Текст книги "Все зеркало"

– Тут сундук, – отозвалась она. – Здоровенный. Открыть не могу.

– Посвети на переднюю стенку!

– Посветила. Любуйся.

Я замер и на мгновение даже забыл, что уже, по сути, покойник. В жидком свете фонаря передо мной маячило клеймо Атауальпы – скрещённые топорики, обрамлённые листьями коки – такое же, как на гравюрах в старой книге из отцовской библиотеки. Я подполз к сундуку, осмотрел его и ощупал со всех сторон. Вручную открыть тяжелый кованый замок на крышке нечего было и думать.

– Обидно, – сказал я. – Сдохнуть на золоте весьма обидно.

* * *

Обидно ему, гондону! Мне, значит, не обидно? Я плюхнулась на пол и заревела от души – перед смертью не стыдно. А когда выплакала всё, поднялась на ноги и, спотыкаясь, побрела прочь. Наткнулась на стену, обошла, подсвечивая под ноги фонариком, подземное помещение по кругу и вернулась в исходную точку. Обшарила лучом стены – вход в жёлоб, по которому мы скатились, был в метре над головой. Я бессильно опустилась на корточки и закрыла глаза. А секунду спустя вдруг почувствовала на щеке движение воздуха.

– ЧЧ, здесь дует!

К тому времени, когда он подполз, я отыскала тонкую горизонтальную щель в стене. Вдвоём мы простучали камни вокруг неё, надавили на каждый – всё без толку. Но с левого края сужение щели выглядело ровным, будто там её отшлифовали. ЧЧ долго всматривался в это сужение, ощупывал его, потом гаркнул:

– Медальон тащи!

– Какой ещё медальон?

– С жмурика.

Я повидала достаточно мертвецов, в разных кондициях и разных обстоятельствах. Я давно знала, что труп – просто тело, пустая человечья оболочка. Но сейчас, в полумраке подземелья, приближаться к мёртвому карлику было жутко. Хромой Луиш не успел ещё окоченеть. Я закрыла ему глаза и сорвала с шеи медальон на верёвке.

– Если не сработает, – оптимистично заявил ЧЧ, повертев его в пальцах, – мы скоро ляжем тут рядом с покойником.

Он заулыбался, будто отмочил неимоверно смешную хохму, затем осторожно вставил медальон в щель. Поначалу ничего не происходило, а потом стена вдруг дрогнула. Надрывно заскрежетала. И подалась назад, распахиваясь, будто створки раздвижной двери. Минуту спустя я посветила фонариком в образовавшийся проём. За ним косо вверх уходил коридор.

– Так, красивая, подыхать отменяется, – потёр руки напарник. – Сундук тащи.

– Ты что, идиот? Он же весит пуда три. Кто его потащит?

– Да ты и потащишь. Не я же, у меня нога сломана. Хотя если хочешь, я понесу этот сундучок, а ты понесёшь меня.

На минуту я потеряла дар речи. А когда способность говорить, наконец, ко мне вернулась, выпалила:

– Из всех идиотов, когда-либо рождённых на свет…

– Знаю, знаю, – прервал ЧЧ, – мы с тобой самые идиотские. Короче, сундук надо забирать. Без проводника нам сюда не попасть. А наш вон лежит, отдыхает, где я тебе нового возьму?

Не знаю, сколько времени занял у нас обратный путь. Иногда мне казалось, что прошла вечность. Иногда мнила себя Сизифом в женской реинкарнации. Обречённым волочь по туннелям и коридорам свой камень, которому пыхтящее за спиной кошмарное чёрное божество ещё и придало прямоугольную форму – в знак особой издёвки.

– Жрать хочешь? – подбадривало меня божество, когда я падала, выбившись из сил. – Хочешь, да? Молодец. А жрать у нас нечего. Так что, впрягайся если не желаешь с голоду околеть.

– Сам впрягайся.

– Даже не надейся. Моё дело – ползти.

Последний коридор в отличие от собратьев шёл под уклон резко вниз. Сундук поехал по нему сам по себе, мы с ЧЧ покатились за ним. Затем разогнавшийся сундук высадил собой завершающую коридор деревянную дверь и с грохотом рухнул вниз. Я умудрилась удержаться за дверной косяк и застрять в проёме, но ЧЧ вмазался в меня, выдавил и мы полетели за сундуком вслед.

– С приземлением, – поздравил он, когда боль в левом боку меня отпустила, а поток матерной брани на языке иссяк. – Узнаёшь знакомые места?

Я выдала ему новую порцию нецензурщины и, наконец, огляделась. Мы лежали на полу той самой церквушки, из которой начинали путь. Сундук стоял на боку метрах в десяти поодаль. Крышка его от удара о каменный пол распахнулась настежь.

– Чего валяешься? – бесстрастно осведомился ЧЧ. – Сползай посмотри, что внутри.

– Сам сползай.

– Не могу. Я, кажется, сломал вторую ногу. Ничего, зато теперь симметрично.

Я послала его по матери, поднялась, охая, на карачки, затем кое-как на ноги и похромала к сундуку. С полминуты отупело смотрела на его содержимое. Затем меня прошиб безудержный смех. Я хохотала – истерически, безудержно, непрерывно и никак не могла остановиться.

– Всё? – участливо поинтересовался ЧЧ, когда запасы хохота во мне наконец сошли на нет. – Ну и что там? Мне расскажешь? Я тоже хочу посмеяться.

– Что-что, – выдавила я из себя. – Больше всего это похоже на окаменелое дерьмо. Здоровенная такая куча дерьма. Только не пойму, чьё оно.

ЧЧ, извиваясь на полу, подполз, обогнул сундук и заглянул вовнутрь.

– Человечье, – убеждённо прокомментировал он. – Это призраки. Они нагадили, больше некому.

– Отлично, – я поаплодировала. – Что дальше?

– Дальше нужно добраться до джипа. Сундук забираем с собой, в Акапулько он нам пригодится. Дерьмо только надо вытрясти.

– В каком ещё Акапулько? – ошеломлённо переспросила я. – И кому это «нам»?

ЧЧ укоризненно помотал головой и сплюнул кровью на камни.

– Нам с тобой, дурында, – незлобиво поведал он. – Акапулько – для тех, у кого географический кретинизм – это в Мексике. А сокровища майя, по слухам, ничем не беднее здешних. Заодно и интервью возьмёшь, по дороге.

Я едва удержалась от желания плюнуть в его бесстыжую черномазую морду.

– Думаешь, мне маловато? И я с тобой поеду ещё куда-нибудь, кретин?

– Ну конечно, поедешь.

В этот момент я осознала, что он прав. И что я поеду – неважно куда, в Акапулько или в Жмеринку. А интервью… да чёрт с ним, в конце концов.

Олег Титов
Пятнадцатое воспоминание Тиры Двезеле

На что вы готовы пойти ради воспоминаний?

Говорят, что возможности человеческой памяти безграничны. Это не так. Механизмы внутри нашего мозга можно сравнить с алгоритмами сжатия фильмов. Можно сохранить идеальную четкость, и тогда фильм будет занимать очень много места. Можно сократить его в десять раз и все еще получить отличную картинку. Если ужать его до одной сотой от оригинального размера, то картинка будет уже довольно плохой, но все еще различимой. А вот видеофайл, ужатый в тысячу раз, можно смело выбрасывать.

Так выхолащивается память. Уменьшается разрешение. Исчезает цвет. Остаются отдельные фрагменты, скриншоты, названия. Имена.

Когда все это делает человеческий мозг, он не особо интересуется мнением своего хозяина о том, что хранить, а что − выкинуть.

Но если его хозяин – не совсем человек, то и память его работает не совсем так.

Или совсем не так.

Первым воспоминанием Тиры Двезеле стало ее собственное лицо.

Желтоватые глаза, смотрящие в разные стороны – один прямо, второй едва не вылезает на висок. Нос, настолько большой и крючковатый, что образует почти полный полукруг. Асимметричный рот с торчащими лопатами зубов, неспособный полностью сомкнуться. Бугрящиеся скулы, иссушенная пятнистая кожа. Копна длинных рыжих нечесаных волос.

Это воспоминание никогда не вызывало у Тиры дискомфорта. В этот момент она еще не понимала, что красиво, а что – нет. У нее даже не было имени. Она только знала, что перед ней ее собственное отражение.

Тира Двезеле была создана для съемок фантастического триллера. В то время считалось модным использовать в фильмах творения робототехники и генной инженерии вместо спецэффектов. Таким образом достигался максимальный реализм – ведь все монстры и роботы в фильме действительно были настоящими. И тех, и других затем разбирали на винтики. Человечество не очень рефлексировало по поводу бездушных марионеток.

Персонажа Тиры, одного из главных монстров, было очень тяжело убить по причине огромной скорости регенерации. Для этого в ее геном внесли соответствующие изменения, которые, как затем выяснилось, повлияли на искусственный мозг, каким-то образом запустив процесс самоосознания.

Биоконструкторам, естественно, влетело. Но было поздно. Тира Двезеле стала полноправным разумным существом.

Сценарий переработали, и персонажа Тиры оттуда убрали. Однако она успела прочесть свою роль. В качестве своего имени она взяла оттуда последние слова. Редкое свойство, характеризующее главного героя.

Ей показалось, что это будет хорошее имя.

Вторым воспоминанием Тиры Двезеле стал мир.

Первые дни после самоосознания были наполнены суетой. Постоянными перемещениями и действиями, навязанными разными людьми. Ее подвергали проверкам, тестам, анализам, в ее присутствии проходили обсуждения и споры. Все это происходило в разных местах, и ее постоянно возили по всему городу, и даже иногда между городами.

Единственное, что ее в это время интересовало, находилось по ту сторону автомобильного стекла.

Там простирался другой мир. Настоящий мир. Там зеленела трава, росли деревья, текли реки, пролетали птицы. Люди, которые находились там, занимались не обменом информацией и не принятием решений. Тира последовательно извлекала из своего банка данных информацию, соответствующую этим действиям, и запоминала их реальные примеры. Вот как на самом деле кормят голубей. Вот как на самом деле капризничают дети. Вот как едят мороженое. Вот как дует ветер. Вот как смеются. И так далее.

Все это время ее боялись. К ее внешности оказалось невозможно привыкнуть, так что даже юристам и политикам, что по долгу службы встречались с ней каждый день, приходилось подавлять гримасу отвращения. Если ее везли в незатонированной машине, она видела, как соседние водители, бросившие взгляд в ее сторону, каменеют лицом и стараются притормозить или наоборот, уехать вперед. Как плачут дети. Как отшатываются прохожие.

Это не вызывало у нее грусти. Она понимала, что их отталкивает ее внешность, но не знала, что бывает по-другому. Таково было свойство мира, в котором ей предстояло жить. Не самое лучшее, но у мира было полно других свойств, гораздо интереснее.

Третьим воспоминанием Тиры Двезеле стал Янис.

К счастью, жилья в городе оказалось достаточно. Правительство выделило ей заброшенное строение на краю города.

Тира медленно шла по коридору. Ее глаза независимо друг от друга – свойство многих искусственных существ − осматривали место, которое вдруг стало ее домом. Она еще не очень хорошо осознавала, что такое – быть дома. Суета последних дней слилась для нее в одно большое яркое полотно. Она не трудилась пристально запоминать в это время конкретные лица. Все они боялись ее, хотели быть как можно дальше от нее, и только какие-то собственные интересы заставляли их что-то ради нее добиваться, что-то для нее требовать.

Здесь же царила тишина. Дом означал покой. Убежище.

Но в первый же день тишину нарушил дверной звонок.

Она открыла дверь. На пороге стоял светловолосый человек средних лет в клетчатом костюме. При виде Тиры он слегка смешался, затем сказал:

− Здравствуйте. Меня зовут Янис Янсонс. Я один из тех, кто вас создал. Можно войти?

Тира кивнула и жестом пригласила его в дом.

Озвученный факт создания оставил ее равнодушной. Но что-то в поведении Яниса отличалось от всех остальных. И она вскоре поняла, что именно.

Он не боялся.

Скажем−не так сильно, как остальные.

Тира так никогда и не узнала, что Янис был специалистом в довольно редкой области, порожденной сплавом науки и развлекательной индустрии – тератографии. Он принимал деятельное участие в разработке внешности Тиры, и поэтому не испытывал отвращения. Остальные из группы готовы были уволиться, лишь бы не находиться в одном помещении с их собственным созданием.

− Мне нужно последить за вами некоторое время, − сказал Янис. – В смысле, за вашими показателями. Мало ли что. Я тут позволил себе заранее привезти кое-какую аппаратуру…

Тира правым глазом посмотрела на крыльцо, где стояли два огромных чемодана. Левый глаз остался прикованным к Янису.

− Ух ты!− сказал Янис. – Круто выглядит вживую.

− Располагайся, − сказала Тира.

Это стало ее первым словом, сказанным Янису. Она выбрала удачный тембр голоса для общения: мягкий, не очень низкий, хрипловатый – чистый был Тире недоступен.

Янис заметно успокоился, услышав ее голос. Она догадывалась, почему. И постепенно привыкла отвечать на его вопросы словами, а не жестами, чтобы ему не приходилось лишний раз на нее смотреть.

Четвертым воспоминанием Тиры Двезеле стал страх.

После первой же прогулки по городу она поняла, что ей не очень нравится, когда от нее шарахается каждый встречный. Дело было не только в лице – пальцы Тиры были заметно толще и длиннее обычного, ногти на правой руке выглядели толстыми серыми брусочками, а на левой сворачивались в подобие когтей. Она портила людям настроение своим присутствием, своим существованием. Это печалило ее.

Поэтому в основном она выходила на улицу только вечером, когда уже смеркалось.

Она сидела в парке у пруда, разглядывая птиц, когда лысый человек в черной куртке решил заговорить с ней, видимо, соблазненный роскошной ярко-рыжей гривой. Он зашел со спины, и успел сесть рядом на лавку, когда она повернулась к нему.

Он закричал.

Это было довольно привычной реакцией.

Потом он выхватил оружие и выстрелил. Два раза.

Это уже было необычно.

Тире понадобилось несколько секунд, чтобы регенерировать. Она встала, с любопытством прислушиваясь к собственным ощущениям, всматриваясь в искаженное страхом лицо. Человек попятился, выстрелил еще шесть раз. Две пули попали Тире в грудь, еще одна разорвала щеку.

К этому времени подоспели еще двое мужчин. В руках они держали клюшки для гольфа. Они с криком набросились на успевшую снова восстановиться Тиру и сбили ее с ног.

Та не сопротивлялась. Она лишь старалась развернуться к нападающим лицом. Ей было интересно. Она очень хорошо знала человеческий страх, но никогда не встречалась с настолько интенсивным его проявлением. И сейчас она видела всю гамму – изумление, отвращение, ненависть, и еще что-то смутное, едва заметное, похожее на благоговение.

Когда ее мышцы начали стягивать сломанные кости к изначально запрограммированной форме, все трое побросали оружие и побежали прочь.

Приехавшая на выстрелы полиция тоже едва не начала пальбу.

− Хотите… поехать в участок? – спросил один из них после долгой паузы.

− Все хорошо, − сказала Тира. – Мне ничего не угрожало.

Полицейские ретировались столь поспешно, что она рассмеялась. Впервые в своей жизни.

Пятым воспоминанием Тиры Двезеле стало ее собственное лицо.

Искристые, симметричные, ярко-зеленые глаза. Чувственные пухлые губы. Тонкий аристократичный нос. Рыжие волосы, аккуратно уложенные за небольшими розовыми ушами. Четко очерченные, умеренно высокие скулы.

Шрамы после операции давно регенерировали.

Тира Двезеле видела похожее лицо уже два раза.

Она внимательно смотрела и ждала, когда все начнется.

Сначала пожелтели глаза. Специальный состав не продержался и пяти минут. Мышцы лица взбугрились, заходили под покрывшейся пятнами кожей, растянули губы в привычную гримасу. Затем нос начал утолщаться, удлиняться, закручиваться в привычный крюк.

И все это время правый глаз медленно, постепенно полз к самому краю лица.

Тира Двезеле смотрела в зеркало.

Это лицо она видела чаще. Гораздо чаще.

Шестым воспоминанием Тиры Двезеле стало смирение.

Янис разглядывал биометрию, сделанную через день после третьей пластической операции.

− Полное совпадение, − тихо сказал он. – Ничего не изменилось.

Тира Двезеле смотрела в окно. Там шел снег. Мелкая ледяная январская крупа.

− Не имеет смысла продолжать, − сказала она.

− Если попробовать чуть глубже… − начал Янис.

– Я пару недель назад отрубила себе руку, − перебила Тира. – В твой выходной. Я не говорила тебе. Вот эту.

Она повернулась и показала ему левую руку, с длинными твердыми когтями.

− А если бы не отросло? – спросил Янис.

− Отросло же. Часа за три.

− Если пришить другую руку? Ну, теоретически.

− Мой организм ее переработает. Конвертирует. В то, что должно быть.

Янис поднялся, встал рядом с ней.

− Придется искать кого-нибудь, кто полюбит меня такой, какая есть, − сказала она шутливо.

Снег шел все гуще, почти скрывая дома и фонарные столбы.

Янис вздохнул.

− Долго придется искать.

− Я читала подобные истории. В Интернете.

− Таких историй одна на миллиард людей. Проще найти две одинаковые снежинки.

− Ты же меня не боишься.

− Это, − сказал Янис, − некоторое преувеличение.

Тира Двезеле ничего не ответила. Она неподвижно смотрела в окно обоими глазами.

− Прости,− наконец сказал Янис. – Не стоило, наверное.

Он поплелся к столу и снова стал листать на экране страницы биометрии. Присмотрелся к цифрам и сказал:

− У тебя памяти заполнено уже почти четверть. Ты поаккуратнее там.

Она пожала плечами.

− Сотру чего-нибудь, если будет не хватать.

− Что ты так тщательно запоминаешь?

Тира, наконец, повернулась и задумчиво посмотрела на своего единственного друга. По крайней мере, того, кто хоть как-то подходил этому слову.

− Разное, − сказала она. – Разное.

Седьмым воспоминанием Тиры Двезеле стало предназначение.

Работы у Тиры не было. Она предполагала, что могла бы сниматься в фильмах, как изначально планировалось, но подобный персонаж никому более не требовался. Янис закинул удочку на предмет создания сериала специально под ее внешность, но честно предупредил, что затея безнадежная. Регенерационные способности Тиры вообще не рассматривались – специально наносить ранения разной степени тяжести разумному существу было банально противозаконно.

Государство назначило ей небольшое пособие. Ей хватало с лихвой. Запросов у нее не было никаких.

Когда пришла зима, Тира все так же часто сидела на скамейке, наблюдая, как ветер гоняет поземку по замерзшему пруду, или смотрела на падающий снег. Она вспоминала в этот момент слова Яниса о снежинках и размышляла, действительно ли так сложно найти две одинаковые. Темнело рано, прохожие на улице встречались редко, так что она не особо боялась, что кто-то устроит ей очередное представление со стрельбой.

Тем не менее, однажды рядом с ней снова сел мужчина− пожилой, с тросточкой, в черных очках и старомодной шляпе. Она посмотрела на него. Он спокойно взглянул на нее в ответ, прикоснулся к полям шляпы, повернулся и уставился на пруд.

Это настолько не соответствовало всему опыту Тиры, что она буквально застыла.

Через некоторое время человек опять повернулся к ней и спросил:

− Вас что-то смущает?

− Да, − сказала Тира. – Меня обычно боятся.

− Вот как? А кто вы?

Этот вопрос смутил Тиру. Его никто и никогда ей не задавал. Более того, первые варианты которые приходили ей на ум, почему-то не очень хотелось озвучивать.

А потом из базы данных подоспел наиболее вероятный вариант.

− Вы слепой! – воскликнула Тира.

− А что, сразу незаметно? Спасибо, − улыбнулся человек. – Так кто же вы?

− Очень некрасивая женщина, − усмехнулась Тира в ответ.

− Говорят, что у слепых открывается внутренний глаз, который видит суть вещей, − сказал человек. – Поэтому мы считаем, что видеть все остальное совершенно необязательно.

Они проговорили до поздней ночи. Затем Тира проводила его домой, и по дороге высказала предположение что, возможно, это ее предназначение – помогать слепым. Попросила контакты центров, которые этим занимались. Расспрашивала о работе.

Пожилой человек грустно качал головой. Он все-таки видел суть вещей.

Ее не взяли. У нее не было медицинского образования, ни даже минимальных навыков ухода за людьми. Это с формальной точки зрения. А с человеческой – и в центрах, и в семьях, где находились слепые люди, зрячих все-таки было намного больше.

Но с тем мужчиной они потом не раз еще встречались. И разговаривали. Обо всем.

Восьмым воспоминанием Тиры Двезеле стал секс.

Единственным местом, где Тира все-таки завела себе множество друзей, стал Интернет. Скрывшись за соблазнительной аватаркой, она общалась на нескольких десятках форумов, выдавая себя, как правило, за молодую легкомысленную девушку. Постепенно у нее начал складываться определенный набор ситуаций и переживаний, которые она считала необходимым прочувствовать, чтобы в полной мере осознавать и оценивать все разнообразие этого мира.

Одним из самых главных среди таких переживаний стало соитие с мужчиной.

Тира Двезеле была высокой женщиной с великолепным телом. Так требовалось по сценарию. Большие груди, тонкая талия, широкие бедра. Порой она разглядывала себя в зеркало и с насмешкой думала, что если с нее лепить античную статую – без рук и головы – получится шедевр. Некоторые форумы, на которых она общалась, принадлежали сайтам знакомств. Она не раз высылала особо настойчивым просителям фотографии своей обнаженной фигуры. После этого собеседники готовы были рыть землю для того, чтобы встретиться с ней.

Тира подпирала свое кошмарное лицо когтистой чешуйчатой рукой и с иронией воображала, что было бы, если бы она действительно пригласила кого-то из них на чашку чая.

Однако в какой-то момент времени у нее появилась мысль, которая постепенно стала навязчивой идеей. Мысль стать именно женщиной без рук и головы.

После долгих сомнений, и вычислений, и даже некоторого количества слежки она выбрала одного из своих поклонников. Его звали Дзинтарс. Классический плейбой, живущий в одиночестве в роскошном загородном доме. Она поставила ему строжайшие условия, которые он с готовностью принял, и вскоре приехала к нему.

Ее лицо полностью закрывала маска – ровная золотая поверхность. Руки спрятаны в длинные рукава и обмотаны для верности шелковыми тканями. Одежда специального покроя, чтобы ее можно было расстегнуть и снять, не трогая верхнюю жилетку.

Короче, все прошло удачно. Дзинтарс скрупулезно выполнял договоренности, и лишь несколько часов спустя, окончательно выбившись из сил, он сказал, ожидая, пока Тира одевалась в соседней комнате:

− Я хочу увидеть твое лицо.

− Нет, − ответила она. – У тебя будут проблемы.

− Я не боюсь.

− Потому, что не знаешь, о чем просишь. Представь, что я дочь мафиози. Представь, что тебя убьют, если ты увидишь мое лицо.

Он хмыкнул. Уселся на краю кровати и начал набивать трубку.

− Правда? – спросил он насмешливо.

− Нет.

Она вышла, полностью одетая, и встала у порога. Гротескная фигура в шелках и золотой маске.

Дзинтарс посмотрел на нее вопросительно, будто спрашивал «ну так как?»

– Ты сам себя убьешь, – серьезно добавила Тира.

И закрыла за собой дверь.

Девятым воспоминанием Тиры Двезеле стали фантазии.

Трюк, подобный провернутому с Дзинтарсом, Тира повторила еще четыре раза. Каждый раз с новым мужчиной. Каждый раз все проходило более или менее идеально. Лишь в одном случае Тире пришлось высвободить для демонстрации правую руку, чуть более человекообразную, чтобы остудить желание партнера познакомиться поближе.

Но ни разу она не испытала тех чувств, которые описывали ее подружки в соцсетях.

Да, такая составляющая, как поцелуй, была ей по очевидным причинам недоступна. Но Тира представляла, как целуется с тем или иным своим мужчиной, и не ощущала совершенно никаких эмоций, никакого желания провернуть это в реальности. Даже если предположить, что тот со страху не сбежит.

Но вскоре в ее воображение забрался еще один человек, и Тира с удивлением поняла, что фантазии с его участием вызывают в ней совсем иные чувства.

Человека звали Янис.

Тира начала запоминать, как он двигается. Подмечать изменения в одежде, в прическе, в запахе. Украдкой она наблюдала порой за его пальцами, барабанящими по клавиатуре, за тем, как он забавно округляет глаза, когда сосредоточенно читает что-то на мониторе. Потом она оцифровывала все эти данные, переносила в спальню, и… То, что происходило дальше, пожалуй, не стоит расписывать в подробностях.

Тира никогда и ничего не рассказывала Янису о своих фантазиях. В первую очередь потому, что не могла просчитать последствия.

Знал ли сам Янис о них – доподлинно неизвестно. Теоретически он мог получить эту информацию при подключении к мозгу Тиры, но для этого нужно было либо знать, что искать, либо делать полное сканирование, а потом исследовать его. Так что, скорее всего, вряд ли. Он регулярно запускал сбор данных о психологическом состоянии Тиры, и не находил в ее разуме сколь-нибудь значимого количества отрицательных эмоций, таких, как грусть, печаль или тоска.

Это несколько противоречит тому факту, что особенно удачно сконструированные фантазии с участием Яниса, которые Тира сохраняла для повторного использования в качестве ложных воспоминаний, занимают примерно пятую часть всей доступной памяти.

Десятым воспоминанием Тиры Двезеле стала смерть.

Как это ни странно, больше всего в Тире людей пугала не внешность. В мире встречались еще уродства, либо неисправимые, либо не излеченные по причине отсутствия денег, или по принципиальным соображениям. Большинство из них рано или поздно становились медиа-поводами. Мир знал об уродах. Он смаковал их существование, украдкой рассматривая видео и фотографии, содрогаясь от сладкого дозированного отвращения.

Больше всего в Тире людей пугали ее способности. Особенно независимое хамелеоновое движение глаз. Она старалась не демонстрировать это на людях, но иногда забывалась, и тогда порой под неудачно подвернувшимся фонарем раздавался очередной вопль ужаса.

Из-за таких случаев она с некоторых пор выходила из дома, укутываясь шарфом, в огромных черных очках, в перчатках, которые не могли скрыть форму ее рук, но хотя бы скрадывали ее. Но летом, когда погода была жаркой, а ночи – темными, она снимала все это, чтобы вдохнуть чистого воздуха и увидеть мир без стеклянной преграды.

И вот однажды, ранней осенью, она проходила мимо автомобиля, у которого копошился немолодой мужичок. И когда в свете фар раздался ставший уже таким привычным нервный вздох, она рассеянно посмотрела в ответ. Одним глазом. Правым.

Мужчина коротко крякнул и вывалился из машины. Тира бросилась к нему, но все навыки первой помощи не помогли. Сердце его остановилось.

Произошедшее записал регистратор автомобиля. Эксперты однозначно установили смерть от испуга. Общественность всколыхнулась не на шутку. Впервые за долгое время уродливого человека не жалели, а едва ли не требовали линчевать. Толпа требовала осудить Тиру, несмотря на отсутствие всякого состава преступления.

Тиру Двезеле совершенно не интересовало, что думают остальные. Все это время она строила варианты, просчитывала вероятности, пытаясь понять, где можно было бы принять другое решение, сделать другой шаг, чтобы избежать этого события. Отчетливо понимая, что произошло лишь неудачное стечение обстоятельств, она упорно забиралась все дальше в прошлое, вычисляя десятки, сотни, тысячи мелких действий, которые в сумме привели ее в это злополучное место и время.

Говорят, что бессмысленная рефлексия разрушает человека и лишает его сил едва ли не сильнее, чем любые другие действия и мысли. Тира Двезеле служит тому ярким подтверждением. Единственное воспоминание такого рода, оно в результате заняло больше трети всего доступного объема памяти.

Одиннадцатым воспоминанием Тиры Двезеле стало забвение.

В этот день Тира позвонила Янису Янсонсу посреди ночи. Она была крайне деликатным ночным жителем, и никого не беспокоила. До этого момента.

Он приехал, заспанный и взъерошенный, но не выказывающий недовольства. А приехав, с удивлением обнаружил, что Тира крайне возбуждена, и даже испугана. Таких эмоций он не помнил за ней ни в общении, ни на экране монитора.

− Я не умею забывать! − выпалила она.

Янис не сразу понял эту фразу. А когда понял, недоверчиво помотал головой.

− Сколько сейчас занято? – спросил он.

− Девяносто один процент.

− Что значит, не умеешь? Давай, я сотру.

− Не получится! – она едва не кричала. – Она восстанавливается! Хотя, − в ее голосе прорезались нотки надежды, − попробуй! Попробуй!

Он усадил ее в кресло, подсоединил контроллер и забарабанил пальцами по клавишам.

− Что стирать?

− Что угодно!

− Ну как это «что угодно»? – укоризненно спросил Янис. − Это твоя память все-таки.

− Ранние воспоминания сотри. Когда в меня стреляли, сотри. В октябре, год назад.

Янис нашел это воспоминание, занимавшее чуть меньше пяти процентов, и запустил процесс удаления. Через несколько минут все было кончено.

− Ну вот. А криков-то, криков, − буркнул он и полез снимать контроллер.

Тира нервно отмахнулась от него.

− Ты не понимаешь! Смотри! Включи непрерывное сканирование и смотри!

Янис недовольно уселся обратно и начал смотреть.

Когда восемьдесят шесть процентов вдруг превратились в восемьдесят семь, он решил было, что это погрешность измерений, что цифры сейчас вернутся. Но процесс, напротив, явно ускорялся. Через несколько секунд прибавился еще один процент, и еще, и вскоре индикатор памяти вновь показывал девяносто один.

− Я не понимаю, − пробормотал он.

– Регенерация, – обреченно сказала Тира.

− Это не заложено в геноме.

− А кто сказал, что это в геноме? Я не хочу терять эти воспоминания. Часть меня осознает, что они лишние, но другая часть не желает расставаться с ними. И эта другая часть сильнее.

− Подсознание, − сказал Янис. – У тебя появилось подсознание. Поздравляю, ты стала настоящим человеком.

− У настоящего человека не отрастают оторванные руки. Что со мной будет, Янис? Когда память кончится?

− Просто перестанешь запоминать и все, − сказал он. – Ты только запоминай поменьше. Места еще много, но экономить надо начинать, ладно?

Тира Двезеле долго смотрела в его глаза. И Янис догадывался, что в этот самый момент она делает совершенно противоположное его совету.

Двенадцатым воспоминанием Тиры Двезеле стала ненависть.

Всеобщая кампания против Тиры началась в тот момент, когда журналисты раскопали, что смерть человека в автомобиле вызвал тот самый биоробот, год назад получивший человеческие права по причине самоосознания. В головах людей не складывалась цепочка событий, которая привела к появлению такого феномена, как Тира Двезеле. Им казалось, что ученые просто издеваются над простыми людьми, экспериментируют над ними, создавая уродцев один другого страшнее. Досужие блогеры живо расписали картины ближайшего будущего, в котором обычным людям придется сосуществовать с кошмарными монстрами, порожденными безумной фантазией биоконструкторов-авангардистов.

Естественно, голоса разума также звучали среди этой толпы.

Естественно, их никто не слушал.

Если раньше, увидев Тиру, люди спешили ретироваться подальше, то сейчас наоборот, они подходили ближе, выкрикивая оскорбления и угрозы, зачастую кидаясь мелкими предметами. Изнывающие от скуки подростки организовали рядом с ее домом наблюдательный пункт, отслеживая, когда она выходит из дома, и сообщая всем прохожим криками: «Это она, это она идет!» Периодически, после выхода очередной передачи по ТВ или в интернете, дом осаждали группы людей с транспарантами вроде «Убирайся обратно в пробирку», закидывающие дом камнями и бутылками. Полиция присутствовала, но не очень рьяно исполняла свои обязанности. Она тоже не очень любила обитательницу дома.