Текст книги "Святой Преподобный Сергей Радонежский. Жизнеописание"

Глава V
Юный постриженик

Радуйся, юность твою в целомудрии обучивый.

Радуйся, яко Деву чисту Жениху Христу себе обручивый!

Все поступки Варфоломея в течение всей его жизни, – говорит святитель Платон, – показывали, что он был муж высокого разума и рассуждения духовного». Рассуждение – дар бесценный, и святые Отцы почитают его выше всех добродетелей. По словам преподобного Иоанна Аествичника, «рассуждение в том состоит и познается, чтобы точно и верно постигать Божественную волю, во всякое время, во всяком месте и во всякой вещи. Оно находится в одних только чистых сердцем, телом и устами». «Оно рождается от послушания и смирения», после великого подвига в совершенном отречении своей воли и разума. Тем более достойно удивления, что Варфоломей сподобился сего дара от юности: так чисто было сердце его, так была смиренна и проста его прекрасная душа!

«Рассуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевного», – говорит Лествичник. В испытании самого себя обнаружилось это духовное дарование и в юном Варфоломее. Как ни горячо желал он облечься в ангельский образ, однако не спешил исполнением своего сердечного желания. Он почитал неосновательным делом связать себя обетами монашества, прежде нежели приучить себя к строгому исполнению всех уставов монашеской жизни, ко всем трудам и подвигам не телесного только, но и внутреннего, духовного делания. Только тогда, когда он достаточно испытал себя во всем этом, он стал усердно просить Господа, чтобы удостоил его столь давно желанного ангельского образа.

В одной из обителей близ Радонежа, быть может в том же Хотькове монастыре, жил смиренный старец игумен, по имени Митрофан. Неизвестно, когда Варфоломей с ним духовно сблизился, может быть, это произошло еще раньше удаления его в пустыню, может быть даже, что Митрофан изредка посещал Варфоломея в его пустынном уединении и служил для него Божественную литургию в его церквице – блаженный списатель жития его ничего не говорит об этом. Он говорит только, что подвижник попросил Митрофана придти к нему в пустыню и несказанно обрадован был его посещением. Он встретил игумена как дорогого гостя, Самим Богом посланного, и усердно просил его пожить с ним сколько-нибудь в его келлье. Добрый старец охотно согласился на это, а Варфоломей, взирая с благоговением на добродетельную жизнь его, прилепился к нему всей душой, как к родному отцу.

Спустя немного времени блаженный юноша во смирении склонил голову пред старцем и стал просить его о пострижении. «Отче, – так говорил Варфоломей, – сотвори любовь ради Господа, облеки меня в чин иноческий; возлюбил я сей чин от юности моей и с давнего времени желаю пострижения. Только воля родителей моих долго меня от этого удерживала, но теперь, слава Богу, я от всего свободен и, как олень, жаждущий источников водных, всей душой жажду иноческого пустынного жития».

Не стал противоречить старец игумен его благочестивому желанию, он пошел немедленно в свой монастырь, взял там нескольких из братий и все, что нужно было для пострижения, и возвратился к отшельнику. 7-го октября 1342 года в убогой церквице пустынника совершилось пострижение двадцатитрехлетнего юноши. В сей день святая Церковь празднует память святых мучеников Сергия и Вакха, по обычаю того времени Варфоломею и было дано имя Сергий.

Окончив обряд пострижения, Митрофан совершил Божественную литургию и приобщил нового инока Святых Христовых Таин. И исполнился благодати Святого Духа новопостриженный, и повеяло в церкви неизреченным благоуханием, и распространилось это дивное благоухание даже за стенами храма пустынного… Так рассказывали о сем впоследствии сами свидетели этого чуда, прославляя Бога, прославляющего угодников Своих.

«И был Сергий первый постриженик своей уединенной обители, первый начинанием и последний мудрованием, первый по счету и последний по тем смиренным трудам, которые сам на себя возлагал. Можно даже сказать, что он был и первый и в то же время последний, потому что, хотя и многие после него в той же самой церкви принимали пострижение, но ни один не достиг меры его духовного возраста. Многие так же начинали подвиг, но далеко не все так и оканчивали. Много было у Сергия учеников, много подвизалось и после него в его обители добрых иноков, но никто не мог сравниться с ним, для всех и навсегда он остался образцом совершенства иноческого! С пострижением он не только отлагал власы главы своей, но с отнятием власов отсекал навсегда и всякое свое хотение; совлекаясь мирских одежд, он в то же время совлекался и ветхого человека, чтобы облечься в нового, хотящего в правде и преподобии истины; препоясывая чресла свои, он уготовлял себя к мужественному подвигу духовному; отрекаясь от всего, что в мире, он, как бы обновляемый юностью, орлом возлетал на высоту созерцаний духовных…»

Так рассуждает о своем великом учителе его достойный ученик, преподобный Епифаний, а кто лучше и ближе мог оценить подвиги его возлюбленного аввы?

Семь дней провел новопостриженный Сергий неисходно в своей церквице, каждый день старец-игумен совершал Божественную литургию и приобщал его Святых Христовых Таин, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, даваемой ему от постригавшего. Чтобы сохранить бодрым и неразвлеченным ум свой, Сергий уклонялся от всякого поделия; с его уст не сходили псалмы и песни духовные; утешая ими себя, он славословил Бога и взывал к Нему из глубины сердца благодарного: Господь! возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25, 8). Дожу Твоему подобает святыня в долготу дний (Пс. 92, 5). Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни! Сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живе, ибо птица – душа моя – обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя… Блажени живущии в дому Твоем, во веки веков восхвалят Тя! (Пс. 83, 2, 4, 3). Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ, изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих! (ст. И). Так ликовала тогда душа Сергиева и горела божественным огнем!

Мир не знает и не может знать тех благодатных утешений, какие ниспосылаются от Бога трудникам спасения. Мир видит только жестокость и тесноту пути иноческого и, не желая расстаться со своим широким путем, отвращается подвига монашеского, называя его бесполезным, неразумным, даже преступным самоистязанием. Не будем говорить ему о том, что ему неудобопонятно: слепому бесполезно говорить о красоте цветов, но пусть бы мир внимательнее присмотрелся хотя только к плодам подвигов иноческих, и тогда бы он познал их великую силу в жизни нравственной и не стал бы называть их бесполезным упражнением. «О вы, – так взывал некогда Московский святитель Платон, – о вы, коих мысль помрачена и сердце расслаблено! Придите и посмотрите на угодника Божия преподобного Сергия! Что ж? Разве напрасно он столько в подвиге добродетели трудов употреблял? Разве тщетны были те слезы, тот пот, которые он проливал и ими напоевал насажденное в душе своей Божественное семя? О, нет! Вот сколько веков прошло, а имя его все также любезно в устах наших, память его благословенна и следы жизни его святой достопочтенны». Почему? Потому, что при содействии благодати Божией его подвиги преобразили всю нравственную природу его и возвратили ему первобытную чистоту и невинность, вечное блаженство и высокое Богоподобное достоинство – все то, что потеряно было первым Адамом и куплено для всех нас бесценной кровью второго Адама, Господа Иисуса!

Семь дней протекли как один день, настало время Сергию расстаться со старцем-игуменом.

– Вот, отче, – с тихой грустью сказал тогда юный инок своему отцу Евангельскому, – ты уже уходишь и оставляешь меня одиноким в этой безлюдной пустыне… Давно я желал уединиться и всегда просил о том Господа, вспоминая слова Пророка: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни… И благословен Бог, не оставивший без исполнения молитвы моей; благодарю Его благость, что не лишил меня этой милости жить в пустыни и безмолвствовать… Ты уходишь отсюда, отче, благослови же меня, смиренного, и помолись о моем уединении… Вразуми меня: как мне жить теперь в одиночестве, как Господу Богу молиться, как избегать вреда душевного, как противиться врагу и помыслам гордыни, от него всеваемым? Ведь я еще новоначальный инок, я должен во всем просить совета у тебя!

Подивился старец смиренномудрию своего новопостриженника:

– Меня ли, грешного, вопрошаешь о том, что сам не хуже меня знаешь, о честная глава! – сказал Митрофан. – Ты уже приучил себя ко всякому подвигу, мне остается только пожелать, чтобы Господь Сам вразумил тебя и привел в совершенную меру возраста духовного.

Старец побеседовал с ним еще немного о разных случаях в жизни духовной и собрался в путь. Сергий припал к стопам его и еще раз, на прощание, просил благословить его и помолиться за него: «Молись, молись, отче, – говорил он, – чтобы Господь послал мне силы противустать брани плотской и искушениям бесовским, чтоб сохранил Он меня и от лютых зверей среди моих пустынных трудов».

– Благословен Бог, – сказал ему старец, и крепкая вера слышалась в его речах. – Он не попускает нам искушений выше сил наших. Апостол говорит за всех нас: вся могу о укрепляющем мя Господе Иисусе. Отходя отсюда, я предаю тебя в руки Божии, Бог будет тебе прибежище и сила. Он поможет тебе устоять против козней вражеских. Господь любит тех, кто благоугождает Ему, Он сохранит и твое вхождение отныне и до века.

В заключение своей беседы Митрофан сказал Сергию, что на месте его пустынножительства распространит Господь обитель великую и именитую, из которой пронесется слава имени Божия далеко во все стороны. Потом он сотворил краткую молитву, благословил своего постриженника и удалился.

И остался Сергий один, в своей излюбленной пустыни, остался без предшественника и сподвижника, без наставника и без помощника, с Единым Богом Вездесущим и никогда не оставляющим тех, которые для Него все оставили. Чиста и светла была его добрая душа, проста и открыта благодати Божией, и Бог, тайными внушениями Своей благодати, Сам руководил молодого подвижника в его борьбе с искушениями, которые по плану Божественного домостроительства нашего спасения неизбежны и для самых чистых душ… И поистине Сергий явился мужем Богомудрым, как именует его святая Церковь: проходя путем древних св. отцов пустынников-первоначальников жития монашеского, он, подобно им, был умудряем не столько от людей, сколько от Бога Самого и, обогатившись сим небесным сокровищем мудрости Божественной, умудрял потом и других во спасение.

Глава VI
Наедине с Богом

Радуйся, вся плотския похоти Бога ради умертвивый.

Радуйся, многообразныя козни лукаваго силою Божиею победивый!

Радуйся, Онуфрию Великому подражавый житием в пустыне.

Радуйся, Паисию последовавый в вечной святыне.

Прости нас, преподобие отче Сергие, если мы дерзнем теперь мысленно войти в твою пустынную, убогую келлию, чтобы грешным умом своим проникнуть в сокровенное святилище души твоей и утешить себя созерцанием незримых миру твоих подвигов! Ведаем, преблаженне и Богомудре, что недостойны мы сего дивного созерцания, что мало способны к тому и наши сердечные очи, страстями омраченные; но, взирая на твою Христоподражательную любовь, уповаем, что ты, благоволивший в назидание присных учеников твоих поведать им многое от того, чему был один Бог Сердцеведец свидетелем в пустынном житии твоем, ты, любвеобильный отче, не изгонишь и нас, желающих собрать некие крупицы сего брашна духовного, оставшиеся от трапезы учеников твоих, во утоление наших алчущих душ!..

«Вот он, – скажем словами приснопамятного святителя Платона, – вот он, подвижник наш, в сладком своем уединении, в убогой, но спокойной келлии, очи свои возводит всегда к Живущему на небесах, очи, исполненные слезами покаяния… Мысль его беседует с Богом, язык прославляет Владыку всех, его сердце – жилище всякой добродетели, а потому и Духа Святого; руки же его служат его требованиям телесным… Он далек от всякой суеты и от соблазнов мира, работает Господу со страхом и трепетом (Пс. 2, 11), работает в приятном уединении, в сладкой тишине, имея всегда ничем не смущаемые мысли, не обремененный заботами рассудок и спокойный дух… О, дражайшее и любезное состояние!»

Но прежде нежели Сергий достиг сего блаженного состояния, прежде чем вкусил он сладость пустыни, сколько браней должен был претерпеть он, сколько борьбы вынести! «Кто может поведать, – говорит его блаженный ученик Епифаний, – кто может поведать все уединенные подвиги сей твердой души, неусыпно соблюдавшей все требования устава подвижнического? Кто изочтет его теплые слезы и воздыхания к Богу, его стенания молитвенные и плач сердечный, его бдения и ночи бессонные, продолжительные стояния и повержение себя на земле пред Господом? Кто сочтет его коленопреклонения и земные поклоны, кто расскажет о его алкании и жажде, о скудости и недостатках во всем, об искушениях от врага и страхованиях пустынных?»

Силен Бог и всегда готов на помощь призывающим Его. «Но испытавшие знают, – говорит святитель Филарет, митрополит Московский, – каким трудностям подвержена иноческая жизнь в совершенном уединении». Эти трудности столь велики, что неиспытавшие их с трудом верят повествованию о них, а иногда и вовсе не верят, потому что в таком повествовании пред ними открывается совершенно иной мир, миру грешному вовсе неведомый…

Чтобы легче представить себе всю тяжесть отшельнического подвига преподобного Сергия, наметим здесь кратко, в общих чертах, трудности этого подвига, как изображают их люди, опытом прошедшие сим тесным и многоскорбным путем.

Радостно вступает в свой подвиг отшельник пустынный: никто не понуждает его к тому, горячая ревность к подвижничеству увлекла его в пустыню. Все скорби и лишения для него вожделенны, его молитва изливается в слезах, он весь горит пламенным желанием божественным… Так бывает в начале подвига. Но вот первый восторг проходит, дни, когда сердце полно горячей ревности и умиления, при которых так легки подвиги само-умерщвления, сменяются днями сухости душевной, тоски невыносимой. Мысли не покоряются разуму и бродят повсюду, молитва не действует в сердце, сердце ноет. Душа рвется бежать из-под креста и становится холодна ко всему духовному… А тут еще голод и жажда, холод, опасение за жизнь со стороны диких животных или от скудости и беспомощности и общее расслабление души и тела… Даже невинное, по-видимому, отдохновение и естественный сон, и те становятся врагами подвижника, с которыми он должен сражаться!.. А мир между тем манит его к себе воспоминаниями прошлого: ведь там ему так тепло и уютно жилось, ни в чем он такой, как теперь, нужды не терпел, ведь и там можно спастись. Зачем же этот подвиг выше сил? Зачем эта страшная пустыня со всеми ее лишениями? Идти бы в обитель какую-нибудь, где добрые братия разделяли бы с ним скорби его, помогли бы ему в борьбе со врагами и добрым советом, и братской молитвой… Так мир и плоть пристают к отшельнику со своими требованиями, не говорим уже о грешных движениях сердца, когда точно буря поднимаются страстные порывы и гонят пустынника в мир, сжигая его внутренним пламенем… И если бы не благодать Божия, по временам утешающая подвижника своими прикосновениями к его страждущему сердцу, если бы не сила Христова, в немощи совершающаяся, то никто из пустынников не устоял бы в этой тяжкой, непосильной для человека борьбе! Но и это еще не все трудности пустынного жития. Уже и в то время, когда благодатные утешения изливаются в душу отшельника, в его сердце стремятся проникнуть помыслы услаждения подвигами, помыслы гордости, доводящей иногда неосторожных подвижников до грубого падения или до помрачения ума. Таким образом, для ревнителя жизни духовной, по мере преуспеяния в ней, открывается борьба уже не к плоти и крови, а к духам злобы поднебесной. «Как скоро, – говорит святитель Филарет, – сии невидимые враги примечают, что человек, оставив мир и презрев плоть, все более и более усиливается проникнуть в область духовную, к общению с небесными Силами и Самим Богом, то, чтобы воспрепятствовать ему, с неимоверной дерзостью на него устремляются, так что не только издалека пускают в него разожженные стрелы противных помыслов, но, так сказать, вторгаясь в пределы его воображения и чувств, представляют ему странные образы и нелепые мечтания». Иногда сии мечтания бывают направлены к тому, чтобы прельстить подвижника ложным мнением о своей святости: вот тогда-то и нужно труднику спасения ограждать себя отовсюду Христоподражательным смирением и, по слову Христову, быть мудрым яко змию, дабы не погибнуть от хитрости змия исконного человекоубийцы – диавола.

Свв. отцы-подвижники, наученные опытом своей труженической жизни, оставили нам в своих писаниях богомудрые правила этой борьбы, этого великого подвига, правила, составляющие «науку из наук» – науку монашеской жизни. Вот, например, правила общего наставника иноческой жизни святителя Василия Великого для подвизающихся в пустынном уединении. Наставлениями сими руководствовался, конечно, и наш подвижник, преподобный Сергий. 1) Люби слушать или читать Слово Божие, жития и поучения святых, в них найдешь правила и примеры святой, угодной Господу Богу, жизни. 2) Непрестанно смотри за собой, каждый вечер рассматривай свои мысли и желания, какие в тебе возникли, слова, какие ты сказал, и дела, какие ты сделал в продолжение дня, и усердно молись Богу о прощении всего, что сделано против Его заповедей, и всячески спеши исправиться. Каждое утро, после молитвы, прилежно обдумывай свое положение в наступающий день и бери надежные меры, чтобы не согрешить. 3) Как можно чаще, внимательнее и дольше размышляй о Втором пришествии Господа на Суд миру, о мучении грешных и блаженстве праведных. 4) Люби молитву и постоянно ею занимайся. 5) Люби пост, потому что без него нельзя избежать худых помыслов, а за помыслами и худых дел. 6) Где бы ты ни был, что бы ни делал, всегда твердо помни, что Господь смотрит на тебя и видит все, что ты думаешь, чего желаешь и что делаешь. 7) Соображай все свои мысли и желания, слова и дела с Христовым Евангелием; строжайше исполняй все заповеди Христовы и будь весь Христов. Чтобы возлюбить Бога, чаще размышляй о величии Божием, о Его благости, о своем ничтожестве и греховности. Святую память о Боге носи всюду с собой, как неизгладимую печать.

Таков многотрудный подвиг отшельника. С веселием вступил Сергий в сей узкий путь, чтобы достигнуть безмятежной страны бесстрастия. Подвизаться противу плоти с ее страстями и пожеланиями он обучил себя еще задолго до удаления в пустыню, и потому в пустынножительстве его видны были, как знамения непрестанных побед над самим собой, долговременные пощения и другие высокие подвиги. Возвышая дух свой Богомыслием, он укреплял и тело свое неустанными трудами, «не туне вкушал он хлеб свой», как говорит святитель Платон, но снедал его в поте лица. В зимнее время, когда сама земля расседалась от жестоких морозов, Сергий, точно бесплотный, оставался в одной обычной своей одежде и претерпевал стужу, думал только о том, как избежать будущего огня вечного. «Никогда, во всю свою жизнь, он ни на что не жаловался, ни на что не роптал, не унывал, не скорбел, нет! Он всегда и всем был доволен, при всех своих недостатках и нуждах, во всем был спокоен, при всем искушениях и скорбях человеческих». Поистине он мог с дерзновением повторить слово апостола: мне мир распяся, и аз миру (Гал. 6, 14); благодатью Божией я так живу, как бы не имел ничего общего с миром. Это был истинный воин Христа Бога, облеченный во все оружия Божии противу всех слабостей человеческих и искушений бесовских.

Особенно много скорбей и искушений претерпел он от бесов в самом начале своего пустынного подвига. Невидимые враги нередко принимали видимый образ страшных зверей и отвратительных гадов, чтобы устрашить подвижника. С пронзительным свистом и зверской свирепостью, со страшным скрежетанием зубов устремлялись они на Сергия, но мужественный подвижник не боялся их суетных угроз, вспоминая слово Писания: не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящие во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденного (Пс. 90, 5–6). Пользуясь частым чтением душеполезных книг, знал он искусство духовной брани, которому один из опытных духовных воинов, преподобный Иоанн Лествичник, поучает, говоря: «Вооружайся молитвой и бей супостатов именем Иисусовым, и тогда придет к тебе Ангел Божий, добрый хранитель твой, и помолится с тобою». Крепкой, но смиренной, нерассеянной и слезной молитвой преподобный Сергий разрушал пустынные страхи и мечтания, как тонкую паутину. И Господь хранил его Своей благодатью, а он, видя над собой покрывающую руку Божию, день и ночь прославлял Господа, не оставляющего жезла грешных на жребий праведных (Пс. 124, 3).

Рассказывал впоследствии сам преподобный своим ученикам. Однажды ночью вошел он в уединенную церковь свою, чтобы петь утреню; но лишь только он начал молитвословие, как вдруг пред его взором расступилась стена церковная, и в это отверстие, как тать и разбойник, не входящий дверьми, вошел сатана видимым образом; его сопровождал целый полк бесовский – все в остроконечных шапках и в одеждах литовцев, которых тогда боялись на Руси не меньше татар… С шумом и дикими воплями, скрежеща зубами от адской злобы, мнимые литовцы бросились как бы разорять церковь, пламенем дышали их богохульные уста.

– Уходи, уходи отсюда, беги скорее, – кричали они подвижнику, – не смей долее оставаться на этом месте, не мы на тебя наступили, ты сам нашел на нас! Если не уйдешь отсюда, мы разорвем тебя на части, и ты умрешь в наших руках.

«Таков обычай у диавола», – замечает при сем блаженный Епифаний, быть может, повторяя поучительное замечание своего великого аввы: «Таков обычай у бессильного врага, он гордо хвалится и грозит поколебать землю и иссушить море, хотя сам по себе не имеет власти, падший дух, даже и над свиньями» (Мф. 8, 31–32).

Нимало не смутился духом Сергий от этих бессильных угроз, только еще крепче, еще пламеннее стала восходить к Богу его смиренная молитва. «Боже, – взывал он словами Псалмопевца, – кто подобен Тебе? Не премолчи, ниже укроти, Боже, яко се врази Твои возшумеша (Пс. 82, 2)… Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его вей ненавидящие Его! Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия! (Пс. 67, 1–3)… И не вынесли падшие духи пламени молитвы Сергиевой, и исчезли также внезапно, как и явились.

В другое время вся келлия пред взором преподобного наполнилась отвратительными змеями, так что не видно было и пола. Еще раз, когда преподобный читал в пустынной хижине ночное свое правило, вдруг пронесся шум по чаще лесной и кругом его келлии послышались бесчинные крики бесовских полчищ: «Уходи же отсюда! Зачем пришел ты в эту глушь лесную, что хочешь найти тут? Нет, не надейся дольше здесь жить, тебе и часа тут не провести; видишь – место пустое и непроходимое, как же ты не боишься умереть тут с голоду или погибнуть от рук душегубцев-разбойников? Найдет тогда кто-нибудь труп твой и скажет: вот был бесполезный человек! Да и звери хищные бродят вокруг тебя в пустыне, готовые растерзать тебя, и мы не оставим тебя в покое; не думай, чтобы мы уступили тебе это место, искони пустынное… И так, если не хочешь умереть внезапной смертью, то беги отсюда, беги теперь же, не озираясь ни направо, ни налево, иначе – смерть тебе и погибель от руки нашей!»

И снова преподобный возопил к Богу в слезной молитве, и опять Божественная сила приосенила его, и рассеялось полчище бесовское. А сердце подвижника исполнилось несказанной сладости духовной, и он уразумел, что отныне дана ему навсегда победная власть наступати на всю силу вражию (Лк. 10, 19), и воспел он тогда, ликуя духом, как новый Моисей, благодарственную хвалу Господу словами Святого Писания: «Благодарю Тебя, Господи, – взывал он из глубины благодарного сердца, – Ты не оставил меня, но скоро услышал и помиловал! Ты сотворил со мною знамение во благо, и видят ненавидящие меня, и постыждаются, ибо Ты, Господи, помог мне и утешил меня. Десница Твоя, Господи, прославилась в крепости; десная рука Твоя сокрушила врагов моих и державною крепостию Твоею истребила их до конца!»

Из приведенных рассказов самого угодника Божия, записанных его учеником, можно видеть, с каким ожесточенным упорством ополчалась на него мрачная область духа тьмы в начале его подвига. Преподобный Епифаний замечает, что «враг боялся, как бы на пустынном месте не возникла священная обитель иноков к прославлению имени Божия и спасению многих, он хотел прогнать преподобного, завидуя спасению не его только, но и нашему», – говорит ученик Сергиев. Итак, сатана, этот «коварный старец», как называет его преподобный Варсонофий Великий, наученный тысячелетним опытом борьбы с христианскими подвижниками, видел, с каким мужем силы имеет дело, и потому все свои усилия направлял к тому, чтобы остановить подвижника в самом начале его подвига, впоследствии он не надеялся победить смиренного Сергия. Но что все козни сатаны против благодати Христовой? Что все усилия бессильного в своей злобе врага против силы Божией? Мы знаем, что Сергий вышел победителем из этой борьбы и основал свою Радонежскую Лавру, которая стала матерью многих обителей и в пустынях, и в городах обширной Русской земли!..

Мы уже говорили, что бесы нередко являлись преподобному в виде диких зверей и разных чудовищ, готовых его растерзать; после таких привидений страх настоящих зверей пустынных был для него уже «последним из страхов». Стаи голодных волков рыскали около его жилища и выли по целым ночам. Зловещим огнем горели в темном лесу их страшные глаза вокруг уединенной келлии, иногда заходили сюда и другие, более страшные обитатели пустынных лесов – медведи. По немощи человеческой невольный страх на минуту овладевал сердцем пустынника при мысли о его беспомощном одиночестве, но он тотчас же ограждал себя молитвой, и этот страх переходил на самих зверей, которые удалялись в глубину дебрей лесных, не сделав ему никакого вреда.

Раз угодник Божий увидел перед своей хижиной большого медведя и, примечая, что он не столько свиреп, сколько голоден, сжалился над зверем: пошел в свою келлию, взял там кусок хлеба и предложил медведю этот пустынный обед на пне или колоде. Зверь полюбил странноприимство пустынника и часто, приходя к келлии, ожидал обычного угощения и с лаской посматривал на подвижника. Иногда лесной гость долго не уходил, озираясь по сторонам, «точно злой заимодавец, желающий настойчиво получить свой долг». А преподобный благодарил Бога, что послал ему лютого зверя на утешение и, памятуя слово Писания: «Блажен, иже и скоты милует», привык миловать зверя. Он делил с ним последний кусок, а иногда и весь отдавал своему пустынному сожителю, как не разумеющему поста, а сам оставался без пищи. Кроме хлеба у него в келлии не было никакой иной пищи, да часто случалось, что и хлеба недоставало. Можно думать, что хлеб доставлял ему время от времени младший брат его, Петр, живший в Радонеже. Так упражнял себя угодник Божий в отречении от самых необходимых потребностей, «а может быть, – говорит святитель Филарет, – в сем мирном обращении со свирепой тварью, с назиданием души своей, созерцал он следы первоначального повиновения всех тварей невинному человеку». За то и неразумная тварь повиновалась ему, и дикий зверь сделался до того ручным, что слушался его слова и был кроток пред ним, как овца.

«Чего не может сделать добродетель? – рассуждает святитель Платон. – Думаю, что дикие звери ныне стали свирепы от жестокости наших нравов, а любовь и добродетель могут эту свирепость преложить в кротость и покорность». Все одушевленные создания Божии и сами лютые звери, по выражению одного святого отца, ощущая дивное благоухание сего образа, смиренно склоняли свою голову перед Адамом. Человек повиновался Богу, и все земные твари повиновались человеку, почитая в нем образ Божий. Согрешил человек – помрачился в нем образ Божий, и неразумные твари не стали уже узнавать его. Не послушался человек заповеди Божией, перестали и ему повиноваться твари земные. Зловоние страстей заменило благоухание образа Божия, и сам человек уподобился скотам несмысленным.

И вот, грешный, бренный человек трепещет и страшится тех зверей, которые некогда были покорены под ноги его. Его непослушание Богу наказано непослушанием тварей земных ему самому! А святые Божии своей дивной жизнью, своим неуклонным послушанием заповедям Божиим, своим святым смирением, при содействии благодати Божией, восстановили в себе образ Божий, и он просиял в них с первобытной чистотой и светлостью. Ощутили его благоухание и неразумные твари, и лютые звери – грозные враги грешного человечества стали послушны им, как кроткие агнцы. Так власть, утраченная Адамом, возвращена его святым потомкам! Вот внутренний глубокий смысл этого удивительного для нас, грешных, послушания свирепых неразумных тварей святым Божиим, о чем так часто встречаются рассказы в житиях святых подвижников и в страданиях святых мучеников, о чем читаем и в житии нашего подвижника богомудрого Сергия. Но обращаемся к рассказу о его пустынном подвиге.

«Не было места унынию в мужественном сердце Сергия, – говорит преподобный Епифаний, – с радостью принимал он все скорби, как бы от руки Божией, искушаемый, как золото в огне, он восходил от силу в силу; крепкий верой в Бога, он столь же крепко и уповал на Бога, по слову Писания, праведный яко лев уповая (Притч. 28, 1) и надеющийся на Господа яко гора Сион не подвижится во век (Пс. 124, 1). Оттого и слышал он в своем чистом и богопреданном сердце великое слово обетования: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое (Пс. 90, 16). Равнодушный к своему спасению не может иметь такого упования, его носит в своем сердце только тот, кто во всем предал себя Богу и всем существом своим устремился к Нему Единому, по выражению Давида, исчезосте очи мои от еже уповати ми на Бога моего (Пс. 68, 4)».

Наконец пришло время, когда Господу было благоугодно поставить сей благодатный светильник на свещнике, чтобы он светил из своей пустыни всей Православной России, чтобы от его света зажгли свой свет и другие светильники и разнесли сей свет по лицу родной земли. Своим пустынным подвигом Сергий исполнил по всей широте первую половину великой заповеди Божией о любви: возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею (Мф. 22, 37); оставалось и теперь Господь призывал его исполнить в такой же полноте и вторую половину сей заповеди – возлюбиши искреннего твоего яко сам себе (ст. 39). Смиренно трудился он в пустыни для Господа; настало время столь же смиренно послужить и ближнему ради Господа. И смиренный послушник воли Божией не отрекся возложить на себя тяготу чужую, по слову апостола, друг друга тяготы носите (Гал. 6, 2) не своих си кийждо, но и дружних смотряйте (Фил. 2, 4).