Текст книги "Кровавый апельсин"

В полуприкрытую дверь я увидел коренастого светловолосого мужчину с красным обветренным лицом и трубкой в зубах. Он чинил сеть.

– Привет, Чифи! – окликнул я его.

Чифи Барнс сверкнул в мою сторону яркими голубыми глазами, не прерывая своего занятия.

– А, мистер Диксон, – узнал он меня. Барнс занимал должность рулевого спасательной лодки в порту Пултни. Он любил делать вид, что живет сам по себе и ни во что не вникает, хотя мне-то было известно: Чифи всегда в курсе всех событий.

– Чифи, можно узнать, куда направляется этот псих на катере?

– Скорее всего – на дно, если будет продолжать в том же духе, мать его так, – философски заметил Барнс. – Я пойду дам запрос, а потом, черт побери, ты мне все объяснишь!

Он скрылся в радиорубке и что-то пробубнил в микрофон. Когда Чифи вернулся, я выложил ему все, что знал, а потом поблагодарил его и направился обратно на причал.

Глава 7

Толпа на прогулочной палубе «Геклы» заметно поредела. Но Чарли был еще там. Он сразу же накинулся на меня с требованием объяснить, что все это значит. Я вкратце рассказал ему, как было дело.

– Да… Боюсь, это может сильно повлиять на настроение мистера Эрнста, – произнес Чарли.

– Ничем не могу помочь.

– Жаль, что все так получилось.

Расставшись с Чарли, я направился в салон, где стоял стол для рулетки. Там сейчас никого не было. Мои промокшие ботинки оставляли грязные следы на дорогом белом ковре. Под золоченой витой лестницей, ведущей в верхний салон, открылась дверь, и из нее вышел Терри Таннер. За ним двигался Рэнди, засунув большие пальцы рук за пояс, на котором висел устрашающего вида кинжал. В приоткрытую дверь я успел разглядеть помещение, где вокруг стола с горкой разноцветных фишек сидело человек пять, играющих в карты.

– Я хочу с вами поговорить, – обратился я к Таннеру.

Теперь глаза его были холодны как лед; отличный мягкий загар не мог скрыть жесткого, бесстрастного выражения его лица.

– Мистер Сайлем выигрывает, – сообщил он в ответ. – Не уверен, что он будет доволен, если игра прервется.

Высокий рыжеватый блондин вдруг встал из-за стола.

– Ничего страшного. Мне как раз нужно прогуляться, – произнес он, направляясь в сторону служебных помещений. По дороге он одарил меня дежурной улыбкой.

– Мне хотелось бы знать, что делал на этом корабле Алан Бартон.

Таннер в изумлении поднял брови. Я бы, пожалуй, сильно удивился, встретив иную реакцию.

– Кто такой Алан Бартон? – спросил он.

– Человек, который недавно угнал ваш катер. Он был на борту «Стрит Экспресс», когда мы разбились о камни в Ирландии. Тогда он исчез, и мы полагали, что он погиб.

– Как странно, – равнодушно бросил Таннер. – Честно говоря, понятия о нем не имею. Подбором экипажа занимается Рэнди. Рэнди, я правильно говорю?

Морда Рэнди была гладкой и цветом напоминала свиное сало; контрастно выделялись на ней только огромные черные усы и такого же цвета коротко стриженные волосы.

– Мы познакомились с ним случайно, – сообщил Рэнди. – В баре. Хотите знать – в каком?

– Нет.

– Какое-то время мы виделись. А потом я встретил его в Корке. Мы как раз возвращались на «Геклу». Он нуждался в работе, и я нанял его. Что за проблема? – С этими словами, произнесенными угрожающим тоном, он сделал шаг вперед, положив руку на ножны своего кинжала.

– Рэнди! – одернул его Таннер, словно скомандовал: «К ноге!»

– В таком случае, за что вы ударили меня?

– Он не желал с вами разговаривать. Он – мой приятель. Его желания для меня – закон.

– Какая преданность! – не удержался я. – А после этого вы посоветовали ему сбежать, не так ли?

– Он кое-что рассказал мне об этом кораблекрушении. – В уголках его красных толстых губ выступила слюна. – Он сказал, что больше не желает иметь с вами никаких дел. И еще, что вы с Эдом – пара психопатов. А он – очень чувствительный малый. – Руки Рэнди держал на весу. Больше всего они были похожи на крюки подъемного крана.

– О'кей, Рэнди, – произнес Таннер, сделав успокоительный жест. – Спасибо. – Взглянув на меня своими голубыми фарфоровыми глазами, он поинтересовался: – Вы удовлетворены?

– Не совсем. У меня есть другая версия. Я допускаю, что якорный канат «Экспресса» перетерся не сам по себе. Я допускаю, что Алан мог ему немного помочь – например, ножом. После чего испугался и в панике смылся. Очевидно, поэтому он и сегодня сбежал. И более того, я допускаю, что вы специально помогли ему сбежать, потому что вам известны кое-какие подробности этого дела.

Рука Рэнди вновь скользнула к кинжалу.

Пальцы Таннера впились в его разрисованное татуировкой предплечье. Взбугрившиеся мышцы распирали короткий рукав белой футболки.

– Заявляю вам, – процедил Таннер, – что это клевета. – Губы его растянулись в некое подобие улыбки. – Неплохо придуманная, но клевета. Эд Бонифейс – ваш давний друг, верно? В таком случае… Я понимаю, Эд сейчас в затруднительном положении, и полмиллиона страховки за «Стрит Экспресс» ему как нельзя кстати, не правда ли? Только я сомневаюсь, что он ее получит.

Я пристально взглянул ему в глаза. Он отлично знал, что такие же соображения возникали и у меня.

– Пока ничего не ясно.

– А я уверен, – подчеркнул Таннер.

Золотые панели с мраморными стенами действовали на меня угнетающе. Я развернулся и пошел прочь.

Я спускался по трапу, размышляя об Алане Бартоне. Тогда, на «Экспрессе», он выглядел каким-то слишком затюканным. Он сказал, что боится воды. Я был готов поверить в то, что со страху он мог сбежать в Ардмор, мог добраться до Корка, забиться в кабак, где его выловил Рэнди. Я вспомнил его лицо, все в красных пятнах, дрожащие слюнявые губы, словно у провинившегося ребенка… Тогда он явно запаниковал. В таком случае у него не было никаких причин не удариться в панику и сегодняшним утром.

Я шел по причалу, удрученный тем, что позволил сам себя одурачить. Появилось четкое желание выпить и привести в порядок собственные мысли. Поэтому ноги мои сами повернули в сторону яхт-клуба. Я вошел в бар, отделанный красным деревом, и заказал бренди. Бар яхт-клуба я выбрал еще и потому, что был уверен: мне удастся посидеть здесь в одиночестве. Все нормальные жители Пултни в это время собирались в баре «Русалка». Но я ошибся.

– Эй, ты что там застрял! – услышал я знакомый голос. Обернувшись, я увидел Эда, приветственно махавшего мне своей лапой с зажатой между пальцами неизменной сигаретой «Сеньор Сервис». Его светло-коричневый пиджак количеством пятен напоминал уже армейскую камуфляжную куртку. Рядом с ним сидел довольно высокий мужчина. Волосы его торчали во все стороны, словно наэлектризованные, огромные квадратные очки больше всего были похожи на две оконные рамы.

– Иди к нам, – радушно предложил Эд, плюхнув руку на плечо своему спутнику. – Знакомься, это Морт Салки, директор по связям с общественностью, фирма «Оранж Карз». Мы приземлились тут поболтать немного после той толкучки.

Я неуверенно улыбнулся и пожал крупную костлявую руку мистера Салки.

– Мне очень понравилось ваше судно, – произнес Салки, не обращая внимания на Эда. – Я тоже был на «Гекле». Великолепное зрелище. Позвоните мне при случае, возможно, нам есть, о чем поговорить.

И он протянул мне визитную карточку. Эд, перебивая его, завопил:

– Слушай, я только что рассказал старине Морту, какую лодку я собираюсь построить!

– Да-да, – подхватил Салки, обнажив в улыбке два ряда огромных зубов. – Восхитительно. Извините меня, но я должен идти. Напишите мне обо всем, хорошо? – Он двинул плечом, сбрасывая руку Эда. Та безвольно скользнула вниз. – Джимми, – обратился Салки ко мне. – Не забудьте позвонить! – Он быстрыми шагами пересек зал и исчез за стеклянными дверьми.

– О, это важная шишка, – сказал Эд. – Мне с трудом удалось затащить его сюда.

– Ты знаешь, что Алан Бартон был на борту «Геклы»?

– Слышал, – вяло отозвался Эд. – Он сбежал, как последний трус, верно? Все это очень интересно, но не закажешь ли ты еще виски, Джимми?

Я выполнил его просьбу и поинтересовался:

– Ну и что ты об этом скажешь?

– Не сейчас. Мне еще надо кое-что выяснить.

– О чем ты?

Официант принес виски. Эд жадно отхлебнул и повторив:

– Говорю тебе – еще не время.

– Но ты можешь мне хоть объяснить, – не отставал я, – откуда он взялся? Почему ты с самого начала был уверен, что канат – это его рук дело? И, в конце концов, почему я должен верить, что не ты сам все провернул ради полумиллиона страховки?

Эд тяжело повернулся в мою сторону. От него несло виски, как из бочки; глаза бессмысленно блуждали по сторонам. Он выдавил из себя смешок, который я бы сравнил со скрипом заржавевшей двери.

– Ради страховки? Ты шутишь! Я разговаривал с ними сегодня утром. Агент сказал, что расследование может продлиться год! Кроме того, он сообщил, что даже если удастся доказать вину Алана, то ведь он формально был членом экипажа, значит, крушение было инсценировано, и никакая страховая компания не станет расплачиваться за такие шутки.

Он допил свое виски и выразительно помахал пустым стаканом в воздухе, привлекая внимание бармена.

– Повторить! – выкрикнул он и продолжил, обращаясь ко мне: – Надеюсь, мне удастся подать на него в суд. Ведь это как-никак полмиллиона фунтов.

Он опять рассмеялся.

– Хорошо. Стало быть, ты собираешься доказать, что Алан перерубил канат. Но где ты его подцепил?

– Он появился неожиданно. Попросил взять его с собой. И я подумал: почему бы и нет?

– Вот так просто?

– Да, тебя это удивляет? Но кто же знал? А сейчас я занимаюсь собственным расследованием. И кое-что накопал. Не обижайся, старина, но пока не выясню все окончательно, говорить не хочу.

Я разозлился.

– Мне плевать, выяснишь ты что-нибудь или нет. Три месяца назад все считали тебя фаворитом. Посмотри на себя! Если ты не угодишь в долговую яму, ты пропадешь в кабаках! Ты же пьешь беспробудно, и тебе хоть бы хны! Только не надо мне говорить, что ты так переживаешь за свою разбитую лодку. Это все началось гораздо раньше. – Я чувствовал, что слишком уж разошелся, но что поделать, назвался груздем – полезай в кузов. – Ты ведешь себя как последнее отребье и всех накручиваешь своим идиотским поведением. Что случилось?

Я увидел, что Эд не на шутку рассвирепел и на какое-то мгновение превратился в того Эда Бонифейса, с которым мы вместе ходили через Атлантику. Но он тут же втянул голову в плечи, как старая черепаха, и сник.

– Мой старикан умер, – негромко сказал он. – Теперь эта проклятая лодка! Все кончено. Осталось запродать кому-нибудь руку. Или ногу. Заложить все, к чертовой матери! Ты понимаешь, что все это значит?

Я прекрасно понимал его.

– Но ты же проходил уже через нечто подобное. Что ж теперь тебя так подкосило?

– Потому что, черт побери, это еще не все. Я кое-кому перебежал дорогу и создал проблемы, но и это не главное…

Он замолчал, бесцельно скользя взглядом по рядам бутылок на стенке бара. Отчаяние явно читалось на его побледневшем лице.

– А что же? – подтолкнул я его.

– Ты о чем? – тупо переспросил он.

– Что главное?

– А-а… – Глаза Эда уже были совершенно пьяными. – Главное в том, что я теперь повязан.

– Повязан? Чем?

– К сожалению, я не шучу, – проговорил Эд. – Это жестоко и несправедливо, это просто дико, когда к тебе вот так запросто заваливается банда и говорит: плати, иначе у тебя будут большие неприятности.

– Что «плати»?

– Деньги, – криво усмехнулся Эд. – Причем много. – Он помотал головой и огляделся вокруг, словно только теперь поняв, где находится. Потом схватил стакан и залпом допил виски. – Ладно. Завтра до обеда мы приедем и заберем твою мачту. Послезавтра к вечеру сделаем. Приходи, поможешь нам. Увидимся в «Виноградной грозди», в девять. Договорились?

Слегка покачиваясь, Эд двинулся к выходу.

Я вышел вслед за ним на дорогу. Его «форд-капри», виляя, покатил по Фор-стрит. Потом я отправился в гавань – снимать мачту.

Работая, я не переставал думать об Эде Бонифейсе. И чем больше я думал, тем сильнее убеждался в том, что вся эта история с Аланом Бартоном, перерубившим канат, – выдумка чистой воды. Скорее это походило на манию преследования.

Я провозился с мачтой до вечера. Вернувшись домой после шести, я застал там полную тишину, если не считать дурацкой песенки о голубых замшевых ботинках, доносившейся из дочкиной спальни. Я снял свой изгвазданный белый костюм, залез в душ и простоял там довольно долго, пока колючие горячие струи не смыли с меня въевшуюся соль.

Я уже сидел, отдыхая, в гостиной, когда наверху музыка стихла и вошла Мэй. Вид у нее был заспанный и недовольный.

– Тебе звонили, – проговорила она. – Какая-то женщина с забавным акцентом. Сказала, что перезвонит позже.

– Очень хорошо.

Она стояла, засунув руки в карманы джинсов, и усердно разглядывала через окно гору опилок на территории лесопилки, соседствующей с нашим домом. Дочка показалась мне такой одинокой и заброшенной, что от жалости перехватило горло. Конечно, разве это нормальная жизнь для Девочки, у которой нет матери, а отца она видит десять минут в день?

– Давай пойдем погуляем? – предложил я.

– Тебе опять что-нибудь помешает, – произнесла она, искоса взглянув в мою сторону.

– А я выключу телефон. Мы возьмем с собой бинокль и пойдем на Болото.

Она кивнула, мгновенно просветлев, и побежала наверх за биноклем, который я подарил ей в прошлый день рождения. Поразмышляв немного, я все-таки решил взять радиотелефон с собой.

То, что мы называли Болотом, представляло собой заросшую камышом лагуну к западу от устья Пулта. Всю дорогу, пока мы шли по галечному берегу, Мэй прыгала и скакала вокруг меня. На каждом шагу нам попадались гнезда чаек-крачков. В глубине болота, подальше от моря, в зарослях камыша и полузатопленного ивняка гнездились утки и прочие болотные птицы.

Стоял прекрасный, тихий и ясный вечер. Я соорудил для Мэй подстилку из сухого камыша, и она лежала, прильнув к биноклю. Низко над землей летела крупная птица с коротким туловищем, держа крылья под прямым углом.

– Смотри! – приглушенно вскрикнула Мэй.

– Это лунь Монтэпо, – демонстрировал я свои познания.

– Нет, он слишком большой, – возразила дочь. – Это, наверное, лунь-курятник.

Я подстроил бинокль. Крылья были с черной опушкой и без полос.

– Ты права, – согласился я.

Мы наблюдали, как птица, кружа, что-то выглядывала в коричневатой траве. Внезапно она сложила крылья и ринулась вниз, пропав из виду. Донесся тонкий предсмертный визг дикого кролика.

– Фантастика, – заметила Мэй. – Летом их почти не встретишь. Только зимой.

Я улыбнулся, глядя на раскрасневшееся личико и сияющие глаза дочери.

И тут в кармане заверещал телефон. Радость как рукой смахнуло с ее лица.

– Извини, – сказал я и вынул аппарат.

Звонил Чифи Барнс. Катер с «Геклы» обнаружили в Сихэме, у Старой пристани.

– Спасибо, Чифи, я еду немедленно.

Глава 8

Я гнал свой «ягуар» по шоссе, навстречу мне с запада надвигалась сплошная облачность. Через полчаса начался дождь – сильный, обложной, за своей пеленой скрывший окрестные холмы. «Дворники» мои скрипели, не успевая разгонять потоки воды с лобового стекла. По морю до Сихэма было около тридцати миль, но по шоссе – верных шестьдесят. К девяти вечера я подкатил к пристани. Она была полностью погружена в темноту; только от красных фонарей на волнорезе исходило причудливое сияние, многократно отраженное в струях дождя и налетающих волнах.

В воздухе пахло рыбой; Сихэм был крупным рыбным портом, по крайней мере – самым крупным на всем южном побережье. Капли дождя стучали по палубам, мачтам и выносным стрелам траулеров, отшвартованных у Новой пристани; на маслянистой поверхности бухты лопались бесчисленные пузырьки. И ни единого человека вокруг; в такой ливень никому неохота выходить из дому. Пока я шлепал ботинками по лужам, звуки моих шагов далеко разносились окрест. Перешагивая через многочисленные канаты, которыми были пришвартованы к берегу рыбацкие лодки, плоскодонки и моторки, я направился к Старой пристани.

Там, в дальнем ее конце, над самой водой я заметил какой-то свет. По мере приближения к нему я невольно ускорил шаг. Свет пробивался из иллюминатора каюты небольшого катера с обтекаемыми отводами – катера с «Геклы». Шагнув на трап, я сжал кулаки в карманах моего дождевика. Дождь громко барабанил по фибергласовой палубе. Я прыгнул в кокпит и с силой рванул на себя дверь каюты. Палуба вздрогнула у меня под ногами. В горле пересохло; как минимум, я намеревался получить ответы на целый ряд вопросов.

Ответом мне была тишина. Я повторил попытку – но с тем же успехом.

Мириады капель дождя, встречаясь с поверхностью воды, издавали монотонный и какой-то цокающий звук. Высокая ограда пристани не давала проникнуть на причал даже отблескам городских огней и выглядела как черная неприступная скала. Все словно вымерло в округе.

Наконец я просто выломал замок из двери каюты и ворвался внутрь. Я увидел койку, застеленную коричневым покрывалом. Поверх покрывала лежали аккуратно расправленные подушки. Вообще в каюте была идеальная чистота и порядок, словно в ней только что провели тщательную приборку. Лампочка под потолком сияла. Только на полу я заметил небольшую лужицу.

Промокший и раздосадованный, я вышел на палубу. Было такое ощущение, что Алан опять сбежал. Я поднялся на крышу каюты. Швартовы, отданные с носа и с кормы катера, тянулись наверх, к кнехтам на пирсе. Все как положено.

Я прошел на нос. Алан уже мог быть где угодно. Глаза мои машинально скользнули по палубе. То, что я увидел, привело меня в состояние величайшего изумления.

Швартуясь у причала, принято заводить швартовы на берег. И вполне распространено правило отдавать при этом якорь. Но если ты не полный идиот, то пропустишь при этом якорный канат под мерным ограждением, через полуклюз. Но почему же якорный канат катера оказался переброшен через леер?

Я нагнулся и попытался поднять якорь.

Он оказался очень тяжел. Слишком тяжел для катера таких размеров. Я потянул изо всех сил – но с тем же результатом. Он просто не поддавался. Ухватившись за носовую утку, я склонился над водой, пытаясь разглядеть, в чем там дело. Мне немного помогал свет от фонаря волнореза.

Снизу на меня смотрели глаза.

Вскрикнув, я отпрянул и грохнулся на крышку каюты. Сердце стучало как пулемет. Отдышавшись и взяв себя в руки, я вернулся к борту и еще раз взглянул вниз.

Глаза были там же. Мертвенно-бледное лицо временами приобретало розовый оттенок – очевидно, из-за преломления в воде света красных фонарей волнореза. Довольно отчетливо были видны руки и ноги – человек был одет в белую униформу экипажа «Геклы». Впрочем, на костюм мне смотреть было незачем: этого человека я знал в лицо.

Это был Алан Бартон. Якорный канат обмотался вокруг его правой руки. Он не дышал и, пожалуй, никогда уже больше дышать не будет.

Полицейский участок я покинул лишь в полночь. Экспертиза установила, что Алан скончался за час до моего приезда. Как только до полиции дошло, что я не мог добраться из пултнийского яхт-клуба до Сихэма раньше, чем все это случилось, они сообщили, что, кроме всего прочего, на черепе обнаружили большую ссадину. Рана вполне соответствовала по расположению и размерам тому предположению, что он сам треснулся головой о леерную стойку. В результате они пришли к заключению, что он случайно запутался рукой в тросе, сбрасывая якорь, и тот утащил его за собой. А по пути Алану удалось еще как следует приложиться головой.

Такое объяснение, судя по всему, вполне удовлетворяло полицию Сихэма, списавшую происшествие на несчастный случай. Они даже сказали, что встречались с парнем и раньше.

Возвращаясь по длинной извилистой дороге в Пултни, я вдруг подумал о том, что прежде не приходило мне в голову. Во-первых, весьма странно запутаться в якоре в тот момент, когда ты уже завел и закрепил швартовые концы у надежного причала, а во-вторых, Алан явно спасал свою жизнь, напав на меня, а потом бежав; но причины такого поведения пока не ясны.

Ночь прошла ужасно. Стоило мне прикрыть веки, и тут же перед глазами вставало мертвенно-бледное лицо и застывший взгляд из-под воды. Утром, когда Мэй прибежала ко мне в постель, я крепко обнял ее.

– Не надо, – испугалась она. – Ты меня сломаешь!

Я почитал ей вслух «Ласточек и амазонок», радуясь, как там в книжке все хорошо и просто. Потом она села и стала расчесывать волосы.

– Кстати, – вспомнила она, не прекращая своего занятия. – Эта иностранка опять звонила тебе.

Я пил свой утренний кофе, листал газеты и наблюдал в окно, как по деревьям, растущим на нашей лужайке, вверх и вниз сновали забавные птички – поползни. Роса бриллиантами сверкала на изумрудной зелени газона под ярким, ласковым солнцем. Но вот первая страница «Вестерн морнинг ньюс» показалась мне черной: в правом нижнем углу крупными буквами было набрано: «В СИХЭМЕ ОБНАРУЖЕН ТРУП». Я отвлекся от созерцания газона и стал читать о том, какое несчастье произошло с Аланом Бартоном, который случайно попал рукой в петлю якорного троса.

После того, как я вернулся, проводив Мэй на автобус, зазвонил телефон. Подняв трубку, я услышал женский голос:

– Это Агнес де Сталь. – Я узнал ее мгновенно. – Очень жаль, что нам не удалось вчера пообедать.

– Я хочу поблагодарить вас за проявленное участие ко мне там, на мостике.

– Не стоит благодарности. – Она хорошо, по-доброму рассмеялась. – Как вы думаете, мы не могли бы побеседовать сегодня? Может, позавтракаем вместе?

– С удовольствием, – отозвался я. – А о чем вы хотите поговорить?

– О вас. И о вашей лодке. Я работаю в «Пари Уик-энд» и полагаю, что нашим читателям будет интересно узнать об англичанине, у которого есть судно, способное доставить французским яхтсменам много неприятностей.

– Надо ли понимать это так, что ваш друг Жарре обеспокоен по этому поводу? – поинтересовался я.

Какое-то время она молчала, потом рассмеялась:

– Можно и так сказать. Думаю, он тоже не прочь узнать побольше.

– О'кей, – согласился я. – Узнает, как только вы напечатаете.

– Я подумаю над этим предложением. Когда мы увидимся? Я могу приехать на поезде.

Моя жизнь была расписана по минутам на несколько недель вперед. Но после прошедшей ночи трудно было представить, что весь распорядок деловых встреч сохранится в неизменном виде. А мысль об этой женщине была подобна солнечному лучу, сверкнувшему на безнадежно сером небе.

– Послезавтра, – решил я. – Я встречу вас на станции.

Потом я поехал в свою контору.

Перед ленчем секретарша сообщила мне о необычном звонке. Среди тех, кто интересуется лесоматериалами, довольно часто попадаются люди со странностями. Поэтому я дал ей указание соединять меня со всеми, за исключением тех, кто явно похож на сбежавшего из сумасшедшего дома. Этот звонок, судя по всему, был из кабака; по крайней мере, из трубки доносился гул голосов и человеку приходилось кричать, чтобы я мог что-нибудь разобрать.

– Это Джеймс Диксон?

– Он самый.

– Меня зовут Артур Дэвис. Не знаю, помните ли вы меня. В прошлом году у меня был катамаран, «Лондерама де люкс».

– Разумеется, помню.

Катамаран Дэвиса тогда выигрывал все гонки. Но он почему-то продал его до окончания сезона и исчез из виду.

– Я бы хотел поговорить с вами!

– На какую тему?

– Я остался без денег, – продолжал он. – Слушайте, я живу на борту «Эдвина», в бристольских доках, это чуть ниже «Грейт Бритн». Меня там можно застать в любой день. Это такой синий шлюп, фолькбот…

– Я очень занят.

На другом конце линии повесили трубку.

Что поделать, деньги всегда кончаются.

На самом деле я весьма смутно помнил Артура Дэвиса. Этакий угрюмый уэльсец с черными кудрями, который норовил выложить все свои проблемы любому, кто подвернется под руку. Если он действительно живет в фолькботе – значит, его здорово припекло. Фолькботы – довольно маленькие суденышки, а уж о комфорте и говорить не приходится. Скорее всего, он хотел бы перебраться жить куда-нибудь на сушу и решил, что я в состоянии ему помочь в этом. Я сделал себе пометку заскочить к нему, как только окажусь в Бристоле. И постарался отогнать видение утопленного Алана Бартона, которое мешало сосредоточиться на проблеме покупки дубовых бревен.