Текст книги "Персона"

С севера, из Новгорода пошла гулять великая Русь, не могла ужиться в одном месте, много бзика и показной гордости у каждого руса – себя понять не в состоянии, других слушать вовсе не намерен. Многоречивое вече – одни фантазии, не речи, смысла в них никакого, слова без содержания, смысла, да и конкретной формы действия. Правота во всем зияет – нет порядка, смысла, реальности, основы, духовной составляющей… Полное словоблудие словес возвышенных в прекрасной ажурности червонного золота теснения.

Русский князь Бравлин пришел из Новгорода. Совершил поход на Крым вскоре после кончины Стефана Сурожского (конец VIII – начало IX века). Все побережье Чёрного моря от Корсуня опустошил – овладел Херсоном, Керчью и Судаком, как разбойник и грабитель. Десять дней подряд продолжали осаду Сурожа – только на одиннадцатый день сломали Железные ворота, город предали грабежу. С мечом в руке сам Бравлин бросился к Святой Софии. В драгоценной раме размещены мощи святого Стефана. Он рассек двери храма, захватил его сокровища. У раки святого князя Бравлина настиг паралич. За чудо посчитали действие святой силы. Князь принял высшую кару – приказал вернуть все награбленное храму. Ответные действия не помогли, тогда князь Бравлин приказал очистить город, вернуть храму всю награбленную в Крыму церковную утварь. Последнее действие князя – он решил сам креститься. Преемником святого Стефана являлся архиепископ Филарет. С местным духовенством он провел обряд крещения князя Бравлина. Дополнительно к своей щедрости князь пообещал освободить всех крымских пленных – лишь на этот раз он почувствовал телесное облегчение. Князь Бравлин приветствовал местное население. Так князь из грабителя превратился в богопослушника – без особого шума, в смирении покинул пределы Сурожа.

Расскажи кому – точно не каждый поверит. Ахмед– Ахай – он прямой внук Ходжи Насреддина по нисходящей линии родства. Для точности приводим координаты его жилья: на географической карте не ищите кишлак Озенбаш, хватайте сразу Бахчисарай – из этого центра вселенной прямая ослиная тропа проложена без поворотов. Один ишак не блудит – в обоих направлениях знает дорогу, читает по звездам и приметам местности.

Все знают степень родства, форму происхождения Ахмед-Ахая. Сейчас у него документального свидетельства нет – подтверждения, словно это так важно для людей с занятием серьезным юмором в век скептиков и вульгарных материалистов. Вечно занятый по торчащие уши серьезными делами, Ахмед-Ахай выбрал часок, отправился на осле к местному кадию в центр коммерции и мироздания Бахчисарай. Кишлачные мудрецы уже давно его подговаривают «отовариться корочками» – документ стал важнее острого дамасского булата, живого слова народного происхождения.

Ахмед-Ахай дремучий провинциал: далек от городской экзотики, дорожно-уличных проблем, транспортных давок и прочих форм дорожного кровавого жертвоприношения. Спешился чинно с осла возле указанных ворот кадия, рядом с большим барабаном-давулом, привязал к нему свое непослушное, глупое животное. Используют его только в качестве дешевого естественного средства передвижения «по нехоженым тропам истории», как написал великий классик марксистского и более современного общественно-политического учения диалектического направления. Так вот, совершенно спокойный за свое ближайшее будущее, Ахмед-Ахай в полном здравии, с хорошим настроением, в ожидании близкой радости отправился на прием к кадию. Он перескочил через молчаливую очередь, только раскрыл рот для сообщения особой важности:

– Дорогой эфенди… так и так…

Не успел еще затакаться – услышал снаружи страшный шум.

– Что, как, по какой причине, что происходит?! Началось действие арабской сказки? Слетелись с неба эльфы, гномы? Зашевелилось сразу все подземное царство грешников?

Случилось все просто: осел направил оскаленные зубы на свежую траву – потянул шею. Сам он того не хотел – дернул давул, а тот покачнулся, начал гудеть, заворчал туго натянутой кожей. Осел испугался шума, вызвал большее верчение давула своей неловкостью – барабан загрохотал. Осел испуган, с привязи попытался сорваться, бросился скачками от испугавшего его шума. Катится за ним, гремит давул. Добежал осел до Дворцовой площади, а тут из-за поворота навстречу медленно ковыляет караван верблюдов, упакованный весь, тяжело груженный посудой, жестью… На верблюдов налетел осел с давулом, те с перепугу начали плеваться липкой слюной, караванный строй нарушили, порядок, разбрелись по улицам и переулкам большого города. Перепугались люди, по улицам бегут, шарахаются, кричат, недоуменно спрашивают: «Произошло землетрясение? Началась война? Так неужели сам шайтан посетил Бахчисарай? Кого из грешников успел утащить с собой?» Никто не понимает толком, что происходит. Только спрашивают – никто не отвечает на вопросы. Разграбить хотели караван – только вез он посуду, жесть, не шелк, сукно… Караванщики начали верблюдов ловить… Убытки подсчитывают… Лишь к вечеру успокоились жители города…

Караванщики пришли к главному кадию, жалуются на Ахмед-Ахая. Кадий впервые услышал это имя, спросил с интересом:

– Это что за человек? По каким надобностям приехал в наш город?

– За бумагой, документом он приехал… Хотел получить у меня документ, будто внук знаменитого Ходжи Насреддина… Того самого… – подключился к разговору кадий – у ворот его дома давул стоял, с него все началось. – Как я мог дать такой документ, эфенди? Доказательств у него никаких… Даже бакшиш он не захотел платить… А родство с Ходжой Насреддином очень дорого стоит… Даже таких денег нет, сколько заплатить за это надо…

– Нахала надо наказать! – острослов, любимец публики высказал свое мнение. Он числится чиновником, платят ему чаще за подсказку верных решений.

– Наказать? – Главный кадий вспомнил о своем главенствующем положении в обществе. По этой веской причине должен высказать решительное слово – для успокоения народных страстей. – Его можно… наказать! И смотреть за ним в оба – пусть больше не пугает ослов, верблюдов…

Решение главного кадия – вовремя высказал – всех устраивает. Он сам еще весь не раскрылся, в поиске мучительном находится – истина лежит на поверхности, но пока не ухватил ее за хвост. Он продолжает рассуждать:

– За такой личностью… за возмутителем спокойствия и общественного порядка надо постоянно смотреть в оба глаза, слушать одновременно обоими ушами, ничего не пропустить. Этот человек… Как его зовут? Ахмед-Ахай? Действительно внук славного Ходжи Насреддина? Я лично думаю – вне судебного решения. Только внук известного возмутителя спокойствия, славного, мудрого и… дерзкого Ходжи Насреддина… Смог он за десять минут – на весь день! – перебаламутить славный наш весь… огромный город. Лично я без документа и полагающегося по случаю бакшиша готов признать того… Как его зовут? Ахмеда-Ахая достойным внуком великого предка! Да, помнится, сам я однажды уже выдал заключение об окончательной, бесповоротной смерти самого славного Ходжи Насреддина. С тех пор вроде прекратились частые случаи возмущения спокойствия, общественного порядка. Так я – одним росчерком пера – прекращаю нарушения законности, преследую подряд всех нарушителей… Имею с того хороший бакшиш, знаю многих завистников, претендентов на реально занимаемую мною шашлычно-пловную должность.

В течение пятнадцати месяцев по персидскому календарю продолжают обсуждать это важное для мировой истории событие с ослом в славном городе Бахчисарае. Некоторые считают:

– Шутник Ахмед-Ахай привязал несмысленного своего, упрямого осла к давулу специально, для быстрого розыгрыша легковерной публики.

Другие возражают:

– Ахмед-Ахай туп как пробка, он только по своей природной глупости привязал осла на этом людном месте, не принял в расчет его трусливый характер…

– Нет, это специально сделал, так подстроил. Ослу не оставалось больше ничего делать, только сорваться с места, потянуть за собой огромный давул… Перебороздил несколько улиц, добежал аж до Дворцовой площади… Одним своим видом перепугал не только городских баранов, но и мудрых королей пустынь – степенных верблюдов…

– Да, такое надо придумать! Привязанный к давулу осел взорвет Бухару, Самарканд, что говорить зря о Бахчисарае! Нет у нас такого простора действий, полета мыслей, потенциальной возможности разворота… Население только немного превышает численность ослов!

– Вовсе нет! – заспорили другие. – Ослы давно достигли равенства с численностью населения.

– Содержать осла дешевле обходится, чем работника!

– А вот и нет! Ослы требуют свой рацион питания. Добавь к размельченной соломе джугару, сорго.

– Даже рис съедят!

– Кто это нормальный кормит осла рисом?! Скажи еще пловом! Шашлыками!

– Ослы не едят животной пищи…

– Ах, не едят?! Так ты уже пробовал кормить? Ну и что?

– Не едят!

– А ты пробовал кормить?

– Нет, не пробовал!

– Так откуда точно знаешь, что не едят?! Свари отборный плов, отдельно подливу… Покорми осла…

– Осел – не бай! С какой стати приглашать к столу, кормить пищей избранных – жирным пловом?

– Каждый осел требует к себе уважения, почета! Иначе не заставишь его трудиться по совести!

– Какой осел трудится по совести? Где найти такого осла?

– Воспитай осла – станет он трудиться по совести! Даже с хозяином разговаривать по душам!

– Какой это осел? И хозяина такого, где сыскать, выбрать?

– С каких это пор ослы выбирают себе хозяев?

– Пока все хозяева страдают от упрямства, самовольства ослов!

– Не все страдают…

– А как?

– Отказываются от ослов…

– Это просто сказать… Не осуществить…

– Никому не удается отказаться от осла – вынуждены терпеть его упрямство, самовольство…

– Еще приходится кормить… лентяя…

– Не корми!

– Он сдохнет!

– Выбирай: нужен тебе ленивый осел или… сам разленишься?

– Разовьешь ноги…

– А тяжести кто потянет?

– За ослами все забыли об Ахмеде-Ахае…

– Зачем о нем помнить? Сам о себе вскоре напомнит…

– С таких малых штучек, рассказывают наши отцы-деды, начинал свои путешествия сам молодой Ходжа Насреддин.

– Тоже удивлял всех?

– И смешил… С ослом соревновался… Жаловался на жену… Смешил…

– Нет, Ахмед-Ахай – наглый юнец! Насмешник! – кричали мелкие торговцы на городском шуке.

– Идет точно стопами деда…

– Какого деда? Он самозванец!

– На все воля Аллаха! Повелит Аллах – пойдет Ахмед-Ахай прямо стопами Ходжи Насреддина!

По неуточненным сведениям, и сейчас еще в родном кишлаке Озенбаш живет старец Ахмед-Ахай. Скромничает. Человек из народа. Для маскировки, внешнего удобства косит под простака – великий он пересмешник! Генератор смехоидей! Ничего не принимай на веру – ожидай подвоха! Приободрись при удачной шутке.

Отдельные явления природы, изделия рук человеческих входят почти навечно в историческую сокровищницу культурного наследия Человечества. Только Высшие Силы распоряжаются над ними, ограниченное условностями Время оставляет свои отметины – почти не властвует.

Исторические свидетельства и легенды удостоверяют: полуостровом Крымом правил грозный, даже свирепый хан Кырым Гирей. Этот беспощадный правитель ни с кем не считался, никого не жалел, не щадил. Хан Кырым Гирей совершал набеги на соседей, выжигал окрестности, оставлял покрытые пеплом почвы – все выгорит дотла. Слезы матерей, мольбы о пощаде не трогали сердце, не касались его жестокой натуры. Трепетали люди от одного его имени, животный страх пробегал украдкой впереди каждого движения хана.

Хана Кырым Гирея не пугала его грозная репутация. Прослышит хан отзвуком вернувшуюся молву – не огорчается, даже радуется:

– Это хорошо – боятся. Пусть слава бежит впереди, предупреждает – враги не нападут!

В любом народе проживают немногочисленные мудрецы. Даже в молчащем ханстве проживают мыслящие люди – без них общество не может развиваться, проявляться, видоизменяться… И среди самых покорных ханских слуг берегли себя естественные умники – над ними не властны ханские самодурства. Умники, действительно мыслящие, многоопытные люди, на полном серьезе считали: у каждого человека обязательно есть сердце, нет людей без сердец! Пусть даже каменное у человека сердце – отзовется каменным треском. Железное сердце имеет металлическое звучание. И у Кырым Гирея есть сердце подобно комку шерсти – теряется звук при прохождении через плотный комок шерсти.

Естественные законы жизни одинаковы для всех, даже ханы им подвластны. Постарел хан Кырым Гирей, не успел вовремя свершить все свои земные дела. Подчас сожалеет он: прошлые упущения обидны, так бездарно растратил время. Тут еще появился повод для раздумий: в гарем к старому хану доставили невольницу – худенькую, возрастом девочку по имени Диляры-Бикеч. Держится она строго, не старается понравиться хану, как обучает ее евнух. Лаской не согревает, любовью тело старого хана. Понять, объяснить не смог сам хан – в определенный момент запылало страстной любовью к этому недоростку чувственное его сердце. Хан впервые в жизни почувствовал импульс жизни этого своего прежде бесчувственного сердца, даже страдает по причине ее отрешенности, не полного к нему внимания.

Много они говорили. Оказывается, чувственность проявляется и в словах. Вот только недолго в неволе прожила Диляры-Бикеч. При всем достатке остро чувствовала она отсутствие солнечной теплоты, жизненной радости… Увяла, словно лишенный влаги горшечный цветок. Глубоко перенес хан сердечную боль, не смог выздороветь.

Хан Кырым Гирей вызвал из Персии лучшего мастера-камнетеса – пленника-иудея Омера. Не как властный хан, а мужчина с чувственным сердцем он раскрылся, попросил мастера:

– Пусть камень через века пронесет мое горе… Позволь камню заплакать, как плачет мужское мое сердце.

– Хороша была девушка? – все сразу понял, «доступностью» властного клиента воспользовался, спросил Омер откровенно, сочувственно. Решает в творческом сознании форму, сущность заказа, метод воплощения.

– Что ты хочешь знать о ней? – ответил хан с несвойственной простотой. – Она была молода… Журчащий источник! Прекрасна, как солнце на рассвете. Изящна, как лань. Кротка, как голубь. Добра, как мать. Нежна, как утро. Ласкова, как дитя. Тебе все понятно, мастер? Соберись!

– Заплакало твое сердце – заплачет и камень, – заверил Омер. – Есть душа в тебе – нужно открыть душу в камне. Ты хочешь свою слезу перенести на камень? Хорошо, это сделаю. Камень заплачет настоящими слезами!

Омер верно служит Господу – слов на ветер не бросает. На мраморной плите он вырезал, словно живые, несколько лепестков цветка, а в центре – вместо пестиков – поместил изображение человеческого глаза. Напряженный глаз выдавливает тяжелую мужскую слезу на упругую грудь камня. Постоянно, день и ночь, годы, десятилетия, века – беспрерывно струятся слезы скорби, ожидания, надежды… Рядом Омер вырезал улитку – символ сомнения. В скорбный час хана Кырым Гирея одолевали сомнения: почему он так никчемно распорядился своей жизнью? Чего добился? Что еще способен изменить?

История о савроматах долгая – о ней рассказал Геродот. Эта история связана с другой, не менее красочной историей об амазонках.

Эллинам выпала судьба сразиться с амазонками. В битве при Фермодонте они победили этих «воинственных дамочек», везли их пленных на трех кораблях, но амазонки оказались коварными: напали в море на охранников, мужчин-эллинов перебили. И с теми амазонками случились другие приключения: изводила их морская болезнь, не знали они совсем корабельного дела, не умели ставить паруса, пользоваться кормилом, даже не умели грести – силенок не хватало, да нет навыков слаженной работы… Амазонки – этого у них не отнимешь – перебили мужчин-эллинов, но управиться с кораблями не смогли – носило их по волнам, оказались в полном управлении стихии ветров.

В свободном плавании прибыли они к Кремнам, к берегам Меотийского озера. Размещены здесь владения скифов. Амазонкам в определенном смысле повезло: сошли с корабля на сушу, тут без особых приключений обнаружили пасшийся табун лошадей. Находчивые амазонки применили силу, «приватизировали» лошадей. Развернулись удачливые наездницы, верхом, конницей понеслись грабить Скифию.

Но вскоре скифы воспрепятствовали самоуправству амазонок, вступили с ними в сражение. Не знают они языка пришелок. По внешнему виду низкорослых амазонок посчитали за юных мужчин. Обнаружили – уже после сражения, по трупам, – что амазонки – женщины. Не выпадало скифам прежде сражаться в открытом бою со столь отчаянно, умело сопротивляющимися женщинами. Никогда не считали скифы за большую для себя честь воевать с женщинами: противник мало достойный для них уважения. Оказывается, сами амазонки отчаянно сражаются в бою – достойные уважения противницы.

Посоветовались скифы между собой, решили: больше с амазонками не вступать в открытое сражение, их не убивать. Послали к ним самых молодых своих мужчин числом примерно равным амазонкам. Расположились скифы лагерем рядом с амазонками, повторяли примерно их действия. На ответ их не провоцировали. Получили приказ: уходить от преследований амазонок, их не провоцировать. В настоящее сражение не вступать. Задание каждого воина: сблизиться с амазонкой – пусть каждая женщина родит им детей.

Постепенно юноши-скифы начали приближаться к лагерю амазонок. И те скоро поняли добрые намерения молодых скифов, не ожидали от них злых действий. Юноши и амазонки постепенно начали общаться, переходили в соседние лагеря. Разбрелись парами, начали вместе заниматься охотой, грабежом и любовью. Другие амазонки в полуденный час начали расходиться из боевого лагеря – по одной, парами… Подобные действия повторяют молодые скифы. Молодые воины смело приближаются к одиноким амазонкам – те их не отталкивают, позволяют вступать в интимную связь. Друг друга словесно не понимают – жестами договариваются о будущей встрече на следующий день в тех же самых местах. Иногда амазонки приходят с подругами, а скифы с приятелями, вместе они договариваются об общей встрече.

Встречи продолжаются. Юноши приручают все новых девушек-амазонок. А через некоторое время оба лагеря соединились: молодые люди уже жили парами, словно создали семьи. Самое трудное в их новых отношениях – не понимают язык друг друга, понятное общение проходит только с помощью жестов.

Через некоторое время молодые мужчины объяснили амазонкам: у них есть родители, почти каждый имеет гражданскую профессию, владеет имуществом. Они больше не хотят вести быт в неустроенном смысле. Предложили: «Живите вместе с нами, в наш народ переходите». Обещают жить только с избранницами, никакие другие женщины их больше уже не заинтересуют.

Некоторые амазонки пояснили: «Мы – совершенно другие женщины: не сможем ужиться с вашими матерями и сестрами. У нас разные обычаи. Мы обучены стрелять из лука, прицельно мечем дротики, ездим верхом… Нас не обучали женским профессиям. Ваши женщины не умеют делать ничего, чему мы обучены. Нет, мы не сможем вечно жить в повозках, заниматься домашним трудом… Не можем мы не выходить на охоту, не участвовать в сражениях… Не сможем мы общаться, ладить с вашими женщинами. Вы хотите считать нас вашими женами – мы согласны, но при одном условии. Заберите у родителей и родственников свои части имущества. Мы посчитаем себя справедливо наделенными. Вернитесь – станем жить совместно».

Юноши послушались, исполнили условия своих жен-амазонок, принесли причитающуюся им часть имущества. Но их жены-амазонки выдвинули новые условия: «Мы находимся в страхе, опасении… Следует нам оставаться жить в этой стране? Изначально мы опустошали вашу землю. Ведь лишили мы вас родителей, отняли часть семейного имущества. Коль вы хотите оставаться нашими мужьями, мы станем вашими женами, но при условии: уйдем вместе из этой страны. Перейдем реку Танаис – там поселимся». Юноши согласились и на это условие.

Согласные пары перешли Танаис, отправились на восток. Поселились они на равном расстоянии между Танаисом и озером Меотида – в направлении ветра северного. От каждого из этих пунктов они расположились на расстоянии трех дней пути. С тех пор молодые пары заселяют новую местность. Со времени их поселения жены савроматов продолжают привычный для них образ жизни: связаны с охотой и военным ремеслом. Они носят мужскую одежду и ходят на войну. Языком савроматов стал скифский, но говорят они часто с ошибками. Причина простая: амазонки слабо усвоили язык мужей. Относительно брака у них установилось строгое правило: девушка выходит замуж только при том условии, что ей удастся в честном поединке, в сражении при случае заманить, убить мужчину-врага.