сен-Жерве. Но все же это была настоящая свадьба! Горели свечи, пели мальчики, кюре читал положенные молитвы, и рядом с платьем красовался восхитительный чёрный костюм. А потом на ступеньках подружки осыпали невесту и жениха розовыми лепестками. И вечером они танцевали в кафе, кружились без остановки, задевая юбками мокрый пол. А ночью, осторожно расстегнутое, платье упало на пол рядом с черным костюмом – вот что такое счастье!

Платье думало, что на этом его судьба завершилась. Но вышло совсем по-другому. Его аккуратно отчистили, сложили в сундук, напичкав мешочками с нафталином. А затем стали доставать каждый год, в день свадьбы. Когда хозяйка Фантина ждала ребенка, она только раскладывала его на постели и улыбалась. Когда беременность завершалась – наряжалась и целый вечер танцевала с мужем на кухне. Она любила своего Жана и свадебное платье тоже любила. И хозяйским дочерям нравилось разглядывать золотое шитьё, гладить банты и кружева, а когда мама не видит – примерять на себя чудный наряд. Наконец, старшая из них, Адель, выросла – и в один прекрасный день платье снова взялись перекраивать, ушивать и удлинять.

И снова гремела музыкой свадьба, кружились юбки, ахали подружки невесты, и тихонько вздыхала мать. Молодожёны уехали в путешествие, вместе с ними платье повидало Прованс, прогуливалось по улочкам тихого городка со смешным названием Динь-ле-Бен и вернулось назад, благоухающее лавандой. Новая хозяйка перекрасила платье, придав белизне оттенок топлёного молока, и надевала его на праздники – случалось и по десять раз в год. В шкафу к старинному наряду относились с почтением, уважительно приседали и спрашивали совета. Единственная дочь хозяйки, Полетта, как и её мать когда-то, забиралась в гардероб, чтобы посидеть там тихонько, прижавшись к нежной душистой ткани.

В свой черёд и эта девушка собралась замуж, сияющая и гордая, с веночком из флердоранжа в пышных кудрях. Счастливый жених на руках снёс невесту со ступеней церкви, а потом, вечером, в нетерпении вырвал две застёжки из ослабевшей ткани. Платье вздрогнуло – не столько от обиды, сколько от дурного предчувствия. Оно не ошиблось – пришла болезнь. После рождения дочки Полетта начала чахнуть и в считанные недели истаяла. Супруг погоревал в меру – и женился на другой, шумной, крикливой тётке. Вещи прежней хозяйки скопом отправились на чердак, там же в крохотной мансарде разместили и падчерицу с няней. Скупая хозяйка считала каждый сантим, приходилось выкручиваться. Спасали золотые нянины руки. Пышные юбки пошли на подгузники и пелёнки для малышки Жюли, из кружев сшили чепчики и царапки. А расшитый корсаж, пуговки и подкладка пригодились совсем для другого. Всякой девочке нужны игрушки, мягкие и понимающие друзья – чтобы было кому поплакаться, утыкаясь в тряпочное плечо мокрой от слёз щекой, кого обнять, укладываясь в постель.

Так платье стало куклой. Сперва было до невозможности удивительно – у меня руки, ноги, глаза и чепчик? Меня одевают и раздевают, катают в колясочке? Мне говорят?

– Дорогая мадемуазель кукла, скушай ложечку кашки за папу, ложечку за няню, ложечку за кота Фелисьена, две ложечки за мама́ на небесах. А за тетю Клодетту пусть свиньи едят знаешь что?

Шаловливая девчонка разражалась хохотом, няня укоряла её, а потом смеялась вместе с нею. И кукла улыбалась про себя тряпочной блеклой улыбкой. Она полюбила ласковую Жюли, ей нравилось служить игрушкой, унимать дурные сны, выслушивать детские горести и обиды. А когда на чердак приходили крысы, злые крысы с усатыми мордами, кукла грозила им тряпочным кулачком и бормотала плохие слова, которым научилась от няни. В правой ноге она прятала большую цыганскую иглу – пусть только подойдут, скверные твари, враз уколю! И крысы слушались, уходили грызть свечку, хрустеть хлебными корками, копошиться в углах.

Девочка потихоньку росла, скудная жизнь ей нисколечко не вредила. Разыскав на чердаке старинную азбуку, няня стала учить воспитанницу читать – и, конечно же, кукла училась вместе с ней. До Платона они не дошли, но кое-как разобрать сказку Шарля Перро, песенку матушки Гусыни или стих из псалма могли обе. Их жизнь переменилась в один момент. Отец застал мадам Клодетту с лакеем, выгнал её из дома, три дня пил, а протрезвев, вспомнил, что у него есть дочь. Жюли перевели вниз, накупили ей новых платьев, книжек с картинками, удивительных фарфоровых барышень, умеющих открывать и закрывать глаза и пищать «ма-ма». Даже няне достался тёплый платок и бутылочка монастырского бальзама, исцеляющего от всех болезней. У куклы было время подумать о превратностях судьбы днём, когда Жюли училась или играла с новыми любимицами. Однако в постель брали именно её, тряпочную подружку. И на прогулку носили её, сколько бы ни ворчал отец.

У Жюли были доброе сердце и щедрая душа. Увидев в переулке маленькую калеку в поношенном платьице, которую на руках вынесла из подвала бледная мать, девочка не только вывернула свой кошелёк и отдала беднякам все, что там было, но и подарила несчастной самое дорогое, что у неё оставалось – куклу.

Новый дом оказался самым скверным местом из всех, что видела кукла и когда-то доводилось видеть платью. Сырость, грязь, вонь, тараканы, крысы, два оборванных сопливых мальчугана, играющих с мусором на полу, и молчаливая Луиза, еле способная поднять руку. В новой хозяйке едва теплилась жизнь, она неохотно ела жидкий суп, которым пичкала её мать, безразлично относилась к недолгим прогулкам, тычкам и щипкам младших братьев. Но при попытке отнять новую игрушку вцеплялась в тряпку тонкими пальцами и начинала заунывно, страшно кричать. В кукле шевельнулось новое чувство – когда она была платьем, то думала только о себе, о своих прихотях и восторгах. А теперь училась жалеть.

Когда мать уходила из подвала искать работу, а мальчишки выкатывались во двор возиться в лужах с такими же оборванцами, кукла тесно прижималась к Луизе, утешая и успокаивая её. Она тихонько пела все песни, которые успела выучить, рассказывала сказки Перро, приукрашивая их, как могла. Она заплетала девочке волосы, растирала холодные ноги, разминала ладошки. Однажды с кровати больной прямо из рук вывалился апельсин – редкое лакомство, пожертвованное доброй соседкой. Поднатужившись, кукла упала с постели, смешно переваливаясь на шатких тряпочных ножках, прошла в угол и сумела докатить потерю назад, до края кровати. Потом посмотрела строго:

– Я смогла. Значит, и ты сможешь.

С того дня Луиза стала тренироваться – когда никто не видел, сползала с кровати, подымалась, цепляясь за спинку, приседала как младенец и снова вставала. Потихоньку она научилась ползать по стенке до низенького подвального окна, чтобы подышать воздухом, научилась сама заплетать себе волосы и часами тормошить непослушные пятки. Девочка заулыбалась, начала лучше кушать, разговаривать с матерью, пересказывать братьям сказки, услышанные от куклы. В один прекрасный день домой вернулся отец – его считали погибшим, а он попал в плен в Эльзасе, два года просидел в лагере, потом нанялся матросом, чтобы подзаработать. И вот с полным кошельком на своих двоих явился к милой жене, дочке и сыновьям. Увидев пышную бороду отца, услышав его громовой хохот, девочка встала с постели и сама ногами пошла навстречу. Как все обрадовались – и кукла тоже.

Иллюстрация к рассказу Игоря darkseed Авильченко

Луиза выросла – люди быстро меняются. Годы, проведённые в неподвижности, обострили неженский разум, научили терпению. С детской игрушкой она не расставалась – фантазии о говорящей кукле с годами стали казаться болезнью, но нежность сохранилась. Нищая замарашка сама поступила в Сорбонну, стала заниматься наукой, прослыла старой девой. Наконец вышла замуж за товарища по лаборатории, длинноносого шутника Лазара. Принаряженная кукла в фате ехала на крыше авто и улыбалась – довелось ещё разок повидать свадьбу.

В свой черед у хозяйки появились близнецы – мальчик и девочка. Дом круглился довольством, не переводились гости, голодные и весёлые, не утихали споры и разговоры. По воскресеньям хозяин садился за пианино, хозяйка подпевала ему звонким голосом, а кукла любовалась ими с почётной полки. Но потихоньку тревога вкралась в беседы – приближалась война.

Когда боши вошли в Париж, хозяин исчез из города. Детей не выпускали из дома, Луиза рассчитала няню и делала всё сама – не дай бог, кто узнает, почему у малышей рыжие, кудрявые волосы, длинные носики и зеленые внимательные глаза. По вечерам, когда все засыпали, она часто плакала, обнимая старую куклу. Как-то вечером в дом явился старый кюре – он долго шептался с матерью, уговаривая её. Потом малышей разбудили, наспех одели и увели прочь. Кукла их больше не видела.

Вместо близнецов в доме появилась Эмма, белокурая девочка с ледяными, безжалостными глазами. Она говорила «да, мадам», «нет, мадам», покорно вышивала платочки и чистила картошку, шла в постель ровно в восемь, никогда не играла и не смеялась. На куклу она посматривала, но не так, как смотрели дети. Потом как-то подставила табурет, бесцеремонно сдернула игрушку за ногу, и, не слушая протестов хозяйки, ножницами распорола тряпичный живот. В ватное нутро вложили свернутые письма, рану кое-как зашили суровыми нитками, поверх натянули крохотные панталоны и комбинацию, набросили новое платье, сделанное из хозяйкиного шёлкового шарфа.