Текст книги "Молитва – учение и делание"

Молитва Господня

Молитва Господня, хотя она так проста и употребляется так часто, – большая проблема и трудная молитва. Это единственная молитва, которую дал Господь. В каком-то смысле это не только молитва, но и путь жизни, изложенный в форме молитвы: это образ постепенного восхождения души от рабства к свободе. Молитва построена с поражающей точностью. Подобно тому, как круги, расходящиеся от падения камешка на поверхности пруда, можно наблюдать все дальше и дальше до берегов, или в обратном направлении – от берегов к источнику движения, так же и Молитву Господню можно разбирать, начиная либо с первых слов, либо с последних. Несравненно легче начинать, идя снаружи к центру, хотя для Христа и Церкви правилен другой путь.

Эта молитва сыновства – Отче наш. И хотя в известном смысле ее может произносить всякий, кто приближается к Господу, вполне точно она выражает отношение только тех, кто находится в Церкви Божией, кто во Христе нашел путь к своему Отцу, потому что только через Христа и в Нем мы становимся сынами Божиими.

Это научение духовной жизни можно лучше понять, если рассматривать его параллельно с рассказом об Исходе и в контексте Заповедей блаженства. Когда мы начинаем с последних слов молитвы и идем к первым, то видим, что это путь восхождения: наша исходная точка – в конце молитвы – определяет состояние пленения; вершина восхождения – первые слова молитвы – определяет наше состояние сыновства. Народ Божий, пришедший в землю Египетскую свободным, постепенно впал в состояние рабства. Условия его жизни непрестанно напоминали ему о его порабощении: работа становилась все тяжелее и тяжелее, положение – все более нищенским; но этого было недостаточно, чтобы заставить евреев устремиться к подлинной свободе. Если бедственное состояние – переходит какие-то пределы, оно может повести к бунту, к насилию, к попытке избавиться от тяжкого, невыносимого положения; но, по существу, ни восстание, ни бегство не делают нас свободными, потому что свобода есть, прежде всего, состояние внутреннее по отношению к Богу, к самому себе и к окружающему миру. Каждый раз, когда евреи пытались покинуть страну, на них налагали новые и все более тяжкие работы. Когда надо было делать кирпичи, им отказывали в необходимой для этого соломе, и фараон говорил: Пусть они сами ходят и собирают себе солому (Исх. 5, 1). Он хотел, чтобы они дошли до такого истощения, так были задавлены своим тяжким трудом, что мысль о бунте или избавлении не приходила бы им больше в голову. Точно так же и для нас нет надежды, пока мы порабощены князем мира сего, диаволом, со всеми силами, которыми он располагает для пленения человеческих душ и тел, чтобы удержать их вдали от

Живого Бога. Если только Бог Сам не придет освободить нас, освобождения не будет, но будет вечное рабство; и первые слова, которые мы находим в Молитве Господней, как раз об этом: Избавь нас от лукаваго. Избавление от лукавого – это именно то, что было сделано в земле

Египетской через Моисея и что совершается в крещении силой Божией, данной Его Церкви. Слово Божие звучит в этом мире, призывая всех к свободе, подавая надежду, сходящую с небес, тем, кто потерял надежду на земле.

Это слово Божие проповедуется и встречает отклик в человеческой душе, делая человека учеником Церкви: он стоит у входных дверей, словно тот, кто услышал зов и подошел послушать (Рим. 10, 17).

Когда ученик решается стать свободным человеком в Царствии Господнем, Церковь совершает определенные действия. Что пользы спрашивать у раба, все еще остающегося во власти своего господина, хочет ли он стать свободным? Он знает, что если осмелится просить о предлагаемой свободе, то будет жестоко наказан, как только останется снова наедине со своим господином.

От страха и привычки к рабству человек не может просить о свободе, пока не будет освобожден от власти диавола. Поэтому, прежде чем спрашивать что-либо у того, кто стоит здесь с новой надеждой на божественное спасение, его освобождают от власти сатаны.

Об этом читаются заклинательные молитвы. Только когда человек стал свободным от уз рабства, его спрашивают, отрекается ли он от диавола и хочет ли соединиться со Христом. И лишь после свободного ответа Церковь принимает его, делает членом Тела Христова. Диавол хочет рабов, а Бог хочет свободных людей, воля которых была бы согласна с Его волей. В терминологии Исхода «лукавым» был Египет, фараон и все, связанное с ними, а именно – пропитание и сохранение жизни при условии рабской покорности. И для нас акт молитвы, являющийся более существенным, более окончательным актом восстания против рабства, чем вооруженный бунт, есть в то же время как бы восстановление чувств ответственности перед Богом и родства с Ним.

Итак, первое положение, с которого начинается Исход – и начинаем мы, – это осознание своего рабства и того, что невозможно покончить с ним путем бунта или бегством, ибо бежим мы или восстаем, мы продолжаем оставаться рабами, если только не изменим всего своего отношения к Богу и ко всем обстоятельствам жизни, так, как нас тому учит первая заповедь блаженства: Блажен-ни нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное. Само по себе нищенство, состояние рабства не есть пропуск в Царство Небесное; раба можно лишить не только земных благ, но и благ небесных; такое нищенство может быть более удручающим, чем простое лишение того, в чем мы нуждаемся для земной жизни. Святой Иоанн Златоуст говорит, что беден не так тот, у кого ничего нет, как тот, кто хочет того, чего не имеет,

Бедность коренится не в том, насколько мы жаждем иметь то, чего получить не можем. Думая о нашем человеческом существовании, мы легко может убедиться, что мы крайне бедны и обездолены, ибо что бы мы ни имели – это никогда не наше, как бы богаты мы ни казались.

Когда мы стараемся ухватиться за что-либо, то очень скоро убеждаемся, что не можем этого удержать. Наша жизнь не коренится ни в чем, кроме державного творческого слова Божия, вызвавшего нас из полного, радикального отсутствия в Его присутствие. Не в нашей власти удержать нашу жизнь и здоровье или хотя бы психосоматические свойства: достаточно разорваться в голове мельчайшему сосуду, чтобы человеку великого ума превратился в слабоумного старика.

В области наших чувств, по разным причинам, которые мы в состоянии или не в состоянии объяснить, например, от гриппа или усталости, мы не можем в нужную минуту испытать к другому человеку то сочувствие, которое так хотели бы найти в себе; или же мы идем в церковь – и чувствуем себя каменными. Это нищета в чистом виде, но делает ли она нас детьми Царствия? Нет, потому что с горечью видя в каждое мгновение жизни, что все ускользает от нас, замечая только, что ничем не обладаем, мы от того не делаемся радостными детьми Царствия Божией любви, но остаемся жалкими жертвами обстоятельств, над которыми мы не властны и которые ненавидим.

Это возвращает нас к словам нищие духом. Нищета, открывающая Царство Небесное, заключается в знании, что если ничто из моего по-настоящему мне не принадлежит, значит все, что у меня есть – это дар любви Божией или человеческой любви, и тогда все совершенно меняется,

Если мы сознаем, что мы не самобытны и все же существуем, то можем сказать, что здесь проявляется непрестающее действие Божией любви. Если мы видим, что никакими усилиями не можем сделать своей собственностью то, чем мы только обладали, значит все – Божия любовь, конкретно являемая в каждом мгновении; и тогда бедность становится источником совершенной радости, потому что все, что мы имеем, есть доказательство любви.

Мы никогда не должны стремиться к присваиванию, потому что называть что-либо «своим», а не неизменным даром Божиим, будет лишением, а не приобретением. Если это мое, оно чуждо отношениям взаимной любви; если это Божие, и я обладаю этим изо дня в день, из мгновения в мгновение, – это непрестанно обновляющийся акт Божественной любви. И тогда мы приходим к радостной мысли: «Благодарение Богу, это не мое; будь оно моим, это было бы обладанием, но, увы, без любви». Строй отношений, к которому эта мысль приводит нас, и есть то, что Евангелие называет Царствием Божиим.

Лишь те принадлежат к Царству, кто имеет все от Царя во взаимоотношениях любви и кто стремится быть богатым, потому что быть богатым значит быть лишенным любви и находиться во власти вещей. Как только мы открываем Бога в этой перспективе, обнаруживаем, что все Божие и все от Бога, мы начинаем входить в Божественное Царство и обретать свободу.

Лишь когда евреи, под руководством Моисея и просвещаемые им, осознали, что их состояние рабства имеет какое-то отношение к Богу, а не является просто человеческим делом, когда они обратились к Богу, когда они возвратились к отношениям Царства, что-то смогло измениться; и это верно в отношении всех нас, так как только когда мы осознаем также, что это происходит по Божественной премудрости и что все во власти Божией, мы можем повернуться к Богу и сказать: Избавь нас от лукаваго.

Как Моисей призвал евреев покинуть Египет, последовать за ним в темноте ночи, перейти Красное море, так и каждый отдельный человек попадает в пустыню, где начинается новый этап. Он свободен, но еще не вошел в славу Земли обетованной, потому что из Египта он вынес с собой душу раба, привычки раба, искушения раба. А для воспитания свободного человека требуется несравненно больше времени, чем для осознания своего рабского положения.

Дух рабский еще так привычен, его нормы продолжают существовать и сохраняют свою огромную власть: рабу есть, где преклонить главу, раб обеспечен пищей, у раба есть общественное – хотя и низкое – положение, он под защитой, потому что за его существование отвечает хозяин. Быть рабом, как это ни тяжко, унизительно и горестно, – все же какая-то форма защищенности, тогда как состояние свободного человека – состояние предельной незащищенности; мы берем свою судьбу в свои собственные руки, и только когда наша свобода коренится в Боге, мы обретаем иную защищенность, уверенность совершенно иного порядка.

Это чувство незащищенности, неуверенности показано в Книге царств, в рассказе о том, как евреи просили Самуила дать им царя. На протяжении веков их вел Бог, то есть люди, которые в своей святости знали пути Божии; как говорит Амос, пророк – это тот, с кем Бог делится Своими помыслами. И вот, во времена Самуила евреи увидели, что быть лишь под Божиим водительством означает в земном смысле полную ненадежность, потому что тогда все зависит от святости, от самоотречения, от нравственных свойств, которые трудно приобрести; и они обратились к Самуилу с просьбой дать им царя, потому что «мы хотим быть, как прочие народы», хотим той же надежности, какая есть у прочих народов.

Самуил не хочет соглашаться, он видит, что это отступничество, но Бог говорит ему: Послушай голоса народа… ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними (1 Цар. 8, 7). Затем следует целая картина того, чем будет их жизнь: Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его… И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы… Но народ не согласился послушать голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами (1 Цар. 8, 11–19).

Они хотят купить внешнее благополучие ценой свободы. Но не этого хочет для нас Бог. Здесь происходит как раз обратное событиям Исхода: Божия воля в том, чтобы защищенность рабов была оставлена и заменена незащищенностью свободных людей в становлении. Это трудно, потому что пока мы в становлении, мы еще не умеем быть свободными и не хотим больше быть рабами. Вспомните, что происходило с евреями в пустыне, как часто они жалели о времени, когда были в Египте – рабами, но накормленными, Как часто они плакались, что теперь у них нет крова, нет пищи, что зависят они только от Божией воли, на которую они еще не научились полагаться полностью: потому что Бог подает нам благодать, но становиться новой тварью предоставляет нам самим.

Как и евреи в Египте, мы прожили всю свою жизнь рабами; своей душой, своей волей, всем существом своим мы еще не стали подлинно свободными людьми: предоставленные собственным силам, мы можем впасть в искушение. И эти слова – Не введи нас во искушение, не подвергай нас суровому испытанию – должны напоминать нам о сорока годах, которые понадобились евреям на то, чтобы пересечь небольшое пространство, лежащее между землей Египетской и Землей обетованной. Они шли так долго потому, что каждый раз, как они отворачивались от Бога, путь их поворачивал вспять от Земли обетованной. Единственный путь, которым мы можем достичь Земли обетованной, это идти по следам Господа. Как только наше сердце обращается назад, к земле Египетской, мы возвращаемся по своим следам, сбиваемся с пути. Мы все были освобождены милостью Божией, все мы стоим на должном пути, но кто скажет, что он не возвращается беспрестанно по своим следам или не сворачивает с правильного пути? Не введи нас во искушение, не дай нам снова впасть в состояние рабства.

Как только мы осознали свое порабощение и от простых сетований, чувства бедственности пришли к чувству сокрушения сердечного и нищеты духа, наше пленение в земле Египетской получает ответ в словах следующих Заповедей блаженства: Блаженны плачущие, ибо они утешатся; Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Этот плач, порождаемый тем, что мы открыли Царствие, открыли свою ответственность, трагедию своего рабского состояния, – плач более горький, чем тот, какой является уделом простого раба. Раб плачет о внешних обстоятельствах; тот же плачущий, которого Бог называет блаженным, не жалуется, – он сокрушается сердцем и сознает, что его внешнее рабство есть выражение чего-то гораздо более трагического: его внутреннего порабощения, его отлучения от близости Божией. И избавиться от этого положения нет никакой возможности. Пока не достигнута кротость.

«Кротость» – трудное слово, приобретшее целый ряд оттенков. Поскольку она крайне редко встречается в жизни, мы не можем обратиться к собственному опыту и, вспомнив известных нам кротких людей, найти ключ к пониманию этого слова. В английском переводе Дж. Б. Филлипса мы находим: «Блаженны те, кто не стремится обладать». С момента, как мы перестали стремиться к обладанию, мы становимся свободными, потому что, чем бы мы ни обладали, мы находимся во власти этого.

Другое толкование находим в переводе греческого слова славянским, означающим «укрощенный»‚ «прирученный». Укрощенный, прирученный человек или животное не просто боится наказания и покоряется власти своего хозяина; процесс этот пошел в нем дальше, он приобрел новое свойство, и эта прирученность избавляет его от насилия и принуждения.

На пороге нашего спасения от египетского рабства стоит условие, чтобы мы сделались «прирученными», иными словами, чтобы в том положении, в котором мы находимся, мы признали глубину, значительность, присутствие в нем Божественной воли. И наше избавление должно быть не бегством или бунтом, но движением, которым руководит Бог, которое начинается с Царствия Небесного внутри нас и развивается в Царствие на земле. Это период колебаний и внутренней борьбы: «Не веди нас во искушение, Господи, защити нас в испытании, помоги нам в начавшейся для нас борьбе». И вот тут мы достигли той точки, когда становится возможным сдвиг.

Вернемся к Исходу: евреи осознали, что они не только рабы, но и народ Божий, попавший в порабощение из-за своей нравственной слабости. Они должны были пойти на риск, потому что никто никогда не получает свободы от рабовладельца, и им надо было перейти Красное море; но и за Красным морем лежала еще не Земля обетованная, а палящая пустыня, и они сознавали это и знали, что им придется переходить ее, борясь с огромными трудностями.

В таком же положении оказываемся и мы, когда решаемся начать движение, которое освободит нас от рабства:

мы должны сознавать, что окажемся под натиском насилия, обольщения, внутренних врагов – наших старых привычек и прежней жажды благополучия, и что ничего нам не предложено, кроме пустыни. Впереди – Земля обетованная, но далеко впереди, и мы должны принять риск путешествия.

Между Египтом и пустыней, между рабством и свободой лежит разграничительная черта: это момент, когда мы действуем решительно и становимся новыми людьми, поставляя себя в совершенно новые нравственные отношения. В географической терминолотии – это Красное море, в словах Молитвы Господней это – Прости нам долги наши, как и мы прощаем. «Как и мы прощаем» – это тот момент, когда мы берем наше спасение в свои руки, ибо, что бы ни делал Бог, все зависит от того, что делаем мы; и это имеет огромное значение в плане нашей повседневной жизни. Если люди, выходящие из Египта в Землю обетованную, возьмут с собой из земли Египетской свои страхи, свои обиды, свою ненависть, свои жалобы, они и в Земле обетованной будут рабами. Они даже не начнут становиться свободными. И вот почему на разграничительной линии между огненным испытанием и соблазном старых привычек стоит это непреложное условие, которое Бог никогда не ослабляет: как вы прощаете. Мерой, которой вы мерите, отмерится и вам; и как вы прощаете, простят и вас; все, чего вы не простите, будет удержано против вас.

Это не значит, что Бог не хочет простить; но если мы приходим, не прощая, мы сводим на нет тайну любви, мы отвергаем ее, и нам нет места в Царствии. Мы не можем идти дальше, если мы не прощены, и мы не можем быть прощены, пока сами не простили каждого, кто погрешил против нас. Это совершенно категорично и реально, и определенно, и никто не имеет права думать, что он в Царствии Божием, что он принадлежит к Царству, если в сердце его продолжает жить непрощение. Прощение врагов – первая, самая элементарная отличительная черта христианина; без этого мы еще вовсе не христиане, но все еще блуждаем в палящей пустыне Синайской.

Но прощение – нечто очень для нас трудное. Простить в момент сердечного смятения, в эмоциональном порыве, сравнительно легко; не взять прощение назад мало кто умеет. То, что мы называем прощением, это часто просто испытание прощенного, и счастье его, если это только испытание, а не отвержение. Мы нетерпеливо ждем признаков раскаяния, мы хотим быть уверенными, что кающийся уже больше не тот, каким был. Но такое положение может длиться всю жизнь, и наше поведение как раз обратно всему, чему учит Евангелие и как оно велит поступать.

Итак, закон прощения – не маленький ручеек на границе между рабством и свободой: он имеет ширину и глубину, это Красное море. Евреи преодолели его не своими силами, не в обычных, человеческими руками построенных лодках, – Красное море расступилось силой Божией; Бог провел их через море.

Но для того, чтобы быть водимыми Богом, надо приобщиться Божиему свойству – Его умению прощать. Бог «не забывает» в том смысле, что если мы когда-то поступили неправильно, Он всегда, пока мы не изменимся, будет помнить, что мы слабы и хрупки; но Он никогда не будет помнить в категориях обвинения или осуждения; это никогда не будет возведено против нас.

Господь Сам понесет наше иго вместе с нами, войдет в нашу жизнь; и Ему придется нести больше, крест Его будет тяжелее, Он снова пойдет на Голгофу, если мы не хотим или не способны это сделать.

Для того, чтобы быть в состоянии произнести первую фразу, которую мы рассмотрели, «Избавь нас от лукава-го», требуется такая переоценка ценностей и настолько новое ко всему отношение, что вначале мы едва ли можем произносить ее иначе, чем в крике, которому еще не соответствует внутреннее изменение нашего существа. Мы жаждем, но жажда эта еще не может быть утолена; просить Бога защитить нас в испытании – значить просить о коренной перемене нашего положения. Но быть способным сказать: Прости, как я прощаю – еще труднее; это одна из величайших проблем жизни. Так, если вы не готовы оставить всякое чувство обиды против тех, кто был вашим господином или рабовладельцем, вы не можете идти на другую сторону. Если вы способны простить, то есть оставить в земле порабощения всю свою рабскую психологию, всю свою жадность, стяжательность и горечь, вы способны перейти на другой берег. После этого вы окажетесь в палящей пустыне, потому что превращение раба в свободного человека требует времени.

Мы лишены всего, чем обладали, когда были рабами в земле Египетской: крова, приюта, пищи; у нас ничего, кроме пустыни и Бога. Земля не способна более питать нас; мы не можем более рассчитывать на естественную пищу, поэтому мы молимся: Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Бог дает его, даже когда мы сбиваемся с пути, потому что если бы Он не давал, мы умерли бы, не достигнув границ Земли обетованной.

Сохрани нам жизнь, Боже, дай нам время, потерпи, пока мы заблуждаемся, пока найдем правильный путь. «Хлеб насущный» – один из возможных переводов греческого текста. Этот хлеб, который по-гречески назван epiousion, может быть насущным, но может быть также хлебом сверхприродным.

Отцы и учители Церкви, начиная с Оригена и Тертуллиана, всегда относили эти слова не только к нашим земным нуждам, но и к таинственному евхаристическому хлебу. И если мы не питаемся новым образом, таинственно этим Хлебом Божественным (ибо теперь наше существование зависит только от Бога), мы не выживем (Ин. 6, 53). Бог посылал Своему народу манну и давал ему воду из скалы, по которой ударял жезл Моисеев. Оба дара – образ Христа:…не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходятцим из уст Божиих. Это изречение из Ветхого Завета (Втор. 8, 3), которое Христос привел, чтобы посрамить диавола. Это «слово» – не просто слово, но, прежде всего, Слово, звучащее вечно, всегда, Слово, которым держится всякая тварь, а затем также Слово воплощенное, Иисус из Назарета; далее, это хлеб, прообразом которого была манна, хлеб, получаемый нами в причащении. Вода, потекшая и наполнившая ручьи и реки по слову Моисея – прообраз той воды, что была обещана самарянке, и Крови Христовой, которая есть жизнь наша.

Исход, если его рассматривать в словах Молитвы Господней, сложная картина; в Заповедях блаженства мы находим то же постепенное продвижение вперед: Блаженны алчущие и жаждущие правды, потому что они насытятся; Блаженны милостивые, потому что они будут помилованы.

Сначала просто телесные голод и жажда, лишение всего, чем мы обладали и что было даром неправды, даром земным, от господина, печатью рабства, а затем, точно так же, как плач второй заповеди блаженства возрастает в момент, когда мы обращаемся к Богу, эти жажда и голод становятся жаждой праведности. Перед людьми раскрывается новое измерение, измерение жажды, неодолимого стремления к тому, что в одной из тайных молитв Литургии определяется как «грядутщцее Царство» – когда мы благодарим Бога за то, что Он даровал нам Свое Царство, по которому мы тоскуем. В Литургии Царство уже здесь, но в путешествии через пустыню оно впереди, все еще вне пределов досягаемости, это еще только зачаток. Оно внутри нас как некая установка, отношение, но, безусловно, не как что-то, что уже является жизнью, которой мы можем питаться и которая может сохранить нас в Живых. Есть телесный голод, возникший из нашего прошлого и нашего настоящего, и есть голод духовный, рождаемый нашим будущим и нашим призванием. Блаженны милостивые… Это путешествие совершается не в одиночестве, В рассказе об Исходе весь народ Божий вместе, как одно целое, отправился в путь; в плане Молитвы Господней и нашего призвания – это Церковь, это человечество, это каждый, кто участвует в путешествии; и здесь бесконечно важно научиться одному, а именно – милосердию к братьям, путешествующим вместе с нами. Если мы не готовы нести бремя друг друга, выносить всю тяжесть друг друга, принимать друг друга, как Христос принимает нас, в милосердии – нам нет пути через пустыню. Это путешествие по палящему зною, в жажде и голоде, в напряженном усилии стать новым человеком есть время милосердия, взаимной милосердной любви; иначе ни кто не придет к месту, где провозглашается закон Божий, где преподаются скрижали закона.

Жажда праведности и свершения неотделимы от милосердия к спутникам, которые странствуют бок о бок через зной и страдания; и эти жажда и голод получают теперь более глубокий смысл, чем простое отсутствие пищи. Когда евреи подходят к подножию Синая, они уже в какой-то мере обладают способностью понимать и быть самими собой; они уже «приручены» и стали единым народом, с единым сознанием, единой устремленностью, единым намерением. Они – народ Божий, направляющийся в Землю обетованную. Сердца их, бывшие потемненными, стали прозрачнее, чище. У подножия горы им будет дано, каждому соответственно его силам и способностям, как-то увидеть Бога (ибо блаженны чистые сердцем, потому что они увидят Бога), каждый по-своему, точно так же, как ученики увидели преобразившегося Христа на горе Фаворской соответственно тому, что они могли вместить.

Здесь происходит новая трагедия: Моисей обнаруживает, что евреи изменили своему призванию, и разбивает скрижали Закона; те, которые даны ему впоследствии, такие же, но не те самые; разница, может быть, указана в том, что когда Моисей принес заповеди во второй раз, лицо его сияло так, что никто не мог вынести этого сияния (Исх. 84, 30); они не могли вынести так же и Господа, открывшегося во всей Своей славе и сиянии. Им дается то, что они могут вынести: это закон, написанный Моисеем (Исх. 34, 27), а не божественное откровение любви, начертанное перстом Божиим (Исх. 31, 18). Закон стоит на полпути между безваконием и благодатью; здесь можно четко выявить три восходящие ступени. В Бытии мы видим неистового Ламеха, который говорит, что если будет оскорблен, то отомстит за себя в семьдесят раз всемеро (Быт. 4, 24); когда мы приходим к Синаю, нам говорится: око за око и зуб за зуб; а Христос говорит: до семижды семьдесят раз прощай брату своему. Это три ступени человеческого восхождения от закона к благодати.

Русский богослов Х1Х столетия А. С. Хомяков говорит, что воля Божия – гибель для демонов, закон для рабов Божиих и свобода для сынов Божиих. Мы видим, насколько это верно, когда рассматриваем постепенное продвижение евреев из Египта в Землю обетованную. Они вышли рабами, только что осознавшими, что могут стать детьми Божиими; им надо было перерасти психологию рабов и обрести дух и меру возраста сынов; это происходило постепенно, в длительном и крайне мучительном процессе. Мы видим, как они медленно созидаются в общину рабов Божиих, народа, признавшего, что господин его более не фараон, а Господь духов, и что они должны оказывать Ему верность и безусловное послушание; они могли ожидать от Него и наказания, и награды, зная, что Он ведет их за пределы того, что им известно, к чему-то, что является их конечным призванием.

В творениях ранних христианских подвижников часто повторяется мысль, что человек должен пройти эти три стадии – раба, наемника и сына. Раб – это тот, кто повинуется из страха, наемник – тот, кто оказывает послушание за плату, а сын – тот, кто действует по любви. Мы можем видеть в Исходе, как постепенно народ Божий стал более, чем рабом и наемником, и, выражаясь географически, закон стоит на пороге Земли обетованной.

На этом пороге люди обнаруживают, каждый в меру своей способности и глубины духа, Божью волю и Божий Промысел, потому что закон можно рассматривать по-разному: если подойти к нему формально, фраза за фразой, это ряд приказаний: «Поступай так, не делай этого»; это закон в мышлении Ветхого Завета. Но, с другой стороны, если посмотреть на него глазами Нового Завета, глазами нашего человеческого призвания, так, как все большее число людей умело смотреть на него во времена, последовавшие за Исходом, мы видим, что эти различные заповеди, эти приказания сливаются в две заповеди: любви к Богу и любви к человеку.

Первые четыре из десяти – любовь к Богу, выраженная конкретно; в шести остальных – любовь к человеку, также ставшая конкретной, осязаемой, выполнимой. Закон – это дисциплина и правило для того, кто все еще в становлении, кто все еще находится в процессе обращения в сына, но это уже и закон Нового Завета.

Проблема отношений между человеком и человеком и между человеком и Богом – это проблема утверждения божественного мира, мира во имя Бога, мира, основанного не на взаимной привязанности или симпатии, а на более существенной основе: нашем общем Господе, нашей человеческой солидарности и нашей более тесной церковной солидарности. Любовь к Богу и к людям должна, прежде всего, сводиться к установлению правильных взаимоотношений, – правильных взаимоотношений с Богом, с людьми, а также и с самим собой.

Мы видели, что категорическим предварительным условием для существования в пустыне является взаимное прощение; затем надо сделать следующий шаг, и вот в Исходе мы видим непреложный закон, выражающий разум и волю Божию, а в Молитве Господней – слова Да будет воля Твоя. «Да будет воля Твоя» – это не покорная готовность терпеть Божию волю, как мы часто воспринимаем. Это положительная настроенность тех, кто прошел через пустыню, вступил в Землю обетованную, кто готов трудиться для того, чтобы воля Божия была реальной и присутствующей на земле, как на небе. Апостол Павел говорит, что мы «небесная колония» (Флп. 8, 20, в английском переводе Моффата). В русском синодальном переводе: Наше жительство – на небесах. Он имел в виду группу людей, чья родина на небе, и кто находится на земле для того, чтобы завоевать ее для Бога и принести Царствие Божие хотя бы на малую часть земли.

Это особое завоевание, состоящее в том, чтобы склонить людей принять царство мира, сделаться подданными Начальника мира и войти в гармонию, которую мы называем Царством Божиим. И это завоевание, это миротворчество делает нас овцами посреди волков, семенем, которое разбросал сеятель и которое должно умереть для того, чтобы принести плод и напитать других.

Слова Да будет воля Твоя, рассмотренные таким образом, изнутри нашего сыновства, нечто совершенно отличное от того послушания, – в покорности или в сопротивлении – которое мы видели вначале Исхода, когда Моисей старался подвигнуть своих соплеменников на поход к свободе. Теперь у них, у нас – разум Христов, теперь мы знаем волю Божию, мы более не рабы, а друзья (Ин. 15, 15). Это не взаимоотношения неопределенного благожелательства, а нечто чрезвычайно глубокое, связывающее нас вместе. Это и есть то состояние, в котором мы идем в Землю обетованную, когда так, по-новому говорим Да будет воля Твоя, – не как чуждая воля, не как воля крепкая и нас сломить способная, но как воля, с которой мы стали полностью согласными. И мы должны, произнося эти слова, принять все, что связано с состоянием богосыновства, с состоянием членов единого тела. Как Сын Божий пришел в мир, чтобы умереть за спасение мира, так и мы избраны для того же: и ценой, может быть, собственной жизни мы должны приносить мир вокруг себя и насаждать Царствие.