Текст книги "Былины. Исторические песни. Баллады"

Илья Муромец и Соловей-разбойник

Из того ли-то из города из Муромля,

Из того села да с Карачарова

Выезжал удаленький дородный добрый молодец;

Он стоял заутреню во Муромли,

А и к обеденке поспеть хотел он в стольный

Киев– град,

Да и подъехал он ко славному ко городу

к Чернигову.

У того ли города Чернигова

Нагнано-то силушки черным-черно,

А и черным-черно, как черна ворона;

Так пехотою никто тут не похаживат,

На добром кони никто тут не проезживат,

Птица черный ворон не пролетыват,

Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей,

Он как стал-то эту силушку великую,

Стал конем топтать да стал копьем колоть,

А и побил он эту силу всю великую.

Он подъехал-то под славный под Чернигов-град.

Выходили мужички да тут черниговски

И отворяли-то ворота во Чернигов-град,

А и зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова:

«Ай же мужички да вы черниговски!

Я нейду к вам во Чернигов воеводою.

Укажите мне дорожку прямоезжую,

Прямоезжую да в стольный Киев-град».

Говорили мужички ему черниговски:

«Ты удаленький дородный добрый молодец,

А и ты славныя богатырь святорусскии!

Прямоезжая дорожка заколодела,

Заколодела дорожка, замуравела;

А и по той ли по дорожке прямоезжею

Да и пехотою никто да не прохаживал,

На добром кони никто да не проезживал:

Как у той ли-то у грязи-то у черноей,

Да у той ли у березы у покляпыя,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Сиди Соловей-разбойник во сыром дубу,

Сиди Соловей-разбойник Одихмантьев сын;

А то свищет Соловей да по-соловьему

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,

И от его ли-то, от посвисту соловьего,

И от его ли-то, от покрику звериного,

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазуревы цветочки отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей, то все мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,

А и окольноей дорожкой цела тысяща».

Он пустил добра коня да и богатырского.

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

Его добрый конь да богатырскии

С горы на гору стал перескакивать,

С холмы на холму стал перемахивать,

Мелки реченьки, озерка промеж ног спущал.

Подъезжает он ко речке ко Смородинке,

Да ко тоей он ко грязи он ко черноей,

Да ко тое ко березе ко покляпые,

К тому славному кресту ко Леванидову.

Засвистал-то Соловей да и по-соловьему,

Закричал злодей-разбойник по-звериному,

Так все травушки-муравы уплеталися,

Да и лазуревы цветочки отсыпалися,

Темны лесушки к земле вси приклонилися.

Его добрый конь да богатырскии,

А он на корзни да потыкается.

А и как старый-от казак да Илья Муромец

Берет плеточку шелковую в белу руку,

А он бил коня а по крутым ребрам;

Говорил-то он, Илья, да таковы слова:

«Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!

Али ты идти не хошь, али нести не мошь?

Что ты на корзни, собака, потыкаешься?

Не слыхал ли посвисту соловьего,

Не слыхал ли покрику звериного,

Не видал ли ты ударов богатырскиих?»

А и тут старыя казак да Илья Муромец

Да берет-то он свои тугой лук разрывчатый,

Во свои берет во белы он во ручушки,

Он тетивочку шелковеньку натягивал,

А он стрелочку каленую накладывал,

То он стрелил в того Соловья-разбойника,

Ему выбил право око со косицею.

Он спустил-то Соловья да на сыру землю,

Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,

Он повез его по славну по чисту полю,

Мимо гнездышко повез да соловьиное.

В том гнездышке да соловьиноем

А случилось быть да и три дочери,

А и три дочери его любимыих;

Больша дочка эта смотрит во окошечко косящато,

Говорит она да таковы слова.

«Едет-то наш батюшка чистым полем,

А сидит-то на добром кони,

Да везет он мужичища-деревенщину,

Да у правого стремени прикована».

Поглядела его друга дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет батюшко раздольицем чистым полем,

Да и везет он мужичища-деревенщину,

Да и ко правому ко стремени прикована».

Поглядела его меньша дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет мужичищо-деревенщина,

Да и сидит, мужик, он на добром кони,

Да и везет-то наша батюшка у стремени,

У булатного у стремени прикована.

Ему выбито-то право око со косицею».

Говорила-то и она да таковы слова.

«Ай же мужевья наши любимые!

Вы берите-тко рогатины звериные,

Да бегите-тко в раздольице чисто поле,

Да вы бейте мужичища-деревенщину!»

Эти мужевья да их любимые,

Зятевья то есть да соловьиные,

Похватали как рогатины звериные

Да и бежали-то они да и во чисто поле

К тому ли мужичищу-деревенщине,

Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.

Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

«Ай же зятевья мои любимые!

Побросайте-тко рогатины звериные,

Вы зовите мужика да деревенщину,

В свое гнездышко зовите соловьиное,

Да кормите его ествушкой сахарною,

Да вы пойте его питьицем медвяныим,

Да и дарите ему дары драгоценные».

Эти зятевья да соловьиные

Побросали-то рогатины звериные

А и зовут-то мужика да и деревенщину

Во то гнездышко во соловьиное;

Да и мужик-от-деревенщина не слушатся,

А он едет-то по славному чисту полю,

Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.

Он приехал-то во славный стольный Киев-град

А ко славному ко князю на широкий двор.

А и Владимир-князь он вышел со Божьей церкви,

Он пришел в палату белокаменну,

Во столовую свою во горенку.

Они сели есть да пить да хлеба кушати,

Хлеба кушати да пообедати.

А и тут старыя казак да Илья Муромец

Становил коня да посередь двора,

Сам идет он во палаты белокаменны,

Проходил он во столовую во горенку,

На пяту он дверь-ту поразмахивал,

Крест-от клал он по-писаному,

Вел поклоны по-ученому,

На всё на три, на четыре на сторонки

низко кланялся,

Самому князю Владимиру в особину,

Еще всем его князьям он подколенныим.

Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:

«Ты скажи-тко, ты откулешный, дородный

добрый молодец,

Тобе как-то молодца да именем зовут,

Величают удалого по отечеству?»

Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:

«Есть я с славного из города из Муромля,

Из того села да с Карачарова,

Есть я старыя казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович!»

Говорит ему Владимир таковы слова:

«Ай же ты, старыя казак да Илья Муромец!

Да и давно ли ты повыехал из Муромля,

И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град?»

Говорил Илья он таковы слова:

«Ай ты, славныя Владимир стольнокиевский!

Я стоял заутреню христовскую во Муромле,

А и к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,

То моя дорожка призамешкалась;

А я ехал-то дорожкой прямоезжею,

Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град.

Ехал мимо эту грязь да мимо черную,

Мимо славну реченьку Смородину,

Мимо славную березу-ту покляпую,

Мимо славный ехал Леванидов крест».

Говорил ему Владимир таковы слова:

«Ай же мужичищо-деревенщина!

Во глазах, мужик, да подлыгаешься,

Во глазах, мужик, да насмехаешься!

Как у славного у города Чернигова

Нагнано тут силы много-множество,

То пехотою никто да не прохаживал,

И на добром коне никто да не проезживал,

Туды серый зверь да не прорыскивал,

Птица черный ворон не пролетывал;

А у той ли-то у грязи-то у черноей

Да у славноей у речки у Смородины,

А и у той ли у березы у покляпые,

У того креста у Леванидова

Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын;

То как свищет Соловей да по-соловьему,

Как кричит злодей-разбойник по-звериному,

То все травушки-муравы уплетаются,

А лазуревы цветки прочь отсыпаются,

Темны лесушки к земли вси приклоняются,

А что есть людей, то вси мертво лежат».

Говорил ему Илья да таковы слова:

«Ты, Владимир-князь да стольнокиевский!

Соловей-разбойник на твоем дворе,

Ему выбито ведь право око со косицею,

И он к стремени булатному прикованный».

То Владимир князь-от стольнокиевский,

Он скорешенько ставал да на резвы ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

То он шапочку соболью на одно ушко,

Он выходит-то на свой-то на широкий двор

Посмотреть на Соловья-разбойника.

Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:

«Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,

Закричи-тко, собака, по-звериному».

Говорил-то Соловей ему разбойник

Одихмантьев сын: «Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

А не вас-то я хочу да и послушати,

Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,

Да его хочу-то я послушати».

Говорил-то как Владимир-князь

да стольнокиевский: «Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!

Прикажи-тко засвистать ты Соловью да и по-соловьему,

Прикажи-тко закричать да по-звериному».

Говорил Илья да таковы слова:

«Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!

Засвищи-тко ты в пол-свисту соловьего,

Закричи-тко ты во пол-крику звериного».

Говорил-то ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

«Ай же старыя казак ты, Илья Муромец,

Мои раночки кровавы запечатались,

Да не ходят-то мои уста сахарные:

Не могу засвистать да и по-соловьему,

Закричать-то не могу я по-звериному,

А и вели-тко князю ты Владимиру

Налить чару мни да зелена вина,

Я повыпью-то как чару зелена вина,

Мои раночки кровавы поразойдутся,

Да уста мои сахарни порасходятся,

Да тогда я засвищу да по-соловьему,

Да тогда я закричу да по-звериному».

Говорил Илья тот князю он Владимиру:

«Ты, Владимир-князь да стольнокиевский!

Ты поди в свою столовую во горенку,

Наливай-ко чару зелена вина,

Ты не малую стопу да полтора ведра,

Подноси-ко к Соловью к разбойнику».

То Владимир-князь да стольнокиевский,

Он скоренько шел в столову свою горенку,

Наливал он чару зелена вина,

Да не малу он стопу да полтора ведра,

Разводил медами он стоялыми,

Приносил-то он ко Соловью-разбойнику.

Соловей-разбойник Одихмантьев сын,

Принял чарочку от князя он одной ручкой,

Выпил чарочку-то Соловей одным духом.

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закричал разбойник по-звериному,

Маковки на теремах покривились,

А околенки во теремах рассыпались

От его от посвисту соловьего,

А что есть-то лкэдюшек, так все мертвы лежат;

А Владимир-князь-от стольнокиевский,

Куньей шубонькой он укрывается.

А и тут старый-от казак да Илья Муромец,

Он скорешенько садился на добра коня,

А и он вез-то Соловья да во чисто поле,

И он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

«Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,

Тебе полно-тко кричать да по-звериному,

Тебе полно-тко слезить да отцей-матерей,

Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих,

Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек»,

А тут, Соловью, ему и славу поют,

А и славу поют ему век по веку.

Илья Муромец и голи кабацкие

Славныя Владымир стольнёкиевской

Собирал-то он славный почестен пир

На многих князей он и бояров,

Славных сильных могучих богатырей;

А на пир ли-то он не позвал

Старого казака Ильи Муромца.

Старому казаку Илье Муромцу

За досаду показалось-то великую,

Й он не знает, что ведь сделати

Супротив тому князю Владымиру.

И он берет-то как свой тугой лук розрывчатой,

А он стрелочки берет каленыи,

Выходил Илья он да на Киев-град

И по граду Киеву стал он похаживать

И на матушки Божьи церквы погуливать.

На церквах-то он кресты вси да повыломал,

Маковки он залочены вси повыстрелял.

Да кричал Илья он во всю голову,

Во всю голову кричал он громким голосом:

«Ай же, пьяници вы, голюшки кабацкии!

Да и выходите с кабаков, домов питейных

И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,

То несите в кабаки, в домы питейные,

Да вы пейте-тко да вина досыта».

Там доносят-то ведь князю да Владымиру:

«Ай Владымир князь да стольнёкиевской!

А ты ешь да пьешь да на честном пиру,

А как старой-от казак да Илья Муромец

Ён по городу по Киеву похаживат,

Ён на матушки Божьи церквы погуливат,

На Божьих церквах кресты повыломил.

А всё маковки он золоченыи повыстрелял;

А й кричит-то ведь Илья он во всю голову,

Во всю голову кричит он громким голосом:

«Ай же, пьяницы вы, голюшки кабацкии!

И выходите с кабаков, домов питейныих

И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,

Да и несите в кабаки, в домы питейные,

Да вы пейте-тко да вина досыта».

Тут Владымир-князь да стольнёкиевской

И он стал, Владымир, дума думати,

Ёму как-то надобно с Ильей помиритися.

И завел Владымир-князь да стольнёкиевской,

Он завел почестен пир да и на другой день.

Тут Владымир-князь да стольнёкиевской

Да 'ще стал да и дума думати:

«Мне кого послать будет на пир позвать

Того старого казака Илью Муромца?

Самому пойти мне-то, Владымиру, не хочется,

А Опраксию послать, то не к лицу идет».

И он как шел-то по столовой своей горенке.

Шел-то он о столики дубовыи,

Становился супротив молодого Добрынюшки,

Говорил Добрыне таковы слова:

«Ты молоденькой Добрынюшка, сходи-тко ты

К старому казаку к Ильи Муромцу,

Да зайди в палаты белокаменны,

Да пройди-тко во столовую во горенку,

На пяту-то дверь ты порозмахивай,

Еще крест клади да й по-писаному,

Да й поклон веди-тко по-ученому,

А й ты бей челом да низко кланяйся

А й до тых полов и до кирпичныих,

А й до самой матушки сырой земли

Старому казаку Ильи Муромцу,

Говори-тко Ильи ты да таковы слова:

«Ай ты старыя казак да Илья Муромец!

Я пришел к тебе от князя от Владымира

И от Опраксии от королевичной,

Да пришел тобе позвать я на почестен пир».

Молодой-то Добрынюшка Микитинец

Ён скорешенько-то стал да на резвы ноги,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Да он шапочку соболью на одно ушко,

Выходил он со столовыи со горенки,

Да й прошел палатой белокаменной,

Выходил Добрыня он на Киев-град,

Ён пошел-то как по городу по Киеву,

Пришел к старому казаку к Илье Муромцу

Да в его палаты белокаменны.

Ён пришел как во столовую во горенку,

На пяту-то он дверь да порозмахивал,

Да он крест-от клал да по-писаному,

Да й поклоны вел да по-ученому,

А 'ще бил-то он челом да низко кланялся

А й до тых полов и до кирпичныих,

Да й до самой матушки сырой земли.

Говорил-то ён Илье да таковы слова:

«Ай же, братец ты мой да крестовый,

Старыя казак да Илья Муромец!

Я к тоби послан от князя от Владымира,

От Опраксы королевичной,

А й позвать тебя да й на почестен пир».

Еще старый-от казак да

Илья Муромец Скорешенько ставал он на резвы ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Да он шапоньку соболью на одно ушко,

Выходили со столовыи со горенки,

Да прошли они палатой белокаменной,

Выходили-то они на стольний Киев-град,

Пошли оны ко князю к Владимиру

Да й на славный-от почестен пир.

Там Владымир-князь да стольнёкиевской

Он во горенки да ведь похаживал,

Да в окошечко он, князь, посматривал,

Говорил-то со Опраксой-королевичной:

«Пойдут-ли ко мне как два русскиих богатыря

Да на мой-от славный на почестен пир?»

И прошли они в палату в белокаменну,

И взошли они в столовую во горенку.

Тут Владимир-князь да стольнёкиевской

Со Опраксией да королевичной

Подошли-то они к старому казаку к Илье Муромцу,

Они брали-то за ручушки за белыи,

Говорили-то они да таковы слова:

«Ай же, старыя казак ты, Илья Муромец!

Твое местечко было да ведь пониже всих,

Топерь местечко за столиком повыше всих!

Ты садись-ко да за столик за дубовыи».

Тут кормили его ествушкой сахарнею,

А й поили питьицем медвяныим.

Они тут с Ильей и помирилися.

Илья Муромец и Идолище в Киеве

Ай во славном было городе во Киеви

Ай у ласкового князя у Владимира

Ишше были-жили тут бояры кособрюхие,

Насказали на Илью-ту всё на Муромця,

– Ай такима он словами похваляется:

«Я ведь князя-та Владимира повыживу,

Сам я сяду-ту во Киев на его место,

Сам я буду у его да всё князём княжить».

Ай об этом они с князем приросспорили.

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Прогоню тебя, Илья да Илья Муромець,

Прогоню тебя из славного из города из Киёва,

Не ходи ты, Илья Муромець, да в красён Киев-град».

Говорил-то тут Илья всё таковы слова:

«А ведь придет под тебя кака сила неверная,

Хоть неверна-та сила бусурманьская,

– Я тебя тогды хошь из неволюшки не выруцю».

Ай поехал Илья Муромець в цисто полё,

Из циста поля отправился во город-от во Муром-то,

Ай во то ли во село, село Качарово

Как он жить-то ко своёму к отцю, матушки.

Он ведь у отца живет, у матушки,

Он немало и немного живет – три года.

Тут заслышал ли Идолишшо проклятоё,

Ище тот ли царишше всё неверноё:

Нету, нет Ильи-то Муромця жива три годицька.

Ай как тут стал-то Идолишшо подумывать,

Он подумывать стал да собираться тут.

Насбирал-то он силы всё тотарьскою,

Он тотарьскою силы, бусурманьскою,

Насбирал-то он ведь силу, сам отправился.

Подошла сила тотарьска-бусурманьская.

Подошла же эта силушка близехонько

Ко тому она ко городу ко Киеву.

Тут выходит тотарин-от Идолишшо всё из бела шатра,

Он писал-то ёрлычки всё скорописчаты,

Посылает он тотарина поганого.

Написал он в ёрлычках всё скорописчатых:

«Я зайду, зайду Идолишшо, во Киев-град,

Я ведь выжгу-то ведь Киев-град, Божьи церквы;

Выбирался-то штобы князь из палатушек, -

Я займу, займу палаты белокаменны.

Тольки я пушшу в палаты белокаменны,

Опраксеюшку возьму всё Королевисьню.

Я Владимира-та князя я поставлю-ту на кухню-ту,

Я на кухню-ту поставлю на меня варить».

Он тут скоро тотарин-от приходит к им,

Он приходит тут-то тотарин на широкий двор,

С широка двора – в палаты княженецькия,

Он ведь рубит, казнит у придверницьков всё буйны головы;

Отдаваёт ёрлычки-то скорописчаты.

Прочитали ёрлыки скоро, заплакали,

Говорят-то – в ёрлычках да всё описано:

«Выбирайся, удаляйся, князь, ты из палатушек,

Наряжайся ты на кухню варить поваром».

Выбирался князь Владимир стольнекиевской

Из своих же из палатушек крутешенько;

Ай скорешенько Владимир выбирается,

Выбирается Владимир – сам слезами уливается.

Занимает [Идолище] княженевськи все палатушки,

Хочет взять он Опраксеюшку себе в палатушку.

Говорит-то Опраксеюшка таки речи:

«Уж ты гой еси, Идолищо, неверной царь!

Ты поспеешь ты меня взять да во свои руки».

Говорит-то ей ведь царь да таковы слова:

«Я уважу, Опраксеюшка, ещё два деницька,

Церез два-то церез дня как будёшь не княгиной ты,

Не княгиной будешь жить, да всё царицею».

Рознемогся-то во ту пору казак да Илья Муромець.

Он не мог-то за обедом пообедати,

Розболелось у его всё ретиво сердце,

Закипела у его всё кровь горячая.

Говорит-то всё Илья сам таковы слова:

«Я не знаю, отчего да незамог совсим,

Не могу терпеть жить-то у себя в доми.

Надо съездить попроведать во чисто полё,

Надоть съездить попроведать в красен Киёв-град».

Он седлал, сбирал своёго всё Белеюшка,

Нарядил скоро своёго коня доброго,

Сам садился-то он скоро на добра коня,

Он садился во седёлышко чиркальскоё,

Он ведь резвы свои ноги в стремена всё клал.

Тут поехал-то Илья наш, Илья Муромець,

Илья Муромец поехал, свет Иванович.

Он приехал тут да во чисто полё,

Из чиста поля поехал в красен Киёв-град.

Он оставил-то добра коня на широком двори,

Он пошел скоро по городу по Киеву.

Он нашел, нашел калику перехожую,

Перехожую калику переброжую,

Попросил-то у калики всё платья каличьёго.

Он ведь дал-то ему платье всё от радости,

От радости скинывал калика платьицё,

Он от радости платьё от великою.

Ай пошел скоро Илья тут под окошецько,

Под окошецько пришел к палатам белокаменным.

Закричал же он, Илья-та, во всю голову,

Ишше тем ли он ведь криком богатырским тут.

Говорил-то Илья, да Илья Муромець,

Илья Муромець да сам Ивановиць:

«Ай подай-ко, князь Владимир, мне-ка милостинку,

Ай подай-ко, подай милостинку мне спасеную,

Ты подай, подай мне ради-то Христа, царя небесного.

Ради Матери Божьей, царици Богородици».

Говорит-то Илья, да Илья Муромець,

Говорит-то он, кричит всё во второй након:

«Ай подай ты, подай милостину спасеную,

Ай подай-ко-се ты, красно мое солнышко,

Уж ты ласковой подай, да мой Владимир-князь!

Ай не для-ради подай ты для кого-нибудь,

Ты подай-ка для Ильи, ты Ильи Муромця,

Ильи Муромця подай, сына Ивановиця».

Тут скорехонько к окошецьку подходит князь,

Отпират ему окошецько косисцято,

Говорит-то князь да таковы реци:

«Уж ты гой еси, калика перехожая,

Перехожа ты калика, переброжая!

Я живу-ту всё, калика, не по-прежному,

Не по-прежному живу, не по-досельнёму,

– Я не смею подать милостинки всё спасеною.

Не дават-то ведь царишшо всё Идолишшо

Поминать-то он Христа, царя небесного,

Во вторых-то поминать да Илью Муромця.

Я живу-ту, князь – лишился я палат все белокаменных,

Ай живет у мня поганоё Идолишшо

Во моих-то во палатах белокаменных;

Я варю-то на его, всё живу поваром,

Подношу-то я тотарину всё кушаньё».

Закричал-то тут Илья да во третей након:

«Ты поди-ко, князь Владимир, ты ко мне выйди,

Не увидели штобы царишша повара, его.

Я скажу тебе два тайного словечушка».

Он скорехонько выходит, князь Владимир наш,

Он выходит на широку светлу улоцьку.

«Што ты, красно наше солнышко, похудело,

Што ты, ласков наш Владимир-князь ты стольнёкиевской?

Я ведь чуть топерь тебя признать могу».

Говорит-то князь Владимир стольнёкиевской:

«Я варю-то, всё живу за повара;

Похудела-то княгина Опраксея Королевисьня,

Она день-от это дня да всё ише хуже».

– «Уж ты гой еси, мое ты красно солнышко,

Еще ласков князь Владимир стольнёкиевской!

Ты не мог узнать Ильи, да Ильи Муромця?»

Ведь тут падал Владимир во резвы ноги:

«Ты прости, прости, Илья, ты виноватого!»

Подымал скоро Илья всё князя из резвых он ног,

Обнимал-то он его своей-то ручкой правою,

Прижимал-то князя Владимира да к ретиву сердцу,

Целовал-то он его в уста сахарныя:

«Не тужи-то ты теперь, да красно солнышко!

Я тепере из неволюшки тебя повыручу.

Я пойду теперь к Идолишшу в палату белокаменну,

Я пойду-то к ёму на глаза-ти всё,

Я скажу, скажу Идолищу поганому.

«Я пришел-то, царь, к тебе всё посмотреть тебя».

Говорит-то тут ведь красно наше солнышко,

Што Владимир-от князь да стольнёкиевской:

«Ты поди, поди к царишшу во палатушки».

Ай заходит тут Илья да во палатушки,

Он заходит-то ведь, говорит да таковы слова:

«Ты поганоё, сидишь, да всё Идолишшо,

Ишше тот ли сидишь, да царь неверной ты!

Я пришел, пришел тебя да посмотреть теперь».

Говорит-то всё погано-то Идолишшо,

Говорит-то тут царишшо-то неверное:

«Ты смотри меня – я не гоню тебя».

Говорит-то тут Илья, да Илья Муромець:

«Я пришел-то всё к тебе да скору весть принес,

Скору весточку принес, всё весть нерадостну:

Всё Илья-та ведь Муромець живёхонёк,

Ай живёхонёк всё здоровешенёк,

Я встретил всё его да во чистом поли.

Он остался во чистом поле поездить-то,

Што поездить-то ёму да пополяковать;

Заутра хочет приехать в красен Киёв-град».

Говорит ему Идолишшо, да всё неверной царь:

«Еще велик ли, – я спрошу у тя, калика, – Илья Муромець?»

Говорит-то калика-та Илья Муромець:

«Илья Муромець-то будет он во мой же рост».

Говорит-то тут Идолишшо, выспрашиват:

«Э, по многу ли ест хлеба Илья Муромець?»

Говорит-то калика перехожая:

«Он ведь кушат-то хлеба по единому,

По единому-едному он по ломтю к выти». -

«Он по многу ли ведь пьет да пива пьяного?» -

«Он ведь пьет пива пьяного всёго один пивной стокан».

Россмехнулся тут Идолишшо поганоё:

«Што же, почему вы этим Ильею на Руси-то хвастают?

На долонь его положу, я другой прижму, -

Остаётся меж руками што одно мокро».

Говорит-то тут калика перехожая:

«Еще ты ведь по многу ли, царь, пьёшь и ешь,

Ты ведь пьешь, ты и ешь, да всё кушаёшь?» -

«Я-то пью-ту, я всё чарочку пью пива полтора ведра,

Я всё кушаю хлеба по семи пудов;

Я ведь мяса-то ем – к выти всё быка я съем».

Говорит-то на те речи Илья Муромець,

Илья Муромець да сын Ивановиць:

«У моёго всё у батюшки родимого

Там была-то всё корова-то обжорчива,

Она много пила да много ела тут -

У ей скоро ведь брюшина-та тут треснула».

Показалось-то царищу всё не в удовольствии, -

Он хватал-то из ногалища булатен нож,

Он кинал-то ведь в калику перехожую.

Ай миловал калику Спас Пречистой наш:

Отвернулся-то калика в другу сторону.

Скинывал-то Илья шляпу с головушки,

Он ведь ту-ту скинывал всё шляпу сорочиньскую,

Он кинал, кинал в Идолишша всё шляпою.

Он ведь кинул – угодил в тотарьску саму голову.

Улетел же тут тотарин из простенка вон,

Да ведь вылетел тотарин всё на улицю.

Побежал-то Илья Муромець скорешенько

Он на ту ли на широку светлу улицю,

Он рубил-то всё он тут силу тотарьскую,

Он тотарьску-ту силу, бусурманьскую,

– Он избил-то, изрубил силу великую.

Приказал-то князь Владимир-от звонить всё в большой колокол,

За Илью-ту петь обедни-ти с молебнами:

«Не за меня-то молите, за Илью за Муромця».

Собирал-то он почестен пир,

Ай почестен собирал для Ильи да все для Муромця.