Текст книги "Рыжий бродяга Тоби. Кот, подаривший утешение в самые трудные дни"

Глава 4. Трезвость и бродячая кошка

Первый день новой жизни стал настоящим кошмаром. Я не смогла позавтракать, за исключением чашки сладкого чая. Так начался медленный процесс борьбы с похмельем.

Я все еще чувствовала себя пьяной со вчерашнего вечера. Спуститься из спальни на кухню я смогла, только крепко держась за перила, иначе просто свалилась бы. Добравшись до кухни, я приготовила чай, но руки у меня так тряслись, что подняться с чашкой обратно в спальню я просто не могла. Выпив вторую, я смогла подняться обратно, хотя и с большим трудом. Я направилась в ванную.

Ванная комната стала началом процесса очищения. Я смыла с себя запах алкоголя, всю вчерашнюю одежду запихнула в корзину для грязного белья, надела все чистое, спустилась вниз и села за стол.

Похмелье было ужасным, но не самым худшим в жизни. Бывали случаи, когда голова кружилась так, что я вообще не могла оторвать ее от подушки. В этот раз меня даже не тошнило, а это редкость. Сев за стол, я могла вспомнить, что делала накануне вечером. Впрочем, лучше бы я не помнила. Алкогольная амнезия куда лучше, чем воспоминания, наполнявшие меня чувством стыда и вины.

Мои похмельные утра, как и вечерние попойки, были ужасны. Иногда я так плохо себя чувствовала, что не могла добраться до работы: дорога дальняя, а справиться с тошнотой мне удавалось не всегда. Я садилась в свой автобус, но потом сходила, потому что меня страшно мутило. Когда мне везло, свежий воздух и прогулка улучшали состояние, и я садилась на следующий автобус, но и его иногда приходилось покидать по той же причине. Сегодня же все было по-другому. Та песенка дрозда придала мне решимости и сил. Да, я по-прежнему терзалась чувствами вины и стыда, но на этот раз отчаяние отступило перед намерением все изменить.

Я все смогу. Сегодня не буду пить.

Тот момент, когда стыд и страх превращаются в решимость все изменить, становится поворотным моментом в жизни любого алкоголика. В этот миг он выбирает жизнь и отказывается от смерти. Данную болезнь недаром называют «медленным самоубийством», хотя многим это кажется преувеличением, но это действительно так. Я до сих пор оплакиваю друзей, которых свела в могилу эта зависимость. Диана совершила самоубийство, приняв лошадиную дозу парацетамола; Хелен повесилась в гараже, оставив ребенка у бабушки; Полина умерла в своей квартире и пролежала там целый месяц, прежде чем ее тело обнаружили.

Алкоголь побеждает даже чувство самосохранения, в то время как этим инстинктом обладают все животные. Они, в отличие от людей, не совершают самоубийств. Жажда жизни у братьев наших меньших сильнее. Запуганный Тоби выбрался из-под машины в сад Гейнор, чтобы съесть пищу для ежиков.

Люди говорят о триумфе человеческого духа, словно у них есть монополия на смелость. Я видела, как животные одерживали такой же триумф, когда желание выжить пересиливало боль и страх.

Как-то я видела в Лондоне бродячего кота. Он вылез из подвала огромного здания министерства окружающей среды – настоящего бетонного монстра, построенного в 60-е годы и ныне снесенного. Полосатый бродяга поджимал поврежденную лапу, но даже на трех лапах боролся за жизнь, разыскивая съестное в мусорных баках.

Воспоминание об этом несчастном малыше преследовало меня долгое время. Я вернулась к тому зданию и оставила там кошачий корм, но он так и остался нетронутым. Я не знаю, что случилось с ним. Кот перебрался в другое место? Его кто-то подобрал? Удалось ли коту прожить еще несколько дней, прежде чем умереть от голода и боли? Я никогда не узнаю этого.

Если простой бродячий котик может заставить себя жить, несмотря на сломанную переднюю лапу, которую никто не собирался лечить, то как мы, люди, можем жаловаться на жизнь? Проблему с алкоголем создала я сама. В этом отношении бродячие кошки, которым я помогала, морально стояли выше меня – в их жизни трудности возникли не по вине самих животных.

Пьянство довело меня до такого состояния, когда нужно было признаться в том, что я – алкоголик и не могу позволить себе упасть еще ниже в собственных глазах. Я поняла, что означает дойти до последней черты.

Так для меня открылась новая дорога. За тридцать четыре года до появления в моей жизни Тоби я бросила пить и решила стать хорошей женой для Ронни.

Через несколько дней в мой сад вместе со своим котенком пришла черно-белая кошка Толстая Ада. Я бросила пить и теперь могла завести кошечку. Я пристроила ее малыша в хорошую семью, а Аду оставила себе. Она стала первой кошкой в моей взрослой жизни.

В то наше первое знакомство я заглянула под навес и увидела, что в старой картонной коробке устроилась большая черно-белая кошка с котенком. Она выстелила коробку своей шерстью, как я заметила позже, чтобы ее малышу было тепло и уютно. Каждый раз, когда я выходила в сад, кошка начинала тревожно ворчать, подзывая своего крошку поближе.

Мне пришлось отправиться в магазин для покупки кошачьего корма. Естественно, в моем доме ничего подобного не водилось. Я положила корм на блюдечко и сразу поняла, что моя гостья страшно голодная. Она вылезла из коробки и съела все до капли, осторожно поглядывая на меня, но все же решилась поесть в моем присутствии. Поддавшись импульсу, я взяла кошку на руки и принесла в дом, а потом вернулась за ее малышом.

Затем нужно было пойти в зоомагазин за кошачьей лежанкой. Моей гостье она не понравилась, и кошка решила вместе с котенком поселиться под кухонной раковиной, рядом с канализационной трубой. Я устроила там лежанку, и гостья провела под раковиной несколько недель.

Я не собиралась заводить кошку и вообще не думала, что мне она нужна. Я просто подкормила малышку, а потом одно за другим, и стала котовладелицей: сначала накормила, потом принесла ее вместе с котенком на кухню, а потом стерилизовала и окончательно оставила у себя. Все это время я совершенно не понимала, что кошка полностью изменит мою жизнь.

Иногда я думаю, что появление Ады в тот момент было не простым совпадением. Возможно, Ада, ставшая страшно толстой и счастливой, стала мне наградой за трезвость. Я боролась с собой, чтобы не взяться за бутылку, а кошка внесла радость в мою жизнь. Было ли это событие первым шагом на пути любви к этим животным? Возможно. Толстая Ада помогла мне забыть о прежней пьяной жизни.

Бросать алкоголь – дело трудное и неприятное, и в этом я убеждалась каждый день, неделя за неделей. Выпивка стала неотъемлемой частью моей социальной жизни – практически все трапезы, за исключением завтрака, сопровождались вином, а зачастую им предшествовала пара стопок виски. Алкоголь помогал мне расслабиться, преодолевать усталость, жить весело и бодро.

Самыми трудными были первые три месяца трезвой жизни. Я постоянно чувствовала себя усталой, все забывала, могла оказаться в метро и неожиданно понять, что не знаю, куда еду и зачем. Я сходила с поезда, садилась на скамейку и ждала, когда память вернется и можно будет продолжить поездку.

Нормальные люди, способные контролировать, сколько и когда они выпивают, подумают, что я преувеличиваю свои страдания, но те, кто пытался бросить курить – иногда не раз, – прекрасно поймут, о чем я говорю. Желание употребить алкоголь усиливалось, когда я испытывала сильные эмоции – злилась или чего-то боялась. Мне стало ясно, что бросить пить было легко, труднее всего не начать снова. Однако с помощью тех, кто уже поборол эту болезненную зависимость, я сумела преодолеть себя.

В первые несколько месяцев со мной произошло нечто вроде духовного пробуждения. Это не было связано с религией, так как я просто осознала свой внутренний дух. Я выглянула из окна и увидела Сомерсетский лес. Мы с Ронни часто гуляли по нему, когда там цвели колокольчики, и я всегда восхищалась их красотой. Сейчас была осень, и листья на деревьях стали красными и золотыми.

В этот момент я ощутила течение времени и свое малое место во вселенной. Листья были прекрасны из-за своей недолгой жизни. Близость смерти окрасила их в золото и пурпур. Быстротечность, ощущение того, что ничто не длится вечно – вот в чем заключалась тайна этой красоты.

Те, кого я любила, и люди, и кошки, и сама я, являлись частью этой быстротечности, изменчивости жизни, которая должна закончиться смертью. Я сумела с радостью принять это. В тот момент, который я уже не могу воссоздать в памяти, я приняла свою жизненную роль – роль странника на пути, неизбежно ведущем к смерти.

* * *

Я сумела справиться с собой. Отказ от пьянства вознаградил меня сторицей. Наша с Ронни любовь стала еще сильнее. Нам обоим нужно было привыкнуть к мысли о том, что муж будет проводить свое время за болтовней и виски с друзьями в «Эль Вино», а я не смогу его сопровождать. Не потому, что не люблю своего мужчину, а потому что мне не стоит проводить время рядом со спиртным. Ронни имел право наслаждаться отдыхом и алкоголем в обществе друзей. Он мог пить вино за обедом. Я же лишилась этого права.

Когда я протрезвела настолько, чтобы осознать все, что происходило вокруг меня, я начала еще больше ценить смелость военных корреспондентов, таких как Ронни. Да, они не принимали участия в боях. Во время войн военным корреспондентам всегда помогали военные, на какой бы стороне они ни находились. Им не приходилось, как фотографам, лезть прямо на передовую, но эти люди постоянно сталкивались с опасностью.

Конечно, никто из них не стремился быть убитым. Мертвый журналист не может донести до читателей свою статью – серьезный недостаток подобного состояния. Успешные представители этой профессии шли на риск, но вовсе не ради прилива адреналина. Ронни считал самым главным передать статью в газету с помощью всех доступных средств. В те времена журналисты диктовали материалы машинисткам, сидевшим в редакциях. Появление спутниковой связи облегчило им жизнь, но, чтобы передать информацию, нужно было оставаться живым.

Я знала трех военных репортеров, погибших на посту. Молодого австралийца – работника агентства Reuters Брюса Пигготта убили во Вьетнаме в 1965 году. Замечательная, яркая, незабываемая Мэри Колвин погибла в Хомсе в 2012 году во время гражданской войны в Сирии. Редактор моего отдела Sunday Times Николас Томлин отправился на войну Судного дня в 1973 году и погиб от сирийской ракеты.

Ронни тоже работал во время войны Судного дня вместе с другом и соавтором Кристофером Добсоном. Их репортажи были настолько острыми и содержательными, что смогли превзойти газеты, которые отправили на Ближний Восток не менее шести журналистов. У меня до сих пор хранится фотография, где мой муж и Крис сняты с генералом Ариэлем Шароном.

Любой журналист мечтал бы о приглашении в палатку генерала. Шарон рассказал Ронни и Крису о ходе войны и планах. Жена постоянно присылала ему корзины с едой со своей фермы в Израиле, и Шарон с удовольствием угощал гостей.

– Генерал, у вас очень аккуратное поле боя, – сказал Ариэлю Шарону Ронни за виски. Типичная журналистская шуточка, но за плечами моего мужчины была военная подготовка и участие во Второй мировой войне в качестве морского пехотинца. Шарон просто рассмеялся.

Военные репортеры – особая порода людей. Они работают в разных газетах и странах, но объединяются на войнах, революциях и восстаниях. Конечно, все знают друг друга. Ронни познакомил меня с журналистской элитой. Хилари Браун, изящная блондинка из American Broadcasting Corporation, постоянно заставляла оператора и звукооператора подбираться поближе к месту действия, несмотря на опасность. Граф Паоло Фило делла Торре – автор книги под роскошным названием «Маргарет Тэтчер: Железная кукла». Боб Вудвард прославился тем, что сумел вскрыть грязную игру Никсона. Его расследование позже стало основой для фильма «Вся президентская рать». Майкл Николсон и другие телевизионные репортеры не слишком хорошо известны зрителям, но всегда пользовались заслуженным уважением среди коллег. Благодаря Ронни мне удалось прикоснуться к этому великолепному миру.

Иностранные корреспонденты всегда знают, кто на самом деле хорош, а кто только пытается произвести впечатление. Они терпеть не могут популярных телевизионных комментаторов и «звездных» писателей, создающих свои репортажи в лобби дорогих отелей, расположенных в самых безопасных местах.

– Помню одного такого типа, – вспоминает Крис Добсон, вместе с которым Ронни написал много книг. – В самолете он изучил вырезки из разных газет, потом засел в гостиничном номере и написал статью. Он передал ее в газету, даже не посмотрев, что происходит на самом деле. Есть иностранные корреспонденты, идущие прямо на передовую. Все знают истинную ценность их репортажей. Конкуренты таких людей просто ненавидят.

Бессмысленно было волноваться, когда Ронни исчезал в очередной горячей точке. Он вел себя как кот-бродяга: всегда приземлялся на лапы и находил дорогу домой.

Больше всего я боялась за мужа, когда Ронни освещал вторжение турок на Кипр. Именно там, в отеле Ledra Palace, мы провели медовый месяц. Тут я узнаю, что отель разбомбили. В те времена Интернета не существовало, и я не могла узнать о происходящем на самом деле, но когда я не получила никаких иных известий, то решила, что с ним все в порядке – наверное, отель находился где-то в поле. Я оказалась права. Через четыре дня в Лондон вернулся один из наших телерепортеров. Он передал мне письмо. Письмо начиналось со слов: «Дорогая Селия…» Я так и не прочла остальное. У Ронни был такой ужасный почерк, что разобрать мне удалось всего несколько слов, но я до сих пор храню это любовное письмо, так и оставшееся непрочитанным.

Ронни и Крис Добсон писали не только о войнах и революциях, они считались признанными экспертами по терроризму – занялись этой темой они одними из первых и написали четыре книги. Я же боролась с тягой к алкоголю, присматривала за первой взрослой кошкой и писала колонку о домашних животных для Daily Telegraph. Каждый из нас занимался своим делом. Более разных интересов быть не могло – войны, террористы и мирные домашние любимцы.

Наши профессиональные интересы расходились, мы часто не видели друг друга долгое время, но нас неизменно тянуло друг к другу. Мы соединялись при любой возможности.

Возвращение Ронни каждый раз становилось новым медовым месяцем. Я никогда не забывала – и не забуду – что этот смелый, сильный мужчина не бросил меня в те годы, когда я была настоящей алкоголичкой. Ведь уйди Ронни тогда, и никто не осудил бы его. Муж остался.

Точно так же, как меня совершенно не интересовала тема терроризма, Ронни абсолютно не интересовался кошками. Когда я бросила пить, ему пришлось привыкнуть к кошкам, вошедшим в мою жизнь. Мой любимый человек вырос в доме, где не было домашних любимцев – ни собаки, ни кошки, ни даже волнистого попугайчика.

Нет, нельзя сказать, что Ронни не любил животных. Просто он считал наличие кошки, собаки и даже попугайчика затрудняющим реализовать свою главную цель жизни. Муж должен быть готов бросить все, мгновенно метнуться в аэропорт и отправиться в очередную горячую точку. Ронни понимал, что домашнее животное – большая ответственность. Поэтому если я хочу иметь кошку, то и отвечать за нее должна я, а не он. Мы ссорились из-за этого, но через несколько лет муж даже стал мыть кошачий лоток! Полагаю, в этом споре победила я.

* * *

Первое общение Ронни с кошками произошло примерно за два года до появления в нашем доме Ады. У нас был загородный коттедж в Сомерсете, где мы проводили выходные. Местный фермер любезно позволил Ронни поохотиться на его землях. Не думаю, что Ронни кого-то подстрелил – там и дичи-то никакой не водилось. Однако каждый раз, когда Ронни с ружьем отправлялся на охоту, за ним увязывался местный кот Джаффи.

Джаффи был кастрированным котом. Его имя, англизированное французское слово «жуффе», означало разновидность пшеницы. Назвали Джаффи так за палевую шерсть, напоминающую цвет созревающей кукурузы. Его кормили каждый день, но больше о коте никто не заботился. Он жил в хозяйственных постройках, а не в доме. Задача Джаффи заключалась в охоте на крыс и мышей, и он справлялся с ней весьма эффективно. Каждое утро жена фермера обнаруживала у порога несколько мышиных трупиков, аккуратно разложенных на бетонной дорожке.

Джаффи никогда не был у ветеринара – туда его отвезли только, чтобы кастрировать. Коту не делали прививок. Поскольку он жил на природе, в маленькой деревушке, состоящей всего из пяти домиков, где имелась только одна престарелая кошка, шансы заразиться чем-либо у кота были минимальны.

Джаффи выглядел очень здоровым. Наверняка у него имелись глисты и блохи, но догадаться об этом было невозможно. Раз кот никогда не заходил в дом, то жену фермера это не волновало. Судя по всему, паразиты жили в гармоничном симбиозе с котом, и их число было невелико, ведь кот находился в прекрасном состоянии. Кошки, у которых много блох, обычно истощены или больны. Они слишком слабы, чтобы истреблять блох, ухаживая за собой.

Кот был типичным фермерским котом, жившим рядом с людьми тысячи лет. На ферме присутствовало много построек, где можно было укрыться от дождя или холода. Кот мог зарыться в душистое сено или солому, и холод ему не угрожал. Хозяин регулярно кормил Джаффи. Кроме того, ему доставались питательные грызуны – идеальная кошачья диета, сложившаяся за долгие века эволюции.

Кот имел все возможности удовлетворять свой охотничий инстинкт. Охота на мышей для кошек – «видоспецифическое поведение», если говорить научным языком. Кошки созданы для этого и получают от этого колоссальное удовольствие – этого удовольствия лишены животные, живущие исключительно дома.

Джаффи был очень уверенным в себе котом. В теплую погоду он лежал посреди дороги, греясь на солнышке. К счастью, по дороге никто особо не ездил. Случайные машины останавливались и гудели, чтобы кот освободил им дорогу. С непередаваемым достоинством Джаффи лениво поднимался и отходил в сторону, позволяя машине проехать.

Кот отлично чувствовал себя с коровами. Фермер разводил мясных быков традиционным способом, без искусственного осеменения. Его спокойный и дружелюбный бык Трубач отлично ладил с коровами породы «абердинский ангус». Телята росли на свободном выгоне в полях, под присмотром матерей, тогда как сегодня большинство телят отнимают у матерей сразу после рождения. Некоторых коров оставляли в стаде, а бычков продавали, когда они достигали определенного веса.

Джаффи совершенно их не боялся. Он каждый день обходил свою территорию, осматривал поля, коров, уделял внимание телятам, с любопытством взиравшим на невиданного зверя. Джаффи усаживался среди них и начинал невозмутимо умываться. Если телячья морда приближалась слишком близко, кот ударял по ней мягкой лапкой и продолжал приводить себя в порядок.

Естественно, Джаффи посещал и нас – убедиться, что в коттедже все в порядке. Особый интерес мы представляли для него во время трапезы. От меня коту всегда перепадало что-нибудь вкусненькое. Хотя кота кормили в двух домах, он не толстел, возможно, из-за глистов. В теплую погоду Джаффи любил спать в корзинке садовника на нашей террасе.

Несмотря на то что кота подкармливала я, Джаффи явно предпочитал Ронни. Когда тот выходил в сад, кот сопровождал его, держась примерно в метре от мужа. Коту нравилось спокойно сидеть и наблюдать, как Ронни работает в саду. Он следовал за ним и во время прогулок, а почувствовав, что Ронни слишком удалился от фермы, Джаффи начинал жалобно мяукать. Его территория простиралась на три поля от дома. Ради удовольствия прогуляться с Ронни Джаффи был готов покорить и четвертое, но каждый шаг сопровождался громкими жалобами и стенаниями. На пятом поле он замирал, продолжал мяукать и наблюдал, как Ронни уходит все дальше. Все же кот героически дожидался его, чтобы вместе вернуться домой.

Больше всего кот любил, когда Ронни выходил из дома с ружьем. Джаффи был достаточно умен для понимания: с ружьем Ронни далеко не уйдет – будет бродить только по тем полям, что принадлежат фермеру. Поэтому-то кот увязывался за Ронни как верный лабрадор, держась в трех шагах позади. Если Ронни отправлялся без него, Джаффи галопом мчался по полям, чтобы догнать Ронни.

– Это глупо, – говорил муж, – я выгляжу как идиот, который отправился на охоту с котом.

В глубине души ему была приятна такая привязанность.

Приносил ли кот Ронни добычу? Вряд ли, как мне кажется. Джаффи был достаточно уверенным в себе котом, чтобы не приходить в ужас от выстрела, но я ни разу не видела, как он тащит домой фазана. Не уверена, что они вообще там были. А кролика? Возможно. Кот точно убивал и поедал местных кроликов, крыс и мышей. Я иногда натыкалась на клочки кроличьей шерсти или лапки, оставшиеся после трапезы Джаффи.

Общение с котом смягчило сердце Ронни, и он смирился с появлением Ады – нашей первой собственной кошки. Именно Джаффи заронил в душу Ронни первые семена любви к котам. Поэтому когда в нашем саду появилась Ада с котенком, Ронни отнесся к этому благосклонно. Правда, сначала он сурово заявил: «Или уйдет эта кошка, или я», но очень быстро Ронни к ней привык и частенько пел кошке песенки, а она тихонько ему подпевала. Когда же Ронни уезжал в очередную горячую точку, Ада была моей верной спутницей и подругой.

Насколько сильно Ронни полюбил кошку, стало ясно, когда наступил конец. Ада начала терять вес. Она была довольно массивным животным, и поначалу я ничего не замечала. Сегодня мне это кажется ужасным, но до ее появления у меня никогда не было кошки. Я заметила, когти Ады стали длиннее, но не поняла, что это связано с ее похудевшими подушечками и лапками. Когда я осознала это, то приняла ее похудание как возрастное.

Когда Ада заболела кошачьим гриппом, несмотря на все прививки, я подумала, что ей не повезло или появился новый вирус. Ветеринар, к которому я обратилась – теперь я пользуюсь услугами другого специалиста – тоже не заметил ничего ужасного. В те дни ветеринары больше знали о собаках, чем о кошках, и к кошкам они относились, как к собакам второго класса.

Сегодня, когда я уже много знаю, я понимаю, что у Ады были проблемы с иммунной системой. Во время жизни на улице она спаривалась и, судя по всему, заразилась вирусом кошачьего иммунодефицита. Этот вирус передается через кровь, половые жидкости и слюну. Когда коты спариваются, они кусают кошек за загривок. Достаточно одного укуса зараженного кота в сочетании с сексуальным проникновением, и вирус проникает в организм кошки. Аде любовь принесла смерть.

Я подобрала ее вскоре после рождения котенка и стерилизовала. Ада прожила у меня шесть лет. Несколько лет вирус дремал, а потом проявился. В те времена не было теста на этот вирус, и понять, есть ли он у животного, было практически невозможно. Тогда вообще очень мало знали об этом заболевании. Вирус СПИДа, то есть иммунодефицита человека, открыли незадолго до болезни Ады.

Оглядываясь назад, я понимаю, что горевала по ней больше, чем по любой другой моей кошке. Я слишком поздно распознала болезнь Ады. Да, она перестала быть подвижной, но я связывала это с возрастом. Теперь я понимаю – долгие часы сидения в одной и той же позе означают, что кошка страдает от боли. По-видимому, у Ады был рак. Из-за моего невежества она мучилась слишком долго.

У кошек, страдающих раком, есть выход, в котором отказано людям. Мы заставляем людей проживать жизнь до самого конца, порой очень мучительного и горького. Животным позволено избавляться от боли.

С тяжелым сердцем я повезла Аду к ветеринару в последний раз. В этом кабинете в Белгрейвии я была одна, так как Ронни, на глазах которого не раз гибли люди, не мог смириться со смертью кошки. Это лишний раз доказывает, насколько он ее полюбил. Впрочем, доказательств и не требовалось. Тем утром я по глупости накормила Аду ее любимой едой – сырой крольчатиной.

– Мы усыпим ее газом, – сказал ветеринар, желая избавить кошку от страха и боли.

Мужчина любил животных. В его доме было полно собак и кошек, спасенных от преждевременной эвтаназии, но газ не усыпил Аду. Она задрожала, кошку начало рвать. Мне пришлось держать ее.

– Вы кормили кошку утром? – спросил ветеринар. – Ей не следовало ничего есть.

Мне пришлось признаться, что я накормила Аду. Ветеринар хотел усыпить животное, прежде чем сделать смертельную инъекцию, но теперь от этого плана пришлось отказаться. Я хотела порадовать Аду последним завтраком, но это оказалось ужасной жестокостью. Кошка дрожала, ее тошнило, и в этот момент ей сделали смертельный укол.

Это было ужасно. Ужасно для меня, ужасно для нее, и стало для меня откровением.

В нашей семье уже случались смерти, но меня от них защищали. Я никогда не видела, как кто-то умирает. Родители не пускали меня к смертному одру моих бабушек. Я даже не знала, от чего они умерли. Не присутствовала я и при смерти моей тети по материнской линии. Нэнси всю жизнь курила и умерла от рака легких.

Да и про смерти кошек моего детства мне ничего не рассказали. Я никогда не отвозила их к ветеринару для смертельной инъекции. Отец иногда пристреливал больных собак, говоря, что это для них легче, чем мучительная поездка к ветеринару. Лишних котят в нашем доме тоже топили, как было принято в 50-е годы, а белому кролику Снежку просто свернули шею.

Детям не разрешалось обсуждать эти смерти. Нас держали в стороне, и все было окутано молчанием. Мы могли немного поплакать, но больше говорить об этом не следовало. В те времена люди не разговаривали ни о сексе, ни о смерти.

Люди покупают кошек и собак и позволяют им иметь котят и щенков, чтобы дети узнали о сексе и рождении. Никто не покупает ребенку домашнего любимца, чтобы ребенок узнал о смерти, но это необходимо.

Поэтому-то я не имела никакого представления о смерти, пока не пришлось усыпить Аду. Я не знала, что умирание – тяжелый путь и для животных, и для людей. Точно так же, как тяжелы роды, так же тяжела и смерть. Я была в гневе и ярости. Кошка не прожила те самые двенадцать лет, а то и больше, обычно отведенные домашним любимцам, окруженным любовью и заботой. Я не могла смириться со столь ранним концом ее жизни. Меня охватила злоба от того, что Бог позволил ей так страдать. Ада не заслужила такой смерти. Это просто несправедливо. Я отказывалась смириться с тем, что все произошло именно так.

За шесть лет Ада превратила нас с Ронни в настоящих кошатников. Эти годы были временем трезвости. Я научилась наслаждаться жизнью без спиртного и заново открыла свой брак, понимая, что с Ронни я намного счастливее, чем с бутылкой. Я поняла, как это замечательно – жить без постоянного чувства вины и стыда. Я научилась позволять мужу в одиночку расслабляться вместе со своими друзьями.

Смерть Ады меня потрясла. Думаю, она была мне ближе бабушек или тети. Ада стала мне по-настоящему родной. Я злилась на то, что вирус оборвал жизнь кошки слишком рано, что Ада не прожила столько, сколько должна была прожить в счастливой семье. Я очень злилась и постоянно оскорбляла Бога в своих молитвах. Это были уже даже не молитвы, а сплошной поток оскорблений в адрес высшей силы.

Когда Ада умерла, я терзалась чувством вины, что раньше не распознала ее болезнь. Для избавления от этого чувства у меня присутствовало одно лекарство – алкоголь. Если я снова начну пить, чувство вины исчезнет. Я смогу избавиться от него с помощью одной большой бутылки скотча.

Я не сделала этого.

Нет, я продолжала жить, не ища утешения в бутылке. Мучительно было мыть и убирать миски Ады. Я рыдала, стирая кошачью лежанку, на которой Ада каждый вечер устраивалась поудобнее. Я убрала лежанку и миски подальше в шкаф. Мучительно даже пылесосить ковры – на них еще остались волоски ее шерсти. Я думала, что никогда в жизни не буду жаловаться на линяющих кошек. Мама написала портрет Ады – кошка сидела на пеньке в нашем саду. На несколько недель я развернула картину лицом к стене. Я просто не могла на нее смотреть.

Вернувшись домой, я открыла дверь и бессознательно стала ждать, когда Ада выбежит мне навстречу. Мое сердце сжалось, когда я поняла, что никогда больше не услышу ее мурлыканья и не увижу пушистого хвоста. Мне долго казалось, что я вижу ее движение уголком глаз. Я поворачивалась, но никого не видела. Я чувствовала ее присутствие каждый день.

Полгода я жила без кошки. Завести новую казалось мне оскорблением ее памяти. Я не могла просто взять и заменить мою пухленькую черно-белую Аду кем-то другим.

Если бы кто-нибудь сказал мне: «Тебе нужно завести новую кошку», я бы, наверное, его ударила.

Однако именно это я и сделала – завела новую кошку!