Текст книги "Обратная сторона времени"

Про детскую грусть

Все мы меняемся в связи с разными причинами, и, конечно, с возрастом. С возрастом не поспоришь. Другое дело, малозаметные на вид события, которые, казалось бы, не оставляют следа и не числятся в анкетных (так они называются) данных. Что-то происходит неприметное, почти не запоминается, стирается из памяти. Вызывает недоумение, что же все-таки это было? Вроде бы, ничего особенного.

Ребенок должен немного грустить, чтобы не вырос эгоистом. У нас в квартире были широкие подоконники. Я вставала на стул, влезала с ногами на подоконник и смотрела в окно, как садится солнце. В том месте между домами, куда оно садилось, было пусто, и я видела, как солнце уходит под крыши, сползает понемногу по стенам, а потом совсем прячется. В этом месте и выше, над домами остается закат, это солнце прощается с нами из-за горизонта. Я смотрела на закат и грустила.

Поправка к астрономии

А однажды, это было, когда я уже начала ходить в школу. Осенью светает поздно, а темнеет рано. Просыпаться и выходить из дома совсем не хочется, тем более в школу. Я пила чай и слушала радио, откуда несли всякую чепуху. Оказывается, астрономы предлагают исключить из числа планет Плутон, потому что он маленький и очень далеко.

– Так вот, я предлагаю, – сказала я громко, – если еще будет такая погода, исключить солнце из числа светил… Я тогда погорячилась, поэтому мое предложение не прошло, и все осталось, как было. Но это пример, до чего можно довести человека…

Мудрое правило

У французов в прежние времена было правило. Если больной умер, то, в первую очередь, оплачивают счета гробовщика, и только потом – врача. Это справедливо, но выглядит как-то мрачно. Зато, если больной выздоровел, врач радуется и бежит за деньгами, а гробовщик огорчается и уходит ни с чем. Так тоже может быть.

А по виду не скажешь

Женщины сплошь и рядом пользуются словом безумно. Ах, я безумно устала. Я безумно хочу есть. Мне это стоило безумных усилий. Чаще других этим словом – безумно пользуются семейные женщины средних лет – труженицы и хранительницы семейного очага. Все хорошо. Но что-то их тянет к этому слову.

Стишок

А теперь, как вам понравится этот стишок. Я просто сидела, сидела… и написала. Но он подходит к моему характеру, писать для меня – настоящее мучение. И эти записки даются мне с трудом. Просто бывает так, что сказать легче, а промолчать труднее, даже если прикусить язык. Только не подумайте, что это обо мне, это стихи для взрослых, по крайней мере, для тех, которые испытывают угрызения совести, что не дают о себе знать (это они так пишут) и не шлют поздравительных открыток.

 
о, если бы для слов
существовал роддом,
я бы сняла отдельную палату,
и в будничные дни, и в праздничные даты
рожала бы тебе, мой друг, о том, о сём…
 

Еще стишок

Написала и сразу стало легче. А теперь, пока я не прикусила язык, выскажусь еще раз, на эту же тему. Можно представить, что это говорит китаец или китаянка, глядя из окна своей фанзы, когда не спится. И в их голове бродят туда-сюда всякие прекрасные мысли и воспоминания.

 
Плывет по волнам челн,
и в облаке луна,
а за окном царит волшебница весна,
уже на клене распустились почки,
лишь я не в силах написать ни строчки.
 

Мне сказали, что стихи хорошие, и я с этим согласна. Интересно, что бы вы сказали, если бы я писала иероглифами. Я нарочно эти стихи сюда вставила, потому что при чтении нельзя пропускать описания природы. Дальше стихов не будет, конечно, если я не передумаю, а пока можно читать спокойно.

*** Вот так встреча… (говорит лиса курице). – Кого я вижу пред собою! И на бульон, и на второе!

Если хотите, можете заменить «второе» на «жаркое». Я не знаю, кто как любит, выберите сами.

Сон про льва

Представьте, у меня был сон. В этом нет ничего удивительного, хоть сны бывают разные. Есть специальные книги, чтобы делать из снов правильные выводы, а не пугаться непонятно чего или радоваться попусту. Детям часто снятся сны, им читают на ночь разные истории или включают мультики. Я не исключение.

И все равно удивительно.

Иду я одна очень далеко от нашего дома, даже приблизительно не знаю где. По-видимому, я в пустыне. Кругом песок и впереди пальмы, машут под ветром метелками.

Чувствую, за мной кто-то вышагивает.

Оглянулась – лев. Большой опрятный лев, видно, взрослый. И никого больше, только я и он.

Я недавно прочитала книжку Джой Адамсон про львов, много чего про них узнала, и все равно большой радости не почувствовала. Не знаю, как бы вы поступили, если бы вам такое приснилось, но я решила начать первой.

– Извините, почему вы все время идете следом за мной? Я могу вас пропустить вперед. Идите себе, а я пойду сзади. Или вообще отстану.

– Вы не волнуйтесь, – говорит Лев (по случаю личного знакомства я буду писать его имя с большой буквы), я вас охраняю. Должен вас предупредить, здесь много ползает, бегает и летает всяких опасных субъектов, но, пока я рядом, они вас не тронут. Потому что, если вы знаете, я – царь зверей.

– Приятно познакомиться. Но, если честно, я тоже вас опасаюсь.

– Это совершенно напрасно. Мы – львы едим один раз в три дня. Как раз вчера я хорошо поужинал и совсем не голоден. Не бойтесь, мы прекрасно проведем время.

– Я рада за вас. А что потом? (– На третий день. – Подумала я про себя.)

– Потом… потом… Мы – звери так далеко не загадываем. А чтобы вы хотели?

– Я бы хотела, чтобы вы были вегетарианцем и питались растениями. Как, например, жираф.

– Этого я обещать не могу. И вообще. – Лев подошел ко мне совсем близко, и моя голова оказалась рядом с его пышной гривой. – Вы видите этот шрам?

Я видела, даже не шрам, а большой и ужасный рубец через всю спину.

– Как я могу быть вегетарианцем, пока наш мир так коварен и жесток? Представьте, какой-то негодяй стрелял в меня. Я после дневного сна делал приседания на задние лапы. Он хотел меня убить. А когда увидел, что я направляюсь к нему, вскочил в машину и удрал. Подлый трус. Вот кого бы я хотел встретить даже на полный желудок. Я не люблю жаловаться людям, но тут пришлось. Джой Адамсон лечила меня весь сезон дождей. Вы бы видели меня прежде. Я был редкий красавец. Джой Адамсон рекомендовала мою шкуру Британской Академии. Из нее бы сделали памятник. Я бы стоял в Палате Лордов. А что теперь? Коврик на стену? Я не могу спокойно думать об этом.

– Я вам очень сочувствую. Но зачем вы едите сырое мясо? Это вредная привычка. Попросите Джой Адамсон, она сделает вам овощные котлеты с пюре. Вам понравится.

– С пюре? Я согласен. Мне кажется, я его знаю. Такой низенький толстячок со стеклышком в глазу. Он приезжал в прошлом году, ходил с важным видом. Что-то искал. Но Джой Адамсон меня просила, я его не тронул. Хоть он повсюду светил своим стеклышком. Мы – львы этого нелюбим.

– Вы путаете. Никакое не пюре. Это был месье Пуаро. Знаменитый сыщик. Эркюль Пуаро. Он сам, кого хочет, съест.

– Позвольте мне самому судить, кто кого съест.

– Не обижайтесь. Я только предупредила, вы можете подавиться. Особенно этим стеклышком.

– Спасибо за предупреждение. Сейчас в пустыне много стекла. Люди не умеют пользоваться дарами природы. Мы – звери так себя не ведем, и кости после еды складываем отдельно. Кто-то еще сможет поужинать. Но людей это не интересует. Вокруг что-то копают, ищут. Думаете, легко быть царем, когда такое творится?

– Может быть, потому, что вы – хищник?

– Иначе нельзя. Кто-то должен следить за порядком. Или вы хотите, чтобы это был носорог?

– Вообще, я об этом не думала…

– Представьте себе, есть желающие. Не успокоятся, пока последний оазис не вытопчут.

– А как насчет бегемота? Солидный мужчина. Женщинам такие нравятся. На животе швейцарские часы носил, но из болота смотреть неудобно. И вегетарианец к тому же.

– Вот именно. Залезет по шею и стоит…

– Я еще маленькая, но насчет бегемота я бы подумала…

– А как остальным? Когда закончится сезон дождей, и ветер погонит ржавую пыль, что тогда? Губошлеп. Потому и нравится. Пересидит на содержании в зоопарке, у бегемотов всюду знакомства. Завтрак ему подавай, пока солнце не встало. Мне рассказывали…

– А кто вам мешает?

– Гордость. Мы – львы не станем жаловаться, мы будем стоять до конца. Пусть выходят один на один.

– Это вряд ли.

– Я знаю. – Лев тяжело вздохнул. – Такого храбреца съел мой дедушка. Сам виноват. Ведь предупреждают, от запаха жареной антилопы мы – львы сходим с ума. А этот расхвастался перед женщинами.

– А женщин дедушка тоже съел?

– Что вы! Нет, женщин мы не трогаем. Возьмите Джой Адамсон. Хоть она ходит в брюках… Со спины можно спутать. Но все знают ее любимые духи. Они отвратительны.

– Духи? Вы уверены?

– Абсолютно. Ей специально присылают из Парижа. Вы не поверите, женщины брызгают ими за ушами. Комары удирают на верхушку пальмы, зато мужчин от этих ушей не оторвать.

– А что Джей Адамсон сказала про вашего дедушку?

– У дедушки был нервный срыв. Это с каждым может случиться. Но вообще, мы – львы, умеем ценить человеческое благородство.

– Это очень хорошо. – Поддержала я. – Посмотрите, какое на мне красивое платье. – А про себя подумала. – Осталось меньше двух дней. Пора просыпаться. На всякий случай.

Как мамину подругу учили музыке

Мамина подруга когда-то была очень необычный ребенок, она помнила себя с двухмесячного возраста. Раньше, чем Лев Толстой, который тоже отличался выдающейся младенческой памятью. Просто Лев Толстой успел потом все это записать, а мамина подруга пока только рассказывает. Помнит, как она лежала в коляске и глядела в белый потолок и на всякие погремушки, а если скосить глаза на нос, то был виден резиновый кончик соски. Все это запомнилось очень отчетливо. Однажды белый потолок закрыла черная голова и женский голос скомандовал: – Девочку пора крестить…

Крестили мамину подругу в три месяца, это известно точно, а теперь представьте, когда она должна была слышать голос? Потому и выходит – два месяца.

Крестная появлялась нечасто, но всегда командовала. Когда маминой подруге было три года, крестная попросила ее спеть, пощупала железки на шее и объявила, что ребенка нужно готовить в музыкальную школу.

И объяснила так. Пусть учится. Лишний кусок хлеба не помешает…

Именно так и сказала про лишний кусок. Тогда это было не совсем понятно, но потом выяснилось.

Мамина подруга шла со своей мамой. У входа в парк сидела старушка, на коленях у нее был белый платочек, а на нем куски хлеба. Старушка отламывала понемногу и отправляла хлеб в рот. Рядом на ступеньках лежал еще один платочек. И на нем тоже кусочки хлеба. И тогда мамина подруга догадалась. В три года это была очень умная девочка. Она сказала своей маме: – Наверно, эта бабушка закончила музыкальную школу.

А ее мама добавила: – И консерваторию тоже… И стала открывать кошелек…

Про маслины

Как-то я пошла с родителями на Сельскохозяйственную выставку. Мы хотели поглядеть на разных домашних животных. Коров и свиней в городе увидеть трудно, и на даче рядом с нами их не было. На выставке родители расширяли мое представление о природе и полезных для человека животных. Мы долго ходили взад и вперед, пока у всех не появился аппетит, и мы пошли в ресторан. Там папа заказал обед, и нам принесли борщ. А на дне этого борща лежали такие… не знаю, как сказать… размером в большую черную фасоль. Я раньше борщ ела, но ничего такого в нем не находила. Оказалось, маслины. Родители тоже удивились, а папа догадался, что это передовое достижение в области изготовления борща и за него повару дадут орден. Родители все съели, а я не смогла. Маслины мне показались горькими, солеными и, главное, непонятно зачем. Наверно, их положили по ошибке, или пошутили, когда повар отвернулся. Так я тогда подумала. И еще с косточками, можете представить? Лучше их в компот положить, по крайней мере, не так заметно. Тетка Ленка меня тогда похвалила. Хорошая идея, она обязательно так сделает.

Потом я маслины ела много раз и их полюбила, но это было потом, а первое знакомство оказалось преждевременным. Так часто бывает, взрослые любят одно, а мы – дети другое. Конечно, и другие дети, кроме меня, пробовали маслины, но чтобы кто-то их сразу полюбил… я такого не знаю.

Про Вермеера

Вы такого художника знаете? Дядя Коля говорит маме: – Если бы Вермеер жил в 21 веке он нарисовал бы тебя застывшей у открытого холодильника. Белая дверца, серьезное лицо в профиль, ты глядишь в глубину…

– А кто такой Вермеер? – Это я спрашиваю.

– Художник 17-го века. Его любимый сюжет – женщины в ожидании. Ждет, например, письмо. Высматривает. Ожидание полно надежды. Это образ такой.

– Если про Кока-Колу, я согласна.

– Пора, кстати, и о нас с дядей Колей подумать. – Говорит папа. – Что там у Вермеера холодненького под селедочку?

Судьба ученой

Одна девочка была очень любознательной. Она часто задавала разные вопросы, и даже взрослые люди не знали, как на них ответить. И говорили, это большая редкость. Ребенок будет большим ученым.

Однажды, когда девочке было четыре года, она сидела со взрослыми за столом и вдруг спросила: – А что будет, если смешать чай и кофе?..

Как раз разливали по чашкам. Кому что. Никто про это не задумался, а она задумалась. И очень сильно.

Потому что, представьте, все сбылось. Девочка стала большим ученым. Много ездила с конференции на конференцию, делала доклады, стала известной. И когда ее спрашивали, какой вопрос она считает для себя главным, не сейчас, а вообще, чтобы самой жизни не хватило, она твердо отвечает: – А что будет, если смешать чай и кофе?

Вид с нашего балкона

Прямо против нашего дома была больница. Отгорожена от улицы забором, но с шестого этажа, где мы жили, можно было наблюдать, что там внутри. Это было, когда я научилась сама выходить на балкон. Вместо перил стояли пузатые столбики, похожие на кегли, те, что были посреди, осыпались, и образовалась дыра, в которую можно было просунуть голову. Мою голову можно было просунуть, туда и назад, совершенно точно. Я этой дыры совсем не боялась, но мне все говорили, чтобы я не высовывалась. И предупреждали, а то упадешь. Как будто голова могла перевесить руки, ноги и все остальное. Я уверена, что нет.

Папа хотел дыру заделать, но, пока он собирался, голова немного выросла и стала в дыре застревать. Взрослые примерили, убедились, что голова наружу не проходит, и успокоились. Но до этого смотреть в дыру было опасно, а дотянуться до перил, чтобы заглянуть через них вниз, я не могла. Одной мне на балкон выходить не разрешали, только с папой и мамой, тем более, они сами предлагали, выйти и подышать свежим воздухом. Так это называлось. Не знаю, какое им было удовольствие от свежего воздуха, потому что я крутилась у них под ногами и, как курица зернышки, по крупицам подбирала новости, что там видно. В дыру больничный двор был виден лучше всего. Все здания больницы стояли вместе, и только один маленький домик был отдельно. Везде шла своя жизнь, бегали люди в халатах, и только возле домика было всегда пусто. Что там? Я помню, взрослые затеяли разговор, сказать мне или нет. Мама говорила, что можно, а папа сомневался. Он, как потом выяснилось, волновался за мою психику. Теперь я думаю, он был прав, а что я думала тогда, вспомнить не могу. Тогда мне объяснили, что в этот домик прилетают ангелы, но чтобы я больше туда не смотрела, потому что ангелы не любят, когда за ними наблюдают. Я, ведь, не люблю, и они не любят. Поэтому много на эту тему я не говорю, это само из головы вырывается. Смотреть я не могла, и, чтобы запомнить, как следует, нарисовала этот домик, повесила у себя в комнате, и собиралась подарить нашей воспитательнице (о ней я еще расскажу) на день рождения. Но папа с мамой обиделись, что я уношу такой замечательный рисунок из дома и просили подарить им, причем сразу, потому что нет сил ждать ни минуты. Так сильно хочется. Мне не жаль, но больше я своего подарка не видела. Потом я пошла в первый класс, оттуда во второй, и все постепенно объяснилось.

Про моих предков и альта

Сейчас среди детей принято, называть родителей предками. Я совсем не против, если меня когда-нибудь станут так называть. Дедушка мой, как я его помню, большую часть года проводил в экспедициях, и возвращался к нам только зимой. Вот он и был настоящим предком, если можно такое вообразить. Дедушка заползал в квартиру, как заползает медведь в берлогу, и отлеживался до весны, а потом уползал в новую экспедицию. Хотя жили мы в квартире, которую наше государство (тогда оно называлось Родина) дали деду за то, что он открыл крупнейшее месторождение в Сибири. А нам он привез немецкую овчарку по кличке Альт. Это была злющая собака, которая постоянно должна была что-то охранять, а у нас было нечего, только мамину шубу от моли. Но в моль нельзя, как следует, вцепиться, а щелкать зубами просто так Альт не хотел. Еще чего, так он думал. Вообще, большие собаки не понимают шуток. Учтите, это мое личное наблюдение, и я его повторю ниже, чтобы не забыть…

Альт не знал, чем себя занять, и, пока жил у нас дома, находился в дурном настроении. Никого, кроме дедушки, он не признавал. Видно, он решил его охранять от нас, хотя на дедушку никто не нападал. Перед приходом гостей Альта закрывали в отдельную комнату и не выпускали. Я думаю, Альт считал, что среди гостей находятся нехорошие люди, которых он должен задержать, и сквозь запертую дверь требовал, чтобы они предъявили документы. Гости это понимали и терпели, они любили папу и маму и, наверно, меня впридачу хоть меня еще любить было не за что, разве что в сравнении с Альтом. Вокруг говорили, что Альт умный, но тогда я так не думала, потому что ум не сочетается с дурным характером. Но сочетается с чувством долга, так я думаю сейчас, и, возможно, Альт был предназначен для исполнения своего долга. Потом я узнала, что его, по-видимому, звали не Альт, а Хальт, что в переводе с немецкого значит стой. Тогда немецкие слова, такие как хальт у нас очень не любили, можно только представить, если бы на улице кто-то стал громко кричать. Хальт. Хальт. Если бы милиционер стал свистеть, и то было бы лучше. Но то, что Хальт стал Альтом, конечно, отразилось на его характере не самым приятным образом. Наверно, дед считал, что нам слишком хорошо живется в сравнении с его экспедицией, и Альт должен всем показать, как это бывает, когда вокруг дикие звери и северное сияние. Если так, я не согласна. Папа и мама тоже были геологи и постоянно ездили в какие-то экспедиции. Это к тому, что (прошу заметить) я росла самостоятельно, и это отразилось на моем характере так же, как у Альта, только в лучшую сторону.

Бабушка была биологом. Она никуда не ездила, но много времени проводила на работе. Она занималась наукой и работала с мышами. К мышам, я знаю, у людей отношение неприятное, потому что они портят урожай. Но не все. Есть такие, что предлагают себя для всяких опытов, чтобы помочь людям справиться с болезнями. Это белые мыши, которые жертвуют собой, пока серые мыши едят народное зерно и наслаждаются жизнью.

Конечно, сейчас, когда я это записываю, я знаю про жизнь намного больше, чем та трехлетняя девочка (ребенок), которая наблюдала мир с балкона нашей квартиры и задавала разные вопросы. Теперь я умею писать и даже, как это говорится, оформить мысль. Но та прошлая девочка постоянно напоминает о себе и требует, чтобы я с ней советовалась. Так что я пишу сразу для всех, а это гораздо труднее, чем писать только для одного возраста.

*** Большие собаки не понимают шуток.

Про жизнь в академическом доме

Наш дом назывался академическим, там проживало много видных ученых и кому-то из них (видно, самому ученому) пришла мысль организовать из нас детский сад. Чтобы мы были, как говорится, всегда перед глазами. Честно говоря, я не знаю, что за удовольствие, держать нас перед глазами, но волнения от того, что нас нет перед глазами, то же было немало. Тот ученый, кто это придумал, был, наверно, философ и выбрал меньшее из двух зол, хотя, как их измеряли или взвешивали, где меньше, я хотела бы посмотреть. Было нас человек пять или семь. Не потому, что я не умела считать, просто мы менялись, старшие дети шли в школу, а снизу прибывало молодое пополнение. В этом самодеятельном саду я провела несколько лет. Наверно, могло быть хуже. Когда растешь, нужно постоянно что-то делать, и важно, что бы это нравилось и шло на пользу. Мы постоянно что-то клеили, делали какие-то коробочки, что-то лепили. И готовили спектакли. Я, например, играла фею. У меня была черная шаль и большой веер. Ко мне подходил мальчик из нашей группы, становился на одно колено и спрашивал, что мне принести: сладкую воду или мороженое. Отвечать должны были все дети. И это было очень кстати, потому что мальчик коленом наступил на мою шаль и, когда я захотела встать, то чуть не задохнулась. Мама сказала, что, когда я рождалась, у них в палате был случай обвития пуповины. Я тогда родилась нормально, и мама легкомысленно считала, что так будет всегда…

Надеюсь, вы поняли. Вообще, когда растешь, многого не замечаешь, вернее, не успеваешь замечать. И все время что-то меняется, из старых впечатлений вырастаешь, как из детского пальто. Лучше всего я это замечала по елочным игрушкам. Они исчезали на год, а когда я успевала их забыть, они появлялись снова. Это было, как бы, мое прошлое. Потом во взрослой жизни позади остаются целые поезда, набитые впечатлениями и воспоминаниями, можно выбирать, хоть далеко не всегда хочется. А пока это была маленькая тележка, заполненная разноцветными шариками, блестящими гирляндами, и электрическими лампочками. И я смотрела на них взрослыми глазами, ведь я на год становилась старше, представьте себе, а они оставались прежними. Я шла дальше, а они отправлялись в коробку и куда-то на шкаф.

Вообще, это было удовольствие. У нас дома было несколько стеклянных птичек, которых нужно было посадить на ветки, защемив им хвосты. Там они сидели спокойно до тех пор, пока елка не начинала осыпаться, и ее нужно было выносить. Птичек я снимала под наблюдением папы, потому что сломать их стеклянный хвост ничего не стоило. Но папа боялся не за птичек, а за меня, елка была высокая, я становилась на стул и еще на цыпочки, а папа держал меня за талию, как балерину.

Наш детский сад собирался по очереди в чьей-то квартире, потом нашли пустую комнату под лестницей, сделали ремонт, и нас перевели туда. Воспитательница у нас была замечательная. Жаль, что я про нее мало знаю, только про добрый характер. Она жила у кого-то в нашем доме на правах бедной родственницы или немного лучше.

Сама она имела благородное воспитание. Как сидеть за столом, культурно себя вести, и, вообще, хорошие манеры я получила от нее. Дома специально никто моим воспитанием не занимался, и я рано научилась жить самостоятельно.

Часто мы ходили гулять в парк. Это был один из самых знаменитых городских парков. С одной стороны, всякие аттракционы, громкая музыка, а с другой – очень чистенький и культурный лес, по которому можно было гулять. Зимой в парке заливали каток, там катались кругами, а кто не хотел, выезжал на длинную аллею и носился, будто это канал, где-нибудь в Голландии. Про Голландию я узнала позже и тут же подумала, что так можно уехать далеко-далеко, куда-нибудь в другой город, например, Ленинград или Житомир. А можно было доехать до озера, в котором жили утки. Они жили там круглый год, и мы ходили кормить их хлебом. Зимой во льду специально для уток проламывали лед, делали полыньи, и утки в них плавали, а от мороза укрывались в домиках, которые стояли на берегу. Домики были такие, как для собак. Уток это устраивало. Обстановку внутри домика я не видела, но думаю, ничего лишнего, только, чтобы погреться. В этом домике утки отдыхали, потом возвращались к воде, шли организованно, никуда не спешили и громко крякали, когда пускались в плавание. Наверно, от удовольствия.

В парке были две замечательные поляны. Они специально были устроены для любования природой и назывались: Каштановая и Розовая. Представьте себе совершенно ровную площадку размером чуть меньше футбольного поля. Правда, производит впечатление? Можете представить, как мне здесь нравилось, когда я была маленькой. Вся Каштановая поляна была засыпана розовым песком и обсажена каштанами. Я пишу так подробно, потому что в детстве я любила собирать каштаны, когда осенью они, шурша, летят сквозь редеющую листву и падают в дождевые лужицы. Карманы у меня были набиты каштановыми чешуйками, а сами каштаны я считала чудесным подарком природы. Они были блестящие и коричневые. Говорили, жаль, что у нас их нельзя есть, а те, что растут во Франции можно. Но я никогда об этом не жалела. Много лет спустя я побывала там, где едят каштаны. Их жарили на металлическом подносе, а усатый человек передвигал с места на место, чтобы не подгорели. Передвигал он их лопаткой, это было серьезное занятие и мне почему-то представилось казино. Там тоже орудуют такими лопатками. Я в кино видела, а в казино мне совсем не хочется. И совсем не потому, что нужно для этого иметь платье с открытой спиной. Спина у меня всегда была хорошая и такая осталась. Просто мне не хочется в казино. Честное слово, я никогда не жалела, что наши родные каштаны нельзя есть. Говорят, в таком виде они бесполезны, ну и пусть. Должно быть в природе что-то такое, на что человек не разевает рот.

Другая поляна была розовой, потому что засажена была розами, кусты шли линиями с углов до центра площадки. С розами мне тогда не везло. Летом, когда они цвели в полную силу, меня увозили на дачу, а зимой розовые кусты плотно укрывали, заваливали еловыми ветками, и так они зимовали. Не могу сказать, что о розах я тогда получила исчерпывающее представление. Дома у нас часто стояли розы, а потом мне их дарили, но мне жаль, что я не могла подойти, когда я была одного с ними роста, поговорить с ними и послушать, что они мне скажут.

На даче

Меня отправляли на дачу, ехать со мной было некому, все у нас работали, а девочка в пять-шесть лет не может долго жить одна. Поэтому со мной отправляли женщину, тогда говорили – няню. Честно говоря, она мной не занималась, только кормила. Но и это важно, ела я хорошо. Няня маме так и говорила, когда они с папой приезжали в пятницу вечером: ваша дочь ела хорошо и просила добавку. Я всегда ем хорошо, если не мешают. В остальное время я делала, что хотела, а вечером няня отправляла меня спать, то есть оставляла одну в пустой комнате и гасила свет. Представьте себя в пять-шесть лет, когда лежишь одна в темноте, кругом ходят всякие чудища, громко скрипят и совсем некого позвать. Недалеко от нас шла электричка. Вначале ее не было слышно, только вокруг все начинало скрипеть и шевелиться. Электрички шли навстречу друг другу, и, как только успокаивалось с одной стороны, начиналось с другой. Не могу сказать, чтобы это было весело.

Про Ленкин ум

Один человек признался Ленке (я о ней еще напишу): – Я люблю твой ум вместе с прической… Вы бы обиделись? Ну, и глупо…

Что там в Амстердаме?

Папа слушал, слушал про политику и говорит: – Ну, и нравы. Какой-то квартал терпимости, почище, чем в Амстердаме… Мама зашипела, как масло на сковородке, и глазами показала на меня. Это у них условный знак: Внимание! Ребенок слышит. После этого мама становится очень доброй и вежливой, будто извиняется за то, что попало мне в уши.

У нас тогда была учительница, какая-то странная, она что-то себе все время бормотала. Скажет, подумает, а потом говорит нам, детям: – Можете не записывать, это запоминать не нужно…

Я не записывала и не запоминала, но зачем ходить в школу, если не записывать и не запоминать. Я дома так и сказала, но папа объяснил, нужно ходить из-за того, что остается в голове. Я немного подождала и спросила, что у меня может остаться в голове от квартала терпимости. Папа стал оглядываться и удивляться, не может быть, чтобы он так сказал… А откуда, извините, тогда я узнала? Я после уроков на улице не оставалась (это мама так говорила: нечего тебе делать на улице). Там дети узнают разные слова, и я могла бы спросить про этот квартал. Но я, как приличный ребенок, шла прямо домой. В общем, никто мне тогда ничего не объяснил. Ленка, наверно, знала, но она была на практике, а потом я забыла, как видите. Не совсем, а на время…

Про мытье головы

Мама мне как-то говорит: – Идем мыть голову… А папа подвернулся и добавил: – И снаружи тоже…

Про принцесс

Здесь у меня сразу несколько мыслей, поэтому не обижайтесь. Жила-была девушка такой красоты, что можно назвать ее Принцессой. Настоящей принцессе нужно поставить на стол табуретку и взобраться под самый потолок Венсмин… (в общем, вы поняли) аббатства, и то мало будет, если сравнить с моей Принцессой.

Это начало одной сказки, или даже сотни подобных сказок. Это самое начало, а дальше, как хотите. Допустим, все пошло-поехало не так, как в сказке, хотя бы потому, что в сказке нужно твердо знать, о чем мечтаешь, чтобы из этого получилось чудо. А я еще ничего этого не знала, когда мне кто-то стал говорить про Любовь Небесную и Любовь Земную. Чем не принцессы с такими именами? Даже картина такая есть, обе Любови (или Любви – поправьте, если хотите) сидят у саркофага (название я потом узнала), а между ними забавляется ребенок, запустив в этот саркофаг по локоть пухлую ручонку. С этим и взрослый человек не сразу разберется, тем более, что Любовь Земная была одета в пышные одежды, а на Любови Небесной не было почти ничего, буквально, кроме ярко-красного плаща на руке и белой простынки на бедрах. Уверена, что без подсказки не каждый, даже взрослый человек угадает, где кто, может быть, взрослый как раз и ошибется.

А теперь представьте, вы только пошли в первый класс. Я знала, что бабочек я люблю, а жуков не очень, а когда на кухне у моей подружки я увидела живого таракана (у нас дома их нет), то мне стало как-то совсем нехорошо. В обморок, как другие, я, конечно, не упала, но поняла, что таракана полюбить никогда не смогу, даже если его выкрасить в золотой цвет и надеть, как в сказке, на него корону. Даже тараканьи усы меня не радуют.

И тут мне рассказали про принцесс. Как к ним явился какой-то очень хитрый таракан и стал сбивать их с толка. Там, где Любовь Небесная, он говорит, что это Земная, а там, где Земная, наоборот. Можете представить? Сейчас, конечно, учат в школе, как их различать, потому что такие истории случаются не только с принцессами, и дым у таких тараканов из усов не идет, чтобы принцессы бросились, кто куда. Но в моей сказке все закончилось хорошо. И если узнать настоящую Любовь, больше ничего не нужно. Потому что в ней остаются все близкие, которых хочется любить, и тут уже нельзя различить, где и какая это любовь. Это просто Любовь, и не нужно ничего больше спрашивать.