Текст книги "Отрезанный"

– Вовсе нет! Мы проводим обычный наружный осмотр трупа. Шаг за шагом. Точно так же, как мы это делали бы и у меня в институте. Только так я могу быть уверенным, что ничего не упущено.

– Вам поможет то, что у него зубной протез? – спросила Линда, все больше удивляясь самой себе.

Ей во многом помогало самовнушение в том, что она будто бы проходит курсы по оказанию первой помощи и вот-вот начнет тренироваться в искусстве оживления на обыкновенной кукле. В результате удалось преодолеть отвращение даже тогда, когда она пальцами разжимала покойнику челюсти. Раздался тихий звук наподобие щелчка, и протез отделился от мягкого нёба, а когда Линда стала его вытаскивать, чтобы положить на стол для органов, за ним потянулась толстая слизистая нить. Ей уже начало казаться, что худшее осталось позади, но тут она совершила большую ошибку, еще раз внимательно осмотрев рот.

– Там чего-то не хватает, – простонала молодая женщина, задрожав всем телом.

Она спиной почувствовала, как к ней приблизился Эндер и от испуга шумно втянул в себя воздух.

– Мне нужно выйти, – пробормотал он, после чего до Линды донеслись его удалявшиеся шаги.

– Минуточку… – В голосе Херцфельда послышалось волнение. – Чего именно не хватает? Может быть, нижнечелюстного сустава?

В ответ Линда только покачала головой, а затем во второй раз ввела пинцет в ротовую полость.

– Нет. Кто-то вырезал этому несчастному язык, – сдавленно произнесла она.

Глава 19

– Язык? – повторил за Линдой Херцфельд и задумчиво посмотрел в боковое окно на проносящееся мимо дорожное ограждение.

Было уже темно, когда им удалось выбраться из Берлина возле озера Хайлигензее. Снег не прекращался, и они были вынуждены тащиться по дороге A-24 со скоростью не более восьмидесяти километров в час.

«Может быть, отсутствие языка и есть искомое указание?» – размышлял он.

– А что, если этот мужчина проглотил его? – послышался в телефоне голос Линды.

– Нет, анатомически такое невозможно.

После того как Ганнибал Лектер в «Молчании ягнят» довел своего соседа по камере Миггса до самоубийства, заставив проглотить свой собственный язык, многие профаны стали считать, что такое действительно возможно. На самом же деле язык в крайнем случае может лишь настолько ослабеть, что появляется риск того, что он начнет сдвигаться назад в глотку, перекрывая таким образом дыхательные пути. Однако и в таком очень редком в медицинской практике случае Линда не могла не увидеть большие мышцы языка.

– Есть ли кровь в полости рта? – уточнил Херцфельд, машинально теребя провод от зарядки, связывавший его мобильник с прикуривателем «порше» Ингольфа.

К счастью, Пауль догадался взять зарядное устройство из дома.

– Да, но только немного. Однако этого оказалось достаточно, чтобы повергнуть Эндера в бегство, – пошутила Линда с юмором висельника.

Херцфельд в задумчивости закусил нижнюю губу.

«Все это не имеет никакого смысла», – подумал он.

Ведь если отсутствие челюстных суставов у трупа женщины должно было затруднить ее опознание, то отрезанный язык у мужчины указывал на то, что убийца в данном случае преследовал другую цель. Небольшое количество крови ясно говорило профессору о том, что языка несчастный лишился уже после наступления смерти. В противном случае крови во рту было бы гораздо больше.

Как все это связано?

Внезапно картинка отрезанного языка сменилась в голове Херцфельда образом его смеющейся дочери, и Пауль нервно замотал головой, чтобы прогнать страшные мысли. Его бросило в жар, он стал обливаться потом и принялся искать в армаде светящихся на приборной панели кнопок выключатель подогрева сидений. При этом профессор спросил, не могла бы Линда отправить ему на телефон фотографию трупа.

Услышав подобную просьбу, Ингольф удивленно поднял брови и одарил Пауля многозначительным взглядом, как бы говоря: «Да, становится все веселее!»

Такое происходило уже не в первый раз с начала их поездки, которая, согласно оповещению навигационной системы, должна была продлиться еще четыре часа и тридцать семь минут. Именно столько времени оставалось ехать до паромной пристани в городе Куксхафен, откуда можно было добраться до Гельголанда. По всему следовало, что практикант прямо-таки горел желанием наконец-то оказаться посвященным в суть происходящего.

Возможно, Ингольф уже сожалел о выказанной им готовности помочь, но тем не менее надеялся, что таким своим поступком сможет загладить казус, произошедший с ним утром. Не случайно фон Аппен несколько раз спрашивал Херцфельда, сможет ли тот после выходных дать ему второй шанс на прохождение практики в морге, приговаривая при этом:

– Тогда я приду с лентой для очков, профессор. Клянусь! Между тем события продолжали развиваться, и на просьбу Пауля выслать ему фотографию трупа Линда ответила:

– У меня в мобильнике нет фотокамеры, да и сотовая связь здесь не работает.

– Что ж, придется довольствоваться постановкой диагноза на основании устных данных, переданных по телефону. Дистанционно, так сказать, – буркнул Херцфельд и, отвечая больше своим мыслям, добавил: – На данный момент.

На мгновение Херцфельду пришлось отвлечься от руководства процессом вскрытия трупа и указать Ингольфу на задние фонари малолитражки, к которой, по мнению Пауля, фон Аппен слишком приблизился. Затем он вернулся к разговору с Линдой.

– Не чувствуете ли вы наличие инородного тела, когда вводите пинцет по направлению к мягкому нёбу? – спросил профессор.

– Нет, не чувствую.

– Понятно.

«В отличие от женского трупа преступник не проник в череп через ротовую полость, чтобы в нем что-нибудь разместить, – принялся размышлять Херцфельд. – Однако отсутствие внешних повреждений головы, при условии, конечно, что Линда их при поверхностном осмотре не пропустила, отнюдь не означает, что злоумышленник не использовал другое место, чтобы сделать отверстие в черепе».

Немного подумав, профессор спросил:

– А что дает осмотр горла? Загляните поглубже!

– Ничего не вижу, ведь рентгеновским зрением я не обладаю.

– Есть ли у вас фонарик?

– У меня есть телефон. Дисплей дает некоторый свет.

– Хорошо. Попробуйте подсветить им. Встаньте непосредственно за головой, упритесь коленями и загляните сверху в открытый рот.

На несколько секунд в телефоне ничего слышно не было, а потом раздался ворчливый голос Линды:

– Боже! Я думала, что это какая-то неудачная шутка, но нет…

В мобильнике стали различаться отдельные ругательства, которые тихо произносила женщина. Тем не менее, судя по всему, она продолжала следовать полученным от Херцфельда указаниям. Внезапно Линда воскликнула:

– Там что-то есть!

– Что именно?

– Не знаю. Точно сказать не могу. Что-то желтое, похожее на пластик. Оно застряло глубоко в горле.

В этот момент Херцфельд почувствовал, как у него забилось сердце, и, стараясь не выдать волнения, скомандовал:

– Хорошо, теперь вытащите находку!

В разговоре возникла пауза, и телефон передал лишь сдавленный стон. В этот момент Ингольф решил обогнать спецмашину, разбрасывавшую по дороге песчано-солевую смесь. В течение нескольких секунд в салоне слышался лишь треск и хруст ударявшихся о кузов «порше» комочков смеси, и только после того, как они миновали этот грузовик, Херцфельд смог разобрать возглас Линды:

– Не получается!

– Что не получается? – переспросил профессор и невольно вжался в кресло автомобиля.

– Эта проклятая штуковина засела слишком прочно, и пинцет постоянно соскальзывает. А если честно, то у меня нет ни малейшего желания постоянно ковыряться во рту у трупа! – В голосе Линды слышалось растущее раздражение и отвращение.

Усилием воли Херцфельд постарался сохранить спокойствие. Пауль отлично понимал, что, весьма вероятно, он в буквальном смысле этого слова находится всего в нескольких сантиметрах от следующего уведомления, спрятанного для него похитителем его дочери. Поэтому профессор постарался произнести как можно спокойнее:

– Я хорошо понимаю ваше отвращение, Линда. Отложите пинцет в сторону. С его помощью вытащить предмет не получится.

В голосе Линды послышалось явное облегчение:

– Вы хотите сказать, что нам надо вас подождать?

– Нет. Я имел в виду, что вам сейчас все же придется разрезать трупу шею.

Глава 20

Гельголанд

– Все говорит о том, что предмет – это капсула. Такая же, как и у первого трупа. Разве вы не хотите узнать, какое сообщение в ней содержится, Линда?

– Нет, не хочу!

Проговорив это, молодая женщина сняла с себя перчатки и бросила их в раковину возле выхода. Эндер оставил дверь приоткрытой, и теперь через эту щель, держа телефон в руке, она проскользнула в коридор.

– Я отключаюсь, – заявила Линда.

– Нет, подождите! Послушайте меня, пожалуйста!

Линда в нерешительности остановилась и оглянулась – от волнения она забыла, в какой стороне от прозекторской находился лифт, справа или слева?

– Вы можете говорить все, что угодно, даже то, что на небесах лучшая в мире ярмарка, но я не буду вонзать нож в тело этого человека!

– Пожалуйста, ответьте мне всего на один вопрос!

– Вы хотите знать, потеряли ли вы рассудок? Что ж, отвечу: без всякого сомнения!

Линда принялась жадно вдыхать воздух, но, как ни странно, трупный запах по-прежнему продолжал ее преследовать и никак не хотел исчезать из носа.

Тут из телефона вновь раздался голос Херцфельда, который спросил:

– А что, если указания, содержащиеся в капсуле, должны привести меня не к трупам, а к живым людям? Может быть, я нашел первое сообщение относительно Эрика слишком поздно? Возможно, мы вовлечены в коварную и одновременно столь же хитроумную игру, и в этом трупе, найденном вами, сокрыто имя очередной жертвы, которую еще можно спасти. Причем в каждую секунду, которую мы с вами теряем в пустых спорах, шансы на спасение уменьшаются. Неужели вы допустите, чтобы мы опоздали?

– Все это только ваши предположения, – ответила Линда, подходя к лифту.

– Желтая пластиковая капсула в шее этого мужчины – это не предположение. Она реальна. Конечно, сейчас вы можете отказаться и просто ждать, пока я приеду. Но есть и другой вариант: мы используем выпавший нам шанс, выиграем время, которое неумолимо уходит, и, возможно, успеем спасти чью-то жизнь.

В ответ Линда рассмеялась и нажала на кнопку лифта.

– Это какой-то абсурд. Прекратите обманывать меня, профессор.

– Что вы имеете в виду?

– Речь идет не о каких-то неизвестных жертвах. До них вам нет никакого дела! Вы заботитесь только о своей дочери!

Херцфельд какое-то время молчал, а когда ответил, Линде показалось, что голос профессора дрожит. Однако это могло быть связано и с тряской на дороге, наложившейся на его вопрос:

– У вас есть дети?

– Мне двадцать четыре, – ответила она таким голосом, в котором ясно читалось: «Не дай бог!»

– Но вы хотите их иметь?

– Когда найдется подходящий жених, – фыркнула она в трубку, а про себя подумала: «А что, если такой никогда не подвернется?»

Линда еще раз задала себе вопрос Херцфельда и потом ответила:

– Да, я люблю детей. Я и сама еще, если разобраться, настоящий ребенок. Будь по-другому, стала бы я рисовать комиксы?

– Отлично. Выходит, вы все же подумываете над тем, чтобы стать матерью. Конечно, материнское чувство вам еще не знакомо, но некоторая предрасположенность все же имеется. Я прав?

В этот момент лифт пришел в движение и, судя по световому табло, начал спускаться со второго этажа.

– Я догадываюсь, профессор, куда вы клоните, и на вашем месте, если бы у меня похитили дочь, поступала бы точно так же. Тем не менее вы настоящий засранец, поскольку принуждаете меня резать человека.

– Линда?

– Да, – отозвалась она, задаваясь вопросом, какой следующий неубедительный довод Херцфельд приведет, чтобы попытаться уговорить ее вернуться в прозекторскую.

Линда ожидала чего угодно, но только не того, что профессор рассмеется в ответ и скажет:

– Если уж я вынужден терпеть, когда меня обзывают засранцем, то давайте хотя бы перейдем на «ты».

Ее хохот гулко отразился от стен подвального коридора. Однако он не принес с собой того облегчения, какого бы ей хотелось. Но все же это сняло с нее часть напряжения, в котором она находилась в последние минуты. В этот момент дверь лифта открылась, и смех Линды мгновенно трансформировался в протяжный душераздирающий крик.

Глава 21

В аду

Как долго он отсутствовал? Измученная девушка больше не ощущала течения времени, не понимала, сошла ли она с ума или нет. Несчастная не помнила ни своего имени, ни фамилии, ни обстоятельств похищения.

«Я не так выразился. Понаслаждайся тем временем, которое у тебя еще осталось», – порекомендовал ей этот зверь в человеческом обличье, прежде чем освободить от оков и оставить одну в застенке какого-то подвала. Не понимала она и смысла оброненной им фразы: «Я оставлю тебя на некоторое время». Возможно, он поступил так умышленно, чтобы заставить ее каждую секунду бояться его возвращения.

Ему удалось поменять кожаные оковы на те ужасные картины, которые теперь теснились в ее голове: изуродованные женщины, кровоточащие половые органы и ржавые инструменты для обрезания.

«Как давно это было? – силилась вспомнить несчастная девушка. – Как долго я пролежала на металлических нарах, пытаясь справиться со своей болью при каждом вздохе? Так, как научил меня папа, когда мы вместе с ним занимались йогой, и у меня начинало колоть в боку. Сколько прошло часов? А может быть, дней? Мой мучитель явно тянет время, чтобы до конца насладиться предвкушением того, что сотворит со мной в следующий раз».

«Независимо от того, какой метод я изберу, ясно только одно: ты это не переживешь», – сказал он тогда.

Первое время после его ухода она почти не двигалась. И делала это непреднамеренно – просто у нее постоянно дрожали ноги и мышцы живота. Она даже не отваживалась потрогать себя между ног, ведь от одной только мысли об этом все ее тело охватывала нестерпимая боль. Кроме того, ее воротило от мысли, что этот сумасшедший мог снова распалить свою похоть при виде того, как она встает и идет к раковине у стены, чтобы хотя бы смыть кровь со своих бедер.

«Интересно, она все еще течет? – думала девушка. – Или мне это только кажется из-за того, что я постоянно ощущаю привкус крови у себя во рту?»

Она была уверена, что не одолеет даже трех шагов, отделявших нары от раковины. Бедняжка считала, что видеокамера, постоянно светившая красным глазком, запечатлеет в таком случае лишь ее падение в этом узилище.

Свой застенок она называла узилищем из-за того, что голые бетонные стены в нем были темно-серого цвета и освещались одной яркой лампочкой, вкрученной в патрон, свободно болтавшийся на крюке для мяса под потолком. Однажды, после ухода своего мучителя, девушка осмелилась поднять голову, но у нее сразу же потемнело в глазах. Теперь она попыталась сделать это снова. И как в первый раз, к горлу подступила тошнота, но переносить ее оказалось легче, чем раньше, а это могло свидетельствовать только о том, что прошло уже достаточно много времени.

Достаточно много времени?

Она сжала зубы, но все равно вскрикнула от боли, когда встала на обе ноги. При этом ей показалось, что ноги у нее вообще отсутствовали. Во всяком случае, она их не чувствовала. Ей пришлось встать на колени, чтобы не упасть, и ползти на четвереньках, как младенцу.

От пола воняло пылью и нечистотами, возможно ее собственными, и она стонала при каждом малейшем усилии продвинуться вперед, напоминавшем движение краба и оставлявшем новые ссадины на ее коленках.

«Боже! Не дай ему вернуться прямо сейчас!» – мысленно умоляла она.

Одна мысль о том, что ее мучитель может войти, увидеть ее ползущей на четвереньках, словно собака, и сексуально возбудиться от этого, заставляла несчастную двигаться быстрее.

Двигаться, но куда?

Она хотела осмотреться в своем узилище, но потеряла равновесие и, упав на бок с той стороны, где были сломаны ребра, вскрикнула. Как ни странно, девушка помнила почти все подробности изнасилований, но начисто забыла, как получила травмы грудной клетки. Поэтому предположила, что они возникли при ее похищении.

Когда резкая боль немного утихла и девушка вытерла хлынувшие из глаз слезы, она поняла, что ползла в неправильном направлении. Ведь ее до сих пор постоянно тянуло к выходу, хотя бедняжка и слышала, как ее мучитель несколько раз поворачивал ключ в замке толстой противопожарной двери.

Потом она посмотрела в сторону своих нар, подумав при этом, что они являются ее смертным одром, и впервые увидела картонную коробку, стоявшую прямо под изголовьем.

Что там может быть?

Надежда вспыхнула в ней, но даже это чувство причинило боль, правда не столь сильную, как движения по голому бетонному полу по пути назад. Несчастной поневоле вспомнился отрывок из когда-то прочитанной книги о том, что «надежда является не чем иным, как осколком в ноге, приносящим боль до тех пор, пока его наконец-то не вытащат». Осознавала она и то, что в коробке вряд ли будет лежать ключ к свободе.

«Или все-таки такое возможно? – засомневалась девушка. – В конце концов, он ведь снял с меня оковы».

Бедняжка надеялась увидеть в коробке одежду, может быть, бутылку воды и какую-нибудь еду.

«Даже приговоренным к смерти палач дает поесть», – думала она.

Вместе с надеждой к ней вернулось чувство голода, жажды и вообще все те ощущения, которым не было места тогда, когда ее мир состоял только из боли.

Кто думает о еде, когда приходит смерть?

Прошло много мучительных минут, прежде чем она наконец добралась до картонной коробки, видимо стоявшей под изголовьем уже достаточно долго. На это указывали стенки, потемневшие от влаги, проникавшей в картон от сырости бетонного пола.

Девушка нервными движениями открыла коробку и заглянула внутрь.

– Какого черта?.. – невольно воскликнула она.

В картонной коробке не оказалось ни ключа, ни воды, ни одежды. Там лежало совсем другое, и если бы несчастная не была настолько истощена, то наверняка отпрянула бы назад. Иной реакции у нормального человека при виде свернувшейся клубком змеи, наверное, и быть не может.

Только при втором взгляде она поняла, что ее воображение, запрограммированное на смерть и побои, сыграло с ней злую шутку. В коробке не было никакого живого существа и тем более змеи. Там лежала…

– Веревка? – удивилась девушка и вновь заглянула в коробку. – Нет, это не обыкновенная веревка, – поправила она себя, взяв практически пустую коробку и запустив в нее обе руки. – Это толстая бечевка!

Действуя попеременно обеими руками, она тянула страшную находку до тех пор, пока не показался ее конец. Тогда из груди несчастной вырвался дикий крик, поскольку на конце болталось именно то, чего она больше всего боялась, вытягивая бечевку.

«Понаслаждайся тем временем, которое у тебя еще осталось», – припомнились ей слова человека, во власти которого она находилась все последние дни.

В отчаянии девушка посмотрела вверх на крюк для мяса, на котором висела потолочная лампа. Этот крюк как нельзя лучше подходил для бечевки в ее руках, конец которой заканчивался петлей.

Глава 22

Херцфельд не имел ни малейшего понятия, где они остановились. Где-то в Бранденбурге Ингольф съехал с автострады, чтобы найти заправку, поскольку впереди, на много километров, место, где можно было бы разжиться бензином, согласно данным навигатора, отсутствовало. Теперь машина стояла на одной из многочисленных типовых модульных автостанций, выглядевших во всей Германии одинаково. Здесь имелся небольшой торговый центр и точка быстрого питания, работавшая по системе самообслуживания, в которой профессор взял себе двойной эспрессо. Стажер же направился в туалет.

Ингольф уже начал доставать Херцфельда своими вопросами, интересуясь, над каким таким необычным случаем работает профессор, ведя столь странные разговоры по телефону и двигаясь в направлении Гельголанда именно в тот день, когда сказался больным.

Херцфельд обнадежил практиканта обещанием рассказать все позже, сославшись на необходимость хранить до поры врачебную тайну, понимая, однако, что рано или поздно ему придется открыться, если это странствие затянется. Однако всему свое время. Сейчас следовало срочно восстановить контакт с Линдой.

– Что с вами случилось? – спросил он, наконец-то дозвонившись до молодой женщины и стараясь говорить не очень громко.

Профессор специально выбрал себе место в сторонке, чтобы ему никто не мешал. Однако не успел он дозвониться до Линды, как за соседним столиком примостилась какая-то парочка, и теперь его от нежелательных соседей отделяла всего лишь пластмассовая пальма.

– Почему вы прервали разговор?

– Я думала, что мы перешли на «ты».

– Конечно, конечно, – улыбнулся Херцфельд. – А что это был за крик?

– Сожалею, но это вышло непроизвольно. Я подумала, что вижу перед собой Дэнни.

– Дэнни?

– Это мой бывший парень, он… – начала было Линда, но запнулась на полуслове. – Ах, забудь!

– Подожди, твой друг с тобой?

– Нет. Послушай, у меня немного расшатались нервы. Дело вот в чем: в прошлом году выяснилось, что мой бывший оказался слишком навязчивым ухажером и стал меня преследовать. Именно от него я спряталась на острове, рассчитывая дистанцироваться от тех страхов, которые мне пришлось пережить. Однако, честно говоря, это плохо у меня получается, так как в свободное время мне приходится потрошить трупы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что здесь, в подвале морга, я вижу призраков. Когда лифт приехал, мне в зеркале показалось, что позади меня мелькнула тень. Но это определенно была игра моего воображения. Как я уже говорила, нервы у меня на пределе.

– Тогда все в порядке, а то я начал волноваться. Где ты находишься теперь?

– Снова в прозекторской.

Пауль вздохнул с облегчением, но радоваться было рано, поскольку Линда немедленно решила развеять возможное недопонимание, заявив:

– Я испугалась и пришла за ножом. Но только для самозащиты, а не для того, чтобы резать Эрика.

Находясь от Херцфельда на расстоянии более четырехсот километров, Линда взглянула на свое отражение в лезвии секционного ножа и оторопела. Она увидела там женщину с темными кругами вокруг глаз, которой можно было дать не меньше сорока лет.

– Линда! Ты не должна держать его как карандаш или столовый нож. Зажми его в кулаке как кинжал!

– Ты все никак не уймешься, да?

– Причины моего поведения тебе известны.

Молодая женщина тяжело вздохнула. Между тем она стала уже привыкать к виду тела, лежавшего на секционном столе. Если бы в данный момент Линда оказалась за своим мольбертом, то с легкостью по памяти смогла бы во всех подробностях отобразить на листе бумаги этого тучного человека с ногами как у аиста. При этом мысль о том, что труп можно представить в качестве абстрактного образца для выполнения обычного упражнения в художественном колледже, помогла ей собраться с духом и абстрагироваться от происходящего.

– Ну хорошо. Если меня при этом не вывернет наизнанку, то что я должна делать?

По правде говоря, она уже давно приняла решение продолжить столь неприятное занятие, и способствовал этому пережитый возле лифта страх. Раньше Линда считала, что не сможет преодолеть отвращение, но едва вышла из прозекторской, ею овладел ужас. И причиной его оказался не Дэнни, а другой, столь же печально известный знакомый, подкравшийся к ней сзади, – ее собственный кошмар.

Конечно, когда она раздела Эрика и заглянула мертвому в рот, ей стало плохо, и по всему ее телу разлилось отвращение. Но страха, как такового, Линда не испытала. Для него просто не было места, и Дэнни на несколько часов был полностью вытеснен из ее сознания. Ведь в результате этого дистанционно руководимого осмотра трупа ей удалось добиться того, что не получалось достичь за прошедшие недели даже во сне.

Несмотря на все неприятности, связанные с необходимостью находиться в одном помещении с мертвецом, вдыхать становившийся все более отвратительным запах трупного разложения и даже дотрагиваться до покойника, это все же было лучше, чем постоянно пребывать в иррациональной панике. Панике, от которой Линда страдала в течение нескольких последних месяцев и от которой вынуждена была бежать на остров Гельголанд.

«Лучше блевать, чем бояться!»

Придя к подобному выводу и представив себе, как она наносит такую надпись на футболку после того, как здесь все закончится, молодая женщина ухмыльнулась. Затем ей пришла мысль вложить этот лозунг в уста одного из героев своих комиксов. Однако Херцфельд не дал ей времени развить будущий сюжет:

– Подведи нож под кончик подбородка, сильно вдави лезвие в ткань и одним движением, направленным вниз, сделай разрез до грудины! – скомандовал он.

До этого молодая женщина снова надела перчатки и резиновый фартук, а также наполнила водой резервуар в изножье секционного стола. При этом Линда старалась отогнать от себя картину того, во что превратится эта прозрачная жидкость, когда она начнет следовать инструкциям профессора.

– А это действительно разрешено? – спросила Линда, бросив короткий взгляд на шею трупа.

Мужчина незадолго до смерти, очевидно, брился – на грубой пористой коже ясно просматривались небольшие порезы, оставленные бритвой.

– Я имею в виду, что подобное делать дилетанту не положено, верно?

– Согласен, однако мне можно. Ты, Линда, в данном случае являешься просто продолжением моей руки. Не беспокойся! Всю ответственность я беру на себя.

– А мои ночные кошмары ты тоже себе заберешь?

Херцфельд на другом конце телефонной линии промолчал. Тогда она глубоко вздохнула и приступила к операции.

Острый кончик лезвия безо всякого сопротивления и бесшумно вошел в кожу. Она ожидала, что из пореза появится кровь в виде тонкой струйки, но ничего подобного не произошло. Из раны не вытекло ни капельки крови.

«Ты мог бы спокойно оставаться здесь, трус», – подумала Линда о Мюллере.

Затем ей в голову пришла другая мысль, и она сказала себе: «Это не человек. И это не кожа. Это просто кукла!»

И действительно, у нее создалось впечатление, что в твердый пластилин вошел нож для ковролина. Кожа легко разошлась, образовав рану с краями желтоватого цвета и открыв вид на коричневато-красную мускулатуру.

– Ты закончила? – спросил Херцфельд.

– Мысленно или физически?

– Как только ты достигнешь грудной клетки, снова переходи к подбородку. Но на этот раз делай разрезы вправо и влево вдоль нижней челюсти.

– Почему ты стал говорить шепотом? – спросила Линда. Херцфельд объяснил, что не может говорить громче, так как его могут услышать за соседним столиком.

«За соседним столиком? Где ты, черт возьми, околачиваешься, пока я выполняю за тебя твою работу?» – пронеслось в голове молодой женщины.

Внутреннее напряжение, которое испытывала Линда, переросло в ярость.

– Черт возьми! А почему нельзя просто проколоть шею и сразу вырезать эту желтую штуковину? Я даже снаружи вижу, где капсула образовала некое подобие шишки.

– Ни в коем случае! Пожалуйста, делай так, как я говорю. Иначе ты можешь сломать предмет и уничтожить всю информацию.

– Подожди-ка.

С этими словами Линда вытащила нож, которым уже отделила кожу под правой частью нижней челюсти.

– А эта штуковина не взорвется? Вдруг это бомба?

– Маловероятно. Если преступник хотел бы убить меня подобным образом, то он вмонтировал бы взрывное устройство уже в первый труп.

Голос Херцфельда звучал спокойно, но не до конца убедительно. Чувствовалось, что прежде он не думал о такой возможности.

– Твои слова да в уши этому психопату, – бросила Линда и снова взялась за работу.

Когда все было готово, она спросила, не создала ли каких-либо проблем, сделав грубые разрезы, поскольку справа и слева от трахеи их рисунок приобрел форму двух прямоугольных треугольников.

– Ты делаешь все очень хорошо, – похвалил Линду Херцфельд, хотя и не мог видеть результатов ее работы.

Художница понимала, что это всего лишь слова, но его чуткий голос ее немного успокоил.

– И что теперь? – спросила молодая женщина.

– Теперь возьми в одну руку нож, а в другую пинцет.

Линда послушно взяла инструмент с приставного стола и в этот момент услышала в телефоне звон посуды.

«Он что, обедает?» – удивилась она.

– Делай это так же, как и прежде с веком, – снова перешел на шепот профессор, хотя только что говорил несколько громче. – Ухватись за складку кожи покрепче и подрывай лезвием жировую ткань.

– Подрывать?

– Извини. Я хотел сказать следующее: потяни кожу вверх, насколько это возможно, и отдели жировую ткань под ней горизонтальными срезами. Держи лезвие горизонтально и делай разрез по направлению к боковой части грудной клетки. Это похоже на разделку рыбы на филе.

– Пауль?

– Да?

– Сделай одолжение, оставь сравнения с продуктами питания и прочие кулинарные метафоры. Меня и так воротит.

Профессору пришлось извиняться во второй раз.

«Это не человек, а просто кукла, – внушала себе Линда. – Ты на уроке, и потом тебе надо будет нарисовать внутренности этой куклы».

Кожа отделялась под ножом, как кусок ковра от клеевой основы. Когда она очистила таким образом всю область нижней челюсти, то смогла заглянуть с нижней части подбородка прямо в рот мертвеца.

– У него во рту еще кусочек мяса, – ахнула она.

– Ты видишь «корень языка», как это принято у нас называть. Преступник не стал отрезать весь язык. Ты можешь обрубок просто…

– Отрезать, – завершила Линда начатую профессором фразу.

– Нет, не отрезать. Тебе надо корень языка вырезать. Воткни острие ножа прямо в центре нижней челюсти в рот по направлению вниз примерно на пять сантиметров непосредственно за нижними резцами. Затем тяни режущую кромку ножа на обратной стороне обоих ветвей нижней челюсти, непосредственно на кости, влево и вправо. При помощи зажима или пинцета схвати остатки языка и потяни их к себе. Потом сделай ножом один разрез слизистой оболочки глотки прямо по язычку. После этого вытащить оставшуюся часть языка тебе не составит труда.

С маской отвращения на лице и давясь от подступавшей тошноты, Линда шаг за шагом следовала инструкциям Херцфельда. В результате она вырезала кровавый комок ампутированной мышцы языка из глотки умершего и положила его на стол для органов. При этом вода в резервуаре приобрела бледно-розовую окраску, тогда как цвет лица молодой женщины стал меняться от пепельного до белого как мел.

Дальше дело пошло быстро. Херцфельд порекомендовал своей добровольной ассистентке продольно разрезать острием ножа гортань точно по центру, а затем, раздвинув хрящ, словно при приготовлении коктейля из креветок, вытащить желтую капсулу. Так Линда и сделала. При этом она была настолько взволнована, что даже не обратила внимания на очередное сравнение своих действий с разделкой продуктов питания.

От охватившего ее возбуждения и любопытства Линда не почувствовала и очередного приступа отвращения, когда адамово яблоко покойника с громким треском разделилось в ее руках на две половинки, открыв расположенный в глубине гортани округлый желтый предмет.