Текст книги "Почему Третий Рейх проиграл войну. Немецкий взгляд"

В общем и целом Красной Армии удалось осуществить на фронте протяженностью свыше 1000 км прорыв на глубину почти 300 км. Правда, этими и дальнейшими достигнутыми ею в 1944–1945 годах успехами она не в последнюю очередь была обязана постоянно изменявшемуся в ее пользу соотношению сил между обороняющимися (немцы) и наступающими (Советы), компенсировать которое на длительный период величайшей храбростью и упорством немецкого солдата-фронтовика было просто невозможно. Число задействованных на Восточном фронте германских дивизий сократилось к началу 1943 года с 214 до 190 – результат рокового распыления сил и растущего напряжения на всех участках фронта. Советы же, напротив, увеличили число своих соединений следующим образом: стрелковых дивизий (или бригад) с 442 до 513, танковых дивизий (бригад) со 186 до 290 и кавалерийских дивизий с 35 до 45. Всего же наступающим 5,1 млн русских в 1943 году противостояло 3 млн немцев. Но гораздо больший вес имело возраставшее от двукратного до троекратного превосходство противника в технике и вооружении. В феврале 1943 года Красная Армия имела свыше 7100 танков, в апреле – более 19 000 орудий всех калибров; к тому же она смогла значительно повысить оперативную подвижность своих соединений, так как союзники из своего поистине неисчерпаемого резервуара в огромном количестве поставляли ей грузовики. Два года спустя, в январе 1945 года, советское превосходство частично уже составляло: 7,7:1 по пехоте, 6,9:1 по артиллерии, 10,2:1 по минометам и 4,7:1 по танкам; кроме того, в военных действиях участвовало более 16 000 боевых самолетов всех видов, 1,8 млн немецких солдат отражали натиск более чем 5,3 млн красноармейцев.

Как же оценивало общее военное положение высшее германское военное руководство к концу четвертого года войны (1943 год)? Мы обладаем потрясающим документом того времени, а именно конспектом доклада начальника штаба оперативного руководства вермахта генерала Йодля, который он сделал для гауляйтеров 7 ноября 1943 года. Доклад дает нам об этом полное представление. Ближайший военный советник Гитлера не утаил в нем огромные трудности, стоявшие перед германским военным руководством: распыление и нехватка сил, несмотря на борьбу на «внутренней линии»; транспортные помехи при переброске войск и вооружения; диспропорции между потребностью в солдатах и в фабрично-заводских рабочих; поражение подводного флота и кризис в воздушной войне. В общем и целом изложенное им было совершенно трезвой, солдатской оценкой тогдашнего положения. Какие же позитивные выводы, оправдывавшие в конце 1943 года «веру в конечную победу», делал в итоге Йодль? Даже приняв во внимание целенаправленное намерение оказать пропагандистское воздействие на высших функционеров нацистской партии, нельзя не признать, сколь ужасающим образом многовековые старые максимы германского военного искусства и ведения войны заменяются здесь фанатической верой в победу тоталитарной идеологии. Создается впечатление, что для Йодля исход этого мирового конфликта в меньшей степени решается батальонами, оружием, танками и самолетами или даже экономическим потенциалом обеих воюющих сторон, чем сознанием «этической и моральной» справедливости германской борьбы, силой революционной национал-социалистской идеи и верой в фюрера, в лице которого впервые со времен Фридриха Великого политическое и военное руководство вновь объединилось ко всеобщему благу. Именно он, безусловно, держит в своих руках тот инструмент, который представляет собой вермахт. Пусть генерал и упоминает о «новом оружии» (однако не говоря о нем конкретно), которое положит конец успехам противника, но в принципе это не что иное, как один-единственный безоговорочный, фанатичный метод борьбы, словно железный закон, пронизывающий всю мировую историю, и это наполняет генерала уверенностью. «Как закончится однажды эта война, никто заранее сказать не может», – признает он сам, но Германия победит, «потому что мы должны победить, ибо иначе мировая история потеряла бы свой смысл». Это было больше чем признание банкротства ближайшим военным сотрудником главы германского государства! Здесь уже чувствуется демоническое влияние Гитлера, который, вопреки более глубокому пониманию действительности его советниками, бессмысленно продолжал войну, чтобы до последней минуты сохранить свою систему господства, которой почти гипнотически подчинялось его ближайшее окружение.

* * *

Вторая мировая война была в такой же мере войной на суше, как и на море. Поэтому тот факт, что Германия уступала своим противникам на море, с самого начала играл значительную роль в исходе конфликта. Для союзнической стороны победа в битве за Атлантику служила предпосылкой для любой более или менее крупной операции против «Крепости Европа». Но этот фактор недостаточно учитывался германским высшим командованием вооруженными силами. В «войне тоннажей», которую в 1939 году пришлось начать с недостаточными средствами, речь шла о том, чтобы топить вражеский или нейтральный, но используемый противником тоннаж в большем объеме, чем союзники способны построить вновь. Тем самым руководство морской войной надеялось нанести решающий удар по зависящим от импорта из заморских стран Британским островам, а прежде всего по осуществляющемуся морским путем текущему снабжению Британского театра войны. При неблагоприятных исходных позициях операции надводных кораблей в Атлантике до лета 1940 года были почти невозможны или же возможны лишь с большими трудностями. Использование немногих подводных лодок было при больших расстояниях подхода к цели малорациональным и не могло принести решающих результатов.

Коренным образом положение изменилось только с захватом Норвегии и Франции, поскольку теперь в распоряжении Германии имелись более благоприятные исходные базы. Однако число боеспособных надводных сил, линейных кораблей, крейсеров и вспомогательных крейсеров было недостаточно для того, чтобы даже при хороших результатах боевых операций каждого из них добиться устойчивого воздействия на вражеский тоннаж (до 1941 года они потопили приблизительно 1 млн брутто-тонн). Исключительно высокий коэффициент полезного действия, которого достигла с осени 1940-го до лета 1941 года каждая отдельная подводная лодка, не мог проявить свою эффективность, ибо само число подводных лодок было слишком мало. Летом 1941 года Германия начала чувствовать английское превосходство в надводных военно-морских силах, а также последствия введения радаров: германские надводные корабли были изгнаны из Северной и Центральной Атлантики. Только в Южной Атлантике, в Индийском и Тихом океанах еще смогли до весны 1943 года продержаться вспомогательные крейсера.

Подводной войне, для ведения которой во второй половине 1942 года все еще не хватало подводных лодок, сильно препятствовала британская система обороны и конвоев, и потому эффективность ее сильно упала. Большие возможности авиации в тоннажной войне использовались в этот период лишь от случая к случаю и с недостаточными силами. Правда, первая половина 1942 г. принесла немецким подводным лодкам в слабо обороняемом районе у северо– и центрально-американского побережья такие крупные успехи, что они оказали влияние на все планирование союзнических операций 1942 года. Но уже во второй половине 1942 года подводные лодки были вытеснены из американского прибрежного предполья; поэтому борьба с конвоями была снова возобновлена в Северной Атлантике.

Хотя число подводных лодок значительно увеличилось, число потоплений в расчете на каждую из них за день пребывания в открытом море сильно сократилось. Поэтому операции в условиях улучшившихся оборонительных возможностей противника и далее страдали от нехватки подводных лодок, а особенно из-за отсутствия эффективной воздушной разведки. К тому же подводные лодки отвлекались на выполнение второстепенных с точки зрения тоннажной войны задач, например в Средиземном море или Ледовитом океане, где эффективность их действий была гораздо меньшей. Попытки успешно действовать против конвоев, отправлявшихся в Мурманск, при помощи надводных кораблей и авиации удавались лишь иногда и в значительной степени терпели неудачу опять же из-за недостаточной координации действий различных видов оружия, а особенно с 1943 года и из-за совершенно недостаточных сил авиации.

В марте 1943 года численность подводных лодок наконец достигла того уровня, который Дёниц требовал еще в 1939 году. Действительно, в этом месяце впервые были достигнуты такие большие успехи, что союзники стали всерьез взвешивать возможность отказа от системы конвоев, что было бы равнозначно признанию своего поражения. Но в это же самое время они смогли ввести новые боевые средства, которые привели к провалу германской подводной войны в апреле – мае 1943 года. Это были, во-первых, самолеты дальнего действия с новым радаром «Роттердам» на сантиметровой волне, а во-вторых, самолеты сопровождения и, наконец, создание «Supports groups» для поддержки конвоев. Все это, вместе взятое, позволило им закрыть «дыру» в системе воздушного наблюдения и оповещения в Северной Атлантике, где подводные лодки действовали с большим успехом, и наступательными действиями прорывать боевые порядки подлодок. После ряда неудач и крупных потерь главнокомандующему военно-морского флота 25 мая 1943 года пришлось вывести подводные лодки из Северной Атлантики.

Несмотря на это, решение продолжать подводную войну базировалось на двух соображениях. Во-первых, подводные лодки сковывали исключительно большой потенциал противника. Не будь опасности со стороны подводных лодок, для налетов на германскую территорию использовалось бы примерно 800—1000 тяжелых бомбардировщиков, а для действий против каботажных судов у европейского побережья – примерно 800 кораблей сопровождения, начиная от эсминцев и кончая малыми сторожевыми кораблями. Во-вторых, надеялись с помощью подводных лодок нового типа и новых видов вооружения восстановить превосходство подводного флота над вражеской обороной. Новые подводные лодки были быстроходными, с дизель-электрической силовой установкой и, в отличие от прежних, имевших в надводном положении максимальную скорость 7 узлов, способны были более длительное время давать 16–17. Таким образом, эти лодки, оснащенные к тому же устройством для работы двигателя под водой (шноркелем), были в состоянии выполнять все боевые операции в подводном положении и обходить вражеские охранения. При тогдашних охранных судах они несомненно могли бы обладать большими тактическими возможностями и изменить характер подводной войны. Но технические недостатки и «детские болезни» привели к тому, что они поступили в боевые соединения только в начале 1945 года, так что эффективного воздействия на ее ход оказать уже не смогли.

К числу новых видов оружия и устройств относились в первую очередь сильное зенитное вооружение, шноркель и особенно новые типы торпед (в частности, самонаводящаяся акустическая торпеда), при помощи которых рассчитывали уничтожать союзнические суда сопровождения, а также атаковать сам конвой с еще более дальней дистанции. Первое неожиданное применение нового оружия было успешным, однако союзническая оборона быстро приспособилась к нему и сделала невозможным, за исключением отдельных случаев, достижение целей старыми подлодками, оснащенными этим оружием. Хотя и можно было помышлять о том, чтобы при помощи новых типов подводных лодок придать подводной войне более широкий размах, выиграть «тоннажную» войну было немыслимо, так как за это время объем кораблестроения союзников увеличился настолько, что его рост был намного больше, чем число потопленных немецкими подводными лодками судов. Пожалуй, эта тоннажная война сложилась бы иначе, если бы еще перед войной в области вооружения были приняты предварительные меры или же по крайней мере до 1942 года все имеющиеся силы последовательно направлялись на эти цели. А так Вторая мировая война оказалась для Германии проигранной и на воде, и под водой.

С 1942 года стало все более отчетливо заметно, что Германия уступает своим противникам и в воздухе. Это послужило другим решающим фактором для ее поражения в войне, тем более что с 1943 года центр тяжести в ее ведении переместился с суши в область воздушной стратегии.

Правда, в первые месяцы войны германские Люфтваффе благодаря численному превосходству, современному оснащению и мастерству летного состава частично даже могли завоевывать господство в воздухе над различными оперативными районами, что имело важное значение для успеха «блицкампаний». Но уже в конце мая 1940 года у Дюнкерка, а особенно во время воздушной битвы за Англию, даже массированное применение всех боевых соединений обнаруживало слабые стороны этой составной части вермахта. Однако руководство германской воздушной войной не сделало отсюда в последующие годы необходимых выводов! Хотя воздушный флот успешно поддерживал операции сухопутных войск на полях сражений, у их самолетов отсутствовали важнейшие предпосылки для перехода к массированным налетам из большой глубины, скажем, к стратегическому ведению воздушной войны. Это было не в последнюю очередь следствием неправильной ориентации при создании германской авиации. Генерал Вефер, первый начальник штаба Люфтваффе, приверженец оперативной воздушной войны в духе теорий итальянца Дуэ, хотел добиться осуществления программы строительства дальних бомбардировщиков (с наибольшим бомбовым грузом), надеясь в случае войны разбить вражеские источники силы в глубоком тылу и тем ускорить капитуляцию противника. Но после его смерти (1935 г.) верх одержали представители другого направления (Удет, Ешоннек); было приказано строить средние бомбардировщики, от которых требовались в первую очередь пикирование и бомбометание по точечным целям.

С этими типами самолетов, радиус действия которых не превышал 500 км, Германия и вступила в 1939 году в войну. Только в 1943–1944 годах стали применяться к тому времени разрешенные и построенные четырехмоторные бомбардировщики «Хе-177», но это было слишком поздно, чтобы эффективно вступить в борьбу. К тому же союзники своими наступательными бомбардировками с апреля – мая 1944 года начали систематически уничтожать германо-румынские запасы горючего (спад производства со 100 до 20 %). Кроме того, самолетами «Хе-177» были вооружены только четыре авиационные группы, которые использовались исключительно в воздушной и морской войне над Атлантикой.

Наряду с увеличивающимся перенапряжением сил германских истребительных и бомбардировочных соединений на всех участках фронта, когда они постепенно истощали себя, поддерживая своими действиями операции сухопутных сил или борясь с постоянным вражеским превосходством в воздухе, возникли и относительно большие потери среди многочисленных незаменимых инструкторско-испытательных экипажей, когда последние неоднократно приходилось привлекать к снабжению по воздуху отдельных «котлов» на Востоке (Демянск, Сталинград). Между тем их так не хватало в самой Германии для обучения летного состава.

Продолжать длительное время осуществлявшуюся по приказу Гитлера и Геринга наступательную воздушную войну (отсюда постоянное требование: бомбардировщики вместо истребителей) можно было только при условии нормального функционирования материальной базы подобных операций. Германия же, в силу своего географического положения, концентрации промышленности, тесного переплетения своей энергетической системы и своей централизованной транспортной системы, являлась особенно угрожаемой с воздуха. Все зависело от того, окажется ли сильная, тактически умно руководимая германская противовоздушная оборона способной успешно отражать налеты вражеской авиации на территорию рейха с запада (с Востока такой угрозы не было). С 1943 года союзнические бомбардировочные и истребительные соединения использовали в качестве своей базы не только Британские острова, но и Южную Италию. Таким образом они могли охватить Германию с двух сторон (первый воздушный налет на Винер-Нойштадт в августе 1943 года) и достичь любого пункта на ее территории.

Но, несмотря на опасно возраставшее превосходство союзников в воздухе, которое следует объяснить их огромными усилиями в самолетостроении, Гитлер долго и слышать не хотел об оборонительной стратегии крупного масштаба, пока вообще не стало слишком поздно. С 1943 года американцы проводили свои наступательные воздушные операции с сильным сопровождением истребителей и почти беспрепятственно бомбили германские города (в 1944 году они в результате дневных и ночных налетов сбросили 1,2 млн т зажигательных и фугасных бомб), а также предприятия важных ветвей авиационной промышленности, причем с 1944 г. – особенно центры по производству горючего. Как подытожил один специалист по воздушной войне, храбро сражающиеся истребители имперской противовоздушной обороны не могли компенсировать те «ошибки ее высшего руководства», которые были допущены в области общестратегического планирования.

Крах германской воздушной войны объяснялся прежде всего следующими факторами: совершенно недостаточное увеличение оборонительных сил (только в конце 1943 года Гитлер принял решение о производстве 3000 истребителей в месяц), невосполнимое промедление с выпуском реактивных истребителей и не в последнюю очередь то, что руководство придерживалось принципа вести оборону германского воздушного пространства главным образом на внешних бастионах. Это облегчало и без того уже значительно превосходящим, оснащенным последними техническими достижениями вражеским военно-воздушным силам выполнение их задач: наносить тяжелые удары по германским энергетическим источникам, парализовать снабжение нефтью, дезорганизовать транспортную систему и довести немецкую противотанковую оборону до полного износа, «лишить подвижности» ведение войны в целом. Однако им все же не удалось своими воздушными налетами сломить волю населения к сопротивлению.

В марте 1944 года был создан так называемый истребительный штаб во главе с Мильхом и Шпеером, которому было дано задание увеличить выпуск истребителей до 4000 в месяц, переведя их производство на подземные и мелкие предприятия. Поскольку выпуска в таком количестве можно было добиться только на базе уже серийно производившихся «Бф-109» и «ФВ-190», а производство «Ме-262» блокировалось решением Гитлера о «блицбомбардировщике» и неготовностью реактивных двигателей, усиленное оснащение Люфтваффе истребителями не возымело желаемого действия. Вновь завоевать господство в воздухе, вероятно, смогли бы только такие истребители, которые превосходили бы вражеские по летно-боевым качествам. «Бф-109» и «ФВ-190» были на это неспособны даже при количественном паритете. Смог бы выполнить эту задачу «Ме-262», но в решающий момент он не был готов к передаче в серийное производство и в обозримый период не мог быть создан в достаточном количестве.

Подавляющее превосходство союзников в воздухе особенно ярко проявилось в начале их высадки во Франции в июне 1944 года. Вечером дня «D» противник ввел в бой в общей сложности 14 674 самолета, которым могли противостоять только 319 немецких. Хотя действовавший на западе 3-й воздушный флот в последующие дни был усилен, соотношение сил в сравнении с врагом составляло в июне 1:25.

Германские Люфтваффе оказались сломлены поставленной перед ними огромной, неразрешимой двойной задачей: вести борьбу в воздухе на всех фронтах на Востоке, юге и западе и одновременно обеспечить защиту рейха. «Крепость Европа» не имела крыши.

Как же обстояло дело в области военной экономики и вооружения? Баланс продовольственного и сырьевого положения Германии в начале Второй мировой войны не оставлял никакого сомнения в том, что запасов, поскольку они не полностью производились в самой стране, хватит максимум на 9—12 месяцев ведения войны. (Зависимость от заграницы: цинк – 25 %, свинец – 50, медь – 70, олово – 90, никель – 95, бокситы – 99, минеральные масла – 65 и каучук – 80 %.) Необходимо было с самого начала радикально перестроить хозяйство на войну и перейти к планированию на длительный срок. Но формулирование и приоритетность различных производственных программ показывали, сколь мало высшее руководство исходило из целеустремленного, единого, охватывающего всю войну в целом плана, в котором как военно-политическая, так и экономическая сторона ведения войны в равной степени согласовывались бы друг с другом. В надежде быстро закончить войну оно только до лета 1941 года более 10 раз перерабатывало программы военного производства и заново определяло приоритетность тех или иных его отраслей. Начальнику управления военной экономики и вооружения ОКБ [генералу Томасу] даже пришлось в конце концов просить однозначно разъяснить ему, «что же действительно является самым важным». То на первом плане стояло производство боеприпасов, то программы выпуска подводных лодок и самолетов, а затем центр тяжести снова переносился на танки и химические вещества и т. д.

Эта вызывавшая большую нервотрепку борьба за приоритет в программах интересов между тремя составными частями вермахта (сухопутными войсками, ВВС и ВМФ) являлась не в последнюю очередь результатом недостаточной координации между ОКВ и главными командованиями сухопутных войск, военно-воздушных сил и военно-морского флота. К тому же руководящие лица рейха только весной 1941 года пришли к пониманию того, что на случай более длительной войны гораздо важнее расширить сырьевую базу, чем просто увеличивать выпуск оружия и боеприпасов. Слишком медленное расширение германской военной экономики, несомненно, было решающей ошибкой. Однако это вовсе не значит, что она была для рейха равносильна потере «любого шанса на победу». Не идет здесь речь и об «упущенной возможности».

Ведь ни крупные достижения в эру Шпеера (1942–1945 гг.) в военной промышленности и экономике благодаря более совершенной организации производства, а также новым мерам по рационализации и тотальной мобилизации германской и иностранной рабочей силы, ни исчерпание хозяйственного потенциала захваченных областей неспособны были в конечном счете изменить тот факт, что даже и без усиленной воздушной войны германское производство готовой военной продукции могло быть повышено по сравнению с его максимальным уровнем (ср. июль 1941 года) всего лишь на 20–30 %. Но тогда бы военное производство натолкнулось на слишком низкий уровень покрытия сырьевых потребностей, на то узкое место, которое неизбежно должно было ограничить его. Ведь поддававшийся предвидению прогресс вражеских держав в области военного производства был столь огромен (уже в 1943 году соотношение ударной боевой силы между Германией и Японией, с одной стороны, и Соединенными Штатами, Великобританией и Советским Союзом – с другой, равнялось 1:3,4; к тому же противник (прежде всего США) мог почти совершенно беспрепятственно производить эту продукцию), что отставание Германии становилось бы все большим и при дальнейшем росте производства.

Полное расстройство германской экономики началось в 1944 году. В конце июня имперский министр боеприпасов и вооружения Шпеер составил памятную записку, которую он направил Гитлеру. В ней, в частности, говорилось: «[…] противнику удалось в результате [воздушных налетов] увеличить потери авиационного бензина на 90 %». Если такие налеты продолжатся в сентябре, «удовлетворение самых срочных потребностей вермахта в необходимых количествах обеспечить уже не представится возможным, ибо с этого момента возникнет непредвиденная брешь», которая будет иметь «трагические последствия»! Через восемь недель Шпеер писал: «[…] если налеты на предприятия химической промышленности продолжатся и в сентябре с такой же силой и с той же точностью, как в августе, производство химической продукции упадет и все ее последние складские запасы будут исчерпаны. Таким образом, будут отсутствовать именно те материалы, которые необходимы для дальнейшего ведения современной войны». После войны Шпеер дополнил эти данные, указав, что все экономические усилия, предпринимавшиеся примерно с 1943 года, оказались безрезультатными, поскольку соединения союзнической бомбардировочной авиации с мая 1944 года перенесли центр тяжести на уничтожение германских запасов горючего, а с сентября – на разрушение германской транспортной системы. «Это привело к катастрофе. С этого момента мы лишились 90 % горючего. Успех этих налетов был равнозначен проигрышу войны в производственно-техническом отношении, ибо без горючего не помогут никакие новые танки и реактивные самолеты».

В материалах Института экономических исследований справедливо констатируется: «[…] никаких шансов выиграть эту войну в экономическом отношении, где решающую роль играли промышленные предприятия, не имелось. Германия была решающим образом экономически ослаблена в результате воздушной войны и территориальных потерь (например, Верхняя Силезия и т. п.). (К этому следовало бы добавить потери рабочей силы из-за мобилизации в вермахт. Осенью 1944 года на военную службу ежемесячно мобилизовывалось свыше 200 000 человек, в первую очередь из металлургической промышленности.) Если бы эти факторы даже и не оказывали столь интенсивного воздействия, решение исхода войны в перспективе должно было принести превосходство противной стороны в людских резервах, ресурсах сырья и в производственных мощностях».

* * *

В 1944 году кризис германского ведения войны достиг своей наивысшей точки. На востоке Красная Армия продолжала свое продвижение на запад по всему фронту от Лапландии до Черного моря. На севере она атаковала Пет-само (Печенга) и финнов на Карельском перешейке. На центральном участке фронта она разгромила германскую группу армий «Центр» и вступила в Восточную Пруссию. Ее наступление приостановилось только на Висле. Одновременно она уничтожила южное крыло германских войск, вернув себе Украину и Крым. Ее дивизии уже пробились в Польшу, в восточную часть Чехословакии и Румынию, когда 6 июня 1944 года последовала давно ожидавшаяся крупная высадка войск союзников в Нормандии. Превосходство в численности и вооружении англо-американских экспедиционных сил было настолько велико, что противник уже через несколько недель прорвал германские отсечные позиции и в августе смог освободить Париж, между тем как в Южной Франции высаживались новые войска.

На совещаниях по обсуждению обстановки Гитлер еще до этой высадки неоднократно подчеркивал, что, если союзникам удастся твердо закрепиться на континенте, война для Германии проиграна. Теперь такой момент наступил, и, учитывая всю серьезность положения, [командующий оккупационными войсками во Франции] генерал-фельдмаршал Роммель без промедления предложил верховному главнокомандующему вермахта самый разумный выход: заключить перемирие. Но Гитлер и не думал об этом; напротив, он возложил все свои надежды на «разногласия» между союзниками, которые однажды станут так велики, что между ними произойдет разрыв. Коалиции, мол, как показывает мировая история, всегда распадались. А потому все дело в том, чтобы, как бы ни было трудно, дождаться этого момента. Гитлер говорил дословно следующее: «Моя задача, особенно с 1941 года, не терять самообладания, а если что-то грозит крахом, вновь и вновь находить выходы и вспомогательные средства, чтобы как-то подправлять историю. Я вполне могу сказать: большего кризиса, чем мы имели в этом году на Востоке (разгром группы армий «Центр». – Авт.), представить себе нельзя». Но с помощью «железного, волевого характера» эту войну выиграть можно; если станет необходимо, он будет продолжать биться и на Рейне до тех пор, пока, как сказал Фридрих Великий, один из наших «проклятых противников» не выдохнется.

Сколь же нереальны были эти представления и надежды. Как мало было средств и возможностей для того, чтобы «выстоять» в век тотальной войны по сравнению с веком ограниченных войн. Но Гитлер оставался упорным, несгибаемым и одержимым. Он был готов поставить на карту самую большую ставку – существование немецкого народа.

В это время произошло покушение полковника графа фон Штауффенберга. Но акция 20 июля 1944 года проистекала не только из понимания того, что война в 1944 году для Германии была уже проиграна и теперь дело лишь в том, чтобы при всех условиях ее закончить, дабы не допустить еще большего хаоса. Тот, кто углубится в нравственные и этические мотивы германского движения Сопротивления, формировавшегося из представителей всех общественных кругов и вероисповеданий, обнаружит его многослойность и многообразие. Пожалуй, всего сильнее в нем проявилось растущее с 1933 года моральное возмущение, подлинное стремление к борьбе против практики тоталитарного национал-социалистского режима с его мерами подавления, уничтожения и истребления, с его бесчеловечностью и произволом как системы. В конечном счете участники оппозиции стремились «освободить человека, превращенного в безликую машину, в орудие техники, в творение абстрактных политических идей, в функцию науки, в слуг экономических законов, которые он сам же абсолютизировал». Они хотели освободить его «от всех предрассудков, придать ему подлинную гуманность, истинный облик человека во всем его достоинстве и гордом самосознании» (графиня Дёнхоф).

Отсюда видна и вторая решающая побудительная причина действий людей 20 июля: вытекающее из знания всех взаимосвязей сознание своей ответственности перед народом и отечеством в сочетании с мужеством сделать надлежащие выводы, как это доказал еще до войны генерал-полковник Людвиг Бек (тогдашний начальник Генерального штаба) своей борьбой против агрессивной политики Гитлера. Кроме того, многие офицеры в ходе охватившей весь мир борьбы все яснее осознавали, насколько определенные распоряжения и приказы высшего руководства были нацелены на извращение солдатской этики, на разрыв с их собственной традицией. Теперь в качестве высшего нравственного масштаба (в случае такого внутреннего конфликта) нацисты требовали руководствоваться уже не закрепленным рыцарско-религиозными обычаями понятием чести, а максимами идеологии, презирающей как индивидуумов, так и другие расы. Кульминационная точка этого пролагавшего себе путь развития была достигнута тогда, когда дьявольское совращение народа и вермахта заменило собой принципы добросовестного руководства. И наконец, в качестве взрывного момента сыграла свою роль при последней попытке покушения осуществлявшаяся нацистами во Второй мировой войне политика, ведущая к катастрофе.