Текст книги "Тайная история отечественной внешней разведки"

После многочисленных проверок, несмотря на опасения ареста, Савинков все же решился на поездку в Москву. 16 августа 1924 г. Савинков и прибывшие с ним лица были арестованы в Минске на конспиративной квартире после праздничного обеда, сопровождавшегося непринужденным обменом гостей с хозяевами– чекистами последними новостями из– за кордона.

Немало удивленный и ошеломленный, Савинков пошел на чистосердечное сотрудничество со следствием.

Поскольку предыдущая враждебная деятельность возглавлявшегося Савинковым «Народного союза защиты Родины и свободы» была хорошо задокументирована ОГПУ, уже 28 августа 1924 г. в Политехническом музее в Москве начались заседания Верховного Суда СССР по обвинению Б. В. Савинкова (сопровождавшие его в нелегальном переходе в СССР А. А. Дикгоф-Деренталь и его жена Л. Е. Дикгоф-Деренталь к суду не привлекались. А. А. Дикгоф-Деренталь выступил на процессе лишь в качестве свидетеля). И уже 29 августа Верховный Суд объявляет приговор: – расстрел с конфискацией имущества.

И именно таким был конец шестисерийного телевизионного фильма «Синдикат – 2» (1981 г.). Однако, такой финал существенно искажал смысл и значение оперативной игры ОГПУ, поскольку отступал от исторической правды.

В действительности же, помимо приговора Военной Коллегией Верховного Суда СССР, в зале суда было также оглашено ходатайство суда перед Центральным исполнительным Комитетом (ЦИК) СССР о замене смертного приговора лишением свободы, поскольку подсудимый признал свою вину и заявил о готовности искупить ее перед Советской властью.

Это ходатайство было удовлетворено Президиумом ЦИК и Савинкову была назначена мера наказания в виде 10 лет лишения свободы.

Данный факт, а также опубликованное в советской и зарубежной прессе обращение Савинкова к единомышленникам за рубежом «Почему я признал Советскую власть», в котором он заявлял о своем «идеологическом и политическом разоружении», признании собственной вины за многочисленные преступления, приведшие к гибели многих мирных граждан, и призывал всех своих последователей прекратить борьбу против народа, поскольку эта борьба бесполезна и уже проиграна³⁹.

В опубликованной стенограмме судебного заседания приводился откровенный рассказ Савинкова о заданиях и планах иностранных разведок в отношении СССР (что уже, разумеется, было известно разведке ОГПУ), но в данном случае оглашалось последовательным и непримиримым участником антисоветского движения. И эти факты заставили задуматься многих эмигрантов и их единомышленников в нашей стране⁴⁰.

«И что вы думаете, – продолжал Б. И. Гудзь, – несмотря на то, что легендированная чекистами организация фактически была раскрыта перед всем миром, всего через год на этом же крючке оказался Сидней Рейли – видный британский разведчик, который после, процесса в Москве, предал анафеме своего «бывшего друга» Савинкова за то, что тот нанес такой сильный удар по контрреволюции своими признаниями и отказался от борьбы.

Контрреволюционеры, эмигрировавшие на Запад, не могли действовать против нас «с воздуха», им нужна была реальная почва, опора в стране, хоть какая-нибудь точка, какая-нибудь зацепка. Учитывая это, такая же «игра» была осуществлена с Рейли в рамках операции «Трест»«.

Борис Игнатьевич не только готовил документы в отношении фигурантов «Треста» С. Рейли и А. П. Кутепова, но и в 1926 г. по заданию В. А. Стырне выезжал под видом журналиста в первую загранкомандировку с разведывательным заданием по маршруту Одесса – Стамбул – Порт– Саид– Яффа – Пирей – Одесса.

Когда же на Лубянку был доставлен сам Сидней Рейли, вспоминал Б. И. Гудзь, «поначалу он держался крайне вызывающе, давая нам понять, что рано или поздно за него вступятся мощные силы Великобритании. Тогда ему сказали: «Господин Рейли, вы уже убиты!». Он удивленно спросил: «Как это понимать?» – A вот так, мы провели инсценировку на границе, что вы при попытке возвращения за границу были убиты. Об этом было официально объявлено ОГПУ. Так что ожидать помощи вам не приходится. Теперь все зависит от вас. Если вы раскроете все, что вам известно относительно английской и американской разведок, замыслов противника, тогда может быть другой разговор. Тогда будем думать, что с вами делать».

Вскоре после этого разговора Рейли написал Ф. Э.Дзержинскому письмо, в котором заявил, что готов раскрыть все известные ему сведения, в частности о подготовке империалистической агрессии против Советского Союза. И сообщил, надо сказать, весьма ценные сведения о коварных замыслах империалистов против нас.

Как негативный момент хотелось бы отметить неоправданную спешку, проявленную под давлением свыше, при приведении в исполнение приговора над Рейли. Его поимка не была использована в полной мере».

Доверялись Борису Игнатьевичу и другие ответственные задания, такие, как арест группы террористов Потехина– Потте.

Тогда же, в конце двадцатых годов, Борис Игнатьевич начал знакомиться с материалами по японской разведке, утвердившейся в Китае (будущей «марионеточной» империи Маньчжоу-Го), под видом японских военных миссий (самые крупные из них дислоцировались в Харбине и Хайларе).

А в 1932 г. он получает ответственное назначение на должность начальника разведки и контрразведки Полномочного Представительства ОГПУ в Восточно– Сибирском крае с центром в Иркутске. «Опыт операций «Трест» и «Синдикат», – вспоминал Борис Игнатьевич уже в конце жизни, – мне удалось использовать в работе в Восточной Сибири, где нам довелось «скрестить оружие» с японской разведкой. Там удалось создать легендированный «канал», по которому японцы, поверив в существование в Чите и Иркутске небольшой подпольной группы во главе с бывшими колчаковскими офицерами, стали направлять сначала антисоветскую литературу, затем оружие, деньги и различные задания.

Это было уже кое– что. Мы завербовали одного бывшего священника⁴¹, который настолько загорелся нашим делом, что, будучи посланным в Харбин якобы от контрреволюционной организации, сумел убедить японцев в том, что у «них» в Забайкалье действительно серьезное дело. Но, к сожалению, у них еще мало опыта. Нужны опытные люди, которые возглавили бы это перспективное дело. Игра была на подъеме, но в начале 1935 года мои товарищи (я к тому времени был уже в Японии) получили директиву Центра прекратить эту операцию («Мечтатели» – В. К.), ликвидировать группу террористов и диверсантов, которая пришла по нашему каналу, и на этом дело закончить».

Следует добавить, что 1 августа 1935 г. в Иркутске были осуждены выведенные на территорию СССР диверсанты И. Кобылкин и Е. Переладов. А сам этот эпизод как доказательство агрессивных приготовлений Японии фигурировал на заседаниях Международного военного трибунала для Дальнего Востока («Токийский процесс 1946–1948 гг.»). Наличие подобных планов был вынужден подтвердить и генерал японского Генерального штаба Кандо Масатане. (Содержание плана, конкретные директивы военной разведке касательно различных аспектов разведывательно-подрывной работы против СССР были известны ОГПУ еще в 1931 г.).

Причиной свертывания операции «Мечтатели» являлась часто встающая перед спецслужбами дилемма: с одной стороны, вести игру с противником – значит давать разведывательную информацию японцам. Но дезинформация предполагает передачу какой– то доли достоверной информации. Новые руководители в Центре рассуждали так: «А вдруг того, кто дает дезинформацию, обвинят в сознательной передаче ценной информации противнику?» Таким образом, проявилась перестраховка, боязнь ответственности.

Обстановка в Москве, в Центре уже характеризовалась полным отсутствием доверия друг к другу. Никто не знал, что завтра с ним произойдет. Таким образом, эта интересная и очень эффективная работа была прекращена на полдороге. А дальнейший расчет у нас был такой: зная установку японской разведки в случае необходимости в качестве разведчиков посылать в СССР нелегально офицеров Генштаба, мы хотели так повести нашу операцию в этом направлении, чтобы поймать именно японских разведчиков– генштабистов».

В определенном смысле, на перспективы этой операции повлияла и смена руководства ИНО в Москве: Артузов, который одобрительно относился к этой операции, в мае 1934 г. был назначен «по совместительству» заместителем начальника IV (разведывательного) управления Штаба РККА, а с мая 1935 г. уже полностью сосредоточился на вопросах военной разведки.

Но и сам Борис Игнатьевич уже в феврале 1933 г. направляется резидентом ИНО в Токио. В резидентуре было всего четыре сотрудника, считая резидента и шифровальщика. А работа имела преимущественно контрразведывательный характер, направленный на выявление планов японского руководства в отношении СССР, а также военно– политические аспекты. И все же Гудзю удалось приобрести несколько ценных источников информации, включая и одного сотрудника политической полиции Японии.

А по возвращению в Москву Гудзь узнал о произошедших на Лубянке переменах: «Дело в том, что Артузов был известен в ЦК партии и лично Сталину как опытный разведчик и контрразведчик, а Ягода имел коварную мысль избавиться от Артузова как от человека высоко морального, и поставил перед Сталиным вопрос о том, что в Разведуправлении плохо налажена работа, много провалов и что хорошо бы туда направить на усиление Артузова, чтобы он там навел порядок и продвинул дела военной разведки. А Артузова Ягода не терпел потому, что моральный облик Артузова был помехой нечистоплотной деятельности Ягоды по созданию «липовых дел». Сталин согласился с доводами Ягоды, пригласил Артузова в ЦК и обратился к нему с предложением (далее со слов Артузова):

– Товарищ Артузов, мы знаем вас как ценного работника, знаем вашу успешную работу на протяжении многих лет. Помогите передать свой опыт военной разведке. Нам это крайне необходимо. Мы посоветовались в Политбюро и решили узнать ваше мнение относительно этого предложения.

– Я солдат, товарищ Сталин, – вполне искренне ответил Артузов, – Если есть решение ЦК, я готов его выполнить и передать опыт своей работы: то, что я знаю, то, что нам, чекистам, оказалось под силу, мы передадим военным.

– Ну, вот и отлично. Здесь только одна деликатная деталь. По традиции сложилось так, что начальником Разведывательного управления должен быть человек военный, а вам мы предлагаем быть его первым заместителем. Начальником Разведуправления назначен Семен Петрович Урицкий⁴². Но вы будете главным руководящим работником по агентурной разведке.

– Меня это не смущает. Дело не в должности.

– Ну и прекрасно. У вас, может быть, в связи с этим имеются какие– нибудь просьбы?

– Просьба будет. Прошу разрешить взять с собой человек 15 – 20 опытных разведчиков-чекистов из Иностранного отдела ОГПУ для того, чтобы у меня была опора. Одному мне будет трудно быстро разобраться в этой работе и повысить уровень военных разведчиков.

На это Сталин ответил, что просьба его будет выполнена. Естественно, я не спрашивал Артузова, как так получилось, что Артур Христианович, начальник Иностранного отдела, вдруг оказался заместителем начальника Разведывательного управления РККА. Но Артузов, будучи хорошим психологом, прекрасно понимал, что у меня такой вопрос, несомненно, может возникнуть, и поэтому объяснил мне ситуацию, в результате которой он оказался в Разведуправлении.

Знал ли тогда Артур Христианович, что дело тут не только и, может быть, не столько в необходимости передачи опыта работы, а в том, что Ягода хотел освободиться от него? Думаю, что догадывался. Я же принял тогда информацию Артура Христиановича в прямом смысле и с воодушевлением изъявил готовность приступить к работе в Разведуправлении немедленно. Таким образом, я оказался в той двадцатке чекистов, которую Артузову было разрешено взять из Иностранного отдела».

В Разведуправлении РККА Борис Игнатьевич занимал должность заместителя начальника, длительное время исполняя обязанности начальника 2– го отдела – Дальний Восток. В сфере его деятельности, в частности, находилась и ставшая впоследствии всемирно известной разведывательная группа «Рамзая», руководителем которой был Рихард Зорге. И хотя с ним лично встречаться Борису Игнатьевичу не доводилось, но в течение 13 месяцев он курировал эту операцию и принимал непосредственное участие в ведении этой линии работы военной разведки.

Летом 1937 г. молох необоснованных репрессий обрушился и на Б. И. Гудзя: «Поскольку моя сестра (Александра Игнатьевна – В. К.), секретарь академика Баха в редакции журнала «Фронт науки и техники», тоже была арестована, меня вызвал начальник Разведуправления и сказал, что мне придется временно отойти от дел».

При увольнении, знакомый кадровик– направленец, показав Борису Игнатьевичу папку его личного дела с приобщенными документами, последние из которых он только что подписал, сказал:

– Смотри, Борис, я кладу ее в самый низ, – подсовывая ее в высокую стопку уже отложенных дел, возвышавшуюся у него в сейфе, и виновато добавил: – Это все, что я могу для вас сделать…

И еще один документ из личного архива разведчика:

«Гудзь Б. И. уволен из РУ РККА за невозможностью использования. Работа на секретных объектах нежелательна».

Подписи: начальник Второго отдела Хабазов, парторг Котляревский. 11 августа 1937 года».

До дня его тридцатипятилетия оставалась всего одна неделя.

За «связь с врагами народа» Борис Игнатьевич был исключен из ВКП(б), и, понимая всю абсурдность ситуации, ждал почти неизбежного ареста…

Лишь через полгода Борис Игнатьевич нашел работу – водителем в первом автобусном парке столице – водил автобусы по маршруту Белорусский вокзал – Черемушки…

В июне 1941 г. он всей душой рвался на фронт, но лукавое свидетельство о «политической неблагонадежности», не дало ему такой возможности. Правда, осенью тридцатидевятилетний бывший полковой комиссар вместе с коллективом парка выехал в Подмосковье для участия в возведении оборонительных сооружений.

Осенью 1944 г. на Бориса Игнатьевича обрушился еще один удар: на территории Венгрии в бою погиб его двадцатилетний сын, начальник разведки танковой бригады…

Свою трудовую деятельность Б.И. Гудзь закончил в 1962 г. на должности руководителя крупного транспортного предприятия столицы.

Наконец, в 1970– е годы Первое Главное управление КГБ СССР «вспомнило» о своем ветеране, отметило его чекистскую работу. Старейшего разведчика страны стали приглашать на юбилейные мероприятия, приглашать для выступлений перед молодыми чекистами.

В 2001 г. он стал первым лауреатом премии Общества изучения истории отечественных спецслужб имени А. Х. Артузова.

Также Борис Игнатьевич был награжден ведомственным нагрудным знаком ФСБ России «За службу в контрразведке» третьей степени.

А закончил Борис Игнатьевич цитировавшиеся нами воспоминания словами: «Я счастлив, что могу смотреть людям в глаза с чистой совестью за свою хотя и скромную, но честную работу по защите нашей Родины…».

Столетие со дня рождения Б. И. Гудзя было отмечено с его участием в августе 2002 г. уже ФСБ России на Лубянке. Поздравление старейшему чекисту страны прозвучало и на Первом телевизионном канале.

В этот год Евгений Горбунов, автор книги «Схватка с черным драконом», рассказывающей о противоборстве советской и японской спецслужб на Дальнем Востоке, посвятил ее Борису Игнатьевичу Гудзю. Борису Игнатьевичу также была посвящена отдельная глава в книге С. Голякова и М. Ильинского «Рихард Зорге: подвиг и трагедия разведчика» (М., 2001).

До конца своих дней Борис Игнатьевич сохранял прекрасную память, живой, аналитический ум. Вот почему столь многие журналисты и писатели стремились взять интервью у живой «легенды разведки».

Скончался Борис Игнатьевич Гудзь 26 декабря 2006 г. Похоронен старейший советский разведчик на Новодевичьем кладбище в Москве.

Операция «Трест»: Роман Бирк и другие

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

Знаменитая операция «Трест», которая проводилась советскими чекистами в 1921–1927 годах, широко известна главным образом благодаря роману-хронике Льва Никулина «Мертвая зыбь» (1965) и одноименному телефильму (1967). О ней написано множество статей, но вместе с тем известно далеко не все. Время от времени в архивах отыскиваются новые, ранее не публиковавшиеся материалы. На таких документах из фондов Российского государственного военного архива и основана данная статья.

Начало этой истории было положено в 1921 году, когда ответственный работник Наркомата путей сообщения Александр Александрович Якушев (впоследствии «Федоров»), направляясь в командировку в Швецию, встретился в Таллине с представителем монархических эмигрантских организаций, бывшим корнетом лейб-гвардии конного полка, белогвардейским офицером Юрием Александровичем Артамоновым (затем фигурировал в «трестовской» переписке как «Липский» и «Александрович»). По данным польской разведки «Александрович познакомился с Федоровым в мае 1921 года в Ревеле [название Таллина до 1918 г. – В. К.], когда Федоров ехал в Скандинавию по командировке от Внешторга» и привез письмо от знакомых «Александровича».

В ноябре того же года советская внешняя разведка перехватила письмо Артамонова, где он излагал свои беседы с Якушевым о будущем России «после падения большевиков», когда «спецы станут у власти». По этому поводу В.В. Шульгин, о котором речь пойдет ниже, писал: «Каким образом это письмо попало к московским чекистам? По-видимому, через жену Липского… Я бывал у Липского несколько раз. Молодые супруги, люди, можно сказать светские, относились ко мне в высшей степени любезно, но я как бы, сверкавшей молнией, видел взаимную их ненависть…». Жену Артамонова звали Александра Кирилловна.

В то же время в ВЧК родилась идея о том, как лучше всего противостоять антисоветской деятельности белой эмиграции – нужно создать для этой цели легендированную контрреволюционную организацию. Начало операции было положено привлечением к сотрудничеству с Контрразведывательным отделом (КРО) ВЧК Александра Александровича Якушева, который, хорошо зная монархистов, настроенных против советской власти, помог в создании организации.

Теперь потребовалось наладить связь с эмиграцией, и в Таллин к Артамонову отправился чекист Виктор Станиславович Стецкевич – Кияковский, бывший поручик польской военной разведки. В «трестовском» досье 2‑го отдела Главного штаба Польши отмечалось: «В конце ноября 1921 года к Александровичу неожиданно явился молодой человек, назвавшийся Виктором Степановичем Колесниковым, приехавший из Москвы. Он передал короткое письмо от тех же знакомых Александровича». Визит был успешным, контакт был налажен.

Весной следующего года Ю. А. Артамонов получил сообщение, что в СССР 2 марта состоялся нелегальный съезд, где произошло слияние нескольких кружков и образовано Монархическое объединение центральной России (МОЦР), которое в переписке стало называться «Трестом».

Почетным главой МОЦР избран Андрей Медардович Зайончковский, генерал царской армии, профессор Военной академии РККА, автор многих исторических трудов о Крымской (1853–1856) и 1-й мировой войнах. Реально возглавлял объединение А. А. Якушев («Федоров», «Рабинович»), бывший чиновник Министерства путей сообщения, действительный статский советник, а в то время ответственный работник Наркомата путей сообщения. Начальником штаба при нем стал бывший генерал-лейтенант и начальник Главного управления Генерального штаба, а ныне работник Политуправления РККА Николай Михайлович Потапов («Волков»), имевший опыт разведывательной службы еще в дореволюционный период.

Неоднократно выезжая за рубеж, по легальным и нелегальным каналам, они сумели привлечь на свою сторону многие эмигрантские организации и убедить их, что обладают широкой сетью сотрудников в Советской России, которые готовы по первому сигналу принять участие в монархическом перевороте. В необыкновенные возможности «Треста» поверили и иностранные разведки. Начальник польского Главного штаба генерал Т. Пискор докладывал военному министру 21 мая 1927 года, что эстонский и польский штабы начали сотрудничать с МОЦР в 1922 году (причем эстонцы сделали это месяца на два раньше поляков), два года спустя к ним присоединились штабы Финляндии, Англии и Японии, а в 1925-м с «Трестом» наладили связь чехословаки.

Поверил в монархическое подполье в Советской России и руководитель Русского общевоинского союза (РОВС) Александр Павлович Кутепов («Бородин»), который прислал в Москву своих представителей Марию Владиславовну Захарченко и Георгия Николаевича Радкевича («Племянники», «Шульц», «Красноштановы»). Супруги Шульц прибыли в Москву в октябре 1923 года. Им была поручена важная конспиративная работа, отнимавшая много времени, они были одним из звеньев на линии связи МОЦР с представителями эстонской и польской разведок. От организации с ними повседневно встречался секретный сотрудник КРО Эдуард Оттович Опперпут («Стауниц», «Селянинов», «Касаткин», «Ринг» и др.). М. Захарченко и Г. Радкевич докладывали А. П. Кутепову, что имеют дело с серьезной организацией, с которой необходимо установить более тесные контакты.

Внедрились «трестовцы» и в евразийское движение, весьма популярное среди молодых русских монархистов. На встречу с ними выезжал в Польшу и Германию (1924–1925 гг.) глава евразийского отделения МОЦР и помощник начальника штаба организации Александр Алексеевич Ланговой («Денисов»), на самом деле начальник 5-й части 3‑го (информационно-статистического) отдела Разведупра Штаба РККА. К нему в качестве соратника впоследствии присоединился и помощник начальника КРО Владимир Андреевич Стырне («Козлов»).

Поступающая в КРО и ИНО информация и солидная репутация МОЦР давали возможность чекистам разработать и осуществить операцию против английского разведчика Сиднея Рейли («ST.1»), который ещё 3 декабря 1918 года был приговорен в РСФСР к смертной казни. Через различные каналы – эмигрантские и разведывательные – агенту ST.1 дали знать о существовании монархической организации в СССР, которая заинтересована в сотрудничестве с ним. С. Рейли, которого по-прежнему интересовала ситуация в России, прибыл на переговоры с А. А. Якушевым в Финляндию. И уже на следующий день (24.09.1925 г.) он перешел финскую границу через «окно» в районе станции Куоккала, неоднократно использовавшееся «Трестом». С соблюдением всех необходимых норм конспирации, что успокоило Рейли, его доставили сначала в Ленинград, а потом в Москву. На даче в подмосковной Малаховке для Рейли организовали заседание политсовета МОЦР, где он изложил свое понимание ситуации. Потом он отправил открытки в Англию и был арестован. Последовали допросы в ОГПУ, в ходе которых он согласился (30.10.1925 г.) дать «откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим О.Г.П.У., относительно организации и состава великобританской разведки» и известные ему «сведения относительно американской разведки», а также данные о русских эмигрантах, с которыми он имел дело. 5 ноября 1925 года приговор, вынесенный Рейли семь лет назад был приведен в исполнение. Между тем на границе с Финляндией у деревни Ала-Кюль ещё 28 сентября была инсценирована гибель нескольких неизвестных, а соответствующее сообщение о происшествии поместили в советских газетах. И по сей день версия о гибели ST.1 в приграничном районе СССР гуляет по страницам некоторых отечественных и зарубежных публикаций.

Гибель С. Рейли не поколебала веру белой эмиграции в А. А. Якушева и его организацию, но, чтобы избежать даже малейших сомнений руководство ОГПУ приняло решение организовать нелегальный визит в СССР известного в эмиграции политического деятеля – монархиста, бывшего члена Государственной думы и редактора газеты «Киевлянин», автора воспоминаний «1920» (1921 г.) и «Дни» (1925 г.) Василия Витальевича Шульгина. И такая поездка состоялась. В течение двух месяцев (декабрь 1925 – февраль 1926 г.) Шульгин посетил Киев, Москву и Ленинград. Своими глазами он увидел жизнь в Советской России. Всюду его сопровождал секретный сотрудник ОГПУ, бывший товарищ прокурора Сергей Владимирович Дорожинский («Антон Антонович»). Во время пребывания В.В. Шульгина в СССР Якушев в личном разговоре сказал ему, что он должен написать книгу о своей поездке. После некоторых колебаний Шульгин согласился. Его книга «Три столицы», предварительно отредактированная руководством ОГПУ, вышла в начале 1927 года и значительно укрепила престиж «Треста».

За время существования МОЦР цели, поставленные руководителями разработки Артуром Христиановичем Артузовым, Владимиром Андреевичем Стырне, Романом Александровичем Пилляром, Виктором Станиславовичем Кияковским («Косинский», «Петровский», «Колесников», «Смирнов») и другими были достигнуты. Деятельность белой эмиграции в Советской России в значительной степени была парализована, работа иностранных разведок взята под контроль. От полученной в результате шестилетней работы информации в КРО и ИНО ОГПУ «ломились сейфы», а иностранные штабы были завалены дезинформацией.

Роман Густавович Бирк подключен был к операции «Трест» 18 апреля 1922 года, ему дали оперативный псевдоним «Груша».

Родился он 21 мая 1894 года в г. Балахна Нижегородской губернии. Крестили его по лютеранской вере Альфредом Рудольфом. Юридическое образование он получил в престижном Демидовском лицее в Ярославле, который ещё в 1811 году был приравнен к университету. На военную службу Бирк вступил добровольно в сентябре 1914 г., в самом начале 1-й мировой войны. После недолгой службы во 2-м запасном стрелковом полку он был направлен в Иркутское военное училище, которое окончил в мае 1915 г. и получил первый офицерский чин – прапорщик.

Воевал Роман Густавович на фронтах 1-й мировой войны в составе 38‑го Сибирского полка, 2‑го Сибирского саперного батальона, в штабе 5-й Сибирской стрелковой бригады, в 431-м Тихвинском полку. Неоднократно был ранен. В ноябре 1916 года Бирк был произведен в штабс-капитаны. В июле 1917‑го при Тарнопольском отступлении 3 раза ранен и эвакуирован, потом назначен в свой полк.

За боевые подвиги его наградили Георгиевским крестом 4-й ст. с лавровым венком, орденом Владимира 4-й ст. с мечами и лентой, орденом Анны 4-й ст., орденом Анны 4-й ст. на сабле, орденом Станислава 3-й ст.

В 1917 его полк преобразован в Малороссийскую воинскую часть. В послужном списке отмечено: «В конце октября 1917 года в посаде Малино во время отнятия у полка военного оружия ранен большевиками и приказом Украинской Рады 2/ХII-1917 г. произведен в капитаны». А через пять дней он был уволен с военной службы.

В апреле – сентябре 1919 г. Роман Густавович добровольцем служил в части полковника А. П. Перхурова, руководившего в 1918 г. антибольшевистским восстанием в Ярославле, и в Западной Добровольческой армии генерал-майора П. Р. Бермондта-Авалова.

С 25 сентября 1919‑го Альфред Рудольф Густавович Бирк стал капитаном эстонской армии, сначала состоял в офицерском резерве квартирмейстерства, затем в береговой охране и пограничной страже Эстонии. Бирк командовал ротой, был в распоряжении начальника 5‑го батальона пограничных стрелков и начальника Управления пограничной стражи. В мае 1920 – марте 1921 г. – он уже на гражданской службе: чиновник для особых поручений при министре внутренних дел, помощник начальника Главного полицейского управления, старший чиновник для особых поручений, адъютант министра внутренних дел страны. Когда по «своему собственному прошению» Бирк покинул МВД в марте 1921 г., ему были даны прекрасные характеристики. С ними он прибыл на службу в Генеральный штаб.

В 1921-м его направили в Москву как атташе по печати эстонской миссии, при этом он получил задания и от военной разведки Эстонии. По возвращении из СССР в 1923 году он работал дипкурьером, служил в Генштабе. Р. Г. Бирка в 1922-м привлек к сотрудничеству с КРО ВЧК, в рамках операции «Трест», В. С. Кияковский – Стецкевич. Л. В. Никулин в книге «Мертвая зыбь» писал, что в 1918 году «Бирк был красным командиром в эстонском коммунистическом полку» и «в глубине души остался верен идеям, во имя которых сражался в рядах эстонской Красной Армии», и сотрудником ОГПУ он стал в 1923 году по рекомендации бывшего своего командира А. И. Корка.

По версии Э. Опперпута это произошло иначе: «По прибытии в Москву Р. Бирк при содействии проживающих в Ревеле бывших офицеров армии Юденича Щ. и А. [видимо В. И. Щелгачева и Ю. А. Артамонова. – В. К.] вошел в соприкосновение с Монархическим Объединением Центральной России, фактически являвшемся легендой ГПУ под названием Центральная Разработка ОГПУ. О связи упомянутой организации с ГПУ не подозревал ни Щ., ни А. и эту связь не усмотрел и Р. Бирк. В сношениях с членами МОЦР Р. Бирк не оказался в должной степени осторожен, почему в руках ГПУ оказалось достаточное количество материалов, коими можно было скомпрометировать Бирка перед Эстонским правительством». В этой ситуации, согласно показаниям Опперпута, чекисты и предложили ему сотрудничать с ними, заверив Бирка, что против Эстонии он не будет работать.

И уже будучи секретным сотрудником КРО Роман Густавович поступил, возможно по указанию чекистов, на разведывательную службу во 2-й отдел Главного штаба Польши (ноябрь 1922 г.). Поляки дали ему псевдоним «Борисов».

Бирк передавал чекистам доступную ему информацию, через него шла связь МОЦР с эстонскими и другими военными кругами, которых он снабжал дезинформационными материалами. За заслуги перед советской властью Р. Бирка наградили золотыми часами, весьма распространенная в те годы награда.

Внезапно, весной 1927 года, «Трест» прекратил свое существование. Опперпуту было поручено переправить Марию Захарченко из Ленинграда в Финляндию. Воспользовавшись этим, он вместе с ней 12 апреля перешел границу и сдался властям соседней страны, рассказал им все, что знал об операции «Трест» и людях в ней участвовавших.

В своих показаниях финнам Э. Опперпут (теперь он называл себя Александр Упелниц) поведал, что «работа КРО руководится молодыми энергичными офицерами завербованными главным образом из сотрудников других штабов. Преобладают в КРО офицеры польского генерального штаба». Что же касается «системы и тактики работы КРО», то она «настолько совершенна, что раскрыть её извне почти что невозможно». В качестве примера он привел «случай разработки капитана Росс, английского представителя в Ревеле. Когда капитан Росс получил назначение в Ревель, он поставил в известность своего помощника г-на Житкова, что ему ассигнованы на разведку весьма крупные суммы и что он хочет получить хорошие источники осведомления. Г. Житков, зная, что сотрудник Эстонского генштаба Роман Бирк, находясь в России в должности атташе Эстонского посольства вел разведку и имел связь с русскими антисоветскими группами, обратился за помощью к нему. Р. Бирк следуя директивам КРО сообщил, что он никаких связей дать капитану Росс не может и что помимо этого он не считает возможным сотрудничать с другой разведкой уже потому, что он является сотрудником эстонского штаба. В то же время Р. Бирк направляется к своему приятелю майору Мазеру, бывшему эстонскому военному атташе в Москве, сообщил о намерениях Росса и дает понять Мазеру, что на этом деле можно кое-что подработать, что у него Р. Бирка имеются связи в Москве, но советует майору Мазеру не входить непосредственно в связь с капитаном Росс, а ввести ещё одно промежуточное звено, каковым должна быть соответствующая политическая фигура. В своем выборе они останавливаются на г. Вихмаре бывшем chargee d’affaires [поверенным в делах. – В. К.] Эстонии в Москве. Последний за вознаграждение в 100 долларов в месяц соглашается сотрудничать с майором Мазером. Следует отметить, что Р. Бирк по этому поводу сам с г. Вихмар не говорит, но в тоже самое время при случайной встрече с г. Житковым дает как бы невзначай последнему понять, что желательные ему осведомительные материалы он сможет, по всей вероятности, получить от г. Вихмара. Само собой, понятно, что г. Житков незамедлительно направляется к г. Вихмару и цепь замкнулась».