Текст книги "Пресвятая Богородица. Земная жизнь и молитвы к Ней"

Глава 5. Выступление Христа на проповедь. Страдания Его

Тридцати лет земного возраста Своего Иисус Христос принял крещение от Иоанна в водах Иорданских и затем провел в пустыне сорок дней в молитве и посте. Затем Он вернулся к Матери и вместе с первыми учениками и Девой Марией принял участие в торжестве брака в Кане Галилейской. Можно думать, что люди, у которых происходило это важное событие, были небогаты. У людей состоятельных и особенно в столь важных обстоятельствах всего бывает заготовлено вдосталь. У этих не хватило вина: быть может, и денег не было, чтоб послать за новым. И вот, в этом стесненном положении людей Пресвятая Дева в первый раз на наших глазах выступает ходатаицей за тех, кто нуждается в помощи в какой бы то ни было трудности житейской – в такой даже, которая во многих людях и сострадание возбудить не может, а возбудит скорее насмешки и зубоскальство…

Какая беда в том, что не хватило вина для гостей, уже, вероятно, достаточно развеселившихся! Но сострадательное сердце Марии чувствовало иначе, и Она обращается к Сыну с тремя короткими словами «вина не имут». Она еще ничего не просит, Она ничего не предрешает, Она только указывает на нужду, чувствуя, вероятно, что указать на нужду Своему Сыну – значит уже восполнить эту нужду. Затем Она говорит прислужникам: «То, что Он вам скажет, то и делайте».

Таково было начало первого чуда Христова, таково первое выступление Пресвятой Девы, как Ходатаицы о восполнении всех нужд христианских. И как часто и беспрестанно приходится Ей указывать Божественному всесильному Сыну на то, чего «не имут» люди, молчаливо требуя послать им это недостающее.

С этой поры Капернаум заменяет собой Назарет как место более частого пребывания в нем Христа. Можно думать, что бывала и Богоматерь здесь. Иногда Она следовала за Иисусом в Его проповедническом пути. Когда же Богоматерь была при Христе, Ее, по всей вероятности, сопровождали девы и жены, ютившиеся около Пречистой.

После первой Пасхи Своего благовестничества Христос вернулся в Галилею, в Назарет, и в воскресный день стать учить в синагоге. От Него потребовали тут чудес, какие совершил Он в Капернауме, и Он произнес тут слово: «Не принимается пророк в отечестве своем». В синагоге поднялось смятение. Народ окружил Иисуса и повел Его за город, чтоб свергнуть Его с высоты горы, на которой стоит город. «Он же, – говорит Евангелие, – пройдя посреди них, удалился», – вероятно, чудесным образом стал невидим.

Предание говорит, что Богоматерь присутствовала при этом страшном событии: Она поспешила к синагоге, как только услыхала о смятении, шла за неистовой толпой и, увидя уступ горы, с которого хотели сбросить Христа, изнемогла от волнения и ужаса.

Место, откуда хотели сбросить Христа, оканчивается отвесным обрывом вышиной сажен в пятнадцать. На этом уступе усердие первых христиан, в память муки, перенесенной здесь Богоматерью, устроило церковь, называвшуюся «церковью испуганной Матери». Она лежит теперь в развалинах. Площадка густо поросла диким алоэ.

После второй Пасхи Своего благовестничества Господь удалился от все возраставшей ненависти фарисеев из Иерусалима к морю Галилейскому, а затем вернулся в Капернаум. Тут Он сотворил множество чудес.

Враги Христовы утверждали, что он творит чудеса силой Вельзевула, князя бесовского. Когда от Него стали требовать знамения с небес, Христос назвал их родом лукавым и прелюбодейным. Тут одна женщина в восторге пред Христом, вспомнив Богоматерь, воскликнула в порыве веры, невольно произнося пророчество: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, питавшие Тебя».

Так прославляла она Богоматерь, и с этого всенародного возвеличения Приснодевы можно считать начало исполнения пророческих слов, которые Пречистая произнесла под наитием Святого Духа во время посещения Ею праведной Елисаветы: «Отныне ублажат Мя вси роди».

Когда до Девы Марии и до так называемых «братьев Иисусовых», т. е. детей Иосифа от первого брака, дошла весть об опасности, угрожающей Иисусу, они задумали увести Его домой, и вот, отправились они все к нему: Богоматерь, чтоб видеть Сына; братья, чтоб уговорить Его скрыться с ними. Когда они подошли к месту, где находился Христос, не могли добраться до Него, так как Он был окружен множеством народа и учил его. Пришедшие послали в дом сказать, что Матерь и братья Его стоят вне, желая видеть Его. На это Христос выслал сказать им знаменитый Свой ответ: «Кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и мать…»

Этим Христос указывал, что для Него нет ничего выше родства духовного, что родство телесное меркнет и никнет пред силой и святыней общих убеждений, пред единением и тождеством мысли и чувства.

Но, конечно, Пречистой Матери тяжко было это слово. Пусть Она и по духу Своему была бесконечно более всех других людей близка ко Христу и в этом отношении, как никто, подходила к словам «о творящих волю Отца Небесного». Но все же Она была Матерью не в отвлеченном смысле слова. Она держала Его столько месяцев на Своей груди, вынесла из-за Него столько забот и огорчений, так трудилась для Него: и за всю любовь и Свои муки Она приравнена ко всякому другому исполнителю закона.

Да; Богоматерь как первого и высшего человека Нового Завета должно было первую задеть слово Христово: «Не мир принес Я на землю, а меч». Этот меч духовный отсекал у Нее постоянно Ее Иисуса, чудным образом в то же время приближая Его к Ней как Бога, по мере Ее духовного роста, завершившегося столь беспримерным и недостижимым нравственным величием, что не только как Матерь воплотившегося Бога, а как существо, бесконечно возвысившееся над естеством человеческим, стала Она, на земле рожденная, – Царицей Небес.

Но то, что было человеческого, хотя в лучшем значении этого слова, страдало в Ней от этого ограничения земных понятий, земных требований, привязанностей. Ей хотелось чаще видать Иисуса, беседовать с Ним наедине, чувствовать, что Она Им отличена от других, – а вот услыхала это слово, которое, по-видимому, не делает отличия между Ней и всяким праведно живущим человеком.

Она должна была в ту минуту глубоко страдать, но, как раньше, как всегда, покорно понесла страдание и молчала. Одна из новых и неперестающих Ее жертв. Прежде чем Дева Мария принесла Сына в жертву правосудию Отца на Голгофе, Она принесла Его в жертву роду человеческому, отпуская Его на проповедь, отдавая Его людям, ограничивая ради людей Свою близость к Нему.

Чем ближе подходила последняя Пасха, тем сильнее становилась тревога Богоматери ввиду все усиливавшейся ненависти фарисеев. Собираясь в Иерусалим на Пасху, Христос открыто говорил ученикам, что Ему предстоит великое страдание…

Кто знает, в минуты уединенной беседы с Богоматерью, какие могли еще тогда быть у Иисуса, Он мог открыть Ей больше, чем открыл ученикам. Да и, наконец, неужели Ее чуткое и вещее сердце не чувствовало тех громадных событий, какие были предопределены столько тысячелетий назад и теперь надвигались, неизбежные, неотвратимые?..

И что переживало это уже столь испытанное, столь привыкшее к мукам сердце теперь в ожидании этой новой муки, горчайшей всех мук… Какая борьба, какое раздвоение!

Она была христианка – приложим, наконец, это слово, едва ли приложенное кем-нибудь к Богоматери, Которая была, однако, первою христианкою, ибо первая уверовала в Божество Христово еще задолго до рождения Его, когда ни одна душа в мире не знала об этой страшной и спасительной тайне, – в час Благовещения; и Она же была первым совершенным плодом христианства, облагодатствованным, оправданным. И вот, как христианка, могла ли Она не жаждать, чтоб подвиг Христа совершился. Чтоб силой Его безмерной жертвы рухнули преграды между небом и землей. Чтоб в божественной крови человек убелился паче снега и в невинности первого праотца своего вернулся в потерянный было совсем рай…

Могла ли Богоматерь не желать спасения рода человеческого, истребления древней клятвы, общего воскресения, блаженства будущего века!

Но, кроме того, что Она была христианка, Она была Мать – Мать этого Иисуса – и Его мукой, Его уничижением, Его позорной смертью должно было быть достигнуто все то, чего Она так желала человечеству. И вот тут Ее чувства двоились. Как Мать Она желала бы, чтоб Ее Сын, хотя бы и не оставаясь при Ней, ходил бы по городам Иудеи, мирно уча народ, и смерть Его, понятная Ей, как христианке, казалась Ей, как Матери, ужасным и, быть может, устранимым бедствием.

Последние дни воскрешения трехдневного Лазаря, так хорошо известного Деве Марии. Весть об этом потрясающем чуде, славнейшем, чем воскрешение сына вдовы Наинской и дочери Иаира, громом несется по Иудее. Взволнованный, восхищенный народ устраивает Иисусу при входе Его в Иерусалим небывалую встречу. Заполненные толпой улицы оглашаются криком «Осанна», и зеленые ветви пальм радостно колышутся в руках бегущих детей… Но в эти минуты не сжималось ли с еще большей болью сердце Пречистой?

Через три дня Иуда уже получил за предательство тридцать сребреников… Вот ночь Тайной Вечери, молитва в Гефсиманском саду.

Что делала в эту ночь Пречистая?..

Он Сам, пришедший в мир для страданий, родившийся для того, чтобы быть распятым: Он, как Бог всеведущий, до начала веков уже прозревший Себя на кресте: Он Сам молился в саду Гефсиманском – «Да мимоидет чаша сия»… Что же могла чувствовать Пречистая, как не то же, но еще более горячее желание, чтоб чаша эта миновала: чаша страданий, неимоверных, от века еще не бывших страданий – страданий Ее Сына, Ее Иисуса. Так должна была чувствовать Мать.

Но Пресвятая Дева знала, что «на этот час Христос родился». Она видела, как страдает человечество, как необходим искупительный подвиг Христа – и Ее смятенное сердце должно было в то же время и в испуге отворачиваться от страшного видения надвигающейся муки Своего Божественного Сына и в то же время призывать эту муку.

Надо думать, что Богоматерь впервые увидала Христа в эти часы Его поругания и осуждения, в то время, как Пилат вывел Его к народу… Что же чувствовала Она до того… И вот Иисус стоит пред этой бешеной толпой, которая вопит: распни, распни Его, и среди этого народа, распаленного дикой ненавистью, бьется сочувствием великое материнское сердце.

Как ни бывает велика любовь, любовь всей жизни: случается, что какое-нибудь потрясение доводит эту любовь, которая и раньше, казалось, достигала уже величайшей точки своей, до новой, небывалой высоты. И такого напряжения и высоты достигает любовь при страдании любимого существа, когда готов за его жизнь отдать свою жизнь, своей мукой облегчить его муку.

Богоматерь стояла на площади среди этих воплей, требовавших позорной казни для Ее Сына. Волосы, спутанные ветвями терна, были теми самыми локонами, которые Она гладила рукой во дни Его детства. Капли крови медленно текли по тому бледному челу, которое когда-то, в минуты детской нежности, Он так доверчиво прижимал к Ее охраняющей груди… Но теперь эта грудь была бессильна оборонить Своего Сына. Этими глазами, отражавшими теперь бездонный океан немой, бесконечной муки, Он когда-то Ей улыбался…

И все это Она должна была видеть, бессильная облегчить, освободить и утешить.

На Ней не было венца из терния. Народ не требовал распять Ее. Но в тот час на чело Пречистой надет был венец высшей муки, какую узнало когда-нибудь человеческое сердце. Не быв распятой, Она с Божественным Сыном взошла на крест – и ту же невыносимую боль, какую причинили Христу удары молота, пригвождавшие Его к древу крестному, – испытывала Пречистая под ударами этих диких криков «распни, распни Его».

Стоя у дома Пилата, Богоматерь ждала страшного приговора. Доселе показывают небольшое углубление в стене, где, по преданию, Пречистая Дева следила за концом неправедного суда… Наконец, смертный приговор изнесен. На Христа возложили тяжелый крест, который Он должен был нести до места казни. Шествие тронулось. Кругом враждебная, клянущая толпа. Ближе – язвительно торжествующие фарисеи, и в середине – венчанный тернием, исполосованный рубцами от наносимых ударов Христос. Он сгибается под тяжестью. Крест задевает за неровности пути, а римские легионеры – в медных доспехах, широко взмахивая свистящими в воздухе бичами, вонзают их при всякой запинке в уже иссеченное тело.

Существует предание, что Богоматерь, повинуясь невольному движению сердца, как только крестное шествие двинулось, бросилась к Пилату с мольбой пощадить Ее Сына и получила отказ.

Тогда Она побежала кратчайшей дорогой наперерез крестному шествию и, пройдя узким переулком, сзади дворца Пилата, встретилась здесь со Христом и увидела Его под крестной ношей. Есть картина одного иностранного художника, изображающая эту встречу. По каменистому, извилистому пути, идущему вверх, медленно подымается крестное шествие. Виден Христос, приникший почти к самой земле, давимый крестом. Там, спереди, у уступа, стоит Богоматерь рядом с двумя женщинами. Она видела Сына со крестом – и изнемогла, бессильно падает с лицом, осиянным страданием, на руки подхватывающих Ее женщин…

За этим местом дорога вскоре взбирается еще круче. Христос уже не мог нести один Свой крест, и встретившийся с Ним селянин Симон Киринейский помог Ему в несении креста. Тут же обратился Он к плакавшим о Нем женам иерусалимским, а вслед за тем, при все увеличивавшейся крутизне пути, великодушная женщина Вероника, по преданию, отерла с лика Христа полотенцем кровь и пот, и тогда на полотенце отразился Божественный лик в терновом венце.

Все поднимаясь в гору, путь шел далее, к так называемым «Судным воротам», где вывешивались приговоры осужденным. Здесь был конец Иерусалима.

Вот, наконец, Голгофа, приготовления к казни, звуки молота, пригвождающего пречистые руки и ноги к крестному древу, – и крест поднят, Христос вознесен страданием над землей – и спасительными всеочищающими волнами от креста Христова благодать страдающего Бога растекается по лицу обновляемой земли.

Христос страдает – и в эти величайшие минуты вселенной Богоматерь бестрепетно занимает при Своем Сыне то место, которое принадлежало Ей давно – в тихую вифлеемскую ночь.

Он оставлен без помощи, одинок – Ее Сын, за Которым недавно еще народ ходил толпами, у Которого было двенадцать ближайших учеников… И все покинули… Кроме одного Иоанна… Один трижды отрекся… Но любовь их всех заместила в те страшные часы безграничная любовь Матери.

Если иногда пред великостию человеческого горя язык немеет, то разве существовало слово, каким Дева Мария могла тогда утешить страдающего Бога и Сына Своего!.. Она только присутствовала, только стояла – и тайная, никогда миром не узнанная беседа велась от духа Матери к духу Сына.

Нет ничего тяжелее, как видеть поругание святыни. А Христос на кресте был для Богоматери не отвлеченной распинаемой правдой, а собственной распятой плотью, Ее пронзенным сердцем…

Поддерживала Ее мысль о том, что страдание Сына Ее есть вольное страдание, о котором Он часто Ей говорил. Поддерживала и мысль о том, как велико значение этих минут в жизни человечества.

Она страдала тихо. Некоторые из посторонних зрителей, пришедших смотреть на распятие Христово, не могли вынести ужасного зрелища казни Господней и возвращались домой, ударяя себя в перси, а Богоматерь бесстрашно стояла у Креста и даже не рыдала. Рыдания нарушили бы и великую торжественность этих единственных в мировой истории часов, и то самообладание, которое Господу, по человеческой стороне Его существа, было тогда столь необходимо.

Этот час был часом величайшего жизненного страдания Богоматери, когда в полной мере сбылось 33 года назад произнесенное пророческое слово Симеона Богоприимца.

Теперь оружие действительно проходило Ее душу, и не только проходило, но, можно сказать, вращаясь в разные стороны, терзало эту израненную душу, как неосторожный нож бередит и растравляет свежую рану. Богоматерь страдала за Христа, как за Сына, Которого дивные свойства, известные ближайшим к Нему людям, Она одна знала во всей их полноте. Распятый на позорном кресте был единственный Ее Сын, дорогой для Нее не только по родству, но и по тем страданиям, которые Она за Него приняла и которые начались еще до рождения Его.

Он был дорог Ей и как Существо, давшее Ей невыразимое сокровище любви; наконец, страдала Она за Него и как христианка за Основателя нового великого учения.

Видеть поругание святыни тяжело для того, кто верует в эту святыню. А кто мог более искренне, глубоко и полно веровать во всякое слово Христово и в те новые, высочайшие взгляды, которые принес Он людям, как не Она, Пренепорочная Богоматерь? И выразить свою любовь к Нему Богоматерь ничем не могла в более полной мере, как этим стоянием у креста.

Следуя естественному порыву женского сердца, Она бросилась было после осуждения Христа к Пилату просить пощады, в чем получила отказ, и, может быть, поняла уже тогда, что это было излишне и что это событие, от века предреченное, должно было совершиться.

Слов утешения не было, происходившее было слишком велико и ужасно, чтобы обнять его словами. Она молча стояла и молча сочувствовала, и, как ни велико было страдание Христово, это присутствие Богоматери, конечно, облегчало муку Распятого.

Здесь, в этот заветный час, совершилось великое таинство Христово: усыновление Богоматери Христом рода человеческого.

Быть может, думая о надвигающейся смерти Божественного Сына, Богоматерь, изливавшая до сих пор на Него всю полноту и силу Своей неизмеримой любви, скорбела о Своем одиночестве и о том, что Ей некого будет больше так любить, не о ком будет больше так заботиться. И вот Господь взглянул на Нее Своим страдающим взором и произнес заветное слово, указывая глазами на любимого ученика Иоанна, единственного из всех учеников открыто остававшегося при Иисусе и находившегося в ту минуту при кресте: «Жено, се сын Твой!» и ему: «Се Мати твоя!»

В лице Иоанна усыновлен Богоматери весь род человеческий. Христос как бы говорил Ей: «Я ухожу, Меня более на земле Ты не будешь видеть, не раздастся Тебе Мой сыновний привет, к которому Ты так привыкла; Твои пречистые руки не соткут более для Меня цельного хитона. Отойдя на небо, не буду Я уже нуждаться в Твоей помощи и заботе, но вместо Меня прими в Свое сердце, расширенное таким страданием, другого сына: всех тех людей, которые ради Меня придут к Тебе, ради Меня будут звать Тебя и по вере в Меня и по Моему слову сочтут Тебя своей Матерью. Для них делай то, что Ты делала для Меня, в Своей безграничной заботе всегда готовая на самопожертвование; для них делай и больше, чем для Меня! По Божественности природы Моей не познав зла, Я не мог причинить Тебе никакой скорби, между тем как те, которых Я поручаю Тебе, будут непослушны, ленивы, грешны и часто даже восставать на Меня будут и вновь распинать Меня, обращая тем самым вонзенное в Твое сердце оружие… Но все им прости безграничной, всепрощающей, греющей любовью матери и, как бы грешны они ни были, люби их всех так, как еще ни одна мать не любила своих детей! В этом будет отныне жизнь Твоя, и, как Сам Я был воплощенная Любовь, так хочу, чтобы и Ты показала людям такие вершины любви, до которых раньше никогда не досягало человеческое сердце…»

Этот момент в жизни Богоматери был не менее велик, чем час Благовещения, возвестивший Ей об избрании Ее, как орудия воплощения Божия.

Казалось бы, после смерти Христовой судьба Богоматери должна была уподобиться судьбам других матерей, утративших сыновей, – безграничная скорбь по почившем, вся жизнь, ушедшая в воспоминания; между тем Ее великой, молчаливой и сосредоточенной душе был открыт теперь новый подвиг – печалования за человечество.

Давая Своей Матери обязанности материнства, Господь давал Ей и великое право этого материнства.

Указывая на род человеческий, грешный, падший, рвущийся к небу и в то же время малодушно, бессильно приникающий к земле, жаждущий веры и томящийся в отрицании, Господь давал Ей тем самым и право молитвы, и обещание, что будет услышана эта молитва Ее за этих падших, слабых и вечно нуждающихся в помощи, заступлении и пощаде.

В момент величайшего Своего страдания давая всякому человеку, уверовавшему в Него, право на родство материнства с Своею Матерью, Господь этим самым как бы братался с человечеством и придавал христианству элемент необыкновенной теплоты, сердечности и благодати.

Действительно, Богоматерь стоит в христианстве невыразимо отрадным явлением, незаходимая Надежда ненадежных, погибших Взыскательница, грешных Спасительница, за всех Ходатаица, Которая не отступит в ходатайстве Своем даже в страшные часы последнего суда Христова!

Есть великолепная картина великого русского художника Васнецова – «Страшный Суд», изображенная на западной стене Киево-Владимирского собора. Все дышит в ней ужасом страшного видения – ангела суда со сдвинутыми бровями, с запечатанным тяжелой печатью свитком, где запечатлены все дела человеческие. Непреклонен вид восседающего в великой славе на Престоле Христа, протянувшего вперед руку с письменами учения Своего!

Все дышит ужасом. Стоявший на коленях с сознанием благовестия своего Иоанн Предтеча склонил главу: теперь проповедь покаяния не поможет… Весь этот ужас и непреклонность смягчает лишь отрадное явление: близко-близко к плечу Сына Своего склонилась Богоматерь и шепчет Ему мольбу о милости и пощаде…

И устоит ли грозный Судия против мольбы Той, Которая за Него столько страдала, так много для Него сделала и Которой Он Сам поручил этот бедный род людской, чтобы за него молиться и его спасать?

Никакое слово не опишет состояния души Богоматери в последние минуты жизни Христа, не передаст это сложное чувство скорби, ужаса и содрогания при виде необыкновенных знамений природы, когда среди белого дня померкло солнце и тьма была над всей землей, и факелы, дымясь, бросали трепетный отсвет на страдающий Лик Распятого Богочеловека, – эту раздираемую, невыносимую муку души, чувство, быть может, радости, что великий подвиг совершен, что искупление стало воплотившимся делом, что наступает новая жизнь, и в этой радости безмерность скорби об отходящем на кресте Сыне, – эти крики: «жажду!» «стражду!» – этот вопль к Отцу, Которым для усугубления страданий был оставлен в те часы Сын: «Отче! Отче! зачем Ты оставил Меня?..» Все это перенесло сердце Марии, все это Она пережила в молчаливом страдании. Наконец «совершилось!», и, преклонив главу, Иисус Христос испустил дух…

Вот Его уже снимают со креста.

Лучшие художники мира изображали разные моменты снятия со креста и перенесения тела Иисуса. На одном полотне изображено, как ученики, приставив к крестному древу лестницу и вынув гвозди, которыми прободены были руки и ноги Христовы, опутав тело полотенцами, медленно спускают его книзу. Обессиленная Богоматерь, упадая навзничь на руки стоящих около Нее женщин, созерцает это зрелище.

На других картинах Богоматерь изображается стоящей на коленях и созерцающей голову Божественного Мертвеца, которую положила Себе на колени.

Вот, наконец, печальный обряд совершен; Христос положен «во гробе нове», к дверям могильной пещеры привален камень и запечатан печатью.

Безмолвным взором окидывая пещеру, Богоматерь, конечно, в этот час вспоминала весь крестный путь Своего Сына, который Она проходила с Ним вместе, особенно близко стоя к Нему во дни гонений, бедствий и испытаний.

Здесь встала, вероятно, перед Ней холодная, дивная вифлеемская ночь, – пещера, в которой Он родился для того, чтобы быть через 33 года положенным вот в эту пещеру; бегство под покровом ночи в Египет; бедная, трудовая жизнь, кротость, послушание, немая ласка Отрока Иисуса, – годы, когда ничто не разлучало Его с Матерью; смерть старца Иосифа, Иисус, оставшийся Ее единственным хранителем, потом – уход Его из дома, начало проповеди, первое чудо в Кане Галилейской в ответ на Ее краткое слово – просьбу к Нему: «Вина не имеют», и затем постоянный страх за Него в эти три года, – сильнейший, чем та постоянно сверлившая Ее сердце боязнь, с которой припоминались Ей вещие слова Симеона Богоприимца; слухи о Его чудесах, воскрешении мертвых, о растущей к Нему ненависти властей и, наконец, эти дни ужаса, Ее стояние у креста, усыновление Ей Иоанна и последний Его вздох…

Вот Богоматерь возвращается по Иерусалиму в пристанище Иоанна, одинокая, осиротелая, как бы вся застывшая в скорби. О чем говорили они в ту великую ночь, когда Божественный Мертвец безмолвствовал в погребальной пещере? Передавал ли Ей ближайший ученик Христа слова последней прощальной беседы с учениками, те слова, в которых Господь обещал не оставить их сирыми и прийти к ним?..

Когда Христос страдает, Богоматери принадлежит первое место около Него; когда наступают дни радости, Евангелие о Ней молчит. Так, о тех днях, когда Христос воскрес из мертвых и в течение 40 дней являлся ученикам, мы не знаем из Евангелия, была ли утешена Пресвятая Богородица посещением воскресшего Богочеловека. Нигде не сказано определенно, что Пресвятая Богородица видела Его. Имя Ее совершенно даже не произносится в Евангелии от времени стояния Ее у Распятого Господа до сошествия Святого Духа.

Несомненно, что люди, составлявшие все первоначальное зерно будущей Иерусалимской церкви, объединенные тогда верой во Христа, находились в величайшем волнении, рассказывали друг другу о том, как Христос являлся им в разных видах, то поодиночке, то двум, то нескольким зараз, как позволял осязать Себя, вкушал с ними пищу. Но можно ли думать, что среди всех Своих явлений Христос забыл Ту, Которая больше всех должна была радоваться Его Воскресению, Которая вынесла такую за Него муку и глубже других могла воспринять священный смысл Его Воскресения?

Когда и сколько раз являлся Христос Богоматери по Воскресении Своем? Некоторые святые отцы полагают, что Богоматерь всю ночь с субботы на воскресенье провела у гроба Христова и вовсе не разлучалась с Ним. Таким образом, Она раньше, чем Христос явился Марии Магдалине, должна была видеть явление ангела с неба, камень, отваленный от гроба, трепетное падение стражи и благоухающие пелены, лежащие развернутыми на камне и уже не содержащие Пречистого Тела.

Когда Господь явился ученикам, собранным вместе в горнице Сионской, а затем явился еще раз через неделю, то Богоматерь, надо думать, была вместе с ними. Быть может, видела Она и чудесный лов рыбы при море Тивериадском. Апостол Иоанн участвовал в этом лове и мог позвать порученную его попечению Богоматерь.

Наконец, когда Христос через 40 дней по Воскресении вознесся с горы Елеонской на небо, – по церковному преданию, при этом присутствовала и Богоматерь.