Текст книги "Волшебный рог мальчика. Старинные немецкие песни, собранные Ахимом фон Арнимом и Клеменсом Брентано"

 
Мы – бедные шуты
И, не смыкая очи,
Средь улиц городских
Поем во мраке ночи.
 
 
Покой давно забыли,
Любовь пленила нас —
С орудьями Амура
Здесь мерзнем битый час.
 
 
Как только день отдаст
Нам радость на поруки,
Начнем мы извлекать
Чарующие звуки.
 
 
Найдем получше дом
И, вставши у окон,
Разложим ноты мы,
Затеем наш трезвон.
 
 
Такт отобьет один,
Аккорд возьмет другой,
В литавры жахнет третий,
Подключится гобой.
 
 
Теорба заиграет,
За нею галишан[7]7
  Теорба и галишан – разновидности лютни.


[Закрыть],
И каждый, как сумеет,
Осилит нотный стан.
 
 
Под окнами торчим
Мы до того мгновенья,
Пока не подойдет
К окошку привиденье.
 
 
Тогда затянем вмиг
У самого окна
Мы арию любви,
Что страстных чувств полна.
 
 
А если страж ночной
Увидит нас – беда,
И ноги вместо рук
Забегают тогда.
 
 
Так мы и прозябаем,
Над нами же в ответ
Ночь напролет хохочет
В домах весь белый свет.
 
 
Ах, милая Филлида,
Заслышав наше пенье,
Впусти погреться нас,
Имей к нам снисхожденье.
 

 
Ячмень мне не по нраву,
И я люблю поспать,
Меня же шлют в монашки,
Мне жизни не видать.
Ах, я зову несчастья
На голову всем тем,
Кто деву заточает
Неведомо зачем.
 
 
Уже готова ряса,
Она мне велика,
И локоны остригли —
Берет меня тоска.
Ах, я зову несчастья
На голову всем тем,
Кто деву заточает
Неведомо зачем.
 
 
Иные спать ложатся,
А мне пора вставать,
Чтоб колокольным звоном
Округу пробуждать.
Ах, я зову несчастья
На голову всем тем,
Кто деву заточает
Неведомо зачем.
 

 
Господь, пошли тому невзгод,
Кто шлет меня в монашки,
Дал черную мне мантию
И белую рубашку.
Коль стану я монашкой,
То против своей воли,
Я молодого парня
Утешу в тяжкой доле.
А если бросит он,
Сгнию в земной юдоли.
 

 
Три злостных лиходея
Жгли жизни не жалея,
Раз вышел спор у них:
С кем из троих не прочь
Красотка провести
Сегодняшнюю ночь.
 
 
И тот, что был моложе —
Вот весельчак был тоже! —
Сказал, что в эту ночь
Красавица одна,
Таков уж уговор,
Принять его должна.
 
 
А дева молодая
Шла мимо, чуть живая:
Она, из-за стены
Услышав все тайком,
Сгорая от стыда,
Скорей помчалась в дом.
 
 
Уж месяц серебрится,
Ждет рыцаря девица.
Вот он в окно стучит
И говорит, шутя:
«Наверное, ты спишь,
Прелестное дитя?»
 
 
«А если б и спала я,
Тебя не ожидая?
Не понял, видно, ты
Моих речей вчера.
Я спать теперь иду,
Ты ж мерзни до утра».
 
 
«Ты будешь спать в постели,
А я среди метели?
Здесь дождь идет и снег,
И все давно уж спят.
Где я найду ночлег?
Мне нет пути назад».
 
 
«А ты ступай в те рощи,
Где пустословить проще,
Откуда ты пришел,
Там камень есть большой —
Ты постучись к нему
Своею головой».
 

 
Охотник в рог свой задувал,
Ой, задувал,
И все, что выдул, то потерял.
Гоп-ля-ля-ля,
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Ужель мне голос потерять?
Ой, потерять?
Уж лучше охотником не бывать».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
Поставил сети он во кусток.
Ой, во кусток.
И деву поймал ими черную в срок.
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Ах, девица черная, не убегай,
Не убегай,
Ты слышишь ведь псов моих верных лай?
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Меня не поймать твоим верным псам,
Верным псам,
Я резво прыгаю по кустам».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Ах, сколько ни прыгай, от них не уйдешь,
Не уйдешь,
Ты нынче же смертью верной умрешь».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Умру я, значит, буду мертва,
Буду мертва.
Меня упокоят цветы и трава».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Средь зарослей колких и диких роз,
И диких роз.
Не буду бояться ничьих угроз».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
Три лилии на могилке растут,
Ее растут.
Захочешь сорвать, они запоют.
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 
 
«Не для тебя мы здесь цветем,
Мы здесь цветем.
Охотника юного мы подождем».
Гоп-ля-ля-ля
Тру-ля-ля-ля.
И все, что выдул, то потерял.
 

 
Из Турции боец лихой,
Под Регенсбург наш прискакал.
Шли турки к нам тогда с войной,
А он и смел был, и удал.
И сразу к кайзеру на двор:
«Кто здесь со мною вступит в спор,
Сразиться хочет кто за честь
И с дьяволом знакомство свесть?»
Но всем бойцам хотелось жить,
Скорей, чем голову сложить
В смертельной схватке с гордецом,
Турецким доблестным бойцом.
Вмешался кайзер в разговор:
«Что у меня за подлый двор!
И нет отважного бойца,
Чтоб турка стер с земли лица?
Ужель у каждого здесь есть
Дороже дар, чем наша честь?»
Тут вышел Доллингер вперед:
«Видать, судьба меня зовет
Сразиться с этим гордецом,
Турецким доблестным бойцом».
И, выбрав копья поострей,
Они пришпорили коней,
У турка больше было сил,
С коня он Доллингера сбил.
«Господь, меня не оставляй,
Спасенья ветвь мне в руку дай
Иль забери скорее в рай».
Вот кайзер скачет в свой черед
И крест сраженному дает.
Тот приложил его к губам —
И возвратился свет очам,
И сразу стало больше сил,
И турка Доллингер убил.
«Ты, черт, его не оставляй,
Пинка ему покрепче дай
И в ад скорее низвергай».
 

 
Скакал раз рыцарь средь болот
И пел – прекрасно он поет:
Внимали ему чинно
И горы, и долины.
 
 
И даже дочка короля,
Певцу тому благоволя,
Вплетая в косы мягкий шелк,
Познать с ним хочет жизни толк.
 
 
Ее за косы он схватил
И за собою усадил.
И вот они на край земли
Верст двадцать ехали в пыли.
 
 
И въехали в дремучий лес,
С коня тут рыцарь сразу слез:
«Пора, мил друг, нам отдохнуть —
Конь проскакал немалый путь».
 
 
И плащ свой бросив на траву,
Он указал ей на главу:
«Скорей мне космы расчеши,
Чтоб не заели меня вши».
 
 
Пошла принцесса тут рыдать,
И горя было не унять,
А рыцарь ей задал вопрос:
«Почто ты льешь так много слез?»
 
 
«Ах, мне терпеть невмочь,
Ведь я царева дочь.
И если б не гордиться,
Была б сейчас царица».
 
 
Едва закончилась та речь,
Как голова слетела с плеч:
«Ах, помолчать бы ты могла,
И голова была б цела».
 
 
Ее за косу он схватил,
За бузиною уложил:
«Покойся здесь теперь, мил друг,
Мне не снести сердечных мук».
 
 
Он под уздцы коня ведет
Напиться у прохладных вод:
«Стой тут, мой конь, и воду пей,
Я умираю от страстей».
 

 
Зима – суровый, лютый гость,
Взгляни хотя б на крышу.
Сплела мне милая венок
Искристых крох,
Носил его я долго
На бороды иголках.
 
 
А лето – добрый милый гость,
И каплет с крыш вода.
Сплела мне милая венок
Искристых крох,
Потом он испарился
И с облаками слился.
 
 
Льстецу не верьте ни за что,
Суровость правды лучше.
Хоть лето и плетет венок,
Цветок в цветок,
День летний длится век,
И краток ночи бег.
 
 
На Пасху, когда пост прошел,
Дни стали вдруг длиннее.
Дала она мне вместо слов
Обьятья белых рукавов,
Чтобы во всеоружье
Я ждал до зимней стужи.
 
 
Что мне до пенья соловьев
И злых людских наветов.
Я нежусь в белых рукавах,
Забыв про страх:
Когда она захочет,
Рукавчик оторочит.
 

 
Бела, чиста, прекрасна,
С небес одарена,
Им служит ежечасно,
Талантами полна.
Средь жен смиренно ходит
На поле в хороводе.
Будь счастлива вовек!
 
 
Невинностью дышало
Все тело Девы той,
В нем жизнь брала начало
По воле неземной.
Был Сын исполнен силы,
Во всем искусен был Он,
Ведь создал в мире все.
 
 
Похож на человека
Лежал Он у груди,
Хоть жил уже от века
И знал все впереди.
Он рыцарем был смелым
И пострадал за дело,
Всю чашу бед испил.
 
 
Плоть Сына умертвило
Лишь острие копья,
Но смерть сам ад разбила,
И дрогнула земля.
Все узники воспряли,
Мечты их явью стали
В тот незабвенный час.
 
 
Попрал Он царство смерти,
Был светел Князя лик.
Наверх, к небесной тверди,
Взошел он напрямик.
Три добрых свойства в Нем
Светились ясным днем:
Ум, смелость и любовь.
 
 
О, звезд венец хрустальный,
Чистейший, как кристалл,
Что Деве он печальной
Для утешенья дал?
Святое песнопенье,
Всех ангелов хваленье.
Ах, как светла луна!
 

 
Девица к озеру пошла,
Цветочков разных нарвала
Руками, точно снег,
Под лета краткий бег.
 
 
Туда же рыцарь прискакал,
Ее по-швабски привечал,
Сказал он ей одной:
«Моею будь женой».
 
 
«Ах, рыцарь, знатен так ваш род,
Боюсь, отец мой в гнев впадет,
Прибьет меня на месте,
Лишусь я всякой чести».
 
 
Девица
Ах, отче, отче милый мой,
Дай погулять мне под луной
Там, где овечек стадо
Пастись извечно радо.
 
 
Отец
Овечье стадо не спасет
Мою овечку от невзгод.
Уйти не думай даже,
Ступай скорее к пряже.
 
 
Девица
Прясть не получится никак,
Для сердца пряжа – злейший враг,
Жду рыцаря младого,
Другого нет такого.
 
 
Кто песню эту перепел,
Сердечных много мук терпел,
Но от любви не скрыться,
Он смог-таки жениться.
 

 
Забавы в мире лучше нет,
Нет дела удалей
Гусар, идущих след во след
В атаку средь полей.
 
 
Гремит грохочет битвы гром,
По нам идет пальба,
Порой с коня мы упадем,
Как падает звезда.
 
 
А значит: саблю наголо
Бери скорей, гусар,
И вражьим сонмищам назло
Свой наноси удар.
 
 
Ты по-французски не парле,
Но знаешь в жизни толк,
И ты удержишься в седле,
Срубив французов полк.
 
 
А коль придется навсегда
Почить здесь и тебе,
То не печалься и тогда:
Покорен будь судьбе.
 
 
Пусть тело все в земле сгниет,
Останется мундир.
Ну, а душа – она уйдет
В гораздо лучший мир.
 

 
Кто этот щеголь на картине?
Что скрыто в шутовской личине?
Играет лихо и хитро —
Держите ухо с ним востро!
 
 
Война мышей и крыс с котами
Средь улиц Гамельна ночами
И днями шла. Совет мужей
Решал, как быть с напастью сей.
 
 
Избавил их от горших бед
Флейтист, что пестро был одет.
Крыс и мышей он утопил —
Их флейтой в воду заманил.
 
 
Совет же за спасенье града
Дать не спешил ему награды:
Мол, это дело двух минут,
Нечистое есть что-то тут.
 
 
Когда ж он строго мзды спросил,
Совет расправой пригрозил.
Тогда пришлось ему уйти
В деревню, дабы жизнь спасти.
 
 
А город после избавленья
Пел праздничные песнопенья,
Людская ширилась хвала,
Звонили все колокола.
 
 
Играли дети в переулках,
Флейтист прошел средь улиц гулких,
И вот – вослед за ним спешат
Не меньше сотни чудных чад.
 
 
Пастух их видел: дети в воду
Пошли, совсем не зная броду.
Никто не видел их с тех пор,
А слышен был лишь скорбный хор.
 
 
На ряби вод порой играют
Огни, и дети оживают,
Но он влечет их вновь на дно,
Покуда платы не дано.
 
 
Хотите дать ему награду?
Детей своих готовьте к аду!
Ведь дьявол сам гостил у нас,
Украл детей и скрылся враз.
 

 
«Принаряжайся, Грета,
Поехали со мной,
Созрело уже семя,
Вино течет рекой».
 
 
«Ах, Ганс, мой милый Гансик,
Поеду я с тобой,
Чтоб средь полей и дома
Твоею быть женой».
 
 
Он взял ее под ручки,
Под белы ручки взял
И вместе с нею путь свой
К трактиру продолжал.
 
 
«Хозяйка, эй, хозяйка,
Дай лучшего вина —
Наряды этой Греты
Окупят все сполна».
 
 
Тут Грета разрыдалась,
Разгневалась потом,
Хрустальнейшие слезы
Вдруг хлынули ручьем.
 
 
«Ах, Ганс, мой милый Гансик,
Не так ты говорил,
Когда с двора отцова
Меня ты уводил».
 
 
Он взял ее под ручки,
Под белы ручки взял
И вместе с нею пусть свой
Он к саду продолжал.
 
 
«Ах, Греточка ты Грета,
С чего же так рыдать?
Что честь твоя задета,
Что воли не видать?»
 
 
«Нет, воля мне постыла,
Честь не вернешь назад,
А вот одежды жалко —
Красивый был наряд».
 

 
Раз были три солдата —
Все молодая кровь, —
Они за преступленье
Попали в заточенье,
Их граф обрек на смерть.
 
 
И девушка с чужбины
Красивая была.
Она вдруг прибежала,
Миль одолев немало,
И к графу подошла.
 
 
– Бог в помощь, знатный господин,
Хорошего вам дня!
Прошу вас о мил друге,
О будущем супруге,
Отдайте его мне!
 
 
– Ах, милая, нельзя мне так,
Нельзя так поступать.
Его за злодеянье
Ждет Божье воздаянье,
И будет он казнен.
 
 
Красавица от графа прочь
Умчалась вся в слезах,
И далеко бежала,
Миль одолев немало,
До каменной тюрьмы.
 
 
– Бог в помощь, узники мои,
Хорошего вам дня!
Хоть я о вас молила,
Спасти я вас не в силах,
Ничем нельзя помочь.
 
 
Что принесла она с собой?
Рубашку белую:
– Возьми ее, любимый мой,
И, обретая в ней покой,
Век помни обо мне.
 
 
Что снял он с пальца своего?
Из золота кольцо:
– Возьми его, родная,
Для сердца дорогая,
Обручены мы им.
 
 
– Что делать с этим мне кольцом,
Раз не могу носить?
– Та дивная вещица
В шкатулке пусть хранится
До Судного денька.
 
 
– Шкатулку ту я сберегу,
Кольцо нося с собой.
Надеть хоть не смогу я,
Но буду жить, тоскуя,
Мирясь со злой судьбой.
 

 
Игрался рыцарь с девушкой
До самого утра,
 
 
Потом же, забеременев,
Расплакалась она,
 
 
– Не плачьте, карие глаза,
Я щедрую дам плату.
 
 
Тебе я конюха отдам
И талеров пять сотен.
 
 
– Не нужен он мне и они
Одни без господина.
 
 
Раз нам расстаться надлежит,
Я к матери отправлюсь.
 
 
Ушла с улыбкой от нее,
Вернусь теперь в слезах.
 
 
И как-то в Аугсбурге,
В проулке гулком, тесном,
 
 
Она вновь повстречала мать
С водой холодной, пресной.
 
 
– Привет, о, доченька ты моя,
Как поживала ты,
 
 
Что спереди юбка задралась,
А сзади видны хвосты?
 
 
– Как мне жилось и с кем жилось,
Тебе сейчас скажу я.
 
 
Со мной игрался господин,
Ребенка нарожу я.
 
 
– Игрался господин с тобой?
Молчать об этом надо.
 
 
Навек младенца усыпит
Текучих вод прохлада.
 
 
– О нет же, милая моя!
Ребенка мы оставим.
 
 
Когда я дитятко рожу,
Отцу его представим.
 
 
Родная, милая моя!
Постель мне расстели,
 
 
Я боль и муку в ней приму,
А то и злую смерть.
 
 
Увидел в полночь сон дурной
Тот знатный господин:
 
 
Как будто милой больше нет,
Остался он один.
 
 
– Вставай, мой конюх дорогой,
Седлай-ка нам коней,
 
 
Мы тотчас же проверим сон,
Поскачем тотчас к ней.
 
 
Когда же по полю скакали,
Услышали трезвон.
 
 
«Великий Боже, расскажи,
К чему раздался он!»
 
 
Добравшись до ворот высоких,
Что Аугсбург хранили,
 
 
Четверку встретили мужчин,
Те тело выносили.
 
 
«О милые, на землю вы
Носилки опустите.
 
 
Ах, верно, карие глаза,
Вы под покровом спите,
 
 
Вы сердцу были всех милей,
Но верить в то не смели,
 
 
Когда б Господь вас сохранил,
То взял бы вас к себе я.
 
 
Ты смертью злою умерла,
Так лучше б я не жил».
 
 
Он вынул гладкий острый меч
И в грудь себе вонзил.
 
 
«О нет, о нет, мой господин,
К чему еще страданье?
 
 
Ведь многим парам суждено
В сей жизни расставанье».
 
 
«Могилу вырой глубже нам
У пары скал высокой,
 
 
Чтоб в жизни той проснуться мне
С любимой кареокой».
 
 
Она на кладбище лежит,
А он – самоубийца.
 
 
Но четверть года лишь прошла,
Над ним расцвел вдруг лилий цвет,
 
 
И рассказали лепестки:
На небе им разлуки нет.
 

 
Пошел раз писарь погулять,
На рынок вышел щеголять.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Сказал он: «Милая, привет!
Поспишь со мной сегодня, нет?»
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Она: «Приди сюда опять,
Как только муж мой ляжет спать».
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
И вот – писака тут как тут
За пять до полночи минут.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Она: «С тобой не стану спать,
Ты в кузовок пока мой сядь».
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Писаке кузов тот не очень
Идет для проведенья ночи.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Ему охота в небо взвиться,
Но ни коня нет, ни возницы.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Она на крышу его тянет,
А он как сверху наземь грянет.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Пребольно на бедро упал,
Сказал: «Чтоб черт тебя побрал!»
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
«Ах так, проваливай злодей!
Я грубых не люблю людей».
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 
 
Дал писарь гульден золотой,
Чтоб я не пел вам песни той.
Генришка Конрад, писака в кузовке.
 

 
Есть в этом мире страшный жнец,
Что всем пророчит злой конец,
Свой нож он точит
И скоро захочет
Скосить нас под корень,
Тот день будет черен.
Прячься, чудесный цветок!
 
 
Что ныне юных сил полно,
Косою завтра сметено:
Нарциссов цветенье,
Лугов украшенье,
Чалмы гиацинта
И трав лабиринты.
Прячься, чудесный цветок!
 
 
Цветов бессчетный миллион
Серпом на гибель осужден:
И лилия с розой
Дрожат под угрозой,
И рябчиков главы
Падут величаво.
Прячься, чудесный цветок!
 
 
Верóники небесный свет,
Тюльпанов нежных разноцвет,
И красные маки,
И желтые злаки —
Все в землю уйдут,
Надолго уснут.
Прячься, чудесный цветок!
 
 
Лаванды синь, и розмарин,
И роза, гордый властелин,
И лилии чистые,
И астры лучистые,
Фиалки, пионы —
Одни всем законы.
Прячься, чудесный цветок!
 
 
Но, смерть, тебя я не страшусь,
Пусть под косою окажусь,
Ведь тех, кого скосят,
На небо уносят,
В заветные кущи,
Где жив Вездесущий.
Радуйся, чудный цветок!
 

 
Страх порой меня объемлет,
Что с тобою я, Платон,
Слишком в знанья погружен,
Ум словам уже не внемлет,
И спешу я к водной глади,
Где средь зелени лугов,
Восхитительных цветов
Рыбаки стоят в прохладе.
 
 
Для чего ученье служит,
Что приносит, кроме горя?
Жизнь течет, поток ускоря,
А ученый и не тужит,
Лишь когда оставят силы,
И придет последний срок,
Он получит свой урок
Незадолго до могилы.
 
 
Ты, парнишка, разузнай-ка,
Где здесь лучшее вино,
Пусть пьянит тебя оно.
Упорхнет печалей стайка,
Что людей всечасно гложет
До прискорбного конца,
Если сладкий вкус винца
Их на время обезножит.
 
 
Не забудь купить и дыню,
Сахар сладкий покупай,
Только в лавке не зевай,
Облапошат ведь разиню.
Пусть богач, гремя деньгами,
Каждый геллер бережет.
Я же не веду им счет,
Пировать люблю с друзьями.
 
 
Созову друзей любезных
Я на чарочку вина,
Чтоб до сладостного сна
Песен спеть душе полезных.
Пусть наследников обижу,
Но зато я буду пьян,
И, весельем обуян,
Смерть ужасную увижу.
 

 
Сказал однажды брату брат:
У Муртена бургунд!
Всяк за отчизну биться рад,
Чтоб битым был бургунд.
 
 
За лесом рыцарь и батрак,
Здесь призван стар и млад,
Ренальд Лотрингский молвит так:
«Нас ставьте в первый ряд».
 
 
Военачальников совет
Решает много дел.
А может, этот их совет
Немного оробел?
 
 
Уж солнце в небо поднялось,
Светло, как ясным днем,
Сраженье же не началось —
Все мы чего-то ждем!
 
 
Пусть рев бомбард и грозен был:
Карл звучно грохотал.
Но наш солдат о нем забыл —
Кто выжил, и кто пал.
 
 
Сверкали длинные мечи
С опасным острием,
И крови жаждали мечи,
Впиваясь острием.
 
 
Недолго бились чужаки,
Все наземь полегли.
Их стрелы были так легки,
Но ждал их хлад земли.
 
 
Кто в рощу, кто в кусты бежал
От солнечных лучей,
А кто и в озеро нырял,
Уплыть хотел скорей.
 
 
Как утки, плавали они
В прибрежных камышах,
А мы, охотникам сродни,
Их смяли в пух и прах.
 
 
На лодки сели мы гурьбой
И ну их добивать.
Под крики кончился тот бой,
Воды вскипела гладь.
 
 
Тех, кто на дерево полез,
Сбивали, как ворон,
Враг улетел бы дальше в лес,
Да крыльев был лишен.
 
 
Царила смерть везде вокруг,
Кровь там и тут лилась.
И лес, и озеро, и луг
Покрыла кровь, как грязь.
 
 
Уж солнце близилось к горам,
Кончался славный день.
Чужак хвалу слал небесам,
В ночную прячась тень.
 
 
Был пышный лагерь Карла взят
Швейцарскою рукой.
И сразу стал наш брат богат,
Покончил с нищетой.
 
 
Хоть Карл охоч до шахмат был,
Играем мы теперь,
С фигур его мы сбили пыл,
Он стонет от потерь.
 
 
Ладьи ему не помогли,
Ходили невпопад,
И кони что-то подвели —
Грозит им шах и мат.
 
 
С мечом в руках сражался сам
Создатель сих стихов,
До ночи бился тут и там,
Чтоб ночь отдать для слов.
 
 
И меч, и струны он вздымал,
И воин, и скрипач,
И слух, и глаз он услаждал —
Танцор, прелат, ловкач.
 
 
Родив меня, благая мать
Ко мне склонила взор,
Сказала: «Буду Виттом звать,
И стал я Витт с тех пор».
 

 
Стояла липа средь долин,
Внизу – пошире, кверху – клин.
Под ней влюбленные сидели
И расставаться не хотели.
 
 
«Ах, милая, грядет разлука,
Семь лет томить нас будет мука».
«И пусть, прожду семь долгих лет,
Ведь для меня другого нет».
 
 
Семь лет того минуло срока,
Ей мнится, милый недалёко,
Она спешит в тот самый сад
И ищет суженого взгляд.
 
 
Под липу села и сидит,
Вдруг слышит: всадник к ней спешит:
«Привет, красавица, скажи,
Что позабыла здесь в тиши?
 
 
Иль жить с родителями туго?
Иль ждешь ты тайного здесь друга?»
«С родителями жить не туго,
И тайного не жду я друга.
 
 
Прошло семь лет и три недели,
Как милый ускакал отселе».
«А я вот видел, милый твой
Живет с женою молодой.
 
 
Чего б ему ты пожелала,
Когда б о свадьбе их узнала?»
«Счастливых лет с любимой новой,
Судьбы обоим несуровой».
 
 
Что с пальца снял он вдруг такое?
Кольцо как будто золотое
Он бросил деве на подол.
Тут дождь из глаз ее пошел.
 
 
Он из кармана достает
Платок и деве подает:
«Скорее вытри слез поток,
Прошел разлуки долгой срок».
 
 
То было только испытанье,
Когда б услышал я роптанье,
Коль прокляла бы ты меня,
Я б тотчас развернул коня».
 

 
Ах, будь я вольный сокол,
Поднялся бы в полет,
А опустился б там, где
Мой граф с семьей живет.
 
 
Крылом махну разочек
И двери растворю,
Прочь отлетит замочек,
Та выйдет, что люблю.
 
 
«Ключи гремят, ты слышишь?
Знать, мать недалеко.
Скорее спрыгнем с крыши
И воспарим легко».
 
 
Ей ленты расплету я
Средь золотых кудрей,
С ней в высоте ликуя,
Играя вместе с ней.
 
 
И там, под облаками,
Мы кров бы обрели,
Осталась бы под нами
Твердь матушки-земли.
 
 
Я крылья бы расправил,
Не стал бы граф стрелять,
И дочку ради правил
Суровых убивать.
 
 
Но немы мои крылья,
И тело не взлетит.
Пою я от бессилья,
Ее же гложет стыд.