Текст книги "Обратная сторона времени"

Я против

Что-то я такое сделала. Не помню что, но что-то хорошее. Мама меня похвалила, а папа сказал: – Такого ребенка нужно зарегистрировать в Алмазном фонде… Вы бы согласились? Я – нет.

Глубокие мысли

К такому красивому халату полагаются глубокие мысли. Это мне самой пришло в голову, хоть Ленка считает, что это она сказала, потому что халат ее.

Глубокие мысли и наблюдения

Сама еще спит, а гордость уже проснулась. Это про меня.

В большом знании много печали. Так что вам крупно повезло. Догадайтесь, почему.

Мысль блуждает. Но, если достигнет головы, я скажу.

Я расту, как принцесса на горошине. Теперь уже на двух, и скоро нужно будет еще подкладывать, потому что на двух я не умещаюсь.

Даже не пытайтесь

Это все равно, что соревноваться с африканской женщиной, кто лучше загорает. И крем для загара на мне, и кожа его хорошо чувствует, и загораю я лучше, а результат хуже… Лучше не вспоминать, чтобы не огорчаться…

Добрый джин

Если долго тереть во время мытья посуду, тарелку или чашку (не обязательно кувшин), то появится добрый джин и выполнит любое твое желание. Я терла, терла, джина не было, но зато появился папа и разрешил мне смотреть телевизор на полчаса позже. Других желаний у меня тогда не было.

Совет про собачку

Собачку нужно брать не моложе пятнадцати лет, слепую. Потому что молодая собачка может помочь себе сама, а старенькой должны помогать мы. И я знаю семью, которые водят гулять такую собачку. Про них так и говорят: вот идет слепая собачка со своим поводырем.

Это я придумала

Я слышала, как по телевизору говорили, что бананы очень полезны для работы нашего мозга. И я поняла, почему обезьяна превратилась в человека. Она сидела на дереве и ела бананы, пока другие ходили внизу, жевали листья, траву, салат, помидоры с огурцами, чеснок и картошку, в общем, что попало, а до бананов не могли дотянуться. Что из этого получилось, вы теперь сами видите. Конечно, мне могут возразить, питание должно быть разнообразным, на одних бананах не проживешь. А я отвечу, хорошо, что хоть так. Кстати, интересно, предки Чарльза Дарвина питались бананами, или ему просто так пришло в голову?

Заколдованный домик

Недавно к нам в гости пришла мамина знакомая. Она художница, оформляет книги и вообще, как говорит мама, интересный человек. Представьте себе, хоть представить это трудно, она старше моих родителей и, как говорят взрослые, пережила войну. Это самое невероятное, потому что людей такого возраста я могу представить, для этого есть бабушки и дедушки, а вот войну вообразить совершенно не в силах. А эта знакомая была тогда таким же ребенком, как я сейчас. И вот, что она рассказала.

…Когда началась война, наша семья разделилась: мужчины пошли на фронт, а мы – остальные поехали в эвакуацию. По дороге к нам присоединялись разные родственники, можете представить сами. Из Киева выехали: бабушка, ее сестра с престарелым мужем, две бабушкины дочери – это моя мама и тетя, конечно, я – мне было тогда пять лет, и моя четырехлетняя сестричка Катя. В пути к нам присоединилась тетя из Таганрога с десятилетним сыном и четыре тетки из Одессы, правда, без детей. Кажется, я никого не забыла. Чтобы пересчитать своих теток не обязательно куда-то ехать, тем более, в эвакуацию, лучше сидеть дома и знакомиться со всеми постепенно. Но тут мы собрались все вместе и отправились кочевать, как цыганский табор. Путь держали в Тюмень, там жили еще две тетки. Раньше они были эсерки или троцкистки, и их отправили в ссылку в Сибирь. Остальные тетки говорили между собой шепотом, что наши сибирские тетки хорошо отделались. Они жили там давно, в ссылке, и теперь звали нас приехать.

Но в Сталинграде мы застряли надолго. Среди эвакуированных детей началась большая эпидемия кори, и мы с Катей попали в инфекционную больницу. Сталинград тогда еще был мирным городом, а на вокзале стоял огромный лагерь беженцев. Все наши там жили, каждое утро мама с кем-то из теток отправлялись к больнице, узнать новости. Там уже стояла очередь таких же несчастных, и некоторым тогда же выдавали умерших детишек. Хороших лекарств, как сейчас, не было, шла война. Но мы с Катей выздоровели, вернулись к своим, и все отправились дальше. Что еще было ужасно, это насекомые. Нас в больнице остригли, голова, руки и вообще всё было покрыто язвочками от укусов и расчесами. Я так и писала папе на фронт: у меня все пальчики переболетые… Папа это письмецо – треугольничек со штампом проверено военной цензурой сохранил. Я тогда только-только научилась писать, согласитесь, это интересно, когда твое первое в жизни письмо проверяет военная цензура. Хорошо, что я не нарисовала танк или самолет или не выдала еще какую-нибудь военную тайну.

В Тюмени взрослые устроились на работу, а я пошла в школу. Как-то я возвращалась после уроков по пустынной улочке, заставленной аккуратными деревянными домиками, перед которыми как раз в этот день зацвела сирень. Еще было светло, но люди куда-то исчезли, и вся улица казалось срисованной с поздравительной открытки. Если бы из дверей домика вышел гном с седой бородой, встал на пороге, раскурил трубочку и откашлялся в кулачок, я бы ничуть не удивилась. Так я себе шла, и вокруг было пусто – ни людей, ни собак, и никто мне не мешал смотреть по сторонам. Может, где-то спряталась парочка старушек, но я их не заметила. День был странный. Мне казалось, он был придуман специально для меня. Будто я попала внутрь огромной сказки, разгуливаю, разглядываю и жду, что-нибудь обязательно случится. И тут увидела, в одном домике распахнуты резные ставни, а стекла в окнах промыты так, что сверкают и переливаются. Это было очень красиво, я остановилась, а потом, сама не знаю почему, зашла через калитку во двор, подошла к домику, влезла на завалинку и заглянула в окно. Объяснить не могу, но именно так все было. И я увидела большую комнату – тогда она показалась мне большой, с темными углами, тяжелую мебель вдоль стен, а посреди – длинный стол под белой скатертью. На столе были расставлены парадные тарелки, лежали ножи, вилки, блестели маленькие рюмки. И никого. А тишина этой комнаты чувствовалась даже сквозь стекло, здесь на улице. Стоит стол, выстроились стулья, сверкает ослепительно белая скатерть, все готово к приходу гостей, и никого. Ни там, ни здесь, рядом со мной. Я смотрела, как завороженная, а потом спохватилась, что я тут делаю. Можно сказать, я вернулась на землю, выбежала за калитку и, не спеша, пошла домой. Я делала вид, что ничего не произошло. Я даже не обернулась, хотя мне очень хотелось. Последнее, что я тогда запомнила, в небе тоненький зеленоватый серпик. Было еще совсем светло, а месяц уже вышел и встал прямо передо мной…

– И что дальше? – Спросили мои родители.

– Ничего. Ничего больше. Кто там жил и кого ждали, я не знаю. Я даже место не запомнила, вокруг были такие же домики. Зато я помню, как я тогда первый раз размечталась, когда-нибудь я вырасту, и тоже стану ждать гостей. И все будет именно так, как я тогда увидела. И месяц я до сих пор рисую где-нибудь в уголке своей работы. Почти неприметно, для себя.

Все почему-то молчали. Не знаю, кто о чем думал, но я первая догадалась. – Наверно, вас тогда заколдовали.

Художница только взглянула и не ответила.

Как лошадь

Я подумала, может быть мне выражать свои главные эмоции, как лошадь. То есть не хорошо, а и-го-го. В одном мультике я это видела. Я так и сказала, когда мы ели мороженое. И-го-го. Никто не понял, пока папа не перевел с лошадиного на человеческий. Это ей мороженое понравилось.

Нюрморт

Учтите, пожалуйста, что Нюрморт – это имя. А теперь слушайте…

Как-то я сидела вместе со взрослыми, и папин друг вспомнил историю. Он был тогда такой, как я сейчас. И готовился отметить День 8 марта. Для ребенка это большая психологическая нагрузка. В школе и дома. Можно, конечно, что-нибудь нарисовать и надписать. Или купить какую-нибудь открытку. Но этот мальчик придумал такое, чтобы запомнить навсегда. Он пошел в магазин, где продавались разные плакаты, и купил самый большой. Во всяких конторах, вроде домоуправления, такими плакатами украшают двери. На плакате был большой букет цветов. Потом мальчик купил в этом же магазине раму подходящего размера. Но недорогую. Потом он этот плакат прикрепил кнопками с тыльной стороны рамы. Кнопки отскакивали, и плакат никак не хотел улечься ровно. Получилось, честно говоря, хуже, чем в музее, хотя мама мальчика сказала, что это самая лучшая картина, которую она видела в жизни. В общем, ребенок свой подарок преподнес, а поскольку не знал, как его назвать, то сказал просто. Нюрморт. Это он знал. Все вокруг, буквально, заплакали от счастья, и папа иногда стал звать мальчика: нюрморт. В шутку, конечно. Нюрморт, пора домой, уроки делать… Что-то вроде этого. И какая-то бабушка возле дома, где они тогда жили, услышала и говорит своей подруге: – Сколько красивых русских имен – Иван, Николай… А тут прямо не знают, что выдумать. Нюрморт какой-то.

Это нечестно

А вот еще, про День 8 марта. Один мальчик, сейчас он уже взрослый послал в Пионерскую правду (была раньше такая газета для детей) свое стихотворение. Теперь он помнит только начало: – Я знаю, мама, ты не хочешь войны. Ты символ мира, и тобой мы горды…

Сам тайно отослал письмо и ждет, когда придет газета. Главное, чтобы успела к Женскому празднику. Возвращается домой из школы, смотрит, взрослые улыбаются (бабушка и мама – она как раз была дома), но вида стараются не показывать. И видит конверт. Они его открыли, наверно, думали, что там, откуда письмо, ошиблись адресом. Так ему объяснили, хотя на конверте было разборчиво написано, кому, и ясно, что мама и бабушка здесь не причем… А внутри:

– Дорогой друг. Мы прочли твои стихи, обсудили и решили, что ты – несомненный талант, и тебе обязательно нужно учиться дальше. А еще – больше читать и декламировать вслух… С наилучшими пожеланиями. Заведующий отделом поэзии… И подпись.

Вот как раньше отвечали на детские письма. Лично. Поэтом этот человек не стал. Он стал художником. Но больше всего его обидело, что взрослые без разрешения открыли его первое письмо. Самое первое! Стихов он уже не помнит (хотя это были хорошие стихи), а обида иногда возвращается. Как же так… взяли и открыли… Других учат, а сами…

Я его понимаю.

Еще про моего деда

Нашу дачу деду дали за его работу, он был геологом и открыл важное месторождение, необходимое всей стране. У него, я помню, была вмятина на голове от удара, который он получил на войне, еще до этого месторождения. Дома дед бывал редко, и, как я теперь думаю, не знал, что дома делать. Тогда он садился и играл на аккордеоне. Считается, что на аккордеоне играют почти как на гитаре, в разных компаниях по случаю праздника, а дед играл просто так, для себя, и был очень серьезным. Как будто он там, сидит где-нибудь на краю тундры, ноги в валенках свесил в вечную мерзлоту и играет. В тундре далеко слышно. Подходит к нему братец Волк. Можно, говорит, я посижу, послушаю.

А дед ему. – Сиди, слушай. Только, чур, никого не обижать.

– Да вы что, – отвечает Волк, – как можно под такую музыку, от которой слезы на глаза наворачиваются… – Поджал хвост, чтобы снизу было тепло, уселся и слушает. Так заслушался, что тихонько подвывать начал. А дед ему специально подыгрывает.

Это я к чему? Папа как-то маме сказал, а я слышала, что ему от дедушкиной игры выть хочется. И, наверно, слезы на глазах (правда, сама я не видела). Тогда я подумала, как это замечательно, когда хочется выть. У деда хорошо получалось, только очень громко, хотя квартира была большая. Все остальные старались не шуметь, но если бы даже и шумели, из-за музыки ничего не было слышно. Одна я слушала с удовольствием, и считаю, что крепкая нервная система у меня из-за дедушкиной игры.

В нашей семье все были геологами, кроме меня, конечно. И везде под столами, кроватями стояли ящики с полезными ископаемыми. Хорошо, что все они были в твердом виде, жидких и газообразных ископаемых мы не держали. Зато, если опустить руку под кровать, там обязательно был какой-то камень, самого разного вида. Бывают камни драгоценные, а бывают полезные, и нужно уметь разбираться, какие для чего. Этим геологи отличаются от ювелиров.

На даче дед обязательно спал на веранде, готовил себя к суровым погодным условиям и натягивал вокруг москитную сетку, как он привык в тундре. Я думаю, если бы летом нас завалило снегом, дед бы очень обрадовался. Папа ездил в Африку и привез оттуда щиты и копье. Как его пропустили через границу, сама не представляю, он мог в Африке остаться навсегда или ходил бы босиком вдоль колючей проволоки со своим щитом и копьем. Не забывайте, что все это называлось холодным оружием. Пропустили его, наверно, потому, что он был в штанах и рубашке, а не в набедренной повязке, как дикий человек. А тем, кто в штанах, можно ходить с копьем. Так и скажут: – Кто в штанах и с копьем, проходи…

И идешь себе… Папа был высокий, худой, очень красивый, копье ему очень шло.

Про Ленку

Еще у меня была тетя, родная мамина сестра. Ее я звала Ленкой, потому что она была младше мамы, и у нас с ней была не очень большая разница в возрасте, если считать в годах – ей было пятнадцать, когда мне шесть. Родители меня хорошо воспитывали, а Ленка на свое усмотрение. В карты научила – это считалось плохо, а в шахматы – хорошо. И вообще, она знала много такого, что мне – девочке и ребенку из приличной семьи знать было еще рано. Ленка так и говорила. Это тебе еще рано. Или: вырастешь и сама узнаешь. Я помню, мы пели:

 
Гладить щеточкой бижу
И водить гулять Жужу
 

Я не знаю, что с большой буквы, а что с маленькой, но когда поешь, это неважно. Однажды, мы с Ленкой ехали по нашему главному Ленинскому проспекту на велосипедах, она впереди, а я сзади. И увидели мою маму, она стояла с другой стороны проспекта, молча, и почему-то держалась рукой за электрический столб. Лицо у нее было белое, как милиционер на празднике. Я ей помахала, но она не ответила. Оказалось, ей стало плохо с сердцем, когда она увидела, как я – шестилетний ребенок еду среди машин на велосипеде. И еще я придумала загадку, когда смотрела телевизор про Америку: Какая разница между электрическим стулом и электрическим столбом?.. Если вы не догадались, вот правильный ответ: со столба можно упасть и больно удариться, а на стул можно удобно сесть и сидеть.

Семейные фотографии

Теперь еще о себе, чтобы вы меня лучше поняли. Я люблю рассматривать старые черно-белые фотографии, выцветшие, выгоревшие, пожелтевшие, часто с оторванными краями и сложенные вдвое, со следами сгибов. И с надписью чернильной ручкой на обороте вверху, обязательно наискось. Потом на надпись полагалось дуть, чтобы чернила быстрее высохли. Я, когда узнала, удивилась. Между прочим, некоторые из таких фотографий похожи на черно-белые репродукции картин, иногда, буквально, нельзя отличить. Недавно я рассматривала одну такую красавицу. Я уже знаю, чем кончилась ее жизнь, знаю, что она пережила мужа. Я читала ее рассказ об их первых свиданиях. Она еще была студенткой, а он молодым хирургом. Однажды она пришла к нему на ночное дежурство, но тут в отделение неожиданно приехал профессор, ей пришлось спрятаться в одежный шкаф и сидеть там, пока снаружи шла профессорская кутерьма. Ничего себе были порядки. Потом я читала историю ее военной жизни с тем же хирургом, теперь уже законным мужем. Он был начальником полевого госпиталя, она – врачом, оперировала вместе с ним. В начале войны они отступали, встали на ночлег в какой-то деревне, отправили раненых единственной машиной, но тут в избу заскочил деревенский мальчишка – в деревне немцы, идут сюда. И они бежали, весь госпиталь бежал, ночью, полуодетые, в чем попало, босые. Хорошо, что они успели отправить раненых. Это чудо – так она пишет. А потом муж едва не попал под полевой суд, он раздал литр спирта шоферам проезжавших машин, чтобы забрали раненых, а его обвинили в хищении. Такая была жизнь, и еще много чего. Но все закончилось хорошо. И после войны они жили долго и счастливо, я видела их фото с курорта Кисловодск, пятьдесят третий год. Название Кисловодск написано сбоку в углу, белыми буквами, так тогда было обязательно. Курорт – это нечто особенное, полагалось сохранить о нем долгую память. Конечно, фотография, где много хорошо одетых людей – сидящих, стоящих с улыбками на лице – это интересно тем, кто на них заснят, но для рассматривания со стороны – ничего особенного. Женщинам, вообще, лучше фотографироваться отдельно, по крайней мере, я сейчас так считаю. Без мужа – женщина загадка, не помню, кто это сказал, но я согласна, а с мужем – просто семейный снимок. Потом муж умер, а без него она потеряла интерес к жизни, хоть была семья сына, к ней там замечательно относились. Но жизнь ей стала безразлична. Умерла она во сне. Представляете, именно во сне, что-то в этом последнем сновидении было особенное, и она не захотела просыпаться. Или, как говорят, ангел спустился и забрал ее к себе. Мне тоже много разного снится, но из своих снов я всегда возвращаюсь. Или меня будят, потому что пора вставать и идти в школу.

И вот я смотрю на ее фотографии, на одной она еще девица, стоит вполоборота, глядит через плечо, явно хочет понравиться, запомниться, молодые всегда все знают, хотя потом выходит наоборот. На другой – она уже молодая мать. Стоит под какой-то стеной, на улице или даже во дворе, потому что стена – белая, и, видно, она готовилась к снимку. Сохранила пристрастие к цветастым платьям, которые любят художники, чтобы создать живописный эффект. Это могла бы быть гречанка или еврейка, или другая европейская женщина восточного вида. Я смотрю и мне грустно, и даже происходит что-то с глазами, хоть ничего особенного. Просто, это я такая. Фотография сделала наш мир проще, оставляя эмоции, как говорится, за кадром. Когда-то у нас всех будут такие фотографии, мы сейчас будто отправляем их в будущее. И нас, наверно, станут когда-нибудь так же рассматривать, искать надпись с обратной стороны, когда и где все это было. Конечно, интересно, что из всего этого получилось. И как разговорить наше прошлое, в котором мы все участники и свидетели, и остаемся стоять или сидеть рядом со старомодной подписью белым по всему ушедшему… Кисловодск…

О чем думает дядя Володя

У нас есть сосед по даче, для меня он – дядя Володя, а мама его называет – наш дачный друг. Зимой мы нашего друга не видим, только иногда он звонит, поздравляет с Новым годом. Дядя Володя был каким-то важным инженером в строительстве самолетов, теперь ушел на заслуженный отдых и на работу выезжает, когда позовут. Он считается консультантом, и вызывают его часто. Это я узнала из разговоров родителей, и сама видела, как за дядей Володей приезжала машина. Кроме того я вижу, как дядя Володя ходит на станцию за пивом. Может, за чем-то еще, но про пиво он говорит с папой. Подойдет к забору и зовет, иногда папа присоединяется, и перед этим спрашивает у мамы. Тогда дядя Володя заходит к нам, они садятся с папой за летний столик, пьют пиво и разговаривают. Иногда мама присоединяется, меня они не приглашают, но я появляюсь без приглашения, проезжаю мимо на велосипеде и возле них останавливаюсь. Мне четыре года, голова у меня над столом, я хорошо слышу, и все понимаю. Дядя Володя рассказывает, что над планетой Юпитер (если я не перепутала) стоят облака, но не из воды, как у нас, а из аммиака, а внизу под ними текут могучие реки из серной кислоты. Без всякого загрязнения среды обитания, потому что обитать в серной кислоте – небольшое удовольствие, а без удовольствия жизнь не имеет продолжения. К чему это дядя Володя рассказывал, я не знаю, а запомнила, так как я из геологической семьи. Одна девочка дала понюхать нашатырь своей кукле Лизе, когда той стало плохо. И Лиза сразу ожила. А взрослые потом допытывались, где мы этот нашатырь взяли. Я и сама тогда понюхала. Ну, и ничего. А аммиак – намного хуже. Поэтому я папу спросила, как это может быть, что бы целые облака из аммиака?

Папа сказал, это научный факт, а как ты себе его представляешь, твое дело. Многие даже не знают, что на Юпитере такое происходит, пока они живут себе и совсем про Юпитер не думают.

– Как это не думают? – Спросила я. – Ты ведь думаешь.

– Не всегда. – Сказал папа. – И начал искать подсолнечное масло. Мама все время придумывает для масла новое место. Зато есть порядок – так мама говорит.

– А почему дядя Володя думает?

– Потому что дядя Володя – романтик. Он любит мечтать.

– Мечтать об облаках из аммиака?

– Он просто удивляется, как такое может быть. Ты ведь знаешь, про молочные реки и кисельные берега.

– Но там – сказка.

– А здесь – на самом деле.

Папа нашел подсолнечное масло, и стал делать вид, что он ответил на все мои вопросы. А я подумала, какая разница, если сравнить, здесь на земле или там – на Юпитере. А дело в том, что реки из молока – это сказка, а облака из кислоты – так и есть.

Вежливая профессия

Когда-то было такое стихотворение, что все профессии нужны. Я про все не знаю, зато знаю самую вежливую. Это стоматология. Только там вас просят: – Сплюньте, пожалуйста… И еще раз сплюньте… Где вы еще такое слышали?

Смешливая ондатра

И вот еще про дядю Володю. Это он рассказывал. Рыбу он не ловит, но на рыбалку ездит с друзьями, чтобы посидеть на берегу, подумать. Ну, конечно, задремал. Выпил перед этим что-то (мне не сказали, что именно). Видит, по реке плывет ондатра. Одни усы над водой торчат. Увидела дядю Володю, повернула к берегу. Высунула голову: – Мужик, тебе шапка не нужна?.. И как засмеется.

Это я специально записала, а думать буду потом, когда вырасту, потому что сейчас мне непонятно.

Тяжело вспоминать

Однажды со мной на даче жила бабушкина сестра. Она была старенькая, своей семьи у нее не было, и она жила у нас. С ней случился удар, то есть сначала был удар, а потом она упала, а не наоборот, как у детей. Мы сначала падаем, а удар наступает уже потом или одновременно. Я очень испугалась, потому что бабушкина сестра лежала, не шевелилась и только тяжело дышала. Я побежала через дорогу на дачу к моей подружке. Она была на два года старше, но все равно не знала, что делать. Хорошо, что дома была ее мама, и был телефон. Они вызвали скорую помощь и бабушкину сестру забрали. Она еще жила четыре года. А первую смерть, которую я запомнила хорошо – это смерть деда. Мне было десять лет. Это была очень траурная церемония, потому что дед был очень большой ученый и его похоронили на правительственном кладбище.

Разное обоняние

Мама выходит на кухню и говорит папе: По-моему что-то странно пахнет. Папа втягивает носом воздух и говорит, ему не кажется, что что-то странно пахнет. На это мама говорит, что у папы атрофировалось обоняние. У нее тоже обоняние атрофированное, но не до такой степени, поэтому она чувствует странный запах. Тут я говорю, что у меня обоняние очень хорошее, но я, как папа, ничего не чувствую. На это мама говорит. – Ну, конечно, ты ведь папина дочка.

Но тогда у меня должно быть плохое обоняние, а я с хорошим ничего не чувствую.

Семейный праздник

Сегодня я слышала такой разговор. Мама, когда брала что-то из холодильника, обнаружила два куска арбуза, который уже давно нужно было съесть или выбросить. Выбросить даже лучше. Она так и сказала папе: – Почему ты вчера не выбросил этот арбуз?..

Папа признал свою вину и сказал, то, что можно было выбросить вчера, не поздно выбросить и сегодня. На это мама ответила, вчера было бы лучше. Тогда папа сказал – Давай сделаем себе праздник и будем отмечать именно этот день, как День выбрасывания арбуза… По-моему, он сказал так, чтобы найти какую-нибудь другую тему для разговора. Но я, как семейный биограф, записываю все точно.

Итак, сегодня, 27 июля мы утверждаем День выбрасывания арбуза. Новый семейный праздник. Дети разных народов присоединяйтесь!

Слоник с подоконника

У нас дома на подоконнике стоял слоник. Небольшой, но довольно тяжелый, если взять в руки. Я тогда была маленькая, а подоконник высокий, нужно было встать на цыпочки, тогда я могла все видеть. И я заметила, слоник ходит. Ничего удивительного, если учесть, что подоконник был ровный и выкрашен белой краской. В темноте можно было найти дорогу туда и обратно и не свалиться на пол. Я так и сказала папе.

– Мне кажется, слоник ходит по подоконнику.

– Неужели? – Мне показалось, папа тоже заинтересовался. – Тогда, почему он еще здесь, а не в Индии? Там, где тепло.

Про Индию я тогда ничего не знала, поэтому сказала так. – Ему и у нас неплохо, на подоконнике тоже тепло, он привык, а через окно ему видно улицу.

– Гм. – Задумался папа. – Мне бы такое в голову не пришло. Действительно, зачем ему Индия? А что он по-твоему ест?

На этот вопрос у меня был ответ. С двух сторон на подоконнике стояли вазоны с растениями. И еще одно внизу на полу, самое длиннющее. При желании можно было до него дотянуться хоботом. Так что с питанием не было проблем.

– Ну что же. Разумно. – Похвалил папа. – И главное, ты сама сделала это наблюдение. Другие едут в Африку или в Индию, а ты сделала тоже самое, не выходя из дома.

– Мне кажется, ему одному скучно.

– Но если купить еще одного, подоконник может треснуть. Ты же видишь, краска слезла тут и тут. Это слоник натоптал.

– Я думаю, еще потому, что давно подоконник не красили.

– Может быть. – Согласился папа. – Но маме об этом лучше не говорить. Пусть это будет наша тайна. Подождем, пока слоник начнет жевать обои. И я тебя прошу, поливай цветы, чтобы слоник не голодал.

– Нужно так поливать, – сообразила я, – чтобы оставалась вода под горшками и на подоконнике, и на полу, тогда слонику будет не только, что есть, но и пить.

– Это не обязательно. Тем более на полу. – Сказал папа. – Слоник туда не дотянется. Я думаю, воду он должен получать из растений, которые ты поливаешь. Вполне достаточно.

– Хорошо. – Согласилась я для вида, потому что еще не решила, как правильно.

Вот так слоник у нас жил, пока я не поехала на дачу. А пока я жила на даче, мама затеяла ремонт. Я вернулась, подоконник блестел, но слоника не было. Вазоны стояли на своих местах, а под ними было пусто. Я спросила папу: – Где слоник?

Папа сказал, что слоник не вынес запаха краски и штукатурки. Он начал трубить в хобот, и злые маляры обрызгали ему всю спину краской. Слоны бывают черные и иногда белые. А наш получился черный с белыми пятнами. Таких в жизни не бывает. Поэтому слоник обиделся и ушел.

Я, конечно, ужасно огорчилась.

– Подожди, – сказал папа, – может быть, он еще вернется.

И они о чем-то говорили с мамой, но я не слышала о чем, потому что мама говорила: – Тише…

А потом спустя два года я нашла слоника в ящике с елочными украшениями, он лежал внизу под гирляндами. Я к тому времени много раз была в зоопарке и в цирке, и видела слонов. Еще я видела мультики и фильмы для детей, в которых показывают, как слоны живут. И тут встретила своего давнего слоника. Я за это время выросла и изменилась в лучшую сторону, а он остался таким, каким был. Только спина была заляпана краской. Когда красили подоконник, слонику досталось. Видно, он вертелся где-то поблизости. Так бы я подумала три года назад, но и сейчас думаю примерно так же.

Белые пятна на спине были затерты. Я сидела, смотрела на слоника и думала, вот, как я его встретила, своего старого знакомого, и как я могла про него забыть. И мне стало немного стыдно. Я взяла слоника и поставила назад на подоконник.

– Ты нашла слоника? – Удивился папа.

– Нет. – Сказала я. – Я не знаю, как он здесь оказался. Наверно, вернулся из Индии.

– Так и есть. – Папа немного подумал, прежде, чем это сказать, и сбоку поглядел на меня. Это я заметила, но он ничего не придумал, потому что у меня было очень серьезное лицо.

– Мне кажется, не нужно ему мешать. – Сказала я. – Пусть привыкает.

– Конечно. – Согласился папа. – Я тоже очень рад, что он вернулся. Будем жить, как раньше, все вместе.

Печально

Сейчас я вспомню совершенно ужасную историю, но вспомню со сладкими слезами, о которых я узнала позже. У мамы была знакомая, наверно, хорошая знакомая, раз мы к ней пошли, но не подруга, потому что видела я ее только один раз. Подруг видят чаще, и о маминых подругах я еще расскажу. А эта хорошая знакомая стала очень рано терять память и перестала узнавать окружающих, в том числе, собственную мать. И мою маму тем более. А ее мать потеряла память еще раньше и не узнавала собственную дочь. Можете такое представить? Я девочкам рассказала, они не поверили. Это был ужас, хотя тогда я этим словом не пользовалась. А потом мы с мамой пошли проведывать эту знакомую в больнице. Они сидели на скамейке рядом – хорошая знакомая и ее мать и держались за руки. Одна была старше, другая моложе, та, которая моложе, была дочь. Мама подошла к ней и поцеловала, и ее мать тоже. И меня представили, так чтобы я пожала всем руку. Мама держала около глаз платок. Потом пришла няня и увела наших хороших знакомых к столу. Так я единственный раз видела мамину хорошую знакомую. Ее, кажется, звали Лиля. Но тут я могу ошибаться, хотя память у меня хорошая…

Ленка и комар

Мамина младшая сестра Ленка меня воспитывала. Как-то ее укусил комар, около глаза, образовалось красное пятно, а вокруг него – белое колечко. Она хотела его запудрить, а потом говорит: – Ладно. Настоящую красавицу прыщик не испортит…

И пошла так. Я решила запомнить, в жизни может пригодиться…

Он и она

Это совсем взрослая история, она касается близких мне людей.

Жестко отделяет время одно поколение от другого. Кажется, совсем недавно был этот человек, а еще раньше, если чуть сдвинуть рычажок времени, их было двое – он и она. Это еще до войны с немцами, так теперь говорят, внося ясность, кто с кем воевал.

Он подрабатывал тапером, играл на пианино в немом кино, учился на инженера и и исписал стихами кучу бумаги. Он был влюблен.

 
Забудь минуту трудную
И лучше песню выведи.
Чтоб вспомнить нашу Совскую
И лебеду на Лыбеди…
 

Примерно так (по памяти), за точность рифмы не поручусь. Потом он уехал в Ленинград, где спешно готовили кадры для будущей войны. Жизнь их развела. Она вышла замуж, была в эвакуации, вернулась в освобожденный Киев. Он воевал под Ленинградом, дослужился до подполковника. Докладывал в составе конструкторской группы новую систему оружия Верховному Главнокомандующему. Перед встречей их инструктировали. Отвечать коротко. Четко. Вопросов не задавать. В глаза не смотреть, взгляда не искать.

Он и не думал искать, но как это не смотреть, специально. Потому не понравилось.

После войны из армии он уволился, Повод был серьезный – переписка с британскими филателистами. Он всегда чем-то увлекался, сейчас это были марки. Помимо инженерии, он занялся стихотворными переводами, они публиковались в сборниках англоязычной поэзии.