Электронная библиотека » Сборник » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 14 ноября 2013, 06:04


Автор книги: Сборник


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

А потом у неё стали появляться другие друзья.

Первым и главных среди них был Глен. Он так любил Эми, что даже согласился обставить её квартиру, хотя – он всегда особенно подчеркивал этот факт – никогда не работал на своих друзей. «Или дружба, или бизнес, детка, только так», – говаривал он, и Эми знала, что он прав. Исходя из чего ей было трудно воспринимать дружбу с ним как нечто по-настоящему искреннее – ведь всё же он работал на неё, и она заплатила ему за проект своей квартиры двадцать пять штук до последнего цента. Нежных чувств Глена Шеппарда было недостаточно, чтобы сделать ей хотя бы минимальную скидку. Но Эми к тому времени уже не нуждалась в скидках, не обедала в уличных кафетериях и не покупала шарфики в дешёвых лавочках. Теперь она создавала эти шарфики, чтобы тысячи других жалких маленьких эми завацки покупали их ненастными осенними вечерами, выскрёбывая из карманов последние гроши. Маленькие эми завацки очень любили шарфики, которые создавала для них Эмили Роуз. Потому что Эмили Роуз очень точно знала, что им нужно и что их согреет, вопреки сомнительным теплосохраняющим свойствам дешёвой синтетической ткани.

Кроме Глена Шеппарда, у Эми было несколько друзей, которых справедливее было бы называть нахлебниками. Есть такая особая порода людей, которые только и ждут, когда очередной неудачник из Баскет-Рока, Оклахома, взлетел на хромированном лифте до небес Всемирного торгового центра, чтобы присосаться к нему и не выпускать до тех пор, пока счастливчик не ощутит головную боль от затянувшегося кровопускания. Некоторые из быстро взлетевших бывают очень жестки, но другие, напротив, сентиментальны – Эми была из последних, и чуткий нюх нью-йоркских прилипал мигом почуял запах дичи. Среди них был бедный художник из Северной Каролины, которого не брали ни в одну галерею – Эми хлопотала за него перед владельцами сувенирных и художественных салонов, с которыми пересекалась на коктейлях; была стриптизёрша из Филадельфии, которую Эми устроила в кордебалет на Бродвее; была девица, родившаяся и выросшая в Нью-Йорке, которая, однако, привыкла быть содержанкой и совсем ничего не умела делать – Эми подобрала её буквально на улице после того, как очередной любовник вышвырнул её за порог, и почти полгода позволяла жить в своей квартире, пока девица наконец не исчезла вместе с кое-каким драгоценностями, легкомысленно оставленными хозяйкой на видном месте. Всё это были люди, не слишком её ценившие и мало заботившиеся о том, в чём она на самом деле нуждалась. Но разве Грейс когда-нибудь отличалась этими чертами? Это Нью-Йорк, детка, – играй по правилам или не играй вовсе. Это Нью-Йорк, и это много больше, чем Нью-Йорк.

Конечно, она могла бы попросить у своего таинственного покровителя настоящих, хороших друзей, как попросила когда-то работу и право жить собственной жизнью. Она не делала этого по двум причинам. Первой было то, что последовало после её единственной попытки наладить свою личную жизнь. «Дорогой дневничок, пусть я встречу хорошего парня. Это то, о чём я сегодня мечтаю, сегодня и всегда». Она написала это рукой, подрагивающей от слишком большого количества выпитого за вечер пунша; ноги у неё были стёрты до крови туфлями на восьмидюймовых шпильках, а бретельки маленького чёрного платья от «Шанель» сползли на плечо; Эми была пьяна и очень несчастна. И она попросила – попросила то, что всегда инстинктивно боялась просить. Если правила и были, она их не знала – но инстинкт подсказывал ей, что просимому есть предел. Должен быть, иначе… иначе что? Почему-то ей было страшно даже думать об этом.

Дневник не подвёл её, как не подводил ни разу за прошедшие восемь лет. Она встретила хорошего парня – вернее, хороший парень встретил её, по всем законам романтического кино столкнувшись с её тележкой на выезде из кассы супермаркета и пороняв кучу пакетов. К тому времени, когда они закончили вместе собирать с пола разбросанные полуфабрикаты, Эми уже поняла, что это и есть ответ на её мольбу. Его звали Мэл, он был адвокат, холост, Стрелец по гороскопу, он любил собак, детей, группу «Deep Purple» и красивые закаты. Он дарил Эми охапки душистых ромашек, встречая по вечерам с работы на собственном «бьюике», он готовил индейку у неё дома, повязав на пояс кухонный передник с обнявшимися медвежатами. Он рассказывал ей про свой первый поцелуй в девятом классе и про своего младшего брата, творившего сущие чудеса на футбольном поле. Он купил для неё сюрприз-поездку в Париж и там, у подножия Эйфелевой башни, предложил ей стать его женой.

Она отказалась, потому что к этому времени он надоел ей до колик, до воя, до зубовного скрежета.

Тем не менее в тот день, когда они столкнулись тележками в супермаркете, на химическом заводе в Бронксе произошла авария, в результате которой погибли пятнадцать человек. Такой была цена за провалившуюся попытку Эми выпросить то, что на самом деле не было ей нужно. Её беда была не в том, что она любила плохих парней, а в том, что не умела любить хороших.

Пятнадцать человек, пятнадцать человек отдали свои жизни за то, чтобы она это поняла.

И это была вторая причина.

Конечно, она следила. Она считала. Увольнение Стефани Дженкли и неожиданное повышение Эми – четыре человека, погибшие от пищевого отравления во время университетского выпускного. Встреча с Гленом и предложение от «Пердженси и Картер» – автобус, врезавшийся в бетонную стену, девятнадцать погибших. Стабильный успех её линейки на внутреннем рынке – школьная перестрелка невиданного, ужасающего масштаба: более двадцати погибших, почти полсотни раненых.

Ей понадобилось не менее пяти лет, чтобы полностью принять тот факт, что виной всему этому была она. До того Эми продолжала успокаивать себя мыслью о… – нет, не о безумии, потому что не было ничего рациональнее, чем мистер Олуэн, вытирающий потную шею и требующий её поменять неблагозвучное имя, – не о безумии, нет, о совпадении. Ведь бывали дни, недели, месяцы, иногда даже годы, когда она не просила ничего. Отчасти потому, что не нуждалась ни в чём, чего на данном этапе своей жизни не могла получить сама; но отчасти и для того, чтобы убедиться – даже без её участия люди продолжают погибать ежедневно. Они умирают по вине уличной преступности, от болезней, в автомобильных и авиакатастрофах, от ураганов, от нелепых несчастных случаев, от старости, наконец – как бедный бездомный Стэнли, для которого, видимо, просто пришло его время, ведь та давняя осенняя ночь восемь лет назад была такой холодной… Эми всё ещё помнила, до чего же холодной, помнила, как зябко прятала ладонь в складках жёлто-красного шарфика, идя по грязной тёмной улице. Она и сама могла бы умереть в ту ночь, разве нет? Уличный грабитель мог зарезать её, пока она блуждала по переулкам, её мог сбить пьяный водитель, выруливший на тротуар, наконец, Робби мог ударить её – ударить слишком сильно, как она подсознательно ждала этого всё время, пока находилась в его власти. Ничего этого не случилось – так что ж, значит, в ту ночь ей повезло. Ей и сейчас везло; ей – да, а старому Стэнли и тем десяткам, сотням людей, о смерти которых она слышала ежедневно, – что ж, им повезло меньше. Нелепо в самом деле думать, что в этом её вина.

Верила ли она в это на самом деле? Временами – да. А временами хлестала пунш и звонила по старым телефонным номерам, зная, что на том конце провода некому поднять трубку. В одну из таких пьяных истерик, вскоре после разрыва с Мэлом, она позвонила отцу – впервые за десять лет. Трубку не снимали долго, а когда наконец сняли, незнакомый женский голос сказал, что слушает. Эми сказала «простите» и повесила трубку на рычажки. Она не знала, кто эта женщина – может быть, новая жена отца, может, его сиделка, а может, агент по недвижимости, занимающийся продажей дома после смерти владельца. Эми не знала этого и не хотела знать. Ральф Завацки был последней ниточкой, связывавшей её с прошлым, давно оставленным позади. Если он жив, ей придётся съездить к нему; если он мёртв, ей надо посетить его могилу. Ни того, ни другого она не хотела, поэтому выпила в ту ночь ещё одну бутылку пунша и легла спать, а утром мучилась жесточайшим похмельем и даже не смогла поехать на запланированную встречу. По счастью, Глен Шеппард согласился её прикрыть на часок, пока она приведет себя в порядок. Глен был хороший, да. Порой ей было жаль, что слишком хороший, чтобы она могла с ним быть.

Впрочем, это не значит, что кроме Мэла у неё никого не было.

Из всех плохих парней, украшавших собой жизнь Эми за эти восемь лет, самым плохим был, бесспорно, Рон Коллинз. Он был ошеломляюще, бесподобно, неприлично красив – все предыдущие подружки бросали его, не вынеся конкуренции, которую он являл, затмевая их собой на любой вечеринке. Эми подобными комплексами не страдала, поскольку никогда не считала себя привлекательной. Профессиональный макияж, причёска за тысячу долларов и эксклюзивная одежда отнюдь не от «Пейдженси и Картер» дела не меняли: в душе она как была, так и осталась маленькой жалкой Эми Завацки, знавшей своё место. Рон почуял это тонким нюхом самовлюблённого самца, ищущего не партнёршу, а зеркало для отражения своего эго. Эми к тому же была богата, а Рон, формально занимавшийся страховым делом в фирме своего папаши, виртуозно умел прожигать деньги в казино и на скачках; словом, можно сказать, они нашли друг друга. В первый раз он избил её после семи недель знакомства – за то, что она якобы слишком язвительно высмеяла его причёску во время какой-то вечеринки. Он и правда выглядел глупо, зализав свои роскошные чёрные кудри к черепу, длинному и вытянутому, как страусиное яйцо. Эми говорила ему об этом ещё дома, но он не слушал, а потом на вечеринке она выпила лишнего и… Словом, в тот раз обошлось только парой синяков, в том числе солидным фингалом, который она неделю прятала за тёмными очками, оправдываясь приступом куриной слепоты. Рон ползал у неё в ногах и просил прощения. Так поступали почти все её парни – с тех пор, как она перестала быть Эми и стала Эмили, конечно. Робби Флеккет никогда так не поступал.

Второй раз она получила за то, что не позвала его к телефону, не захотев будить после особенно бурной ночи, в результате чего он пропустил какой-то важный звонок. Хуже всего в Роне было то, что он любил бить по лицу – в тот раз синяками дело не обошлось, он разбил ей скулу и сломал челюсть, так что потребовалась пластическая операция, после которой Эми всерьёз задумалась о том, не слишком ли плох этот плохой парень даже для неё. Пока она размышляла над этим вопросом, Рон времени не терял и сломал ей три ребра, лучевую кость и ключицу. Глен, навестивший Эми в больнице, сказал, что она должна заявить в полицию, а главное – дать пинка под зад этому долбаному ублюдку, в конце концов. Эми знала, что он прав, конечно же, именно так ей и следовало поступить. Но в ней было для этого слишком мало решимости, слишком мало уверенности в себе и воли. Все они, казалось, до остатка ушли в тот единственный вечер, когда она разом покончила с работой, где её домогался босс, и со своим парнем, который бил её не так сильно, как Рон, но пугал её ещё больше Рона. Теперь, оглядываясь назад, она часто вспоминала тот вечер с тихим удивлением, не слишком веря, что всё это на самом деле было с ней. То, что она делала тогда, и красно-жёлтый шарфик, и тетрадь в такой же красно-жёлтой обложке, хранившаяся сейчас в несгораемом сейфе в её манхэттенской квартире, – всё это было так странно, и так… так не с ней.

Вернувшись из больницы домой и не обнаружив вещей Рона, Эми кое-как доковыляла до сейфа и, набрав двенадцатизначный код, который знала наизусть, вынула из тёмного зева хранилища ту самую тетрадь. В ней было исписано меньше трети, и основная масса записей приходилась на первый год. С тех пор Эми писала редко и никогда – по мелочам, как сильно бы ей ни хотелось горячего молока и булочек с маком. Нет, она до сих пор не верила… верила, что не верит, будто всё это правда, а не самое удивительное совпадение, какое только можно представить. И всё же она вынула эту тетрадь, села с ней в кресло из крокодиловой кожи под торшером с шелковыми кистями ручного плетения и, взяв со стеклянного столика ручку «паркер», открыла дневник там, где остановилась. Последняя запись была датирована июнем прошлого года; тогда она встретила Мэла.

Правая рука Эми была в гипсе от запястья до плеча, но она могла писать левой – научилась, когда один из бывших дружков бросил её правым плечом на угол стола как раз во время рабочего цейтнота, когда она ежедневно рисовала очень много эскизов. Приобретённый навык пригодился – слова, которые она вывела на потускневших от времени розовых линейках, были почти ровными, а если и скакали немного, то определённо от того, что писала она левой рукой, а не потому, что не была уверена в правильности происходящего.

«Дорогой дневник, – писала Эмили Роуз, бывшая Эми Завацки, – я не попросила тебя об этом в тот самый первый вечер, когда Роббисловом, ты помнишь. Ты не то чтобы задолжал мне это, но теперь я уверена: я хочу, да, я мечтаю сегодня о том, чтобы Рон Коллинз сдо…»

Она вывела одну палочку в букве «х» и остановилась.

Она не знала почему и не смогла бы объяснить. Её левая рука, упирающаяся запястьем в столешницу, как будто застыла сама, словно золочёное перо ручки наткнулось на невидимую преграду. Эми неуклюже разжала пальцы, ручка вывалилась и, упав на пол, закатилась под кресло. Эми откинулась назад и прикрыла глаза здоровой рукой. Мягкий красноватый свет торшера слепил ей глаза, резал опущенные веки даже сквозь прижатые к ним пальцы. Эми била дрожь. Она никогда не просила у дневника ничьей смерти. У неё были враги; ей завидовали, её ненавидели за стремительный взлёт, которого она ничем не заслужила и для которого почти ничего не сделала. Многие наверняка хотели, чтобы сдохла она сама. Но Эми никому никогда не желала смерти – во всяком случае, не так сильно, как Рону в тот миг, когда взяла из сейфа дневник. Ей приходило в голову порой, что она может сделать кого-то несчастным (и даже больше) так же легко, как и счастливой – себя. Люк Грендл, к которому, несмотря на пришитый язык, так и не вернулось прежнее красноречие, был тому наглядным доказательством. Но Эми никогда не ощущала себя вправе отнимать жизнь… вот так. Она и без того отняла уже довольно жизней, разве нет? Ну разве же нет?..

Эми опустила руку и открыла глаза. Недописанная буква «х» жгла её взгляд так, словно клеймом отпечаталась на сетчатке. Эми скомкала только что исписанную страницу и потянула её на себя. Усилие отдалось болью в сломанной руке, но Эми лишь стиснула зубы крепче – и рванула. На какой-то жуткий миг ей показалось, что страницу не удастся вырвать, что это как пытаться оторвать руку живому человеку, который отчаянно, бешено сопротивляется надругательству. Но потом раздался треск, оглушительнее и страшнее которого Эми не слышала никогда, даже когда голова велосипедиста, заплатившего жизнью за её работу в кафе «Солнечные часы», встретилась с асфальтом. А в следующий миг она откинулась на спинку дивана, тяжко дыша и судорожно стискивая в кулаке вырванную страницу с желанием, не дописанным до конца.

Если бы можно было так же легко вырвать все те страницы, которые она уже исписала.

* * *

Прошло ещё два года.

Дженни Дэвор, яркая звезда на небосклоне кино категории Б, написала книгу об истории американского театра и закатила помпезную презентацию, окончившуюся не менее помпезной вечеринкой на крыше отеля «Хилтон». Эми не знала Дженни и редко ходила в кино, в основном на старые мелодрамы, а в театр её обычно таскал Глен, и она неизменно там скучала. На эту вечеринку её тоже затащил Глен – по той лишь причине, что там собиралась появиться президент нью-йоркского отделения «Шанель», которой Глен упорно сватал Эми весь последний год. В «Шанель», впрочем, были не слишком уверены, нужна ли им дизайнер, последние десять лет одевавшая домохозяек со склонностью к ожирению – несмотря на то, что имя Эмили Роуз к тому времени слышал каждый, имевший отношение к производству и рекламе готовой одежды. Конечно, если бы Эми захотела попасть в «Шанель», она бы туда попала – не было ничего проще. Но она не была уверена, что хочет этого настолько сильно. Вообще её желания в последние годы становились всё менее пылкими, а удовольствие от их исполнения – всё менее продолжительным и ярким.

Несмотря на всё это, она сильно волновалась перед вечеринкой, хорошо зная, что на самом деле подобные псевдо-неформальные встречи мало чем отличаются от официального собеседования. И испытала едва ли не облегчение, когда оказалось, что та леди из «Шанель» не смогла сегодня прийти. Глен рассыпался в извинениях и клялся, что устроит им встречу на следующей же неделе. Эми говорила, что всё хорошо, ничего страшного, но слегка кривила душой, потому что вечеринка уже началась, и уйти сейчас незамеченной не было никакой возможности. Народу было не очень много, не больше трёх дюжин, но радушная хозяйка, оказавшаяся вполне милой особой, ловко сновала между столиками с закусками и не оставляла без внимания ни одного из своих гостей. Стоило только Эми потерять её из виду, как заливистый смех звезды малобюджетных ужастиков раздавался над самым её ухом, так что от него невозможно было спрятаться. Глен почти сразу убежал в другой конец зала, где присосался к какому-то своему старому знакомому, которого не видел сто лет. Эми осталась одна и провела час или полтора, стоя в углу и теребя в пальцах ножку бокала с шампанским. Пару раз она порывалась уйти, но Дженни, бдевшая со старательностью тюремного охранника, тут же возникала рядом и восклицала: «Уже собираетесь? Так быстро? Прошу, побудьте ещё немного, Энни… то есть я хотела сказать, конечно, Эмили!» И Эми оставалась, и снова стояла одна, рассеянным взглядом оглядывая гомонящую толпу незнакомых и безразличных к ней людей.

Была среди этого сборища плохих актёров, известных адвокатов, модных пластическх хирургов и журналистов из бульварных газет одна личность, невольно привлекавшая взгляд. Это была женщина лет шестидесяти – Эми заметила её потому, что она была самой старшей среди собрания довольно молодых людей, и ещё потому, что она была лучше всех одета. На ней был элегантный брючный костюм из бледно-розового атласа с пепельным отливом, приглушавшим легкомысленный оттенок ткани. Фигура у пожилой леди была удивительно хороша, особенно ноги, длинные и стройные, как у юной девушки – вернее, такая иллюзия создавалась грамотным кроем штанин. Туалет дополняли туфли и сумочка от «Армани», а также шляпка с устрашающих размеров полями, с которых свисала короткая вуаль, прикрывавшая верхнюю часть лица. Из-под вуали виднелась сигара, время от времени уступавшая место клубам сероватого дыма, вылетавшим изо рта леди, когда та удостаивала ответа обращавшихся к ней людей. Эми обратила внимание, что говорили с ней в основном мужчины, из женщин к ней подошла только хозяйка вечеринки. И такой восторг, такое раболепие сквозило в движениях каждого, кто приближался к этой удивительной фигуре, что Эми, не выдержав, нашла Глена и спросила его, что это за особа.

– О, – сказал Глен, скривившись. – Ты разве не знаешь? Это её величество королева, собственной персоной.

– Великобритании? – с изумлением посмотрев на него, спросила Эми.

Глен расхохотался:

– Круче, малышка! Королева мыла и стирального порошка. Адель Симмонс. Её компания стоит дороже Великобритании, Шотландии и Уэльса, вместе взятых. Каждый раз, когда ты моешь голову, она получает с этого доллар.

– Она очень себя ценит, да?

– Ещё бы. Держись лучше от неё подальше, а то заморозит.

Эми кивнула, принимая совет. Она, впрочем, и до того не собиралась подходить – с первого взгляда было ясно, что Адель Симмонс из тех людей, кто считает ничтожными червями всех существ, не обладающих годовым доходом, сопоставимым с их собственным. Эми смотрела с минуту, как её величество снисходительно качает полями шляпы в направлении очередного почитателя, и отвернулась, окончательно потеряв к происходящему интерес.

Не похоже было, что ей удастся незаметно сбежать до того, как гости начнут расходиться. Было уже далеко за полночь, и в зале, крытом огромной стеклянной крышей, становилось жарко и душно. По периметру крыши шла открытая терраса, под которой разверзались мили и мили ночного Манхэттена. Эми поставила бокал с недопитым шампанским на столик и вышла на террасу, беззвучно прикрыв за собой стеклянную дверь.

Порыв холодного ночного ветра рванул её шаль, и Эми, инстинктивно ухватив руками шёлковые кисти, порадовалась, что взяла её с собой. Стояло лето, однако ночь выдалась зябкой и пасмурной – чёрное беззвёздное небо казалось пустым, и единственным источником света был город, залитый огнями, волнами расходящимися от ног Эми до самого горизонта.

– Отвратительная ночь.

Широкие поля с короткой сеткой вуали качнулись рядом с её головой, и Эми слегка вздрогнула. Надо же, она не думала, что эта женщина так высока ростом. Морщинистая белая рука с мутно поблескивающими на пальцах бриллиантами поднялась к губам и прихватила сигару твёрдым и жёстким движением. Потом плотно сжатые губы разомкнулись, и из них вылетело облачко дыма.

– Отвратительная, – повторила Адель Симмонс, глядя на океан огней. – Ни звёздочки на небе. Сплошной неон. Если бы всё это разом погасло, мы бы остались в кромешной темноте. Но и тот свет, что мы видим, – он лишь потому, что ребята на электростанции добросовестно отрабатывают смену. Всё делают люди, всё подгоняют под себя. Ничего настоящего в этом мире уже не осталось.

Голос у неё был низкий и хрипловатый – сложно было судить, от природы или потому, что она слишком злоупотребляет кубинскими сигарами. Но было что-то в этом голосе, от чего Эми с лёгкостью представила себе, как тридцать лет назад мужчины падали перед этой женщиной на колени, а может быть, падают и до сих пор.

Хотя ведь перед Эмили Роуз они падали тоже – после того, как били её кулаком по лицу.

За ещё одним серым облачком последовал лёгкий вздох, после чего Адель Симмонс, королева мыла и стирального порошка, повернула к Эми голову и посмотрела ей в глаза – прямым, пронзительным взглядом из-под вуали. Глаза у неё были чёрные и блестящие, и это был не тот неживой лаковый блеск, которым отливали взгляды финансовых воротил в этом лучшем городе на земле.

– Я Адель Симмонс, – сказала женщина. – Это, я думаю, вам уже сказали. А вот вас мне назвали как Эмили Роуз, но это слишком нелепое имя, чтобы быть настоящим. Как вас на самом деле зовут, моя дорогая?

В обращении, в тоне, в самих словах не было ни фамильярности, ни презрения. Быть может, поэтому Эми ответила сразу:

– Эми Завацки.

– Так-то лучше, – кивнула её собеседница и, затушив сигару, протянула Эми руку.

Эми нерешительно взяла её, пожала и хотела отпустить – но крепкие, цепкие пальцы, прохладные от множества колец, не разжались и не отпустили её. Эми вздрогнула, внезапно почувствовав страх, и попыталась высвободиться. Адель Симмонс держала её руку в своей ещё несколько секунд, словно рыболов, наслаждающийся видом форели, тщетно рвущейся с крючка. Потом отпустила и сказала как ни в чём не бывало:

– Чудовищно скучная вечеринка, не правда ли?

– Н-не знаю, – пробормотала Эми, инстинктивно сжимая пальцами руку, только что вырванную из плена. – Я никого не знаю здесь, кроме Глена… Глена Шеппарда.

– Глен? Что у вас общего с этим пустозвоном? А впрочем, не отвечайте. – Женщина презрительно усмехнулась. – Догадаюсь сама. Он ваш единственный друг.

Эми открыла рот – и закрыла, ничего не сказав. Тонкие, безупречно подведённые тёмным карандашом губы изогнулись в подобии улыбки.

– Что, и эту дурочку Дженни Дэвор вы не знаете?

– Нет.

– Немного потеряли. Надеюсь, вы не читали её книгу?

– Нет, я…

– И не читайте. Это просто смешно, тем смешнее, что там нет ни одного слова, написанного этой писклявой дурёхой. Всё это сварганили те писаки, что сейчас околачиваются вокруг неё, а она раздаривает им автографы – на той самой книге, за написание которой сама же им заплатила. И хоть бы знала, к кому обратиться, так нет, выбрала в литературные негры профанов… Это смешно, вы так не считаете?

– Не знаю, – в третий раз сказала Эми. – Простите, миссис Симмонс…

– Боже упаси, моя дорогая. Мисс Симмонс. Я была замужем четыре раза, но в конце концов вернула себе девичью фамилию, потому что тогда-то всё и началось. Не надо отрекаться от прежних себя, от тех, кем мы были, что бы ни случилось. Потому что зачастую жизнь доказывает нам, что именно тогда мы были подлинны.

«Чего она от меня хочет?» – подумала Эми. Удивление, неловкость, тревога и безотчётный страх продолжали нарастать в ней. Не надо продолжать этот разговор, шепнула ей маленькая Эми Завацки. Извинись, скажи, что замёрзла, и уходи, уходи совсем, уходи домой. Пока ещё не стало слишком поздно…

Но уже было поздно, и очень давно. Поэтому Эми осталась и сказала:

– Мисс Симмонс. Простите, но я совсем ничего не понимаю ни в книгах, ни в театре, ни в…

– Ни в стиральном порошке, вы хотели сказать? – перебила её та и заливисто расхохоталась. Эми смотрела на неё в изумлении. – Бросьте, я знаю, кто вы. Вы шьёте одежду для женщин, таких же нищих и жалких, какой были вы сами. И вы как никто знаете, что одежда ничего не меняет. А такая дешёвая, как та, которую шьёте вы, – она не согреет даже. Это видимость. В глубине души вы так и остались тем, чем вы были. Вы то, что вы есть.

– Мисс Симмонс, я…

– У тебя ведь тоже есть записная книжка, да, детка?

Эми задохнулась и умолкла. Нет, она не… что она сейчас спросила? О чём? Она ведь не… не может знать?..

Адель Симмонс чуть откинула голову и посмотрела на Эми Завацки из-под вуали. Теперь Эми увидела, каким морщинистым было её лицо и какой гладкой, глянцевой оставалась кожа между морщинами. Некстати всплыла память о фотографии, за которую получил премию Люк Грендл: старая женщина, кормящая голубей. Я смотрю на себя, снова, как тогда, подумала Эми. Я опять смотрю на себя, на ту, кем я могу… могла бы стать.

Она не сознавала, что задыхается, и отступила на шаг, и тогда сухая ладонь Адель неожиданно мягко накрыла её руку, судорожно вцепившуюся в перила террасы. Эми вдруг отчётливо ощутила холод и тьму, окружавшую их. Слева, за тонкой стеклянной дверью, шумела вечеринка, оттуда неслась музыка, смех и хмельные голоса, справа был Нью-Йорк – огромный, сверкающий, сделанный людьми. А они, две женщины, старая и молодая, стояли между, в тёмной холодной тишине.

– Что? – выдохнула Эми. – О чём вы… я не…

– Всё хорошо, – сказала Адель Симмонс, слегка похлопав её по руке – Эми никогда бы не подумала, что её прикосновение и голос могут быть такими мягкими. – Не бойся, милая. Я знаю. У меня она тоже есть.

Несколько мгновений Эми просто смотрела на старую женщину в бесконечном изумлении, пробившемся сквозь кромешный ужас от того, что кто-то узнал её тайну. Она никогда не задумывалась по-настоящему, что будет, если кто-то узнает. И ещё реже допускала мысль, что она такая не одна… что не ей одной неведомый доброжелатель подбросил под подушку маленький подарок.

– Ох, милая, ну не надо так расстраиваться. Я напугала тебя? Прости. Мне следовало догадаться, что ты не знаешь. Что? Ты думаешь, как я поняла, что ты одна из нас? Это сразу заметно, деточка. По правде, – мисс Симмонс снова раздвинула в неподвижной улыбке тонкие губы, – я для того и хожу на такие вечеринки, чтобы высмотреть кого-то из нас. Можешь считать это моим хобби. Тем более что рано или поздно кто-то же должен рассказать вам, что происходит. Как знать, скажи кто мне самой, когда я была в твоих летах – всё могло бы сложиться иначе.

– Кто вы? – вновь обретя дар речи, еле слышно прошептала Эми.

– Кто я? Но ты ведь уже знаешь. Я Адель Симмонс, королева мыла и порошка. Сорок четыре года назад я, правда, была уборщицей в прачечной. Там было жутко сыро и водились крысы, просто прорва крыс, в мои обязанности входило их травить, и с тех пор больше всего на свете я ненавижу запах крысиного яда. Я его узнаю где угодно и когда угодно. Рабочие навыки, знаешь, не забываются.

Да, Эми знала. Она до сих пор могла пронести заваленный едой поднос по бордюру тротуара и не качнуться даже на волосок.

– А потом, – продолжала Адель, глядя на Эми всё так же мягко и ласково, – потом однажды я нашла у себя в сумке записную книжку, вроде той, в которую мой тогдашний муж Чарли записывал недельные расходы. Мы жили на пятьдесят баксов в неделю, и он был скрягой, каких я потом в жизни не видывала. Сперва я решила, что это его книжка, но он сказал, что не покупал новую, а эту, должно быть, я купила сама и забыла. Чарли был свято уверен, что у меня память как решето и я вечно всё забываю. Так что я оставила эту книжечку себе. Как-то раз мне надо было сделать покупки, много покупок, а свой блокнот я забыла, так что записала список в эту книжку. И удивилась, как ты понимаешь, когда все эти продукты возникли на кухонном столе, прежде чем я успела ступить за порог.

Эми молча слушала. Изумление, недоумённое недоверие, страх, одолевавшие её минуту назад, понемногу уступали место любопытству и… облегчению? Да, кажется, и в самом деле так.

– Что было дальше, думаю, ты знаешь, – поймав её взгляд, усмехнулась Адель. – Прошло сорок четыре года, и вот я здесь. И ты тоже здесь, милая. Ты в конце концов поняла, что получила, верно? И как большинство из нас, перестала просить продукты из супермаркета и стала просить карьеру, успех, богатство. Любовь, может быть.

Тонкая холодная улыбка на мгновение стала горькой, и Эми подумала, что Адель Симмонс, наверное, тоже могла бы рассказать пару-тройку историй о плохих парнях.

Но Эми интересовало сейчас не это.

– Но как вы…

– Как я узнала тебя? Взгляд, моя милая. Некоторые из нас приспосабливаются, но у большинства – у подавляющего большинства – глаза не меняются совсем. Я сегодня увидела тебя и сразу же поняла: ты из наших, потому что кого же я вижу? Запуганную, зажатую серую мышку с пятью миллионами долларов на личном счету, над которой посмеиваются её секретарши и которую поколачивает муженёк. Ты попросила денег, успеха и счастья, и ты получила их, но ты их не заработала. Поэтому ты и не могла измениться, Эми, – нас меняет не то, что мы получаем, а те усилия, что мы прилагаем для этого.

– А вы, стало быть, много усилий приложили для вашей мыльной империи? – резко спросила Эми и удивилась сама. Всё, что говорит ей эта железная женщина, правда, от первого до последнего слова. Так почему же её щёки пылают от гнева, обиды и унижения?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации