Текст книги "Почему Третий Рейх проиграл войну. Немецкий взгляд"

Его «Призыв к разуму» от 19 июля 1940 года был в целом не чем иным, как попыткой нового алиби перед мировой историей. Ведь на самом деле он не содержал никаких реальных предложений, ибо его принятие означало бы капитуляцию Англии! Но Гитлер, хороший психолог (по крайней мере в обращении со своим народом), знал, сколь эффективной была его попытка переложить моральную ответственность за продолжение борьбы на противника. В беседе с итальянским послом Алфиери 1 июля 1940 года он дал понять, что в данный момент активно готовится к осуществлению новых крупных задач; поэтому важно сделать Англию в глазах всей мировой и германской общественности ответственной за дальнейший ход событий. Тем самым он усиливает собственную позицию и ослабляет позицию врага; уже в «Мирном призыве» от 6 октября 1939 года он руководствовался такими мыслями.

Все говорит за то, что Гитлер после Западной кампании не предпринимал серьезных усилий к тому, чтобы закончить войну политическим путем, то есть посредством переговоров в духе подлинного компромисса, или же использовать искусство достижения возможного с допущением уступок. Напротив, доминировало его империалистическое стремление к применению силы, та все более безудержная политика насилия, которую он считал возможным проводить сейчас, когда германский вермахт явно не имел на континенте сколько-нибудь значительного, равноценного себе противника. Одновременно Муссолини 26 июня, в чрезмерно восторженных выражениях поздравляя Гитлера с «колоссальным успехом», потребовал своего участия в захвате Англии. Им тоже владело не столько искреннее желание установить мир, сколько тревога, как бы не оказаться обойденным при предстоящей вскоре «дележке добычи».

В выборе средств для окончания войны летом 1940 года Гитлер полностью просчитался. Его принятые в то судьбоносное время решения, которые можно охарактеризовать как первую крупную цезуру во Второй мировой войне, показывают: после триумфа на Западе он был преисполнен веры в то, что теперь сможет реализовать все свои далеко идущие властно-политические цели при помощи остро отточенного испытанного меча своего вермахта. Отныне планы его больше не знали никаких пределов: в начале 1941 года он даже приказал штабу оперативного руководства вермахта разработать проект германского продвижения в Афганистан против Индии (Англии). Поистине трагическим обстоятельством было то, что его меры и наметки уже не наталкивались на ту сильную волей военную оппозицию, как это было еще зимой 1939/40 г. Но ведь его прогнозы в конечном счете всегда оправдывались! Отказавшись от высадки в Англии (не в последнюю очередь из-за провала воздушной войны) и решившись напасть на Советский Союз, Гитлер тем самым вызвал катастрофу Восточной Европы.

* * *

Цепь германских ошибок в командовании войсками и стратегических ошибочных решений началась еще в 1940 году с Дюнкерка.

По оперативному плану наступления на Западе предусматривалось уничтожить войска западных союзников в широкомасштабном сражении на прорыв и окружение. Для этого группа армий «Б» («Север»), которой предназначалась роль наковальни, должна была принять на себя удары противника в центральной части Бельгии, между тем как группе армий «А» («Юг») следовало сильными моторизованными и танковыми соединениями пробиваться на Сомме, а затем, повернув на север и действуя подобно молоту, заставить врага вести бой с «перевернутым фронтом» и разбить его. Но в кульминационный момент операции, 24 мая 1940 года, Гитлер и командующий группой армий «А» Рундштедт остановили неудержимо пробивающиеся вперед танковые дивизии на линии канала Ла-Манш (от Ланса до Гравелина), чтобы сохранить эти войска для второй фазы наступления, а ликвидацию котла предоставить в первую очередь авиации. Тщетно протестовали главнокомандующий сухопутных войск и его начальник Генерального штаба против этого приказа, имевшего весьма серьезные последствия. Гитлер предоставил командованию группы армий «А», то есть нижестоящей инстанции, самому принять решение, когда именно ввести в бой подвижные соединения. Командование же этой группы войск только 25 мая пришло к иной оценке обстановки, дав разрешение на наступление моторизованных и танковых соединений.

Тем временем противник лихорадочно использовал драгоценные часы «боевой передышки» на своем западном фланге и создал здесь свою оборону. Знаменитый «стоп-приказ» германским танковым войскам у Дюнкерка дал союзникам возможность спасти из этого котла и эвакуировать в Англию свыше 350 000 человек. К тому же Люфтваффе не смогли выполнить свою задачу в полном объеме, и операции обеих групп армий не были завершены достаточно энергично и последовательно, поскольку ликвидация котла рассматривалась как задача более или менее второстепенная. Командование германского вермахта, находившееся во власти своего континентального мышления, слишком поздно разглядело имевшуюся у противника возможность эвакуировать свои войска, вместо того чтобы заставить их сражаться до последнего патрона. Таким образом, главные силы союзных соединений оказались на Британских островах, и несколькими месяцами позднее значительная их часть с новым оружием (в частности, из Америки) опять была введена в бой теперь уже в Северной Африке.

Вместо уничтожающей победы Гитлер добился лишь «ординарной». Правда, сделать отсюда выводы в том духе, что при тотальном поражении Великобритания заключила бы мир и что поэтому Германия упустила свой великий исторический час, просто-таки позволив вырвать из своих рук уже ощутимо близкую пальмовую ветвь победы, значило бы зайти слишком далеко. Черчилль наверняка и тогда продолжил бы бороться с несгибаемой стойкостью. Поэтому значение эпизода с Дюнкерком для дальнейшего хода всей Второй мировой войны не следует драматизировать и переоценивать, как это делается в различных послевоенных публикациях.

Через десять месяцев после заключения перемирия на Западе начались операции против Греции и Югославии (6 апреля 1941 года), которые еще раз продемонстрировали высокое германское военное искусство и за несколько недель были победоносно закончены. Со времени итальянского нападения на Грецию в октябре 1940 года положение на Балканах все более обострялось и достигло своей кульминационной точки в форме антигерманского военного путча в Белграде. Точно так же, как поддержка Италии в Северной Африке весной 1941 года, эти бои во всех отношениях отвечали боевым возможностям германского вермахта.

Однако при нападении на Советский Союз (22 июня 1941 года) это казалось проблематичным по меньшей мере до тех пор, пока не устранена как противник Англия. Но Гитлер был твердо уверен, что сможет разгромить Советский Союз в ходе молниеносной войны. Впрочем, надо признать, что такое мнение было не только у него одного. Такую точку зрения раздел ял и в то время ведущие военные чины не только в Германии (ОКВ и ОКХ), но и в Соединенных Штатах и Англии. Так, американский военный министр и его начальник штаба ожидали, что эта кампания продлится «минимум месяц, а как максимум три месяца». Это объяснялось, с одной стороны, поразительными успехами вермахта до лета 1941 года, за которыми весь мир следил отчасти с удивлением, а отчасти и с растущим страхом, а с другой – полной недооценкой советской силы сопротивления и способности к восстановлению офицерского корпуса после его крупных «чисток» в 1936–1938 годах. Объяснялось это и слабой боеспособностью Красной Армии в зимней войне с Финляндией.

Гитлер намеревался при помощи сильных танковых клиньев окружить и уничтожить сосредоточенные и развернутые в Западной России вооруженные силы, чтобы затем достигнуть такой оборонительной линии, с которой советская авиация более не могла бы угрожать территории рейха. Перед ним маячила конечная цель: отсечь азиатскую часть России от европейской по общей линии Волга – Архангельск. Несмотря на отсрочку нападения на 5–6 недель из-за Балканской кампании, он надеялся еще до наступления зимы захватить Москву и Донбасс.

По оценкам отдела Иностранных армий Востока (ОКХ), Красная Армия насчитывала тогда 158 боеспособных дивизий, которым противостояли 153 германские (и дополнительно около 40 дивизий союзников). Учитывая такой паритет сил, имевшийся и на Западе в 1940 году, командование вермахта тем более полагало, что ему удастся победно закончить кампанию в короткий срок.

Еще до начала военных действий ОКВ дало служившую в качестве рабочей основы стратегическую директиву, в которой были обрисованы задачи вермахта после разгрома Советского Союза. ОКВ явно хотело избежать ошибок, допущенных во время похода против Франции, и на этот раз принять подготовительные меры также и на период после завершения боевых действий на этом театре войны, чтобы таким образом быстрее и без помех осуществить затем намеченные планы. Именно эта директива № 32 обнажила не только континентальную односторонность, но и претенциозные масштабы германской стратегии, которые грозили взорвать все прежние представления оперативного ведения войны и которые, несомненно, являлись результатом непрерывной серии успешных «молниеносных войн» германского вермахта. Гитлер хотел, не более и не менее, как вслед за победой на Востоке в 1942 году сокрушить позицию Англии как мировой державы на Средиземном море посредством широко задуманных операций на суше в форме тройных клещей. 60 дивизий должны были держать «Восточный вал» (Архангельск – Волга); один удар предусматривалось нанести из Ливии через Египет с целью пробиться до Сирии; второй, через Болгарию, при возможном вовлечении в войну Турции и третий – через Кавказ и далее через Иран, чтобы концентрированным наступлением уничтожить британские позиции.

Поразительные первоначальные германские успехи в приграничных сражениях в России (три группы армий к середине июля, как и предусматривалось, вышли на линию Двина – Днепр), казалось, оправдывали все надежды на быстрое окончание кампании. 23 июля Гитлер заявил, что еще в этом году дойдет до Волги и вступит на Кавказ. За несколько дней до того руководящие чины ОКХ высказали точку зрения, что Восточная кампания вполне может быть выиграна в течение 14 дней. Количество ежедневно захватываемых пленных, а также число разбитых, по донесениям, русских дивизий давали основание предполагать, что главные силы установленных к тому времени советских дивизий, а именно 200 из них, уничтожены, и потому как максимум лишь под Москвой можно еще раз ожидать более сильного сопротивления. Когда же подошло время отдавать приказы о том, как следует продолжать операцию после достижения первых целей наступления, Браухич и Гальдер предложили сосредоточить все силы только против Москвы, благо боеспособность подвижных соединений еще позволяла применить их для решающей операции и следовало использовать остававшиеся до зимы два месяца – сентябрь и октябрь. ОКХ надеялось, что ему удастся дать последнюю битву на уничтожение у ворот советской столицы, ибо здесь оно справедливо ожидало столкновения с главной частью еще остававшихся у противника боеспособных сил. Как мы сегодня знаем, Советы действительно сосредоточили для обороны Москвы свыше 40 % соединений, имевшихся в их распоряжении на всех фронтах.

Но Гитлер придерживался иного взгляда: для него в первую очередь были важны политико-идеологические и военно-экономические цели. На севере он желал захвата Ленинграда, чтобы преградить России выход в Балтийское море и одновременно установить связь с Финляндией по суше, а также для того, чтобы уничтожить этот оплот большевизма; на юге его манили к себе богатые пшеничные поля Украины. К тому же он рассчитывал использовать продвижение на Кавказ в качестве средства давления на нейтральную Турцию, которую он хотел бы видеть участвующей в войне на своей стороне.

Почти 6 недель, как признавал сам Гитлер, длилось принятие этого «самого тяжелого решения» во всей Восточной кампании. 21 августа 1941 года оно было принято вопреки предложению ОКХ. Основной тон и характер этой директивы давали понять, что Верховный Главнокомандующий вермахта едва ли собирается прислушиваться к советам своего ближайшего военного окружения, если взгляды этого окружения не совпадают с его собственными. «Предложение сухопутных сил о продолжении операций на Востоке от 18.8 не согласуется с моими намерениями. Я приказываю следующее…» – так начинались его высказывания, в которых он назвал Москву последней после Ленинграда, Крыма и Донбасса целью наступления. Это далеко идущее решение еще больнее ударило по ОКХ, которое уже с августа с несомненной обескураженностью вынуждено было констатировать, насколько сильно недооценило оно способность Советского Союза к сопротивлению и имеющиеся у того возможности в кадровом, техническом, а также и в политическом отношении. Но понимание этого пришло слишком поздно. Тем не менее Гитлер неоднократно отмахивался от вполне оправданных предостережений Генерального штаба, называя их «пораженчеством», и более не придавал им необходимого значения, ибо полностью полагался на свою собственную способность выносить суждения! Столь категорично он в оперативное ведение войны еще не вмешивался никогда. Например, под Дюнкерком он, как мы уже отмечали, предоставил Рундштедту командующему группой армий «А», взгляды которого совпадали с его собственными, самому принять последнее решение.

Теперь Гитлер, более чем когда-либо ранее, был полон решимости целиком и полностью взять на себя обязанности «полководца» и вмешиваться в ход операций не только спорадически. Но как объяснить эту его постоянно возраставшую и все более зловещую военную заносчивость? Вероятно, ее следует отнести на счет его отнюдь не малозначительного участия в возникновении знаменитого плана «серпообразного удара», который создал предпосылки для победы на Западе в 1940 г. Вопреки многим утверждениям, сегодня можно констатировать, что Гитлер еще в конце октября 1939 г. в самом узком военном кругу поставил на обсуждение вопрос, не является ли германский план насту-пленил с целью прорыва и окружения южнее линии Мааса, Льежа и Намюра перспективнее, чем ранее выработанный оперативный план, для того чтобы отрезать и уничтожить все, что противник бросит в Бельгию. Итак, здесь впервые прозвучала эта крупная идея, причем за несколько дней до того, как (тогда еще генерал) Манштейн предложил ОКХ свою знаменитую разработку для наступления на Западе, которая с различными модификациями и обеспечила в мае 1940 года военный успех. В это время Гитлер еще сильно зависел от окончательного суждения своих военных советников. Так как его предложение по различным причинам было отклонено, он уступил. Но когда он в феврале 1940 года (минуя официальный путь) узнал о так называемом плане Манштейна, то неожиданно для самого себя обнаружил, в какой большой мере его первоначальная мысль оказалась близка к идее Манштейна, этого признанного гения Генерального штаба.

Гитлер не обладал ни военным опытом, ни соответствующим образованием; среди ведущих умов вермахта он был дилетант. Поначалу он высказывал свои планы большей частью в виде спонтанных экспромтов или как бы случайно в разговоре. Это были молниеносные озарения и в гораздо меньшей степени конкретные предложения, причем не вполне продуманные и не обоснованные до конца. Не владея аргументацией офицера Генерального штаба, он давал полную волю всем своим интуитивным и внезапным мыслям. Импровизационно сказанное им его военные советники должны были облекать в надлежащую форму.

Неоднократно справедливо подчеркивалось, что Гитлер был в военной области кем угодно, но только не глупцом. Способность быстро схватывать суть дела, удивительная память на военные факты и цифры (которые, правда, не всегда выдерживали критическую проверку) и его особенная любовь вникать во все тактические подробности и до последней детали разрабатывать трудные частные или специальные операции – таковы были наиболее бросающиеся в глаза качества этого военного самоучки, который, кстати, неустанно старался освоить самые разные ведения войны.

Едва ли он сознавал четкие границы между чисто тактическими, оперативными и стратегическими соображениями. Ему было не по нраву трезво делать логические выводы, отчего он и к началу войны все еще не мог принимать самостоятельные решения оперативного уровня. В этом он во многом зависел от своих военных сотрудников, из числа которых наиболее сильное, однако до сих пор еще подробно не изученное влияние на его военное мышление и действия оказывал Йодль.

Когда же поход на Запад доказал превосходство германского военного инструмента, в психологии Гитлера произошло глубокое изменение: его все больше стала обуревать безумная идея быть «полководцем», который благодаря своей безошибочной «интуиции» может совершать то же самое, что и высококвалифицированные генералы и генштабисты. Теперь они давно уже не являлись для него неоспоримыми профессиональными авторитетами; наоборот, он испытывал к этим военным специалистам растущее недоверие, почти что презрение. И это должно было вести ко все более роковым последствиям, по мере того как он шаг за шагом продолжал снижать значение ОКХ, этого специально предназначенного для руководства сухопутными войсками органа, и в конце концов фактически отстранил его от командования.

Но обратимся вновь к ведению войны в России. Наступление Гитлера на юге, завершившееся успешной битвой за Киев, снова задержало на несколько недель решающий удар по Москве. После перегруппировки сил 2 октября 1941 года началась операция «Тайфун», на которую ОКХ возлагало столь большие надежды. Шестью армиями наступала группа армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока, чтобы захватить столицу Советского Союза, а вместе с тем крупнейший транспортный и железнодорожный узел и нанести Красной Армии последний, уничтожающий удар. Однако ведшиеся до тех пор суровые бои на Востоке оставили уже свои зримые следы: в подвижных частях этой группы армий сохранилось лишь 30–40 % их состава. Впервые стало доставлять немалые трудности снабжение войск, так как пропускная способность железных дорог оставалась намного ниже расчетной. К тому же далеко не все рельсовые пути были перешиты на германскую колею, да и налеты партизанских отрядов мешали функционированию транспорта.

Несмотря на это, сначала казалось, что все идет по желанному пути. Имперский шеф печати Дитрих даже заявил 9 октября 1941 года по радио, что «русский колосс повержен и больше никогда не поднимется». Не успел он это сказать, как факты уличили его во лжи. Начавшийся период распутицы замедлил быстрое продвижение группы армий «Центр», особенно моторизованных соединений, по безнадежно плохим дорогам России и предъявил высочайшие требования к снабжению и обеспечению войск (транспортные колонны были преимущественно колесные, помочь же здесь могли только гусеничные транспортные средства). Хотя советские историки и по сей день недооценивают это обстоятельство, оно явилось важным фактором последующей неудачи. Ведь наступление на Москву на несколько недель увязло в грязи и замедлилось. Между тем Советы получили ценную передышку для обороны Москвы; только в период морозов в середине ноября германским войскам удалось снова значительно продвинуться вперед. К северу от Москвы они приблизились к каналу Москва – Волга (в 30 км севернее столицы). Но теперь немецкие войска, находившиеся в непрерывных боях с июня 1941 года, оказались на пределе своих сил.

В то же самое время на южном участке германо-советского фронта был захвачен Ростов-на-Дону но его пришлось вскоре снова сдать. На севере наступление тоже успеха не имело: Ленинград отразил все атаки группы армий Лееба. Несмотря на данную 1 декабря 1941 года командующим группой армий «Центр» оценку обстановки как весьма серьезной (на 1000 км линии фронта у него имелась в резерве всего одна дивизия!), Верховное Главнокомандование вермахта, включая и ОКХ, приказало предпринять все для того, чтобы ценой последнего, крайнего напряжения сил достигнуть огромной поставленной цели, даже если войска совершенно выдохнутся.

Но все произошло не так, как надеялись. Наступила суровая русская зима, которая создала величайшие трудности для не подготовленных к таким погодным условиям немецких войск, а также парализовала движение рельсового и колесного транспорта по растянутым на 1500 км коммуникациям. К тому же 5 декабря 1941 года началось первое, неожиданное контрнаступление Красной Армии под Москвой. Незаметно для германской воздушной разведки вражеское Верховное Главнокомандование подтянуло из своих стратегических резервов (особенно из Сибири) сильные, превосходно оснащенные для ведения войны зимой соединения и бросило их в бой, усилив их еще и нерегулярными частями импровизационного характера. Оно было вынуждено сделать это независимо от поведения на русской восточной границе японцев, с которыми в апреле 1941 года был заключен договор о нейтралитете, ибо падение Москвы имело бы не только военные, но и тяжкие психологические последствия для боевой воли собственного народа.

В то время как командование вермахта в процессе этого первого крупного кризиса в ходе войны смогло перебросить на угрожаемый участок фронта до февраля 1942 года всего 9 дивизий из своего резерва (и к тому же как раз в этот момент, ввиду положения на Средиземном море, оказалось вынуждено отправить на Сицилию крупные части 2-го воздушного флота). Красная Армия, по немецким данным, усилила свой Западный фронт 50 пехотными и 17 танковыми дивизиями. Обладая весьма различной боеспособностью, эти дивизии делали под Москвой все, что было в их силах. Первоначально Красная Армия намеревалась остановить далеко продвинувшиеся немецкие передовые соединения и в меньшей степени пыталась разгромить группу армий «Центр»; это намерение появилось у нее только тогда, когда ее операции стали успешно развиваться.

В этой критической ситуации категорический приказ Гитлера от 16 декабря 1941 года оказывать фанатическое сопротивление и не отступать ни на одну пядь был, как единственный выход из положения, возможно, и оправдан; чисто психологически он, несомненно, возымел свое действие и способствовал тому, чтобы оборонительные бои не превратились в катастрофу. 15 января 1942 года Гитлер по настоянию ОКХ утвердил общее отступление на зимние позиции, которые следовало удерживать, несмотря на все вражеские атаки.

* * *

Так провалился крупный план разгромить Советский Союз за несколько месяцев, чтобы снова со всей силой возобновить борьбу против Англии; конец германских молниеносных кампаний уже обозначился. Еще в 1939 году Гитлер мог с гордостью указывать на свое «деяние, достойное государственного мужа», выразившееся в том, что благодаря ему Германия сражается только на одном фронте; теперь же война на два фронта стала фактом, о котором Геббельс позже заметил в своем дневнике: такая война «рейхом еще никогда не выигрывалась». Сила сопротивления западных союзников и Красной Армии в результате этого первого очевидного поражения германского вермахта значительно возросла, а нимб его «непобедимости» был разрушен. Англия же настоятельно нуждалась в передышке, чтобы ускорить свое вооружение и улучшить боевую подготовку своих соединений.

Недооценка русских пространств, а особенно людских и материальных сил и резервов Советского Союза, была одной из главных причин неудачи Гитлера. К тому же большевистский режим оказался более способным к сопротивлению, чем предполагалось. Разумеется, этой германской неудаче содействовали и необычные климатические условия, а также упорное сопротивление вражеских войск. Советский Союз провозгласил свою борьбу «Великой Отечественной войной» и тем самым пробудил в русском народе все национальные чувства и страстное желание защищать свою Родину; за многие века истории России такой призыв всегда открывал огромные источники силы для борьбы против иностранных интервентов.

Однако здесь следует внести коррективу в широко распространенное заблуждение: военная победа в 1941 году (захват Москвы) вряд ли привела бы к желанному повороту в ходе войны в пользу Германии. Было бы роковым заблуждением говорить здесь об «упущенной возможности». Советы, как это достаточно показали и последующие операции, еще далеко не исчерпали свои человеческие и материальные силы, хотя произошло это в немалой степени и благодаря американской помощи техникой и военными материалами. Но определяющим оставалось то, что Гитлер хотел не только уничтожить военные силы своего противника (законное стремление всех ведущих войну), но и осуществить планы, идущие гораздо дальше. Еще до начала военных действий против СССР он охарактеризовал предстоящую борьбу на Востоке как борьбу ради уничтожения большевизма; он был полон решимости расчленить Россию, беззастенчиво эксплуатировать ее как колониальную территорию и деспотически подавлять «восточных унтер-меншен». С этой целью он требовал от немецкого солдата безжалостной твердости, ибо не задача Германии «консервировать» врага. Более того, он требовал отказаться от старого понимания солдатской и боевой чести лишь для того, чтобы еще радикальнее осуществлять в захваченных областях свои собственные замыслы. Учитывая такие безумные военные цели на Востоке, являвшиеся выражением тоталитарной национал-социалистской идеологии, ожидание от противника уступок или предупредительности было совершенно исключено. Идеалы многих добровольцев – испанцев, французов, фламандцев, валлонцев, норвежцев, датчан, хорватов, словенцев, нидерландцев и швейцарцев, считавших, что они борются на стороне стран «оси» за лучший порядок в Европе, подверглись такому же ужасному извращению, как и взгляды старых немецких солдат.

Но Москва означала большую цезуру в германском ведении войны и с другой точки зрения. Как отмечалось выше, Гитлер уже до осени 1941 года неоднократно вмешивался в ее оперативное ведение, придавая последнему особые акценты. В так называемых директивах фюрера он определял стратегию большей частью в общих рамках, оставляя все же составным частям вермахта относительную свободу действий в их реализации. Теперь же он взял в свои руки все командование, особенно сухопутными войсками, отдавая приказы со всеми подробностями, вплоть до указания многих дивизий и некоторых полков, и ставил перемещения на поле боя в зависимость от своего личного решения; к тому же только он один являлся хозяином сложного и многослойного механизма военного аппарата. Еще до Дюнкерка он лишил власти ОКХ, а отставкой Браухича 19 декабря 1941 года этот процесс был завершен. За несколько дней до того начальник Генерального штаба записал в своем дневнике: «Теперь главнокомандующий сухопутных войск больше даже не почтальон!» Это был потрясающий итог. Гитлер лично принял на себя командование сухопутными войсками, заявив при этом: осуществлять кое-как оперативное командование может каждый, а дело заключается в том, чтобы воспитывать армию в духе национал-социализма. Отныне он деспотически, спонтанно и, по большей части не слушая никаких советов, единолично определял закон ведения войны, не считаясь ни с какими максимами оперативного искусства. Но закат германского Генерального штаба сухопутных войск как командного органа влек за собой катастрофу всей армии.

Правда, критические дни под Москвой сильно потрясли и Гитлера. Но после того как он возложил ответственность за поражение, с одной стороны, на «стихийные силы природы», а с другой – на «генералов во главе с Браухичем», сделав их козлами отпущения, Гитлер очень быстро восстановил свою прежнюю самоуверенность. Теперь он своим руководством должен добиться избавления от того, что, как говорил он Геббельсу, было опошлено постоянным «встреванием генералов в разговор»! И все же был ли Гитлер готов извлечь уроки и сделать выводы из опыта сражения за Москву и заново продумать и взвесить военные возможности на всех фронтах? Это был вопрос очень важный, от ответа на который зависело многое.

Можно с уверенностью сказать: с кризисом под Москвой он еще раз справился. Хотя его стратегия и потерпела провал, но в свете тех месяцев (и об этом забывают многие критики) речь все же шла меньше о поражении, которое post festum становится ясным каждому наблюдателю, чем о неудаче, которая не проникла глубоко в сознание немецкого народа, в частности, и потому, что с декабря 1941 года начались крупные успехи японцев, ловко выдвигаемые на первый план министерством пропаганды. Личная репутация Гитлера как «полководца» осталась неумаленной, а некоторое время спустя и войска на Восточном фронте снова прониклись чувством своего безусловного превосходства.

Но решение исхода войны на Востоке стало в 1942 году еще настоятельнее необходимым, поскольку Гитлер, в своей легкомысленной переоценке японской силы, вместе с Италией в декабре 1941 года объявил войну Соединенным Штатам Америки. Это означало тяжкую психологическую ошибку, хотя в тот момент вступление Америки в войну на стороне Англии было, ввиду взаимной симпатии и тесного союза между обоими народами, неизбежным, а открытый конфликт с США в результате подводной войны теперь давал Германии полную свободу действий. Отныне странам «оси» и их союзникам противостояли 75 % населения, промышленности и сырья всего мира.

Германский оперативный план летнего наступления 1942 года позволял сначала предположить, что Гитлер извлек выводы из опыта зимы 1941/42 года. Вместо прежних трех наступательных авангардов (групп армий «Север», «Центр» и «Юг») он хотел создать центр тяжести на южном участке германо-советского фронта: его оперативной целью являлась русская южная граница. На севере следовало взять Ленинград, чтобы наконец установить связь с финнами по суше. С захватом остальной части Украины, Донецкого бассейна и Кавказа Гитлер надеялся заполучить «источники военно-экономической силы» Советского Союза (уголь, железная руда, нефть); на пути туда должна была быть «окончательно уничтожена еще оставшаяся военная сила» противника! Как сказал Гитлер Геббельсу в одной беседе, он хочет на этот раз своевременно закончить операции и занять «зимние квартиры». При этом он предполагал создать на Востоке гигантскую оборонительную линию («Восточный вал»), чтобы затем приостановить поход на Восток и через Сирию и Египет нанести удар по Англии. Геббельс писал в своих дневниках, что на Востоке дело спокойно может дойти до 100-летней войны, которая не будет доставлять Германии никаких забот: она будет противостоять России, как Англия Индии.