Текст книги "Грабители золота"

– Жениться на ней! Разве я могу это сделать?.. Нет, это невозможно, это значит – самому выдать себя. Значит, надо добиться, чтобы она меня полюбила, если она меня полюбит, то повсюду последует за мной. Ах, Мелида! Мелида! – крикнул он, простирая руки к морю, которое перекатывалось у его ног.

Затем он подождал немного, настороженный, неподвижный, словно надеясь, что молодая девушка спустится к нему с небес или выйдет из воды.

Некоторое время он оставался как бы в экстазе. Когда же он вышел из него, то сильно вздрогнул, – как говорится, упал с облаков на землю.

– Что можешь ты сделать, беспомощный ребенок, насекомое! – продолжал он разговор с самим собой. – Зачем тебе столько золота, если ты не в силах сделать магическое кольцо? Мелида! Тайное предчувствие мне говорит, что эта любовь принесет мне несчастье. Но женой или любовницей – ты будешь моей. Я задушу тебя своими поцелуями…

5
Губы говорят «да», сердце говорит «нет»! Жоанн

После отъезда Фультона Мелида вышла из комнаты и бросилась в объятия отца.

Мистер Ивенс стал упрекать дочерей:

– Вы сделали ошибку, не предупредив меня. Впрочем, я полагаю, что вы все преувеличили. Господин Фультон не прибегал в отношении вас ни к какому недостойному поступку, и я могу только похвалить его деликатность. Прежде чем мне ответить, дорогая Мелида, выслушай меня хорошенько. Я приехал сюда из-за вас. Я надеялся… Но что толку говорить о надеждах, которые были не реальностью, а химерой. Теперь я не надеюсь больше на себя и без этого великодушного друга не знаю, что было бы с нами. Вы никогда не слышали от меня жалоб, – продолжал он, – но сейчас обстоятельства настолько серьезны, что я должен вам сказать, что я испытываю. Так вот: я страдаю почти все дни, мои силы слабеют, ибо я пал духом. Сделайте для себя то, что я хотел сделать для вас. Этот человек любит тебя, Мелида, поэтому у вас может быть счастливое будущее. Он так великодушен, что не проявит себя недобрым и когда-нибудь ты полюбишь его из признательности, Мелида. Я уверен, что могу дать тебе этот совет, не пренебрегая своим долгом, ибо я сказал Вильяму, когда он заговорил о свадьбе: да, она выйдет за тебя, когда у нее будет небольшое состояние! И я приехал сюда, чтобы приблизить этот момент. Я встретился здесь с бедностью, и мы писали ему, что наши скверные дела с каждым днем становятся все хуже, не было никакой возможности продержаться, и я уверен, что он нас простит. Все то, что говорит мне рассудок, подсказано и сердцем. Я не хочу жертв с твоей стороны. Ты вольна в своем выборе, соглашайся или откажи – по своему усмотрению. Но над этим стоит хорошенько поразмыслить. Только не спеши. У бедного Фультона был такой грустный вид, что эта грусть заставила меня сочувствовать ему. Ах, почему он не полюбил вместо тебя Эмерод?

Доктор вышел, оставив трех женщин в смущении.

Мелида не произнесла ни слова. Она подняла голову. Крупные слезы катились по ее щекам.

– Если бы он полюбил тебя, ты вышла бы за него? – спросила она, наконец, сестру.

– Да, – ответила Эмерод глухим голосом.

– Я предвижу большое несчастье, – сказала миссис Ивенс, сердце которой переполняли различные эмоции. – Ведь он просит твоей руки, а не руки Эмерод, и если ты откажешь, Мелида, мы все будем жалеть об этом, так как я уже давно догадываюсь о состоянии отца. Если он умрет, я скоро последую за ним. Что тогда станет с вами?

Она остановилась, чтобы наплакаться. Мелида обвила руками шею матери, говоря ей:

– Не плачьте так, дорогая мамочка, отбросьте грустные мысли. Ведь я не сказала, что хочу отказать.

– Благодарю, моя милая девочка, – ответила миссис Ивенс, беря в свои руки светлую головку дочери, благодарю! Мысль, что вы останетесь одни на этой земле, меня убивает. Когда у вас будет поддержка, защитник, мы отправимся на небо спокойными.

– Не говорите этого, мама! – воскликнула Мелида, – не говорите! Вы раздираете мне душу. Скажите мне, напротив, что вы будете счастливы, что вы никогда не покинете нас, иначе у меня не хватит мужества…

Она замолкла. Слезы мешали ей говорить.

– Ты права, – сказала миссис Ивенс, покрывая ее лицо поцелуями, – я постараюсь быть сильной.

Миссис Ивенс удалилась в свою комнату. Она была Совершенно разбита.

I Мелида бросилась в объятия сестры и спрятала лицо у нее на груди, чтобы заглушить рыдания.

– Полно, – сказала Эмерод, – мужайся, дитя. Я знаю и понимаю, как ты страдаешь, и если горести других могут утешить, я тебе расскажу о своих. К несчастью, мое горе никому не принесло пользы, ты же будешь иметь утешение, жертвуя собой ради близких. Вытри свои слезы, дитя, падая, они жгут сердце, но они быстро исцеляют. Взгляни на меня, – продолжала она тихонько, – я тоже любила и я почти забыла об этом.

Мелида изумленно взглянула на нее: ей показалась, что она ослышалась.

– Сегодня вечером иди отдыхай, – сказала Эмерод, – а позже ты узнаешь все.

Мелида была слишком измучена, чтобы настаивать на объяснении с сестрой. Все погрузилось в молчание, но после вечерних волнений, никто, вероятно, долго не мог сомкнуть глаз в маленьком доме в Сент-Килде.

Однако к утру усталость сломила доктора.

Миссис Ивенс ждала пробуждения своего мужа, чтобы рассказать ему о состоянии, в котором она оставила Мелиду.

Согласно мнению, которое доктор составил о характере младшей дочери, он полагал, что раз Мелида не сказала «нет» с самого начала, значит она кончит тем, что поддастся влиянию своих близких. Союз с мистером Фультоном представлял для его дочерей выгоды, которыми не следовало пренебрегать в его положении. Женившись на Мелиде, Фультон станет оказывать поддержку и Эмерод. У него манеры джентльмена. Если его прошлое и окружено какой-то тайной, то объяснения, данные им, кажутся весьма естественными и убедительными. Его теперешняя жизнь одинока и безупречна.

Когда Мелида подошла обнять отца, она была бледной, ее глаза покраснели, но губы улыбались.

Доктор не стал больше торопить ее с ответом. Он рассчитывал на время.

Он оседлал Кеттли и вскочил на нее. Он решил, сделав больным визиты, заехать к Фультону.

Он нашел его в саду.

– Ну, – сказал доктор, приветствовав его с сердечностью, – я говорил вчера с Мелидой. Мы можем быть почти уверенными в ее согласии.

Фультон оставался задумчивым.

– Я полагал, что принес вам добрую весть, а вы приняли ее так холодно.

– Извините меня и не сомневайтесь в радости, которую вы мне доставили. Однако я страдаю от беспокойства и ревности. Возможно, Мелида согласится стать моей женой, но она меня не любит.

– Полно, мой друг, вы слишком требовательны. Разве вы не знаете сдержанности молодых англичанок?

– Без сомнения, но мне известно также и могущество воспоминаний, и я хочу предоставить ей время для того, чтобы они изгладились из ее памяти. Я не из тех, кто полагает, будто на отсутствующих ложится какая-то вина. С сегодняшнего дня у меня есть ваше слово. Не торопите ее и предоставьте мне своими неустанными заботами заслужить ее нежность.

Доктор в точности передал дома эти слова Фультона.

– Какое благородное сердце! – воскликнула миссис Ивенс.

Мелида тихо поблагодарила за то, что ей дают время выплакаться.

Когда Фультон явился вновь, он не говорил ни о чем, что могло бы напомнить Мелиде, что она станет в будущем его женой.

Это, конечно, произвело наилучший эффект. Мелида не любила его, но она меньше колебалась.

Девушка не забыла слов Эмерод. Ее нежная душа была не настолько погружена в собственные заботы, чтобы она могла остаться безразличной к полупризнанию, которое сделала ей сестра.

| – Как же ты сумела скрывать от меня твой секрет? – спросила она в первый же раз, когда снова очутилась наедине с ней.

– Я заперла его в моем сердце, как в гробнице. Ты опасаешься, что будешь вынуждена забыть того, кого ты любишь. Мною же пренебрег тот, кого я полюбила. О, поверь мне, это горе ни с чем не сравнить. Все же я не умерла и имею право тебе сказать: мужайся, все пройдет со временем. Ты помнишь, как около четырех лет назад наш отец лечил леди Грэнвилль, которая уже была приговорена всеми докторами? Отцу посчастливилось ее спасти и она преисполнилась к нему великой признательностью. Когда ее сын Эдуард, который путешествовал по Франции, вернулся, она представила ему нашего отца как своего спасителя. Она хотела нас видеть, относилась к нам с теплотой и дружелюбием, просила нас оставаться возле нее. Вспомни еще балы и вечера, которые она давала и где все толпились возле нас. Сэр Эдуард был моим самым прилежным кавалером, он, казалось, оспаривал у других право танцевать со мной, подвести меня к пианино, на котором меня просили помузицировать. Он перенял французские привычки. Без сомнения, он говорил каждой молодой девушке: «Вы красавица!», но я-то не знала об этой привычке. Я думала, что когда говорят тихо женщине, пожимая ей руку или талию в танце: «Вы прелестны», то этим хотят сказать: «Я люблю вас». Мое бедное сердце плавилось в блеске слабых надежд, так как я полюбила его.

Мелида сделала жест изумления.

– Да, – продолжала Эмерод, – я полюбила его. В моей жизни была теперь только одна мечта – он! Когда я прочла это в своей душе, то начала смотреть на него со страхом. Моя мысль следовала за ним, как тень. Когда он смеялся, танцуя с другой, мое сердце испытывало невероятные муки. Он не знал о них и не щадил меня. Мне казалось, что он любит музыку. Вы не замечали, но за шесть месяцев я сделала большие успехи. Часто по ночам я сидела одна перед пианино и разучивала мелодии, которые нравились ему. Если он меня благодарил, я была более счастливой и гордой, чем королева, если он меня не слушал, солнце казалось мне бледнее луны. Так продолжалось около года. Я не просила большего, я ревновала его, но я любила свои страдания, потому что получала их из-за него. Кроме того, он так спешил меня развлечь, когда видел грустной! О! Могла ли я предполагать, что его сердце не понимает моего? Леди Грэнвилль уехала вместе с сыном. В их отсутствие я чувствовала себя разбитой и лишенной всякого мужества. Когда леди вернулась и велела передать, что она нас ждет, я думала, что потеряю от радости рассудок.

– Я помню это, – отозвалась Мелида, – и помню также, что когда мы пришли к ней, она нам представила свою племянницу.

– Да, – продолжала Эмерод с горькой улыбкой, – она нам представила ее, сказав: «Вот моя племянница и в скором будущем моя дочь, так как она выйдет замуж за Эдуарда».

– Бедная сестра, – вздохнула Мелида, пожимая руку Эмерод.

– О да, бедная сестра, бедная девушка, бедная безумица, которая незаслуженно была сброшена с небес на землю! – сказала Эмерод. – Ты была тогда еще ребенком, и я не могла рассказать тебе, как я страдаю, ты не поняла бы меня. Было мучительно терять того, которого я любила… Все мои мечты обернулись печальной явью. Он по-прежнему был подле меня. Его слова, его взгляды раздирали мне душу. Я не осмеливалась отказаться сопровождать отца к леди Грэнвилль, но предпочла бы скорее умереть, чем открыть свою тайну.

Сесиль оказалась нежной и доброй, она меня полюбила и поверяла мне все свои мысли и тайны! Страшно сказать, что часто я желала задушить ее, когда она меня обнимала. Не думаю, что можно подобрать достаточно выразительные слова, чтобы описать то, что я испытывала до того дня, когда была вынуждена присутствовать на свадебном завтраке. Потом они сели в экипаж и уехали. Нет, ярость моря была слабее, чем бурление моего сердца. Удар грома показался бы мне пением птицы по сравнению с шумом, который произвел уезжающий экипаж. Голодные волки не так терзали бы меня, как посланный им в знак прощания последний поцелуй. От этих ран остались глубокие рубцы, несмотря на то, что ко мне вернулось мужество и воля.

– Но ты снова увидела его, когда он вернулся?

– Да, – ответила Эмерод, – его мать обо всем догадалась, она ускорила свадьбу на год. В награду за заботу отца она разбила сердце его дочери. Разве я не была всего лишь дочерью небогатого доктора? Позднее она все рассказала своему сыну, и он счел, что должен попросить у меня прощения. «Я не понимаю вас, – сказала я ему, – я всегда любила вас только как друга, как брата – не больше». «Тем лучше», – отвечал он с грустью, – я очень жалел вас». После этого я больше не видела сэра Эдуарда. Я пролила столько слез, что у меня их больше не осталось. И теперь я никого не люблю, кроме тебя, папы и мамы.

В этот момент Бижу, словно почувствовав, что о ней забыли, принялась плакать.

– И моей дочери, – сказала Эмерод, подбегая к постели малышки.

У ребенка были крупные слезы на щеках. Он протянул ручонки к Эмерод и засмеялся, видя ее. Скоро девочка заснула с улыбкой.

Доктор вновь обрел мужество с того дня, как наметилась возможность брака Мелиды с Фультоном.

Обычно говорят, что за одной удачей следует другая. Население Сент-Килды быстро увеличивалось, появилось больше больных. Вместе с мужеством к доктору Ивенсу вернулось здоровье, хотя он не отдыхал ни минуты. Он не хотел, чтобы мистер Фультон думал, что он рассчитывает на него и чтобы дочери решили, будто он посоветовал Мелиде выйти за Фультона ради своих личных интересов. Его встречали в течение целого дня и, видя Кеттли, привязанную к двери какого-нибудь дома, люди говорили: «Мистер Ивенс там».

Как-то утром, когда Кеттли – «вывеска» доктора – стояла на привязи перед домом, прибежал запыхавшийся человек, и увидев коня, вошел в дом.

– Мистер Ивенс, пойдемте скорее в гостиницу «Принца Альберта». Вот уже два дня, как к нам прибыл новый постоялец. Его внезапно свалила болезнь, он в опасности – не ест, не пьет, не разговаривает…

Доктор последовал за рассыльным гостиницы, который провел его в комнату больного.

Тот слегка кивнул головой и, обнажив грудь, указал доктору место, заставлявшее его страдать.

– О! – сказал Ивенс, заметив широкий, длинный рубец, – вы получили скверную рапу.

– Да, – отвечал больной с усилием, – и вот уже три года она часто меня мучает. Я должен умереть и думаю, что этот момент приближается. Слава Богу!

– Нет, – ответил доктор, осмотрев рану, – вы не умрете. Я сделаю вам небольшую операцию, которая вас излечит.

Он вынул из набора инструментов хирургический нож.

Молодой человек предоставил ему резать себя, не сказав ни слова и не выказав волнения, столь естественного для тех, кто готовится страдать.

«Он храбр, – подумал Ивенс. – я не предполагал этого, настолько он изящен, бледен… как женщина».

– Вот и конец, – произнес через несколько минут доктор, вытирая инструмент. Он смотрел на черную и густую кровь, которая текла из сделанного им разреза.

– Когда вы получили эту рану, вам плохо ее залечили.

– Я получил ее в море и почти не заботился о ней.

– Ну, так поблагодарите Бога, ибо у вас было 99 шансов из 100, чтобы умереть. Я навещу вас завтра, – сказал доктор, беря шляпу. – Теперь вы уже вне опасности.

Молодой человек грустно покачал головой.

Уходя, доктор Ивенс дал кое-какие указания коридорному. Эта предосторожность была не лишней, так как отдыхать в австралийских гостиницах неприятно даже совершенно здоровым людям, не говоря уже о больных.

Гостиница или отель принца Альберта была одной из самых лучших в Сент-Килде. Над входом ее висела вывеска, имевшая претензию представлять мужа королевы,[3]3
  Принц Альберт – муж королевы Виктории.


[Закрыть] но напоминающая скорее О'Барду в роли доктора Шьендена. Внешний вид отеля обещал много, но внутреннее убранство не соответствовало ему. Скверные железные кровати, соломенные матрасы… Столы и стулья находились лишь в самых лучших номерах, и в них были еще кое-какие удобства. Отель был забит толпой разношерстных постояльцев.

Ивенс сказал, чтобы молодому больному отнесли попить. Парень, который им интересовался, принес чай, который обычно подают в Австралии. Полфунта чая кипятят несколько часов в литре воды, от этого образуется темная жидкость такой концентрации, что ею вполне можно писать.

Молодой иностранец испытывал сильную жажду, он попытался выпить это питье, но с отвращением отодвинул. Откинув голову назад, он закрыл глаза, желая если не спать, то хотя бы забыться или помечтать.

Он произвел на мистера Ивенса большое впечатление. Его голубые глаза были полны грусти и меланхолии. Было нетрудно догадаться, что независимо от физических страданий он испытывает сильные нравственные страдания, и что у него было, как метко говорят англичане, «разбитое сердце».

Доктора поразило мужество, с которым молодой человек перенес мучительную операцию.

«В добрый час, – сказал он себе, возвращаясь домой, – мне достался больной, у которого хватает твердости и который не нуждается в утешении».

Кроме того, поскольку бывают странные предчувствия, доктор, может быть, смутно предвидел, что этот иностранец окажется замешанным в важнейшие события его жизни.

Мы просим позволения у читателей оставить на несколько минут семью Ивенсов в том состоянии покоя, в котором она находится, чтобы познакомиться с человеком, возбудившим интерес доктора Ивенса.

Этот рассказ предоставит нам случай вывести на сцену новых персонажей, которые должны теперь появиться в нашем повествовании.

Те люди, что ведут драматическую жизнь в таких недавно открытых странах, как Австралия, и принадлежат к разным слоям общества. Нигде не встретишь более разительно отличающихся друг от друга нравов и характеров.

Молодого незнакомца звали Жоанн и он был бельгийцем по национальности. Родился он в Остенде, детство его протекало среди богатства, так как его отец содержал великолепный отель, служивший местом встречи съезжающихся из разных мест в сезон купания отдыхающих, все его постояльцы были из хорошего общества. Хозяева таких отелей ведут такой же образ жизни, что и останавливающиеся у них богатые господа. Они имеют по двадцать слуг, полных предупредительности, у них есть лошади, экипажи, красивая обстановка, они наряжаются в строгие черные костюмы с белыми галстуками.

У Жоанна было счастливое детство, хотя он потерял мать, когда был еще совсем маленьким, и довольно слабого здоровья, о нем заботились, как о девочке. До двадцати лет он вел беззаботную жизнь. Его единственным развлечением было насмехаться над скромными купальщиками и уплывать на их глазах далеко в море. Он никогда не ездил верхом, не держал в руках шпаги, щелканье пистолетного курка заставляло его вздрагивать. Он любил только море и в силу своих упражнений стал замечательным пловцом. Он спорил в скорости с барками и всегда выигрывал. Этим он заслужил репутацию знаменитости: женщины и дети указывали на него пальцами. Впрочем, он устраивал такие состязания не из самолюбия, а из-за любви к плаванию.

Его отец был стар и часто вовлекал его в свои дела, которыми, может быть, скоро придется управлять сыну.

– Это гораздо лучше, чем каждый день рисковать жизнью, – говорил отец Жоанну.

Жоанн любил отца, и, чтобы не спорить, прятался от него.

Как-то днем вновь было заключено пари. Это был самый интересный момент в жизни курорта: отель наполнялся отдыхающими, ведь все хотели взглянуть на борьбу. Жоанн, как всегда, выиграл. Вечером за общим столом ему делали привычные комплименты. Почти напротив него сидела красивая брюнетка, похожая на испанку. Несколько раз молодой человек замечал, что большие глаза иностранка останавливаются на нем и при этом он чувствовал себя, будто охваченным пламенем. Через несколько минут он узнал, что ей двадцать два года, что она вдова и путешествует со старой родственницей. Оказалось, что она американка и живет в Лиме. Поскольку он влюбился в нее почти мгновенно, то осмеливался лишь украдкой смотреть на нее. Но она жила у них в отеле, и Жоанн был счастлив. Однако счастье длилось недолго. Когда она объявила о своем отъезде, он почувствовал, как дрожь пробежала по его членам. Но он ничего ей не сказал. Она уехала, оставив его в отчаянии, исполненном воспоминаний. Жоанн мог пенять только на себя. Он стал грустным и нелюдимым.

Его отец умер несколько месяцев спустя. Жоанн заставил всех поразиться своим причудам: он принял решение продать отель и отправиться в путешествие.

Когда его дела были закончены, он выбрал Лиму. Зная название города, он полагал, что это довольно для того, чтобы разыскать ту, мысль о которой не оставляла его за восемнадцать месяцев ни на минуту. После распродажи имущества у него осталось небольшое состояние. Сложив деньги в бумажник, он отправился в Южную Америку почти радостный, убежденный в том, что, прибыв туда, найдет ту, которую он полюбил на побережье Северного моря.

Лима была огромным городом, где великолепие достигло крайней точки. Очутившись на многолюдных улицах, Жоанн почувствовал себя ошеломленным. Он ходил на прогулки, в театры, на концерты, порою посещал в день несколько мест. Так в бесплодных поисках прошло несколько месяцев. Наконец, обескураженный, подавленный, обеспокоенный, он решил оставить этот город, где истратил очень много денег.

Было открыто золото в Калифорнии. Золотые рудники, по мнению Жоанна, должны были представлять любопытное зрелище. Он отплыл на корабле в Сан-Франциско. Там он действительно увидел много удивительного, но не настолько, чтобы надолго задержаться. Очень скоро он сказал себе, что не может жить в этой стране, где шансы разбогатеть были минимальны. Он познакомился с молодым человеком своего возраста по имени Макс, который сильно поразил его воображение.

Насколько натура Жоанна была спокойной и мягкой, настолько же Макс был воплощением пылкости и энергии.

Макс обладал красотой, умом, уверенностью в себе. Он говорил живо и задушевно, если он задавался какой-то целью, то мог внушить, что белое – это черное. Макс был американцем, приехавшим попытать счастья в Калифорнии. Но найдя, что тут слишком много народа для того, чтобы преуспеть, он намеревался уехать в Новую Голландию. Австралия казалась ему землей обетованной.

Максу не нужно было прилагать больших усилий, чтобы уговорить Жоанна ехать с ним.

Они сняли вместе каюту на борту судна «Чемпион морей». Казалось, что они больше не разлучатся за время путешествия, а в их возрасте обычно не спрашивают друг у друга документов для более тщательного знакомства…

Жоанн сообщил своему другу, что в чемодане он везет небольшую сумму денег, которую хочет удвоить, поскольку растратил уже две трети отцовского наследства.

– Сколько у вас осталось? – спросил Макс.

– Две тысячи флоринов.

Макс посмотрел на него и сказал:

– Если вы мне доверитесь, мы заработаем с ними миллион.

– Лучшего я и не прошу, мы будем искать золото, как другие, но я не хочу больше рисковать ни форинтом из своего состояния.

Макс нахмурил брови. У него был решительный характер, малейшее сопротивление приводило его в ярость. Видя Жоанна таким мягким, он считал его слабым, и теперь убедился с досадой, что ошибся.

В пути он несколько раз возвращался к тому же разговору, но находил своего друга непреклонным.

Он переменил тон и сделал последнюю попытку.

– Хотите, по крайней мере, предоставить мне тысячу форинтов, чтобы привести в исполнение мои планы?

– Нет, – ответил Жоанн без колебания.

Макс закусил губы, но промолчал и воздержался от того, чтобы вести себя с ним холоднее.

Плавание близилось к концу. Через восемь дней они должны были прибыть в Сидней, куда и стремились.

Макс становился все любезнее. Жоанн не хотел отставать от него.

Однажды ночью Жоанн услышал какую-то возню в каюте. Ему показалось, что кто-то пытается вставить в замок ключ. Наполовину проснувшись, он хотел спросить: «Кто здесь?», но он мог ошибиться и зря потревожить Макса. Однако шум продолжался. Насторожившись, он молчал, желая узнать, в чем дело. Два оборота ключа, сделанные осторожно, заставили скрипнуть пружину маленького замка. Затем был отстегнут ремень.

«Я не ошибся, – подумал Жоанн, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте, – кто-то открывает один из наших чемоданов».

Он сдерживал дыхание. Вдруг послышался шелест бумаг. Протянув руку во тьму, он крикнул Максу:

– Ты что, не слышишь? Кто-то проник в нашу каюту!

Никто не ответил. Человек на четвереньках достиг двери и скрылся в темноте. Жоанн спрыгнул с кровати. Чемодан, в котором находились его деньги, был открыт.

Он ощупал кровать Макса – она оказалась пуста.

– Что это может значить? – воскликнул он, выбираясь на палубу.

Сияла луна, освещая даже тонкие снасти парусов.

Макс находился на палубе. У него была всклокоченная прическа, искаженное лицо. Со страшным видом он озирался кругом.

– Это он, – сказал Жоанн, направляясь к нему. Макс увидел его, молниеносным движением выхватил из-за пазухи бумажник и бросил его в море.

Это было единственное достояние Жоанна.

– Негодяй! – закричал он, хватая Макса за горло. Макс высвободился и, в свою очередь, устремился на него:

– Замолчи, замолчи или я убью тебя!

– Нет, – отвечал Жоанн, отбиваясь и зовя на помощь, – нет, твой проступок слишком подл и у меня нет жалости к тебе.

И тут началась страшная борьба. Макс выхватил нож и два раза ударил Жоанна, но так легко, что несчастный юноша не потерял силы и мужества.

– Тебя повесят, – сказал он Максу.

– Молчи! – повторял грабитель сдавленным голосом.

Шум моря и ветер покрывали их голоса.

Максу послышалось, что кто-то идет. Он снова бросился на свою жертву, ударил ее последний раз и, схватив на руки, будто ребенка, подбежал к борту и швырнул Жоанна в море, прибавив с жестоким смехом:

– Ну вот, поскольку ты так цепляешься за свои деньги, иди их поищи!

Жоанн был оглушен, но он не потерял сознания. Он поплыл с быстротой человека, который борется за свою жизнь. Мы знаем, что он был великолепным пловцом. К счастью, вахтенный матрос, находившийся на корме, заметил его и закричал:

– Человек за бортом!

Макс, бывший на носу, не слышал этого крика, поглощенный движением своей плывущей жертвы.

В одну минуту экипаж был поднят по тревоге. Жоанн обвязался брошенным ему с судна канатом и его стали подтягивать на борт, так как он обессилел от волнения и потери крови.

Макс начал перерезать канат ножом, но матросы, заметившие это, схватили его, тогда как остальные вытащили несчастного Жоанна, который без сознания упал на палубу.

Максу надели наручники.

Через пять дней раны Жоанна закрылись, но та, которая была в боку, заставляла его сильно страдать. Что теперь он будет делать? Больной, без средств, он был настолько подавлен, что если бы мог, вернул свободу своему врагу. У него не было желания мстить.

Что же касается Макса, то у него было сердце тигра и он нисколько не раскаивался. Только одна мысль занимала его – как спастись, когда он очутился на земле. Но в тот день, когда судно стало на якорь, были извещены власти и четверо полицейских с карабинами в руках приехали за пленником на лодке. Макс был в наручниках, и если бы попытался бежать, его тут же бы застрелили.

Жоанн стоял на палубе. Он был более бледен, чем преступник.

– Мы еще увидимся! – крикнул Макс.

– Не скоро! – откликнулись несколько пассажиров, возмущенных его наглостью.