Текст книги "Удивительные истории"

Летние пастбища Пиззози были расположены возле горы Хекла, чья трехглавая вершина гордо возвышалась над лугами. Обычная, ничем не примечательная гора – то есть, до того дня не примечательная – ни чем не выделялась среди прочих. Обычное нагромождение скал, покрытое сосновыми лесами, поросшее травами, поблескивающее кое-где скалистыми склонами.

Гора поросла оленьей травой – кормом более питательным, чем клевер или люцерна. В начале лета фермеры пригоняли сюда отощавший за зиму скот. Осенью отъевшийся скот превращался в аппетитные говяжьи стейки на прилавках магазинов. Но скоту нужен не только подножный корм. Соль делает скотину здоровой.

Нужно было снабдить стадо солью. Пиззози спешил. В девять часов он проехал через город Джексон, в двенадцать часов – в момент катастрофы – он находился далеко за пределами последней маленькой деревушки, которая имела связь с цивилизацией. Было четыре часа дня, когда он добрался до маленькой бревенчатой избушки – своей летней обители.

Он был в дороге с полуночи. Он устал. От дороги, жары, пыли устали и мышцы, и разум. Настало время отдохнуть, пусть соль скотине дадут братья.

Приют братьев Пиззози был мирным местечком. Здесь возвышались раскидистые сосны и горный дуб давал густую сень, мирно зеленели травы… К востоку высились вершины Сьерры, туманные, серо-зеленые, волнистые, убегающие вдаль, становясь все выше и выше, чтоб вдали превратиться в грозные снежные пики. Ниже в каньоне, бурлили воды Моколамна, на западе нависали тяжелые темные массы горы Хекла…

Джо завалился на траву в тени дуба. Воздух был полон прохладного, сладкого аромата второй половины дня. Не могло быть более мирной картины. Синее небо ясно сияло над головой. Дыхание лета и успокаивающие ароматы сосен. Из дверей избушки навстречу ему выскочила овчарка.

Это был его любимый пес. Обычно, когда Джо возвращался, тот встречал хозяина далеко от дома на дороге. Так что нынешнее запоздалое появление пса вызвало у него вялый интерес. Поведение собак, по большей части, регулируется набором привычек, и требуется нечто воистину необычное, чтобы заставить их вести себя не так, как всегда. Однако пес хоть и появился слишком поздно, увидев хозяина, бросился приветствовать его. Возможно, он просто проспал?

Но Джо заметил, что пес скулит. Зверь был по-собачьи мудр; когда Понто – так его звали – видел что-то необычное, он не пугался, а скорее становился радостно игрив. Сегодня же, поласкавшись к хозяину, пес уставился куда-то вдаль и заскулил жалобно и испуганно.

Пиззози понял, что-то случилось. Собака замерла, хвост повис прямо и шерсть встала дыбом. Бросив косой взгляд на хозяина, пес вновь заскулил и начал подвывать, уставившись на гору Хекла. Озадаченный, Джо тоже уставился на гору. Но он ничего не увидел.

Собачий инстинкт или совпадение? У нас есть только рассказ Пиззози. Со слов итальянца, пес был испуган. Это было не типично для Понто. Обычно перед лицом опасности он был бесстрашен. Теперь же он, поджав хвост, бросился прочь к пастушьей лачуге. Джо поспешил следом.

Внутри лачуги он не нашел ничего и никого. Не было никаких признаков братьев Пиззози. Сейчас была его очередь идти спать, он ведь не спал почти двое суток. Его глаза закрывались сами собой, и велико было искушение не обращать внимания на странности собачьих манер, завалиться на койку. На столе стояло несколько немытых тарелок с объедками. Одна из трех винтовок, которые обычно висели на стене, куда-то подевалась; кофейник стоял на полке с открытой крышкой. Кровать была не заправлена, одеяло валялось смятым и скомканным. Это вызывало желание упасть и поспать. И тут за спиной опять заскулил Понто. От завываний пса Пиззози инстинктивно напрягся. Слабый шорох сосновых ветвей доносился из каньона.

Джо последовал за псом. Протирая глаза, он вышел из дома. Солнце полыхало над гребнем гор на западе. Над кружевами сосен высились лысые вершины Хеклы. Что тут творилось!? Его братья должны быть где-то рядом. Не в их обычае откладывать дела на завтра, тем более такое важное дело, как подкормка скота. Протирая глаза, он вышел из хижины.

Пес неотступно и тихо следовал рядом с хозяином, продолжая скулить. Джо вслушался в звуки окружающего мира. Ничего необычного: глухой ропот и завывание ветра в теснинах гор, вкрадчивый шепот леса, звенящая песня реки внизу…

– Что ты видишь, Понто? Что ты видишь?

В ответ на слова хозяина пес принюхался и утробно зарычал.

Понто боялся. Это озадачило Пиззози. Но независимо от того, кем или чем был источник этого страха, он находился на горе Хекла.

Это – одна из самых странных частей рассказа. Поведение пса и то, что случилось после… Хотя это тривиально, но до сих пор необъяснимо. Как мог пес понять, то происходит? У нас нет способа измерить мудрость инстинкта, но мы знаем, что перед разрушением Помпеи звери буквально сходили с ума в своих клетках. Тем не менее, зная, что мы теперь знаем, трудно принять аналогию. Это может быть все же просто совпадением.

Тем не менее, это решило судьбу Пиззози. Скоту нужна соль. Надо было взять с собой пса и гнать скотину к соляным брикетам.

Нет более важного момента в ремесле ковбоя, чем накормить скотину солью.

Это требует умения, хотя это и не зрелищно.

Голос у Пиззози был музыкальным, если даже не оперным. И он протяжно закричал, созывая стадо лизать соль. Раскатистое эхо понесло его клич над горами, причудливо дробясь в ущельях. Соляной зов – древнее колдовское заклятие горных пастухов.

– Аллеваху!

Две тысячи коров, быков и тысяча телят подняли головы в ответ. Влажные ноздри стали втягивать воздух, принюхиваясь, пытаясь уловить тонкий запах соли.

– Аллеваху!

Старая корова проревела. Это было начало безумия. От подножия горы до самых высоких пастбищ тысячи глоток парнокопытных оглушительно замычали и заревели, требуя соли.

Пиззози проехал вдоль пастбищ, собирая стадо. Пес мчался рядом, перепрыгивая через кусты.

– Аллеваху! Аллеваху!

Стадо ломилось через заросли, тысячи копыт вминали в землю зелень и кусты, тысячи хвостов задирались в беге, мелькали могучие рога, мычание сливалось в громоподобный рев.

Еще чуть-чуть – и отважный ковбой был бы растоптан или поддет на рога. Но Пиззози был мастером своего дела. Схватив мешок с солью и распоров его, он быстро высыпал содержимое на землю, затем схватил следующий… Начал с центра места кормежки, затем насыпал соли по краям лужайки… Находиться посреди стада было уже опасно. Ковбой отъехал прочь, взлетел на пригорок, где не было опасности быть затоптанным; но при этом он находился достаточно близко, чтобы отличать животных друг от друга.

Через несколько секунд на лужайку, куда он высыпал соль, обрушилась живая лавина. Старые коровы, быки, телята, бычки мчались, сметая заросли кустов. Невероятное зрелище. Стадо собиралось, необъятно громадное, вздымая облака пыли. Скотина все еще продолжала прибывать, а над горами все еще неслось эхо пастушьего клича. Пиззози посмотрел вверх на вершину горы.

А затем случилось ни что странное.

Из возбужденного рассказа Пиззози выходит, что все случилось мгновенно, но произвело абсолютно невероятный и незабываемый эффект.

Синевато-лазурное пламя с малиновыми прожилками бесшумно обрушилось на мир. Оно было столь ярким и огромным, что казалось в мире не осталось ничего, кроме этого колдовского сияния.

И так же мгновенно оно исчезло! Его просто не стало. И исчезло и появилось оно абсолютно бесшумно. Не было ни малейшего сотрясения почвы.

Пиззози глянул на гору. Не было никакой горы!

Не было и стада.

Там, где раньше возвышалась гора, сияли лучи заходящего солнца. Там, где только что неслось стадо, никого не было. Воцарилась странная тишина. Воздух до самого горизонта был прозрачен и чист.

Не было горы! Не было скота!

Пиззози вскочил на коня. Произошедшее дальше ковбой помнил смутно. Верный конь вдруг обратился в дикого мустанга, норовившего сбросить наездника. Потребовалось все мастерство ковбоя, для того чтобы просто удержаться в седле.

Пиззози не знал, что находится на грани смерти. Он словно впал в ступор. Несмотря на все его усилия, конь норовил рвануть назад. Ушло несколько минут на то, чтобы обуздать животное. Потом ковбой, постепенно приходя в себя огляделся.

Мгновение растянулось в вечность. Итальянец был ошеломлен. Его разум отказывался принять то, что видели его глаза.

Было отчего впасть в ступор – исчезла гора, исчезла без следа, как будто ее никогда и не было. Исчез скот. Многотысячное ревущее стадо, мчавшееся напролом к соли, взрывавшее своими копытами землю, растворилось без следа. Ковбой, неосознанно, пришпорил своего скакуна.

Но конь уперся и не желал двигаться с места, невзирая на все мастерство наездника. Умное животное знало, что делает, в отличие от человека, чей разум был парализован и не мог сложить все куски произошедшего в связную картину.

Гора не просто исчезла. На ее месте зияла бездонная пропасть, как будто кто-то гигантским ножом выхватил кусок из плоти мира.

Джо, как оказалось, очутился у края этой бездонной пропасти. Пиззоди был хладнокровным и твердым человеком, но сохранить ясность разума оказалось труднее, чем обуздать мустанга. Он заглянул в бездну… и едва справился с приступом головокружения.

Дна пропасти не было видно – чудовищная дыра была наполнена тенями и тьмой. Накатила тошнота. Слабость обрушилась лавиной. Пиззози покачнулся в седле.

Но конь спас седока, успев отступить от смертоносного обрыва. Могучий инстинкт животного, заставляющий в момент опасности бежать туда, где безопасно, оказался сильнее воли и разума человека. Столкнувшись с угрозой, коровы и лошади всегда бегут домой. Вот так и вышло, что конь и его ошеломленный всадник оказались на дороге в Джексон.

Пиззози ничего не знал о событиях в Окленде. Для него случившееся было кошмарным чудом. В тот миг он не мог рассуждать логично. Он не мог обуздать коня. То, что Пиззози вообще остался в седле, была скорее дань условным рефлексом и привычка, чем результат осмысленных действий. Сознание его было парализовано, а сам он переполнен ужасом, но привычное к верховой езде, натренированное тело и верный конь сделали свою работу. Все это случилось в сорока четырех милях от ближайшего города. Над землей царила ночь, и звезды сияли в небе, когда Пиззози въехал в Джексон…

Глава IV. Человек – фактор икс

А что же Чарли Хайк?

Дальнейший ход событий был предопределен его гением, и нам придется ненадолго отвлечься от хроники Катастрофы, чтобы понять, как формировался его гений. Если бы не странный образ его воспитания, если бы не доктор Роболд и его влияние, некому было бы рассказывать эту историю. Из пламени, зажженного лучами солнца, из маленького происшествия на улице, случившегося с десятилетним газетчиком в жаркий летний полдень, разгорелось пламя неудержимой мысли. Если нет такого понятия, как Судьба есть по крайней мере нечто, очень на нее похожее.

В эту ночь мы могли бы найти Чарли в обсерватории в Аризоне. Он уже давно стал взрослым, хотя еще и не старым, но нищего мальчишку с увеличительным стеклом и газетами он уже ничуть не напоминал. Высокий, стройный, хотя и слегка сутулящийся, с теми же идеалистическими, мечтательными глазами поэта. Конечно, никто на первый взгляд не признал бы в нем типичного ученого. Он и не был типичным.

Действительно, Чарли подходил к науке совершенно не так, как большинство ее тружеников. Наука была для него не сухим набором фактов, а скорее симфонией или поэмой. Он был первым и, возможно, последним представителем школы доктора Роболда, школы, парадоксально сочетавшей холодную логику и высокую поэзию, приверженность факту и полет пророческой фантазии, высокий идеализм целей и суровый материализм мировоззрения. Главным принципом старого доктора было: «Истинная наука – это всегда отчасти поэзия».

Любой, кто учился хотя бы в школе знает, что обычно это совсем не так. Но у старого ученого был свой подход и к познанию, и к обучению.

Мы все знаем, как и чему учат учителя в наших школах. Факты, факты, ничего, кроме фактов. Тут нет места для мечты или романтики. Оглядываясь назад, мы вспоминаем холодный, жесткий подход наших учителей, зубрежку. Конечно, в этом нет никакой поэзии.

Тем не менее, мы не должны отрицать, что именно наука создала нашу могучую цивилизацию. Даже доктор Роболд не стал бы это отрицать.

Дело заключается в следующем.

Доктор Роболд утверждал, что с самого начала прогресса развитие цивилизации шло тремя отдельными путями, во главе угла которых стояли: наука, изобретения и управление. Но его теория гласила, что первые два направления должны соединиться; ученый должен быть не просто собирателем и интерпретатором фактов, но и изобретателем, а всякий уважающий себя изобретатель обязан быть ученым. «Действительно великий ученый должен быть провидцем, – говорил доктор Роболд. – А изобретатель является лишь поэтом, с инструментами лучшими чем слова».

Таким и стал Чарли Хайк. Он был провидцем и мечтателем, ученым, поэтом с инструментами, истинным учеником доктора Роболь. Он мечтал о том, о чем другие ученые даже не пытались думать. И мы благодарны ему за его странные мечты.

Единственным большим другом Хайка был профессор Уильямс, уроженец родного города Чарли, который знал его еще в дни, когда тот торговал газетами на улицах. Они были друзьями в детстве, в подростковом возрасте и в колледже. В последующие годы, когда Хайк стал провидцем, таинственным «человеком с горы», а Уильямс – знаменитым профессором астрономии, и дружба их стала крепкой, как никогда.

Но между ними была большая разница. Уильямс был точен, ни на микрон не позволял себе отступить от канонов того, что считал критериями научности. Он был воспитан в духе каменно-холодной расчетливости. Он жил в цифрах. Он не мог понять Хайка или его рассуждения. Вполне готовый следовать за мыслью друга, насколько позволяли факты, он отказывался входить в область того, что считал чистыми спекуляциями.

В определенный момент между ними разверзлась пропасть. Чарли Хайк был визионер и мечтатель. И хотя одна часть его разума твердо опиралась об утес доказанных фактов, другая парила в пространстве дерзких гипотез, невероятных идей и грандиозных видений. Меж этих двух миров, уживавшихся в его разуме, зияла бездна. И Чарли Хайк посвятил преодолению этой бездны всю свою работу, всю свою жизнь…

В тот прохладный вечер в тесном маленьком кабинете в Аризонской обсерватории Чарли восседал, закинув ноги на стол, и рассматривал Уильямса, точного и щепетильного, готового аргументированно и точно отстоять точность и непреложность выводов своей философии. Солнечный жар растворился в бескрайних песках пустыни, погрузившихся в сумерки. Через открытую дверь и окна дул холодный ветер. Чарли курил – его старая привычка, отравлявшая Уильямсу жизнь в колледже.

– Значит, мы знаем? – спросил Чарли.

– Да, – уверенно сказал профессор. – Что мы знаем, Чарли, то мы и знаем. Хотя конечно это не много. Это очень трудно воспринять, но невозможно отрицать цифры. Мы имеем не только доказательства геологов, но и астрономические вычисления, у нас есть факты и цифры. Наш мир должен погибнуть. Это неприятно сознавать, но это факт, подтвержденный наукой. Медленно, неизбежно, безжалостно, но ему придет конец. Простой вопрос арифметики.

Хайк кивнул. Астрономия была и его специальностью, и это объединяло со старым другом и соседом по комнате в общаге. Он приехал из своей обсерватории в горах Колорадо только для смены обстановки и ради того, чтоб навестить старого приятеля.

– Я вижу. Это все твои старые расчеты приливного замедления. Или, еще раньше, расчеты, касающиеся потери планетой кислорода и воды.

– И то и другое – вопрос фигур. Вращение Земли вокруг своей оси ежедневно тормозится приливами, настанет день когда Земля повернется к Солнцу одной стороной, как сейчас Луна к Земле.

– Понимаю. Это будет эпоха вечной ночи для одной стороны Земли и вечного день для другой. Два ада – огненный и ледяной.

– Точно. Но еще раньше Земля лишится кислорода и воды, с каждой секундой теряя их все быстрее. Банальная кинетическая теория газов, движение молекул, медленно, но верно улетучивающихся в пустоту. Каждая минута, каждый час, каждый день мы теряем часть нашей атмосферы. Со временем мы потеряем все. Еще раньше – Земля станет пустыней. Взгляни на эти пески за окном, а ведь здесь, когда-то плескалось море. Невозможно отрицать очевидное, мир уже движется к своему неизбежному концу.

Чарли рассмеялся.

– Очень хорошо! Математика не врет, профессор. Только…

– Только?

– Это просто математика.

– Просто математика? – профессор поморщился. – Математика не врет, Чарли, мы не сможем уйти от нее. Какие причудливые аргумента ты собирается выдвинуть?

– Просто мы слишком много ставим на цифры, – усмехнулся Хайк. – Они являются важными, но указывают лишь на то, что может произойти. Но чтобы знать, что действительно произойдет, их мало. Не все факторы учтены, профессор, имеющихся данных недостаточно.

– Это то, что мы знаем. Неужели в эти расчеты могла вкрасться ошибка?

Это был старый спор. Хайк был заядлым сокрушителем идолов чистого материализма. Уильямс был ученым старой школы.

– Ты совершаешь ошибку, мой дорогой профессор, не учитывая один фактор, фактор крохотный и в то же время громадный.

– Что это за фактор?

– Человек.

– Человек?

– Да. Он является фактором икс. Ты не учел его при составлении вычислений, которые сулят ему гибель.

Профессор улыбнулся снисходительно.

– Не думаю, что этот фактор сможет противостоять законам Природы.

– Нет? А задумывался ли ты, мой друг, над тем, что такое Вселенная? Звезды? Пространство, неизмеримое до бесконечности? Ты никогда не мечтал?

Уильямс не мог вполне понять его. Хайк имел привычку, приобретенную еще в детстве. Он всегда позволял своему оппоненту самому сделать выводы. Профессор не ответил. Но сам Чарли продолжил:

– Эфир. Вы знаете его свойства. Мозг или гранит – разные формы единой материи. Например, ваша пустыня, – он постучал пальцем по лбу. – Ваш разум, как и мой – самосознание материи.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Все просто… Вселенная сама по себе разумна. Есть разум и есть материя, его вмещающая. Космическая песчинка по имени Земля имеет собственный разум, сознание. Твои выводы всегда будут не корректны, пока в расчеты не будет включен фактор разума!

Профессор скривил губы.

– Как всегда, слишком надуманно, – он прокомментировал. – Красивая гипотеза, Чарли. Она вселяет надежды. Я хотел бы, чтобы это было правдой. Но все вещи должны заканчиваться. Даже Земля должна умереть.

– Не наша Земля. Ты смотришь в прошлое, профессор, для доказательства, я же смотрю в будущее. Дайте планете достаточно продолжительное время, и на ней будет развиваться жизнь. Подождите еще немного, и она сама станет разумной. Наша Земля просто приходит в сознание. А у нас есть, по крайней мере, тридцать миллионов лет для того, чтобы найти решение.

– Что ты имеешь в виду?

– Человека. Разумного обитателя Земли. Крохотный и громадный фактор икс.

Это, конечно, была немного специфическая беседа. Разговор таких людей очень часто касается тем, столь отвлеченных, что рядовому гражданину трудно задуматься над ними всерьез. Но этот разговор был очень уместен в свете того, что произошло после. Теперь мы, как и все остальные, знаем, что Чарли Хайк был прав. Даже профессор Уильямс… Наша Земля обладает собственным сознанием. Меньше чем через двадцать четыре часа ей пришлось использовать свой разум, чтобы спасти себя от разрушения…

А в тот вечер раздался звонок, прервавший спор двух ученых людей. Это была приватная линия, соединяющая кабинет профессора с его домом. Профессор взял трубку.

– Минутку… Да? Все нормально.

Затем Уильямс сказал:

– Я должен пойти домой, Чарли. У нас будет еще много времени. Тогда мы можем пойти в обсерваторию.

И это показывает, как мало мы знаем о себе. Бедный профессор Уильямс! Мог ли он подумать, что эти случайные слова были последними, которые он смог сказать Чарли Хайку.

Содрогался весь мир! Это оказалось началом конца! И Чарли Хайк оказался в вихре событий. Ближайшие несколько часов должны были стать наиболее напряженными в истории планеты.

Глава V. Надвигается катастрофа

Катастрофа случилась ночью. Звезды, бесчисленные и яркие, зажигались в небе над пустыней. Это была та прекрасная южная ночь, которую все мы знаем, если не сами, то понаслышке. Звезды мягко мерцали на черном бархате небес. Каждый маленький огонек был сообщением из бесконечности. Космическое величие, разум, хаос, вечность – ночь грез. Вечером Чарли говорил о Разуме во Вселенной. В ту ночь, когда он смотрел на звезды, он был олицетворением Вселенского Разума. Безусловно, в ту ночь добрый гений взял шефство над Землей.

Дул холодный ветер. Его порывы приносили шум ближайшего поселка; смех, песни детей, мурлыканье моторов и испуганный лай собак – звуки, свидетельствующие о жизни человека и его цивилизации. С горы, на которой располагалась обсерватория, город, видневшийся вдали среди песков пустыни, казался россыпью драгоценностей. На востоке серп луны склонился над горой. Чарли шагнул к окну.

Он любовался всем этим. Утонченная красота была сродни поэзии: участок пустыни, горы, свет в восточном небе, грустные тени, сгустившиеся на севере.

На западе высились горы – черная волнистая линия на фоне звезд. Прекрасная ночь, согретая дыханием пустыни, была созвучна мечтам Хайка.

Он смотрел, как профессор спускается по тропе под акациями. Автомобиль проехал вверх по дороге. И когда он проезжал мимо, Чарли рассмотрел его стремительные формы и водителя, сидевшего в кабине. Это был один из тех великолепных роскошных автомобилей, которые в последнее десятилетие опять вошли в моду. Его двигатель мягко мурлыкал, большие тяжелые шины были покрыты пылью. Шикарная машина, судя по всему, приехала из пустыни. Вот автомобиль остановился. Без сомнения кто-то приехал за Уильямсом. Если так, то стоит пойти в обсерваторию и немножко поработать.

В строгом смысле этого слова Хайк не был астрономом. Он не стал делать астрономию своей единственной профессией. Но он знал многие вещи о звездах, которые более ортодоксальные профессора не могли себе даже представить. Чарли был мечтателем. Он имел собственное видение Вселенной, собственную систему мироздания, и у него со звездами имелся общий секрет.

Он бы не стал разглашать свои взгляды на мироустройство, хотя бы потому, что не желал лишний раз оказаться поднятым на смех в научных кругах. Истинность структуры Вселенной, открывшейся его пытливому уму, пока что невозможно было доказать математически, но если бы он и смог это сделать – все равно бы ему не поверили. Хайк ощущал Вселенную, как бурлящий океан Жизни и Разума. Разум! Разум, как цель и смысл бытия материи. Человек был его проявлением, способом самоосознания материи здесь на Земле. Вселенная была беременна Разумом, жаждала познать сама себя. Чарли посмотрел на звезды. Он вышел из кабинета Уильямса, прошел через приемную и оттуда к лестнице, которая привела его к обсерватории. Пока Чарли ожидает своего друга, у него будет достаточно времени для наблюдений. Каким-то шестым чувством он ощущал, что настало время для открытия. Он приехал в Аризону, чтобы использовать телескоп своего друга астронома. Инструмент, который Чарли использовал в своей обсерватории на горе в штате Колорадо, не давал ему тех результатов, что он ожидал. Здесь, в штате Аризона, в сухом чистом воздухе, который до сих пор всегда давал такие великолепные результаты, он надеялся найти то, что предполагал. Но даже он не ожидал обнаружить то страшное доказательство правоты своих дерзких гипотез, которое ему суждено было найти.

Это одна из самых странных частей истории. И вышло так, что он оказался здесь в тот самый момент, когда судьба и безопасность мира зависели от него. Много лет он и его старый наставник, доктор Роболд втайне работали над самыми невероятными проектами. Они оба были мечтателями. В то время, как другие издевались над их «фантастическими и необоснованными грезами», они молча готовили переворот в науке.

Мальчик с зажигательным стеклом вырос под опекой доктора Роболда. Настало время, когда он реально мог много больше, чем собирался сделать Архимед при помощи рычага. Хотя мир не знал это, Чарли Хайк достиг точки, откуда он мог буквально испепелить Землю.

Но это не входило в его планы; хотя он имел возможность, у него не было конечно, ни малейшего намерения. Он был мечтателем, и это было частью его мечты, что человек разорвет его цепи, приковывавшие его к Земле, и сможет выйти во Вселенную. Это было великим замыслом, и если бы не страшное событие, которое забрало его жизнь, он бы без сомнения достиг цели.

Хайк сел за телескоп в десять тридцать. Он взглянул на часы: в запасе было еще больше чем десять минут. Он вычислил точное время для наблюдения. Несколько месяцев он ждал этого момента. Он даже не надеялся провести наблюдения в одиночку, и теперь, когда он находился один на один с великолепным инструментом, он посчитал себя счастливым. Только звезды и Чарли Хайк знали секрет; но даже он не мог представить, что это будет означать.

Хайк достал из кармана кипу бумаг. Большинство из них были покрыты обозначениями, некоторые с рисунками, другие с цветными фотографиями высокого качества. Разложив их перед собой, молодой ученый набросал поверх изображений карандашом целую сеть пересекающихся линий. Затем последовал ряд цифр – быстрые вычисления. Он кивнул, а затем хмыкнул.

Было бы интересно наблюдать за лицом Чарли Хайка в последующие несколько минут. Сначала ученый выглядел задумчивым, спокойным и внимательным. Затем он пришел в восторг, а в итоге замер и лицо его утратило всякое выражение.

Больше пяти минут он был воплощением пристального и напряженного внимания. Все это время он мысленно витал среди звезд, созерцая, что даже не мечтал увидеть. Это было больше, чем Тайна, это было доказательством правоты Чарли Хайка. Теперь он сможет убедить миллионы людей. Но это было больше, намного больше, чем он ожидал. Когда он наконец закончил наблюдения, его лицо стало белым как мел, по лбу стекали большие капли пота, а выражение глаз превратило его в человека возрастом, как минимум, на десять лет старше.

– Боже мой! – нерешительность и чувство бессилия охватили ученого, лишь через пару минут они нашли выражение в словах: – Этот мир… Мой мир… Наше великое и великолепное человечество! – фраза была произнесена тоном, пропитанным отчаянием и безысходностью.

Затем механически он вернулся обратно к телескопу для подтверждения своих наблюдений. На этот раз, зная, что он хотел бы видеть, он не был так испуган: его разум был очищен от эмоций. Когда, наконец, он закончил работу, его лицо было исполнено решимости.

Он был человеком, который быстро соображал – спасибо звездам за это – и, как только он находил ответ, быстро переходил к действию. Угроза уничтожения разумными силами извне нависла над Землей. Если немедленно не прекратить воздействие, огромные массы вещества будут унесены с планеты в космос чужим астрокинетическим антигравитационным лучом.

Хайк мечтал о победе над гравитацией всю свою жизнь. Он никогда не думал, что кульминацией его поиска должна стать полная противоположность тому, что он надеялся отыскать. Сейчас Чарли безумно не хватало его умершего старого наставника. Если бы доктор Роболд был здесь и мог дать своему ученику совет!

Хайк схватил лист бумаги. Его побледневшее лицо было сосредоточено. Считая с быстротой молнии и точностью машины, ученый искал малейшую возможность предотвратить гибель человечества.

Всегда есть шанс, надо только уметь его найти. Хайк работал, ощущая как величайшая опасность в истории дышит ему в спину. В то время как весь мир спал, в то время как беззаботные миллионы людей наслаждались покоем уюта и безопасности, Чарли Хайк в одиночестве искал способ спасти их.

– Только один шанс на миллион.

Он принял вызов. Доля секунды – и его разум перешел от вычислений к стремительному действию. Не сказав никому ни слова, Хайк стремительно помчался по лестнице вниз. Искания и мечты, труды многих лет, вся его жизнь и уроки полученные от доктора Роболда, оказались прекрасной подготовкой к тому, что предстояло сделать.

Но ему было необходимо время. Время! Время! Почему его всегда так мало? Хайк должен был добраться до своего жилища. В шесть прыжков он добрался до офиса Уильямса.

Офис был пуст. Профессор еще не вернулся. В голове Чарли мелькнула мысль, полная мрачной иронии: «Что бы теперь профессор сказал о роли Разума в мироустройстве Вселенной?»

Добравшись до телефона и схватив трубку, Хайк вдруг заметил свет фар вдали на дороге. И как раз в этот момент ему ответили. Последовал краткий диалог.

– Здравствуйте. Профессор? Что? Пошел в город? Нет! Ну, скажите ему, это Чарли, – Хайк смотрел на автомобиль, тормозящий перед зданием. – Привет… Скажите ему, я поеду домой, домой! Домой! В Колорадо… Колорадо, да… На гору… На гору. Ох, не обращайте внимания… Я оставлю записку.

Он бросил трубку. Затем нацарапал на листе бумаги:

Ред, посмотри мои расчеты. Я возвращаюсь к себе. Нет времени, чтобы объяснять. Поймаю попутку. Оставайтесь у телескопа. Не прекращайте наблюдений. Если на Земле все полетит вверх тормашками, значит я не успел.

Помимо записки он оставил одну из карт звездного неба, в центре которой нарисовал карандашом жирный черный крест. Также на карте он набросал несколько строк своих вычислений.

Интересно отметить, что под влиянием стресса в этот критический момент он забыл о звании профессора, которое имел его старый друг. Это было хорошо. Уильямс благодаря этому смог осознать важность ситуации. В течение всей их жизни в решающие моменты он был «Редом» для Чарли.

Но странный каприз Судьбы спутал планы Чарльза. Порыв ветра из открытого окна подхватил листки бумаги, закружил их в воздухе. Из за этого мир оказался обречен некоторое время пребывать в невежестве и отчаянии.

Драгоценная карта закружилась в воздухе, словно маленький самолет, и приземлилась позади книжного шкафа.

Глава VI. Наперегонки с концом света

Хайк действовал быстро и решительно. Едва закончив телефонный разговор и положив трубку, он бросился на дорогу, надеясь, что сила убеждения или сила денег сделают своё дело и ему удастся уломать какого-нибудь водителя взять его с собой. Шум двигателя звучал в его ушах, когда он мчался по лестнице вниз. Чарли выскочил из здания в рубашке с коротким рукавом, забыв пиджак и шляпу. Неподалеку как раз стояла машина, водитель остановился, чтобы то ли положить что-то в багажник, то ли, наоборот, достать оттуда. Чарли одним гигантским прыжком достиг его и схватил за воротник.