Текст книги "Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 2"

Алексей и сам понимает, что нельзя играть с худшим, что есть в человеке. Но он и над собой надсмехается, когда рисует. И потом, говорить об этом серьезно, на его взгляд, просто глупо. Художнику нельзя взрослеть, он должен смотреть на мир глазами ребёнка и до последнего верить в то, что за каждым поступком человека кроется детский «секрет». В человека всё закладывается в детстве. Взять хотя бы его главный «секрет»: на глубине его переживаний и чувств положены молчаливость матери, воспитание Тишины, капризы времени. Сверху он кладёт своё всё самое яркое и блестящее: картины, образы, лица людей, одухотворенные вещи… и всё это прикрыто, как стёклышком, синевой его глаз. И недалёк тот день, когда и его, как детский «секрет», прикроют землёй. Со временем его «секрет» потеряют и забудут. И будет о нём помнить только Тишина, но она никому не скажет. И какое это счастье – навечно остаться секретом в земле! А не какой-то кучкой тряпья с безликой маской.

Фразу «час пик» Алексей впервые услышал в семилетием возрасте, когда погиб восемнадцатилетний старший брат по материнской линии. Это был несчастный случай: во время давки в вагоне трамвая брата столкнули или он сам упал с подножки вагона на полном ходу. Весть о несчастье встретила Лёшку во дворе, когда он вернулся из школы. Тогда же кто-то из соседей сказал: «В час пик люди просто звереют! Бедный Володя…»

Во время похорон Лёшка опять услышал эту фразу, после чего она уже навсегда врезалась в его память. И с того времени в этом словосочетании ему чудилось все самое страшное, что может произойти с человеком в городе. А дальше детское воображение рисовало огромные страшные часы, по звону которых с проводов трамвая летели в людей смертельные искры, сотни искр! И одна из них убила его брата.

Это событие стало первой сознательной встречей со смертью, после которой настоящее превращалось в прошлое. Тогда он ещё не осознал, но уже почувствовал, что именно после ухода близкого человека остаётся невосполнимая пустота. И когда слышал фразу «час пик», то невольно вспоминал случай с братом и от этих слов ему становилось ещё больнее. Иногда казалось: «Да это всё вздор, но ведь этот вздор – его жизнь, и зачем же он чувствует её данной – чтобы всё бесследно исчезало? Может быть, и впрямь всё пустяки. Однако оттого, что брата не стало, для него как будто весь мир опустел, стал бессмысленным, и ему в нём теперь так грустно и так одиноко. Как же пустяки, когда оказалось, что он любит, – да и всегда, очевидно, любил. Всё в мире как будто по-прежнему, как всегда, и все свободны и счастливы, а брата нет. И всегда вспоминает прощание: была зима, рядом с процессией вдоль дороги на кладбище бежала бочком какая-то скромная, чем-то своим озабоченная рыжая собачонка; брата несли в гробу, а он уже был где-то там, в бесконечной пустоте… Как мучительно мешалось с братом всё, что он видел и переживал в тот странный, печальный день… Потом холод у могилы, с пронизывающим ледяным и буйным ветром».

Похоронили брата рядом с бабушкой, которая до двух лет не спускала Лёшку с рук, а потом незримо передала его Тишине. Но не оставила внука без присмотра: до сих пор приходит во сне и нередко вразумляет каким-то чудесным образом.

Алексей никогда не забудет один сон, который напрямую был связан с его переездом в Беларусь…

Но прежде было десять лет скитаний по горным районам тогда ещё Советского Союза. В то время Алексея влекло одиночество и в нём жила любовь к пустынным, тихим местам. Он шёл за природой и прислушивался к ней, а она указывала ему те места, где он должен жить. Он был посвящённым в язык природы и без труда повсюду ловил чудный звук её речей: и куст, и дерево, и полевой цветок, и скала, и воды – все подавали ему таинственную весть, священный смысл которой он понстигал сердцем и старался зримо выражать это постижение в своих дорожных набросках и рисунках. Вместе с этим в его метаниях по стране накапливались новые страданья и новая вина. И каждый раз этому предшествовали ужасная пустота, смертельная скованность, изолированность и отчуждённость, и в этой адской пустыне равнодушия и отчаяния вдруг снится сон.

…Идёт навстречу бабушка и встречает словами: «Ну что внучек? Соскучился?.. Решил проведать меня? – слышал он ласковый голос и видел её красивой-красивой! – Знаю, что не всё ладится у тебя. Оставь всё и переезжай на родину предков, там ждут тебя…»

Тот сон поразил его. С него начались смутные, не связанные друг с другом воспоминания детства. Точно и в сновидениях жил он без возраста. И вот оно, первое сновидение у истока его дней. Ранее нет ничего – пустота, несуществование. Ни его сердце, ни его разум никогда не могли и до сих пор не могут примириться с этой пустотой. Но, покоряясь неизбежности, он принял за начало своего бытия тот удивительный сон и связанные с ним поступки.

Мысль и решение ехать в Беларусь пришли одновременно: собственно, мысль сразу и явилась как решение. И всё встало на свои места, тоска превратилась в тревожное ожидание встречи, а желание новой жизни вернулось с почти что прежней своей остротой.

Поселившись в Полесье, Алексей больше не испытывал тоски; напротив, его охватила самозабвенная жажда бытия и какая-то почти животная потребность в исцелении землёй и водой. Способный погружаться в состояние тихой гармонии, как это бывает, когда человек находится во власти некоей радостной силы, он, сталкиваясь с очевидными фактами, знал, что такое потерянность, и был весь переполнен поиском форм, их зарисовкой за пределами ландшафта. И обыкновенно это происходило на берегу озера, в самом доступном месте со стороны деревни. В других местах озеро окружали болота и лес. А стоило немного отойти от озера, как в душу предательски закрадывался страх. Лес в этих местах суровый и первозданный. Заблудишься – и искать будет некому. Вокруг лесов на десятки километров болота, ещё более страшные для людей. Из путешествующих по Полесью туристов мало кто отваживается пройти километр-другой в глубь Полесского леса или болот. Но было ещё одно место, где можно было подступиться к озеру. Правда, оно находилось за озером, и туда можно было добраться только по воде или пройти по болотам вокруг озера. По этому пути он и отправился.

День был ясный, дождя не ожидалось. Преодолев самый трудный путь по болотам, он вышел на сухую возвышенность берега и шёл по лесу, но особого удовольствия не испытывал: мешали комары. Приходилось прятать не только лицо, но даже руки. «Болото, лес – рай для комаров, – думал он, а глазами искал желанный просвет в лесу. – По его расчётам, лес скоро закончится, а там открытое пространство, прибрежный ветерок, и будет меньше комаров. А пока надо терпеть. Ох и крепко кусают! Зато теперь он знает главных стражников Полесья – это комары!»

Полесье сразу покорило сердце Алексея: сосновые леса, озера и огромное поднебесье. Небо просто лежит на земле! И, вступая в туман, вступаешь в облако иль в тучу, – это первое, чем подкупило его Полесье, и, любуясь природой этого края, он размышлял: «Небо огромным нимбом накрывает здесь землю, но земля не считает себя святой или избранной, скорее даже прячется в болотах или в лесу укрывается мхом. А может, эта скрытность земли – всего лишь страх? – Алексей задумался о сильных грозах в Полесье. – Раскаты грома здесь ложатся всей мощью на землю, а молнии одна за одной ранят её. А смиренная земля всё терпит. А может, очищается через огонь с небес? Или собирает энергию для каких-то нужд? Если земля Полесья не возьмёт на себя всё напряжение чёрных туч, то страшный огонь упадёт в другое место, и кто знает, что из этого выйдет? А что если Полесье – оберег Белой Руси?! Ведь не случайно земля в Полесье с огромной исцеляющей силой болот и речек: все ранки здесь промываются чистейшей водой, присыпаются искрящимся песком, бинтуются мягким мхом. И всё здесь приживается, растёт! А какая чистота! Нет запылённой листвы даже возле дорог! Растения – побеги трав и девственного леса – прорастают в небо! И яркая, нежная зелень, удивительная своей свежестью. Кажется, только здесь он рассмотрел глубину зелёного цвета и все его оттенки».

Это не тот зелёный цвет тоски, какой он избегал в своих картинах. А сейчас его ждал ещё более яркий цвет – жёлтый, который проступал сквозь редкие деревья прибрежного леса. Большой песчаный пустырь, на который Алексей скоро вышел, был окружён зелёным лесом, отчего показался ему большим рыжим островом, где всё подчиняется солнцу. Поля старой соломенной шляпы плохо защищали от палящего солнца, и он, уставший щуриться, опустил взгляд под ноги. Правда, и песок отражал солнечный свет, но не так жестоко, как небосвод. И вообще он солнцу не верил. Любил дождь. Стоило ему соприкоснуться с дождём, как всё его нутро наполнялось неизъяснимой радостью и волнением. Человеком дождя считал он себя.

«Кому-то нравится солнце, кому-то нужен дождь, – думал Алексей, продолжая свой путь. – Вот и попробуй угодить человеку, хотя бы ему: по лесу шёл – комары досаждали, на песок ступил – солнце утомляет…»

Он жадно взглянул на воду. Но решил повременить с купанием, только пробежал глазами по берегу и остался доволен: чистый мелкий песок до самой воды… Вот настоящий пляж! Отличное ждёт очищение!

На его взгляд, любое купание в природном водоёме – это очищение. Но особенно он почитал те водоёмы, какие встречал на пути. Всё, что связано с природой, а тем более с водой, он считал животворящим. С не меньшим пристрастием он поклонялся деревьям, цветам, камням. А человека, и себя в том числе, называл палым. В это слово он вкладывал свой смысл, а когда просили пояснить слово «палый», он отвечал: «Пал человек! Во всём пал!»

Это странная философия родилась в странствиях, без которых Алексей не мыслил своего существования. Да и сюда он попал прежде всего благодаря незабываемому сну и последнему путешествию. Место приглянулось. Деревня называется Бобровичи, где главная достопримечательность – озеро, и очень важна была для него отдалённость этого места от города. И он не ошибся: вскоре узнал, что Бобровичи считается самой отдалённой деревней в Брестской области! К тому же в этом крае когда-то жили его предки. В 1915 году деда и бабушку с большим семейством вывезли на Южный Урал. И вот спустя 80 лет он переехал на родину предков. Возможно, именно это сказалось на его выборе? Так или иначе, Алексей поселился в этой Полесской деревне и не жалел об этом! Домик выбрал по карману – небольшой; подобрал в деревне подержанную кровать, стол и жил одинокой жизнью. Долго ли проживёт здесь, он не знал. Но пока это пристанище его вполне устраивало. Тут тихо и безлюдно. А скромная пенсия по случаю падения со скалы позволяла ему сносно жить и заниматься любимым делом – рисовать. В своё время он даже был известным художником, и немалая часть живописных работ выставлена в известных музеях России. Какие-то картины хранятся у друзей. Но всё это осталось в прошлом, сейчас у него язык не повернётся назвать себя художником. И вместо мастерской он давно уже обходится походным этюдником. Ещё вырезает по дереву. Этим ремеслом он увлёкся уже здесь, благо лес рядом. Особый интерес у него был к старым корневищам, разбросанным беспокойной волной по берегу озера.

По этой причине он и отправился вокруг озера. Тем более что на противоположном берегу озера он ещё не был и, шагая сейчас по нему в кирзовых сапогах, больше всматривался в окрестности, чем под ноги. Озеро вместе с бледным солнцем и зависшими на горизонте облаками напоминали знакомую ему картину, и он остановился у кромки берега. Налюбовавшись полотном природной картины, он пошёл дальше вдоль берега и уже смотрел только себе под ноги, которые тоже казались фрагментами картины той же природной галереи, только представлялись будто уже в багетных рамах на выставке – «открылись врата его чувств». Какое-то время он только и глядел себе под ноги и постепенно шуршание песка и всплески небольших волн озера превратились в звуки деревенской жизни. Звуки не были равномерными, часто в потоке их вдруг образовывалась почти что благостная тишина, внутри которой можно было уловить только мелкие звуки поглощённого собою нынешнего быта: потрескивание дров в печи, кипящую воду, постукивание форточки от ветра. Потом раздался неожиданный всплеск большой рыбы в озере.

В это же время он заметил корягу у воды. Это был обветренный кусок сосны, который сразу приглянулся, и он положил его на виду, чтобы не пройти мимо на обратном пути. Потом огляделся, чтоб запомнить место. Место оказалось приметное, везде вырисовывались следы селения. Здесь и решил передохнуть, чтоб отдохнули ломаные кости, которые пережили уже несколько операций. А вот сапоги самое время скинуть!

Переступая дальше босиком, он уже старался не наступать на обломки глиняной посуды, на осколки небольших камней, на чёрные от времени и каторжной доли кованые гвозди, скобы и прочие мелкие железяки, предназначения которых он не знал. Всё беспорядочно валялось и отчётливо выделялось на ярко-рыжем песке. Эту россыпь следов хозяйствования людей он почему-то представил с высоты полёта птиц, и его взору сразу открылись сотни безвестных иероглифов, знаков. Весь берег был исписан ими.

«Может быть, именно так и выглядит послание из далёкого прошлого? – заключил он из того, что вообразил. – Тогда кому это послание?.. По всему видно: здесь когда-то жили люди, и жили добротно, если судить по тому, что встречалось ему на пути. Правда, это всего-навсего маленькие осколки… Ничего цельного…»

И только он сделал несколько шагов, как его взгляд остановился на пуговице в песке. Подняв и лучше рассмотрев её, сильно удивился: «Нет! Кое-что остаётся целым. Например, эта медная пуговица – хоть сегодня шей к рубахе!»

Положив пуговицу в карман, пошёл дальше. Теперь у него появился новый интерес к этому месту. К тому же этот интерес вдохновляло воображение, рисуя старинную монету, пулю… Да мало ли что могло сохраниться в земле. Сюда же примешивались воспоминания: «Ещё мальчишкой он точно так же вышагивал под балконами пятиэтажек в поисках случайной игрушки или другой какой «ценности», упавшей с балкона. После каждая находка обсуждалась на детском совете дворовых сыщиков и определялась лучшая. Но самым важным действом нашей компании считался обмен, где всякий старался выменять не что иное, как лучшую находку…»

Так, незаметно, по детскому мостику памяти он попал в прошлое своей жизни, где всё представлялось очень далёким. Любая картина минувшего возникала в какой-то дымке, и рассмотреть, а тем более понять, было невозможно. Сплошное мерцание, в котором ничего, кроме бешеного движения, он не различал. Лишь один день неизменно являлся во всей ясности…

Алексей ехал с работы в переполненном троллейбусе и думал о том, что надо бы навестить мать. Потолкавшись в давке, он понял, что придётся проехать остановку, где жила мать. А спустя время и на своей остановке едва вылез из переполненного троллейбуса. Вылез весь помятый и злой. Но, пройдя немного по улице и отдышавшись, пришёл в себя и почти успокоился, пока не увидел свою куртку без пуговицы, выдранной с корнем.

«Сила толпы, ничего не поделаешь…» – с досадой подумал он и замедлил шаг, но тут же почувствовал толчок в спину: «Ну, чего встал?!»

Не оглядываясь, он пошёл дальше, а в уме себе же отвечал: «Да. Я понимаю… Надо идти… Нет! Бежать… В час пик все бегут! Бегут и не успевают… Час пик… Пик безумства, от которого не спасёт даже дом! И там час пик будет смотреть глазами жены прямо в лицо…»

Так и случилось. Только в этот раз он не выдержал взгляда жены, её оскорблений и окончательно устал бороться с безумством двоих. А главное, больше не мог смотреть в испуганные глаза трехлетней дочери: это было выше его сил. И в каком-то исступлении он снял кольцо с пальца и выбросил в окно, затем хлопнул дверью и ушёл из дома.

…И вдруг весь шквал воспоминаний внезапно прервался. Он стоял как вкопанный, а разум отказывался понимать происходящее – прямо у ног лежало на песке кольцо.

Он понимал несоизмеримость прошлого и настоящего. Тогда как можно сдвинуть с мёртвой точки время и оказаться на поверхности песка кольну из прошлого? Пусть в виде знака, символа, но именно в момент духовной напряженности того «часа»? После этого он другими глазами стал смотреть на этот песок, где всякий предмет как будто излучает силу, пережитую в «час пик», – только дотронься.

К деревне Алексей вышел настолько уставшим, что еле плёлся. И если бы не посох, то вряд ли бы добрался до деревни засветло. А в целом походом он был доволен и по деревне шагал уже бодрее. Пройдя по улице мимо нескольких дворов, заметил впереди старичков на скамейке. Было понятно, что они с любопытством дожидаются, когда же он поравняется с ними, чтобы поговорить.

– Что ж ты, добрый человек, ходишь один в болото? – заговорил самый улыбчивый на скамейке.

– Здравствуйте! – поздоровался Алексей и, остановившись, продолжил: – А откуда вы знаете, что я по болотам гулял?

– Куда же ты мог ещё пойти по этой стороне, как не в болото… – продолжал улыбаться старичок.

– Так и с этой стороны озеро! – подойдя к селянам ближе, ответил Алексей.

– Не скажи! В таких сапожищах летом не ходят купаться! – расположился к разговору ещё один дед.

– Ваша правда! Но был и на озере, только на другой стороне…

– На Вядо, что ль ходил?

– А что такое Вядо?

– Деревня так называлась. Там ещё одна была

– Тупичицы. Обе деревни немцы спалили, а людей расстреляли… Помяни их, Господи! Сначала нашу деревню сожгли, а потом Вядо… Об этом даже в книгах написано.

– Надо же, я и не знал!

– Тогда откуда знаешь тропу на Вядо?

– Так её видно. Правда, не везде, но пройти можно.

– Говоришь, можно… Там и местные не всегда пройдут!

– А по мне, ваше болото не самое топкое. Я видел пострашнее.

– Турист, что ли?

– Да, вроде того.

– А что же ты, турист, памятник на Вядо не заметил?

– Наверное, мимо прошёл. Не видел.

– Ну, ещё увидишь. Его только с воды хорошо видно. Плохо поставили. Поставили так, чтобы не утруждать себя ходьбой… Вылез из лодки, положил венок к памятнику, и за рыбой в деревню… А место расстрела, где надо бы стоять памятнику, давно заросло…

– Молчи, Степан! Не наше это дело! – вступила в разговор осторожная старушка.

– Так-то оно так… И всё же не по-людски это,

– заметно сник Степан.

– А до деревень что там было? – продолжил разговор Алексей.

– От своего деда знаю, что ссыльные там жили, царём сосланные, – опять оживился Степан.

– А мой внук рассказывал – он в Бресте кандидат наук – мол, там с каменными топорами люди жили, а триста годов назад там волость была… Как райцентр по-нынешнему, – говорила уже старушка.

– Ну ты даёшь, Маня!.. Среди болот – райцентр!.. – теперь Степан сдерживал соседку.

– Так это ж когда было, триста годов назад… – пыталась Маня защитить своего учёного внука.

– Одно дело – учёные говорят, а здесь земля – хозяйка: определила она быть здесь болоту, оно и есть! Даже мелиорация не иссушила! А ты – райцентр… Не смеши людей, Маня! Вон милый человек дар речи потерял от наших сказок, – не унимался Степан.

– Почему сказки? Там весь песок усыпан осколками средневековья… – заступился Алексей за Маню.

– Вот-вот! Ещё один, как это – археолог – появился у нас. Смотри, турист, мы присматривать за тобой будем! Там уже искали золото, с приборами приезжали. Сам лодку давал им, – продолжал Степан.

«Дальше можно было предвидеть, о чём пойдёт речь у стариков, – подумал Алексей и, сказав «спасибо» за ценную информацию, отправился домой. – На первый раз информации было более чем достаточно. К тому же и карманы как будто стали тяжелеть, словно все вещи в них вот-вот оживут от услышанного».

В дом он вошёл совершенно обессилевший. Какие-то силы ещё оставались после похода, но разговор с селянами забрал и остатки. Даже есть не хотелось ему, поэтому, переодевшись, он сразу лёг и уснул.

Проснулся Алексей далеко за полночь и, не вставая, стал разглядывать комнату, освещенную едва-едва сторонним и неярким светом луны. Он задерживал свой взгляд на всяком предмете, как бы желая проникнуть подробным взглядом сквозь смазанные темнотой очертания. Потом повернулся на спину и стал разглядывать потолок, который превращался в необычайно интересную территорию, где увеличенные царапины и вмятины можно было изучать, словно карту. И тут он вспомнил, что советовал Леонардо художникам. Присмотритесь, говорил он, к стене, покрытой пятнами сырости. Вы увидите в них подобия божественных ландшафтов, украшенных горами, руинами, камнями, обширными долинами; и ещё увидите битвы и жестоко сражающиеся странные фигуры. Скоро, поднявшись с постели, он решил прервать необычный сериал. Он прошёл от одного конца комнаты в другой и обратно. Снова сел на кровать, но тут же встал и опять прошёлся по комнате. Он чувствовал, что сейчас в нём что-то должно родиться, какая-то важная мысль, какое-то необходимое понимание вещей. Он и боялся этого, и одновременно не мог противиться. К нему возвращалось волнение, с которым покидал противоположный берег озера, которому и название уже есть – Вядо. Даже в самом названии было что-то от древних «вед», значит, остаётся «ведать» историю того удивительного места, в чём он уже не сомневался.

Взбодрившись чашкой кофе, Алексей сел за стол, разложив перед собой все предметы, найденные на песке. Все его попытки объяснить историю с кольцом были тщетны. Случайность он не принимал, хорошо зная значение случайностей в своей судьбе. Поэтому невольно стал ожидать самых невероятных открытий.

Долго ждать не пришлось. Перебирая и разглядывая в очередной раз свои находки, вдруг ясно почувствовал, как две маленькие вещицы в руках увлекают его в незнакомый мир. Такой мир, где старые предметы, подобные кольцу и пуговице, служат не людям, а чему-то более существенному, нетленному.

«Сомнений нет. И кольцо, и пуговица вековой давности, – размышлял он, не выпуская из рук старины. – А хорошо сохранились благодаря песку. Похожий случай был однажды. Лет десять назад в одном из походов в Крыму набрёл на археологов, которые на его глазах извлекали из песка чудесно сохранившиеся изделия аж двенадцатого века! А тут всего-то один век! И потом, почти половину этого срока составляет его жизнь. Из чего можно пофантазировать и предположить, что эти предметы могли бы принадлежать даже его деду!»

После всех дум и гипотез стал смотреть на кольцо и пуговицу с таким чувством, будто и в самом деле они оставлены ему родным человеком на память. Более того, искренне поверил в то, что эти давние предметы невидимой нитью соединили его с землёй предков. Всё это пробудило в нём совсем новые чувства, ещё неизвестные его душе.

Через день он снова отправился за озеро, только теперь с палаткой: на случай ночёвки, если погода не позволит вернуться в один день. Трепетное предчувствие манило его туда. Точно это предчувствие обещало показать что-то очень важное и необходимое, без чего ему не обойтись теперь. Ожидая нового чуда, он всю дорогу продумывал, как будет искать, и потому добрался до места быстрее, чем накануне. Зато когда шагнул на песок бывшего селения, то стал переступать так медленно и внимательно, что его усердия хватило бы отыскать иголку в песке. Очевидно, поэтому он довольно быстро нашёл опять пуговицу, затем вторую, с российским орлом времен Первой мировой войны, вскоре попалась польская монета двадцатых годов и кольцо, правда чуть мятое. Ещё не прошла радость от этих находок, как его взгляд остановился на другой старине. Он даже замер и долго не решался коснуться того, что лежало у ног. То ли боялся, что это может рассыпаться от одного прикосновения, то ли подозревал, что это может быть галлюцинацией от жары и солнца… На песке аккуратно, словно подкинули, лежал маленький медный крестик.

Воодушевленный новой находкой, он ещё долго мерил шагами берег. И к тому времени, когда надо было идти в деревню, в его кармане лежали ещё один крестик, несколько бусинок и ржавая пуля. Будучи в хорошем настроении, он с наслаждением смыл в озере усталость и уже собирался в обратный путь, но набежавшие грозовые тучи остановили его. Установив палатку на ночлег, он вдруг увидел в небесах «час пик»! Здесь тоже образовалась давка: тучи оттеснили облака на невидимую высоту, а сами стали между собой зло толкаться, пока какая-нибудь из них не взрывалась огненными стрелами в сторону соседних туч и земли; казалось, только так туча может прорваться к земле, чтобы очистить её ливнем и огнём.

Много раз ему приходилось наблюдать за грозами, и он пришёл к выводу, что у каждой тучи есть своё место на земле, которое очень важно ей не проскочить. Туча хорошо помнит, где зарождалась её жизнь из капелек росы, из испарений ручейков, рек, озёр, чтоб в небе стать облаком, тучей. А потом вернуть все сбережения земле-прародительнице – тучи не забывают родину! И новый порыв стихийного ветра, новые столкновения и опять молнии, раскаты грома. «Час пик» в небесах продолжался: одна туча с грозовыми проклятиями на землю, другая туча водопадами ливня заливает землю. В это время земля замирает от страха, безмолвствует, только ветер вытворяет, что ему вздумается.

Грозовые тучи ещё долго возвращали его к живой душе мирозданья. Он попытался вспомнить последнее впечатление такого рода: «Это было на Камчатке, когда стоял у жерла вулкана, на высоте около пяти тысяч метров, где он как будто взлетел в небеса и увидел на уровне вытянутой руки облака и тучи, и больше уже ничего не боялся на свете, всему сказал «да», отдал своё сердце всему. Продолжалось это недолго, каких-нибудь четверть часа, но с тех пор нет-нет да поблескивало: иногда по нескольку минут отчётливо видел, как золотой божественный след, проходящий через его жизнь, вдруг опять вспыхнет золотыми искрами молний, и тогда кажется, что этот след уже нельзя потерять, а он вскоре опять пропадает. Увы, трудно найти божественный след внутри этой жизни, которую мы ведём, внутри этой такой мещанской, такой бездуховной эпохи, при виде этих дел, этой политики, этих людей! Как же не быть ему жалким отшельником в мире, ни одной цели которого он не разделяет, ни одна радость которого его не волнует. Он долго не выдерживает ни в городе, ни в обществе незнакомых людей… А то, что в редкие часы радости бывает с ним, то, что для него блаженство, событие, воспарение, – это мир признаёт как сумасшествие». С этими мыслями он и уснул под грозу и дождь.

На следующий день никаких следов от грозовых ливней не осталось, всё ушло в песок. Алексей возвращался по болоту в густом тумане. Он шёл и думал: «Как неожиданно это место вошло в его жизнь. Именно здесь он вновь нашёл свой путь». И в деревню вернулся с хорошим настроением.

Вечером Алексей вновь колдовал за столом. Положил перед собой все находки и стал внимательно рассматривать, как будто ждал от них какой-то тайны. Не дождавшись, всё разложил по дням и задумался: «Два похода, и нахожу примерно один набор: пуговицу, кольцо, крестик… Можно подумать, кто-то сознательно подкладывает именно этот набор. Если бы здесь было кладбище, то всё легко объяснилось, но кладбище находится в другом месте. И там совершенно нет никакого признака жизни. А тут всё усыпано осколками керамики, стекла и прочей хозяйской мелочи, и среди этой россыпи находятся простенькие предметы, которые рисуют личную жизнь человека, – это пуговицы крестьянской одежды, стеклянные бусинки и колечки местных красавиц, нательные православные крестики, военная пуговица и пуля с войны… И по ним так явственно предстаёт человеческая жизнь из прошлого, расписанная не по годам и даже не по дням, а по часам! У каждой вещи был свой «час пик»! Час обретения и час потери… И уж точно у каждой найденной вещи был час преображения для иной жизни, иначе они не сохранились бы. А тут каждая вещь сохранила не только форму, но и значимость в настоящем времени, то есть стала знаком – символом не времени, а Вечности, в которую можно попасть только через энергию напряжения. Иначе как объяснить исходящее волнение от каждой вещицы? Выходит, каждая вещь сохранила напряжение последнего часа жизни её хозяина, и этот час сравним только с «часом пик»… И почему какие-то предметы определенно «светятся»? Соприкасаясь через них с прошлым, Алексей делается чище, спокойнее, скромнее. Может быть, во всём этом есть противоядие от всякой фальши?

Неожиданно Алексей вспомнил свою пуговицу, своё кольцо, ощутил на себе крестик… и объяснение, которого ждал Вечность, пришло само собой! Оно поражало простотой и в то же время глубиной значения обыкновенных предметов. Радость открытия и странная робость разом завладели им. «Да это же бытие человека! – поражался он своему открытию. – А всего-то три предмета! Пуговица, кольцо и крестик… Самая маленькая пуговица – и та прячет наше уродство или красоту! Лишь мгновения любовной страсти напоминают нам, как мы зависим от пуговицы… И тогда мы её срываем с себя вместе с одеждой! Но в часы безумия срываем их с посторонних людей… А это скромное медное колечко носит в себе символ любви и брака между мужчиной и женщиной! Исключительно из кольца любви рождается новая жизнь!.. А этот хрупкий старинный крестик и есть извечный символ рождения и смерти! Крест – это весна и осень вечной жизни!.. Невероятно! С ним заговорили самые простые вещи!.. Он слышит и понимает их! Но какая сила соединила нас? Земля и Время?! Земля и Время, стирающие в прах всё живое и несчётное количество самых прочных вещей, вдруг не дали пропасть таким хрупким и недолговечным предметам, как пуговица, кольцо, крестик… Земля и Время!..»

С последними словами в его голове всё закружилось. Вихрь мыслей подхватил его, и он уже не понимал, чьи мысли кружат: то ли его, то ли исходящие от старых вещиц на столе. Но он подчиняется мыслям, подчиняется с восторгом! Как будто только сейчас узнал родной язык и может говорить теперь даже с пуговицей! Только сомнения мешали, они цеплялись за новые мысли и старались сбить их. Но сейчас он был сильнее и выше сомнений: «Конечно, люди могут смеяться над ним и даже брезговать… Как брезгуют старой пуговицей в дорожной пыли. Сегодня все боятся пыли и грязи на старых вещах. Только люди забыли, кому принадлежит эта самая пыль и грязь. А ведь это наша пыль! Это пыль и грязь нашей повседневной жизни, конечная цель которой – укрыть, спрятать, забыть всё старое… И вот мы уже платочком вытираем руки, с мылом моем ручки своим детям: ведь эти ручки коснулись камешка у дороги, деревянной палочки в лесу, старой пуговки на земле… И в то же время не замечаем на своих руках пота и крови обиженных! И наши дети уже не падают в обморок при виде крови…»