Текст книги "Литературе быть! Продолжаем жить! Сборник участников 34-й Московской международной книжной выставки-ярмарки – 2021"

Георгий Газзаты

Георгий Владимирович Газзаты родился 23 декабря 1939 года в г. Гори Грузинской ССР.

В 1947 году поступил в русскую среднюю школу № 7 г. Гори, которую окончил в 1959 году. В 1963 году поступил в Ленинградский институт текстильной и легкой промышленности, на экономический факультет, и окончил его в 1968-м.

За период учебы в Ленинграде прошел курсы по изучению Эрмитажа. В 1972 году поступил в аспирантуру Северо-Осетинского государственного университета, на кафедру политэкономии. После защиты кандидатской диссертации на тему «Рыночные отношения в планомерно организованном общественном производстве» работал старшим научным сотрудником по системе Академии наук ГССР и в то же время в должности доцента преподавал политэкономию в высших учебных заведениях.

Параллельно с научно-преподавательской работой занимался писательской деятельностью. Автором издано более 30 работ по научной теме, два романа, сборник рассказов и восемь публицистических работ.

В настоящее время продолжает писательскую деятельность. Литературные работы номинировались на ММКВЯ в Москве. Является членом ПСП (Интернационального Союза писателей).

Старик и собака…

Скрестив руки на груди, она стояла у окна и смотрела вниз на улицу. После минуты молчания произнесла:

– Валера, странно!.. Собаку вижу, и она, как обычно, лежит у края скамейки на остановке, а старика нет…

– Говоришь, старика нет?

Он подошел к окну, встал рядом и посмотрел вниз, где на противоположной стороне улицы, у навеса троллейбусной остановки, рядом со скамейкой, положив на лапы голову, лежала большая лохматая, коричневая с большими черными пятнами, ушастая дворняжка.

С минуту постояв молча, он произнес:

– А странно, она одна, а этого седовласого старца нет!.. А интересно, это первый день так одна, без старика?

– Нет!.. Уже третий день я вижу, лежит она одна так, без старика-хозяина, – ответила она.

По комнате пронеслись мелодичные гудки мобильного телефона. Он пошел к письменному столу, взял телефон, послушал и, не убирая с рук, произнес:

– Ольга, это тебя… из издательства.

– Валера, ответь ты: аннотацию закончила, и утром в понедельник материал будет в редакции.

Он передал слова Ольги, положил телефон и пошел обратно к окну, встал рядом и продолжил смотреть на улицу, а точнее, на собаку, что, положив мохнатую, ушастую голову на лапы, одиноко, без хозяина, лежала у края скамейки на остановке.

После минуты молчания он произнес:

– А интересно, как давно мы его видим, этого старца с собакой, на лавочке у остановки?..

– Думаю, прошло недели две-три или, может, месяц, как мы приметили этого старца с тростью на лавочке и собаку у ног. Но и до этого, возможно, он давно там так просиживал, а мы его не замечали. Там ведь троллейбусная остановка, многолюдно. Хотя он всегда сидел на краю скамейки, положив обе руки на ручку трости, что держал меж ног, и эта большая лохматая собака у ног.

Они продолжали стоять у окна и смотреть вниз на улицу, в сторону троллейбусной остановки. Через минуту молчания она произнесла:

– И что странно, Валера, я заметила, в эти два-три дня, что наблюдаю: собака, учуяв наступление сумерек, как всегда, в то же самое время, как и до этого с хозяином, встает и, понурив голову, лениво идет к остановке троллейбуса, садится у подъездной части и ждет, а когда подъезжает седьмой номер, а других нет, пропускает пассажиров… и потом последняя влезает в передние двери троллейбуса…

Они оба, Ольга и Валера, продолжили стоять у окна и смотреть вниз на остановку. Потом она тихим голосом произнесла:

– А странно, почему она без хозяина?

Он, продолжая смотреть на лежащую у остановки собаку, задумчивым голосом произнес:

– А может, он приболел, а собака, она на такое способна, у собак есть такой рефлекс на хозяина и на ориентир на место: может ждать, просидев на одном и том же месте, долго. Это в тех случаях, если хозяином какая-нибудь вещь оставлена, – долго может сторожить… Или, привыкнув провожать хозяина на транспорт, на условном месте, как теперь на остановке, она там может долго ждать его появления. О таком собачьем поведении не раз писали, когда-то читал. Но теперь, когда хозяин отсутствует?.. Ты говоришь, три дня?!

– Да, сегодня третий день она там одна, – продолжая с минуту молча смотреть вниз, на остановку троллейбуса, произнесла Ольга. Потом тихим голосом продолжила говорить: – Валера, помнишь, когда приметили старца с собакой, тогда смотрели долго на него и уходили в рассуждениях о его судьбе. Мы задавались вопросом: а интересно, какова его повседневность, этого седовласого, в обветшалых лохмотьях старика с собакой, что лежит у его ног, такая же старая и лохматая? Какова его судьба? Какой была его жизнь в прошлом? Кем он был в молодости, во взрослой жизни, пока не стал таким, каким он сейчас видится?..

Ольга и Валера неспешно шли в сторону навеса под липовым деревом, где, как и вчера, сидел тот же старик. Локоть правой руки опять лежал на столике, а левой… он держал меж ног за ручку длинную трость, слегка ее покачивая.

Когда они подошли и поздоровались, старик в черной азиатской тюбетейке… будто бы поняв, что они пришли спрашивать об Амурке… хриплым, дрожащим голосом произнес:

– Амура пошел!.. Не будет Амурка… Амурка… больше не будет. Амурка нету!.. Пошел, пошел… – и движением левой руки, в которой держал трость, указал не в сторону мусорной горки, где в этот воскресный день работы не проводились, а в сторону лесопарка, что начинался правее, сразу через поляну от мусорной горки.

– Но куда? Где нам искать Амура? В какую сторону идти? – глядя на старика, произнес Валера. – Говоришь, на мусорной свалке собаки нет?

Старик понял, о чем спрашивал Валера, и опять хриплым голосом, стараясь как можно громче и яснее, произнес:

– Там мусор. Там Амура нету!.. Амура ушел туда… – и он опять движением руки, в которой держал трость, произнес: – Амура там!.. Там… там Амура!.. – и, отводя в сторону полесья головой в черной тюбетейке, добавил: – где мусор, нету Амура!.. Амура… там конец! Амура нету, где мусор!.. Амура там, где лес!..

Попрощавшись со стариком, они пошли в сторону лесопарка, находящегося на правой стороне от мусорной горки на расстоянии чуть более двухсот метров, а от барачного поселка лесопарк отделяло почти такое же расстояние, что и от мусорной горки.

– Валера, я вижу Амура, – вдруг произнесла она в голос.

– Где? – так же живо произнес Валера.

Ольга, не отнимая правой руки ото лба, что держала козырьком, левой начала указывать в сторону края опушки лесопарка: на стоящий отдельно, в стороне от опушки лесопарка, с широко раскинутой кроной вяз.

– Давай поспешим, – сказала Ольга и хотела ускорить шаг.

Валера придержал Ольгу за руку и сказал:

– И я вижу, но не будем спешить…

– Почему?.. – возразила Ольга. – Собаку нашли, пошли за ней.

Она не спеша пошла в сторону большого, с широкой кроной вяза, у основания которого на фоне зеленой травянистой почвы черным пятном виднелась собака Амур. И когда они сделали с десяток шагов, Валера вдруг взял за локоть Ольгу, остановил ее и сказал:

– Видишь, чем занимается собака Амур?! – и кивком головы указал в сторону дерева, у подножия толстого ствола которого лежал Амур и временами делал передними лапами прерывистые движения, выгребая перед собой рыхлую землю меж толстых ответвлений корней вяза. Затем те же самые движения проделывал головой – утыкался мордой в вырытое лапами в рыхлой земле углубление.

Остановившись, Ольга начала внимательно всматриваться в сторону большого вяза, у подножия которого лежал Амур и, мордой уткнувшись в неглубокую яму, лапами делал прерывистые движения, продолжая выгребать землю.

– Он же был голоден, видимо, нашел норку какого-то зверька и хочет добраться… Это же собака, – после минуты молчания произнесла она.

– Нет, Ольга! – сказал Валера, продолжая держать Ольгу за локоть. – Она не живность ищет, как тебе кажется. Она… она ищет, ищет свой конец, конец своей земной жизни… Ты поняла?!

Она с минуту стояла так, уйдя в раздумье, и с оцепенением смотрела в сторону дерева, у подножия которого собака Амур проделывала мордой и передними лапами прерывистые движения, продолжая выгребать землю. Навострив внимание и зрение, Ольга уже четко видела кучу рыхлой черной земли вокруг передних лап и головы собаки. Амур, проделав лапами прерывистые движения и очередной раз выгребая кучу рыхлой земли, мордой утыкался в углубление ямы, будто примерялся, достаточно ли глубоко прорыл он себе эту, легко поддающуюся ее лапам, черную рыхлую землю.

– Давай подойдем, – сказала Ольга тихим, задумчивым голосом. – Может, Амур просто… увидит и… – и она сделала шаг в сторону вяза, у подножия которого Амур рыл передними лапами и мордой яму. Валера опять удержал её за локоть и сказал:

– Ольга, не стоит ее тревожить. То, что видим… – конец Амура, конец его земной жизни.

Ольга, остановившись, услышав эти слова, продолжая смотреть в сторону дерева, тихо и задумчиво произнесла:

– Ты говоришь, конец его жизненного пути?.. Значит, говоришь, не надо подходить к Амуру?! – и в мыслях ее промелькнули слова, сказанные стариком в черной тюбетейке: «Нету, Амура нету!.. Больше нету Амура! Ушел… нету Амура!».

– Да, Ольга, я о таких случаях с собаками тоже читал, – сказал Валера. – Животные, не только собаки, когда старятся, наподобие Амура, и чувствуют наступление времени кончины, уходят с насиженных мест… где прожили жизнь, и, уйдя в лес, джунгли, пустыню, находят свой конец, конец своей земной жизни. Теперь так поступает и Амур.

Слушая, Ольга тихо, вполголоса, произнесла:

– Так вот что имел в виду старик в черной тюбетейке!.. Значит, теперь так поступает и Амур, ищет конец своей земной жизни?!

Сказав это, она умолкла, предалась молчанию и с прежним сосредоточенным вниманием продолжила смотреть в сторону дерева вяза, под которым она последний раз видела Амура живым и была очевидцем, как Амур находился в поиске конца своей земной жизни.

Кругом и над полесьем лесопарка опустилась тень. Она подняла голову, посмотрела на небо и, призадумавшись, спокойным голосом произнесла:

– Валера, а странно!.. В эту минуту, когда жизнь, пусть даже и собаки, находится в поиске конца своей земной жизни, Солнце, дающее всему живому на земле жизнь, вдруг стыдливо укрывается, прячет свой лучезарный лик за черные тучи… Зачем?! Чтоб не видеть, как жизнь, пусть и собаки… находится в поиске конца своей земной жизни… – и, не отводя взгляда от неба, постепенно застилавшегося черными тучами, произнесла опять: – а странно все это!.. – и умолкла… Но потом прежним, спокойным и задумчивым, голосом произнесла опять: – Эти слова, думаю, не ошибаюсь, были сказаны великим Львом Толстым: «Почему рождается жизнь, если… если потом – должна умереть?!».

Ольга Грибанова

Ольга Владимировна Грибанова родилась в г. Ленинграде (Санкт-Петербурге). Окончила русское отделение филологического факультета ЛГУ (ныне СПбГУ). Двадцать лет работала в школе преподавателем русского языка и литературы.

С 2008 года публиковала свои работы на различных ресурсах в интернете. В 2019 году стала членом Интернационального Союза писателей.

Лауреат II степени Первого Международного литературного фестиваля им. А. С. Пушкина. Лауреат II степени в номинации «Роман» Московской литературной премии 2019–2020 гг.

В декабре 2020 года приняла участие во II Большом он-лайн-проекте и получила звание лауреата I степени в номинации «Проза».

Неведомый путь
(глава из повести)

То был удивительный день и удивительный вечер, сменившийся удивительной ночью. Голова моя, напитанная умными вопросами, работала легко и радостно. Я понимал каждый одуванчик на своем пути и указывал дорогу пролетавшим пчелам: вон там еще опылите, пожалуйста! Пчелы приветливо гудели и садились на подставленную ладонь расправить усики.

Я подбирал с сухой земли заблудившегося лягушонка, и мы с ним шли искать тот самый ручей, который, я был уверен, бежал по этому миру из конца в конец.

Я беспечно сворачивал в сторону на чей-то веселый смех и, посмеявшись за компанию, следовал дальше, уверенный, что не заблужусь. Путь сам вел меня.

Вечер принес прохладу и комаров, которых я угостил досыта, чем мог. И расстались мы лучшими друзьями.

А ночью открылось мне, что я отлично вижу в темноте. Может, даже и лучше, потому что свет не мешает. Каждая кочка, каждый непутевый камушек на земле подмигивали мне при ярком свете звезд: «Осторожно, не споткнись!» А я и не спотыкался. Шел себе и шел, напевая песенку, которую весь день насвистывала над моей головой какая-то маленькая птица. И твердо держался я выбранной мною на ночном небе звезды.

И только когда звезды начали бледнеть и одна за другой засыпать, то и я почувствовал, что хочу отдохнуть. И хорошо бы под какой-нибудь крышей. Любую бы крышу над головой. И вот по заказу моему из темноты показалось небольшое строение без окон, с пустым дверным проемом.

Несколько десятков быстрых моих шагов – и я зашел под крышу. Было очень тепло, упоительно пахло сеном и еще чем-то очень знакомым, навевающим поэтические строки: «Хорошо в краю родном…». От этого пьянящего букета мне так захотелось спать, что я, нащупав у стены охапку сена, нырнул в нее и тут же уснул.

В первый раз в этом мире мне снился сон. И сон этот очень мне нравился. Мне снились два моих сердца. Веселые и счастливые, они приникли друг к другу и забились в одном ритме сильно-сильно. И вдруг срослись в одно большое-пребольшое сердце. Запело большое сердце удивительную песню светло и страстно. И вдруг с хрустом распалось на четыре одинаковых сердечка, которые тут же песню подхватили. Хруст – и каждое из них распадается на четыре. От восторга я даже вскрикнул и проснулся.

Однако хруст я слышал наяву. Раскрыв глаза, я увидел над собой кожистый нос, а в нем – огромные круглые ноздри. Под ним ходила из стороны в сторону нижняя челюсть. Где-то вдалеке едва виднелись из-за носа маленькие черные глазки.

Я улыбнулся и протянул руку к этому славному большому носу. Движение челюсти остановилось. Ноздри шумно захлопали, обнюхивая мою руку. Очень забавно и щекотно. Я засмеялся и сел. Возле меня стоял осел. Большой, поросший жесткой рыжей шерстью. Он потянулся к моему лицу, еще немного похлопал ноздрями и опустил голову к охапке сена.

Я погладил его по бурой гривке и оглянулся. В щели досок било солнце и ложилось острыми лучиками на земляной пол и кучи сена. В дверной проем я видел безоблачное небо и зеленые дали.

– Чей же это дом?

– Мой, – не отрываясь от сена, отозвался Осел.

– А хозяин-то кто?

– Я, – так же спокойно и невозмутимо ответил он сквозь аппетитный хруст.

– Ты сам, что ли, этот дом построил?

Осел оторвался от еды. Челюсть остановила свой мерный ход.

– Построил – это как?

– Ну смотри, – заволновался я, – все это сделано из досок. Верно? Их надо было сюда принести, поставить, сбить между собой, чтобы не упали, и сверху доски уложить, чтобы дождь на тебя не капал. А еще надо было скосить и высушить траву, чтобы получилось сено, которое ты кушаешь.

Осел смотрел на меня с большим уважением:

– А я думал – само все выросло. Растет же трава на земле – вот и дом мой вырос, и сено – в нем. А тогда кто все это сделал?

– Твой хозяин!

– Не знаю, не встречал. А пусть будешь ты мой хозяин, если уж так всё на свете знаешь!

Я задумался. Странно как-то получается. Кто-то кормит этого Осла и бережет его от холода и непогоды, а я вдруг стану его хозяином! Справедливо ли это? С другой стороны, Осел совсем непохож на домашнего: он не привязан в этом хлеву, никто не седлал его – рыжая шерсть на спине не стерта. «Ладно, – решил я, – если объявится его настоящий хозяин, я, конечно, Ослика ему верну!» Так, успокоив себя, я потрепал ослиные длинные пушистые уши.

– Договорились! Буду твоим хозяином! Пошли со мной! Только, знаешь, не уверен, что сумею построить тебе дом и накормить сеном.

Осел задумался:

– Траву-то я и без тебя найду.

Ему было о чем подумать. Что я мог ему предложить, кроме подножного корма? А мне вдруг так захотелось стать хозяином – хоть плачь! Слово-то какое – «хозяин»! Сразу ростом больше становишься!

А что там еще любят ослики?

Морковку! Откуда-то, из глубин прошлой жизни, выплыла забавная картинка: человек верхом на осле, а в руках у него палка с привязанной за веревочку морковкой.

– М-м-м? – мой Ослик поднял пушистые уши, черные глаза мечтательно заблестели. – Хозяин, пойдем за морковкой! Садись на меня, – с готовностью повернулся он ко мне боком.

– Прямо так и садиться? – засомневался я.

– А как еще?

– Ну это… седло нужно. Уздечка там еще…

Ослик посмотрел на меня долгим глубоким взглядом. Потом неторопливо развернулся, отошел в темный угол и закопошился там. Через минуту побрел ко мне, держа что-то в зубах. За ним следом, шурша и звякая, волочились какие-то ремни. Бросил к моим ногам:

– Может, это?

С седлом и уздечкой мы провозились целый час. Ослик оказался гораздо сообразительнее меня и начал руководить процессом своего седлания. Наконец все возможные ремни я подтянул и закрепил.

– Садись, хозяин.

И мы тронулись в путь. Сначала ехать было неловко, ноги мешались, с седла я почему-то сползал на сторону. Хотелось даже слезть и идти пешком. Но потом я освоился, нашел удобное положение и теперь с удовольствием смотрел вокруг. Пытался поговорить с Осликом, но он отвечал, лишь качая и мотая головой. Говорить с уздечкой во рту ему было неудобно.

Бескрайнее поле, по которому мы двигались, было покрыто ржаво-желтой длинной травой, колышущейся волнами на ветру, так что голова кружилась. Солнце пекло немилосердно. И ничьих голосов вокруг я сегодня не слышал. Даже птицы молча мелькали в высоком ясном небе.

Постепенно трава стала зеленее. Ослик стал останавливаться, чтобы пощипать свеженькое, и это меня раздражало. Я тянул поводья и бил его пятками по бокам.

Вдали меж тем показалась темная полоска леса. Все ближе и ближе. Вот уж распалась она на отдельные деревья и выросла перед нами. Ослик мой от усталости уже едва передвигал ноги и наконец совсем остановился. Я тянул поводья, подпрыгивал на седле, пинал его так, что пятки заболели, но он стоял и лишь вздрагивал от моих толчков.

Я спустился на землю и потянул его вперед.

Ослик печально взглянул мне в глаза и невнятно, сквозь уздечку, пробормотал:

– А где морковка?

Мне стало очень стыдно. Я совсем забыл, ради чего мой Ослик пустился в путь. А где я морковку возьму? Но, решив врать до конца, я махнул в глубь леса:

– Уже скоро. Она там!

Ослик опустил голову и не трогался с места.

Я хотел было рвануть за уздечку изо всех сил, но странный звук отвлек меня. В лесу слышался гул. Он приближался, и уже отчетливо слышался в этом гуле мерный топот. Закачались стволы сосен, согнулись до земли хрупкие заросли ольхи и орешника, и вылетел из леса огромный белый конь с длинным острым рогом на лбу.

Мой Ослик вздрогнул, вытаращил глаза и закричал с надрывными всхлипами. Единорог ответил ему громовым ржанием и сделал возле нас круг, подняв облако пыли.

Остановившись, он гневно крикнул:

– Осел! Кто посмел оседлать тебя?!

Я от страха присел. Только сейчас я понял, что совершил преступление, став в этом мире хозяином.

Ослик покаянно опустил голову. Единорог, едва глянув на меня, приказал:

– Сними с Осла седло и узду. Сейчас ты наденешь их на себя. А Осел сядет сверху!

Мой Ослик разразился громким всхлипывающим хохотом. А я бросился развязывать и расстегивать ремешки.

– Не ругай его, Светлый! – попросил Ослик, освободившись от уздечки. – Я сам захотел иметь хозяина.

– Ну и как? – Единорог склонил к нам голову. Глаза его сверкали насмешливо. – Понравилось?

– Понравилось. Да. Понравилось, – Ослик упрямо качнул головой. – Только устал я немножко. А морковки поем, и будет мне хорошо!

– Морковки? – Единорог выгнул гибкую шею и взглянул пристально мне в лицо. – Он обещал тебе морковку?

Слезы полились из моих глаз. Я отшвырнул в сторону седло и уздечку, сел на землю рядом с Осликом, уткнулся лицом в его рыжий лохматый бок и зарыдал во весь голос. Так было мне стыдно, что хотелось погибнуть под копытом Единорога, лишь бы не было этого дня и этого пути на спине моего Ослика.

Единорог громко и весело заржал над моей головой. И вдруг помчался рысью вокруг нас. Стлалась по ветру длинная белая грива, реял знаменем пышный хвост, разрезал со свистом воздух длинный рог, дробно стучали тяжелые копыта. Все быстрее и быстрее бег, все плотнее и плотнее облака пыли. Вот уж скрыли они от нас Единорога.

Слезы мои высохли, Ослик испуганно поводил ушами. А облака поползли вверх, сомкнулись вокруг нас светлым куполом, и вдруг посыпались на наши головы… морковки!

Они весело прыгали по земле, как живые. Они забарабанили по моим плечам, когда я в испуге закрыл голову руками.

Облака рассеялись, солнце осветило сплошь заваленный морковью круг. Мой Ослик зашатался, глаза его затуманились несказанным счастьем. Он подпрыгнул на месте несколько раз. Потом медленно потянулся, поднял мягкими губами одну морковину и сочно хрупнул. Оглянулся на меня, широко улыбнулся, обнажив огромные зубы, и кивнул небрежно:

– Ешь! Я угощаю!

Это было первое, что я съел в этом мире, – морковка! Я брал ее за хвостик, и мы откусывали от нее по очереди – так она была вкуснее. Сладкий душистый сок наполнял рот, сытная морковная кашица опустилась в мой желудок. Желудок вздрогнул от удивления и заработал. Веселая сила наполнила меня. Руки мои запросили дела и обняли Ослика на прощанье. Ноги запросились в Путь и понесли меня вперед.

Ослик со счастливой улыбкой кивнул мне и опустил голову к своей морковке.

Неподалеку в траве валялись брошенные мною седло и уздечка. Вокруг них уже поднимался из земли, рос и покрывался крышей новый хлев.

А я уже шел вперед по моему Пути.