Текст книги "Доктор. Книга 2"

Семен Афанасьев
Доктор. Книга вторая

1

К чести Котлинского и Стеклова, они не заботятся ни о репутации, ни о финансах.

Женщину, которую зовут Анной, в несколько минут снабжают пачкой анализов, выпиской за личной подписью обоих докторов, и отправляют на какие-то уточняющие процедуры в онкодиспансер, прямо на личной машине Котлинского.

Мы втроём, слегка удручённые, по инерции сидим ещё какое-то время в кабинете главврача.

Кстати, когда ходили сегодня по клинике, я разглядел следы от пуль на стенках коридора возле шлюза. Сейчас какие-то сноровистые рабочие заново штукатурят и красят весь коридор.

– Вы знаете, у неё именно рак. Готовиться нужно, исходя из этого, – говорю в полной тишине, – я не видел его раньше, но судя по тем описаниям, что читал, именно это не может быть ничем иным.

– Косвенные моменты тоже за это, – роняет Стеклов. – Но всё же подождём анализов.

Котлинский молча выбивает какой-то ритм по столу костяшками пальцев.

Поскольку все молчат, а я – самый младший в иерархии, начинаю задавать вопросы, которые мне кажутся срочными и важными:

– Сергей Владимирович, каковы её шансы, если исходить из опыта?

– Пока неясно. Зависит от стадии – допустим, что ты прав… Для примера, если у неё третья, навскидку, по статистике – сорок процентов в плюс. Соответственно, шестьдесят процентов – в минус.

– А с учётом её личной клинической картины?

– Сложно сказать. Тем более, я не онколог, Игорь тоже. И анализов ещё нет. Но с учётом «паровоза» в виде цирроза, процентов пятнадцать. Но это виртуальные прикидки! Это не математика! – чуть взвинченно отвечает на неприятный вопрос Стеклов.

– Рассматриваем сейчас худший вариант. Если анализы и пробы всё подтверждают, и по худшему сценарию. Какой тогда план лечения либо развития событий?

– Всё по классике, – подключается Котлинский. – Вначале операция. Удалят опухоль. Потом химиотерапия. Потом – молиться, чтоб всё было окей. Чтоб без рецидива. Потом – реабилитация, диетолог и так далее, всё по списку. Тебе насколько подробно всё описывать? – Котлинский выбивает дробь пальцами по столу и продолжает: – Тут ещё есть тонкость. Она лично не хочет тратить кучу денег семьи, поскольку сама уже сдалась. Ещё на этапе цирроза. Это минус. Муж у неё – боец. Это плюс. Муж сейчас ишачит и за себя, и за того парня: тянет и семью, и быт, и деньги, и её до кучи. Ещё её родителей, которые тоже впали в транс. От такой новости про дочку…

– А что с циррозом? – вклинивается Стеклов. – Цирроз вы оба что, решили не учитывать?

– Рак матки угнетает печень. Она, печень, «держалась» до последнего. Цирроз специально лечить не надо. По крайней мере, в первую очередь, – рисую схему на чистом листе из принтера. – Цирроз – это следствие. Вначале надо убирать рак.

– Да с циррозом она б ещё пару лет протянула, – задумчиво глядит в стол Котлинский. – А вот в свете сегодняшнего «нежданчика»… В общем, цирроз, судя по всему, не первостепенная сейчас проблема, Сергей. – И Котлинский мощно хлопает своей здоровенной ладонью Стеклова по плечу.

– А когда операция? Если анализы такие, как я ожидаю? – продолжаю выяснять обстановку.

– Я отчасти в курсе их финансовых возможностей, – неохотно говорит Котлинский. – Тем более, в её случае операция и терапия будут связаны – в общем, где-то через четыре недели.

– А в НОВОЙ КЛИНИКЕ она будет в это время наблюдаться?

– Да, – коротко кивает Котлинский. – Мы возьмём на себя всю психотерапевтическую помощь – у неё всё сложно в этом плане. Ей это просто необходимо. Она психологически не готова. Но тянуть с операцией – если ты прав – тоже не вариант. Поэтому муж будет готовить деньги и процедуру, а мы – её.

– У нас есть вариант дать мне с ней поработать хотя бы дней семь – десять? Из этого месяца, пока идут все приготовления?

– А на что ты рассчитываешь? – включается Стеклов. – На какой свой результат?

– Пока хочу просто посмотреть. Что будет, если поработать с частотами в районе опухоли и печени. Плюс – попытаюсь почистить её вообще: у неё куча радикалов гоняет, разбалансировка частот в органах брюшной полости (после того рикошета по печени). Хуже не сделаю.

– Хуже ей уже никто не сделает, – хмыкает Котлинский. – Если всё так, как сейчас видится…

– Она умирает. Даже в итоге всех врачебных попыток вероятность успеха около пятнадцати процентов, – продолжаю мысль. – Операция даёт последний шанс, но она тоже случится не вдруг и не сразу, если до неё столько времени. От меня ей точно хуже не будет. А вдруг получится хоть на какой-то процент что-то сдвинуть в позитив? Повысить её собственные барьеры?

– Комплекс бога, – неодобрительно роняет Стеклов. – Игорь, что скажешь?

– Категорически с тобой не согласен, – как-то резко рубит Котлинский, вставая из-за стола. – Сейчас тот случай, когда все варианты в плюс. Хуже точно не будет. А там – мало ли… Да и опыт на будущее никогда не лишний, говоря цинично…

Наливаем ещё по чашке чая, хотя, кажется, он скоро у всех из ушей потечёт.

– У меня есть предложение, – не даю докторам расслабиться. – Я сейчас работаю с этим суставом по плану десять дней. От Шаматова вы меня «отмажете»? – обращаюсь к Котлинскому.

– Разумеется, – серьёзно кивает тот и начинает нервно ходить по кабинету из конца в конец. – По целому ряду резонов. Коллеги, давайте откровенно. У Шаматова и без Саши – тьфу-тьфу. В сравнении со случаем Анны. Если будут внутриутробные инфекции, любые вирусы в организме или нечто аналогичное – Шаматов в курсе, что Саша в шаговой доступности. И тут же даст знать. Тем более, как я понимаю, твоя санация – лично тебе вообще раз плюнуть?

Подтверждаю кивком:

– Не то чтоб раз плюнуть, но намного легче, чем сустав или чем ожидается у Анны.

– О чём и говорю. У Шаматова – не проектная, а процессная нагрузка. Если ты там будешь нужен пару раз в неделю – тебя тут же дёрнут. Справишься, – продолжает Котлинский. – Твоим образованием и натаскиванием, что я рассчитывал делать с помощью Шаматова, займёмся потом. А у Анны – как раз проектная ситуация. Хуже лично ей – если ты прав, а всё к тому идёт – точно не сделать. И именно в её клиническом состоянии хороши все варианты. Месяц до операции точно есть. По факту и опыту, даже больше месяца: они в семье, под давлением мужа, сто процентов захотят оперироваться в Европе, а туда они визу будут получать неясно сколько…

– А сустав? – спрашивает Стеклов, постукивая карандашом по ладони, закинув ногу за ногу и глядя в пол.

– А сустав – до кучи. Что-то мы с тобой сегодня поменялись ролями, – отвечает Котлинский. – Ты сейчас говоришь, как администратор, а я – как лечащий врач… Саша, как тебя по времени развести с ними обоими?

– В идеале, час прямо с утра – Анна. Потом час – сустав. Потом ещё час – снова Анна. Ей однозначно будет не хуже, – поясняю в ответ на два вопросительных взгляда. – Между двумя сеансами с Анной мне нужен перерыв: проверить, насколько будут «держаться» программы, которые буду пытаться ставить. Как раз в этом промежутке час займусь суставом.

– Принято, – припечатывает ладонью по столу Котлинский. – А мы этот час «перерыва» как раз её психотерапевтировать будем.

– А кого ты хочешь запрячь на психотерапию? – недоверчиво поднимает бровь Стеклов.

– Частично – сам, – уверенно отвечает Котлинский. – Частично, может, Оспанова попрошу.

– Не подумал, – кивает Стеклов. – С харизмой и мозгами у тебя действительно всё в порядке. Вот как раз с психикой ты сможешь… – Стеклов не договаривает что-то понятное им обоим, а я не спрашиваю: харизмы у Котлинского действительно хоть отбавляй.

Даже я на себе это ощущаю.

Потом спрошу при случае.

* * *

Выхожу из клиники и задумчиво бреду по аллее. В этот момент звонит мой телефон. С удивление вижу, что звонит мать.

– Привет, мам, – видимо, удивления в моём голосе больше, чем нужно, потому что она сразу переходит в наступление:

– Что, не ждал? Или не рад?

– Да рад, мам, просто с работы вышел, думаю кое о чём… Извини, если сейчас буду тормозить.

– Что-то серьёзное?

– У меня – нет. А вот у другого человека – вполне может быть. Устроился в одну клинику, пока – на лето (не уточняю деталей). Вот есть пациентка, у неё очень плохой диагноз. Думаю о перспективах.

Мать, вероятно, по европейской аналогии думает, что я пошёл кем-то типа сиделки-волонтёра, потому что в следующие три минуты хвалит меня за ответственность и предлагает не комплексовать, даже если придётся столкнуться с грязной работой.

– Сына, горжусь тобой, молодец! – итожит она. – Слушай, а что там бабушка с дедушкой говорят, что ты чуть не женился?

Ага, щ-щас! Скажет вам дедушка что-то! Точно у бабули провентилировала…

– Да, ко мне переехала девушка. Живёт у меня. Работает врачом, у нас всё хорошо.

– Знаешь, может, я, как мать, не должна тебе этого говорить, но я за тебя рада… Вот в глаза не видела твою девушку, но о ней и бабушка с дедушкой хорошо отзывались, и если врач – это многое говорит. В общем, скандала не будет, расслабься.

– Мам, я и не собирался напрягаться. Забочусь о себе сам. Кормлю себя сам. Не подумай, что конфликтую, но не поздно ли обо мне начинать печься, когда я уже вполне взрослый?

– Сына, всё, не ссоримся… Я чего звоню-то. У вас с деньгами как? Хватает? Мы сейчас за Светку будем меньше платить – она грант получила, если надо, можем подставить плечо. Раз ты не один живёшь.

– Сейчас не актуально, – коротко отказываюсь. – Я ещё на автомойке работаю, зарабатываю в сумме неплохо.

– Ну да, плюс твоя девушка – врач, – задумчиво тянет мать. – Врачи – это же всегда более чем обеспеченные люди. У нас сосед – стоматолог, работает за двести двадцать тысяч в год, и это ещё не предел. Правда, это до вычета налогов.

Молча смеюсь, не объясняя маме различий в реалиях медицины там и тут. Если сказать Лене о зарплате врача в двести тысяч даже не евро, а долларов в год – вот она посмеётся. Ну, правда, Лена, может, и не посмеётся (что-то говорит мне, что в её семье зарплатой врача, даже западного, никого не удивишь), но Асель точно будет в экстазе.

– Мам, спасибо, это лишнее. Я обязательно попрошу помощи, если будет нужно. Но сейчас как раз не нужно. Дед, кстати, говорит: чем меньше просишь помощи – тем лучше живёшь в старости, – перевожу стрелки на безусловный авторитет.

– Ну, хорошо… Ладно, всем привет, звони!

* * *

На плавании привычно «выключаю мозг» и добросовестно, хотя и не вникая, отрабатываю все задачи тренера. Смоляков ничего не говорит, но на второй дорожке замечаю пару молодых ребят из ДЮСШ, которые что-то делают по его индивидуальному заданию.

Мне это уже никак не давит на нервы. Особенно по сравнению с событиями последней пары суток.

В зале бокса обнимаюсь с Вовиком под удивлёнными взглядами остальных и ехидной ухмылкой Трефилова.

– Сергеич в курсе, – коротко бросает Вова. Я понимаю, что у Вовы от Сергеевича секретов нет.

Тренировку отрабатываем по заданию Сергеевича, потом привычно по очереди проигрываем ему по паре раз в шахматы, потом, неожиданно для обоих, идём в ближайшую пиццерию. Где набираем полный стол еды и со смехом обмениваемся впечатлениями за последнюю ночь.

– Слушай, а на тебя не давит атмосфера того, что ты там в доме – не хозяин? – спрашиваю со ртом, набитым салатом. С Вовиком приличия и политесы можно не соблюдать.

– Сань, я и у тебя в доме не хозяин, – скептически щурится Вова. – И у своей мамани тоже. И у бати. Я, блин, как тот приёмный пасынок: вроде, много есть куда пойти, но нигде не хозяин. Если ты о психологическом дискомфорте, то я его гораздо менее остро, чем ты, ощущаю.

– Пардон, не подумал…

– Да ничё… Кстати, у вас с Робертом – типичная битва за иерархию.

– Это как? – заинтересовываюсь.

– Это битва за лидерство, – поясняет Вовик. – У кого… толще.

Не могу удержаться от смеха, что и делаю с набитым ртом. Под неодобрительными взглядами окружающих. Неудобно, но я не планировал смеяться. Оно само.

– У меня с Робертом нет проблем. Я готов признать, что он в иерархии – намного порядков выше меня. В отличие от тебя, меня это не вгоняет ни в депрессию, ни в диссонанс.

– А Асель?

– А Асель – идеальная восточная женщина… Она вообще – за мужчиной без споров. Тем более, она тоже не оспаривает иерархию.

– У вас там точно нет дискомфорта?

– Шутишь? – Вовик смотрит на меня, как на убогого. – Сань, там полгектара земли, парк, считай, два дома, в своём доме они вообще с этажа не спускаются – какое там тесно? Вчера вот в теннис играли весь вечер. Родители твоей половины даже не спустились… Собаки там ещё классные, я собак люблю… В общем, конечно, могло бы быть дискомфортно, но я после армии. У меня, знаешь, нет чувства неловкости почему-то. Ну, и служили с Робертом, оказывается, считай, в одном месте. Нормальный он мужик, если за влияние на дочь с ним не бодаться, – подмигивает Вовик.

– Ну, слава богу… Я, честно говоря, немного нервничал за вас. Если что – мои двери открыты.

– Сань, спасибо огромное. Но ты не в курсе. Именно Аселе они относятся, как к родной. Проблема в том, что Аська, как верный вассал, автоматически поддерживала твою Лену во всех эскападах и выходах из-за печки. А твоя Лена чудила… не по-детски. Ты сам её расспроси. Получается, что Асель делала не то, что считала правильным (хотя на Лену влиять и пыталась), а то, что было лояльным по отношению к Лене. Из чувства благодарности и корпоративной солидарности.

– А теперь отпала необходимость идти в кильватере, – начинаю понимать я.

– Точно. Мы любим вас с Ленкой. Но конкретно у Аськи – свои отношения и с Робертом, и с Зоей Андреевной. А теперь – и у меня. Когда Ленка и ты с её родителями конфликтовали – мы автоматом занимали вашу сторону. Понятно, иначе и нельзя было… Но сейчас, когда всё рассосалось между вами, мы, наконец, можем спокойно строить свои отношения. Не опасаясь криво выглядеть в ваших глазах.

– Блин, это мы вам всю малину портили, – доходит до меня.

– Не думай. Забей. Жизнь – вообще ни разу не логичная штука. Просто живи, – отправляет в рот огромный кусок помидора Вова. – Всё хорошо, что хорошо кончается, я тебе очень благодарен и за Аську, и за всё остальное. В любви объясняться не буду, но мы с тобой не чужие. Считаю правильным тебе это сказать в лоб.

– Слушай, ну я искренне рад… Чтоб не было недоговорённостей, скажу и со своей стороны, – задумываюсь на пару секунд, как тут лучше сформулировать. – Меня их плотная опека более чем тяготит: я – не ты, субординацию любого рода воспринимаю болезненно (лень объяснять, что субординации «наелся» в прошлой жизни; да и не объяснишь этого). Ленку их опека тяготит ещё больше. А Роберта и Зою тяготит то, что, воспитав ребёнка, а с Аселей – подняв, почитай, двух, им даже чаю вечером в их хоромах выпить не с кем. По-человечески я их очень хорошо понимаю.

Чокаемся двумя стаканами сока.

– С вашим появлением все получают то, чего хотят: Роберт и Зоя – детей, о которых можно заботиться. Мы с Ленкой – свободу плюс нормальные отношения с её родителями. Что равно прекращению тёрок и конфликта. Тот редкий случай в нашей жизни, когда все довольны.

– Да уж, – соглашается Вовик. – Все довольны, что в нашей жизни действительно редко бывают. Слушай, мне Роберт поручение дал. Отрабатываю. Он мне предложил охранником перейти из ночного клуба к нему.

– Согласишься?

– Уже. В ночном клубе я – тупой мордоворот. А в банке – работа почти по специальности.

– Кстати, а кто ты по специальности? А то я только и знаю, что пловец ПДСС, – смеёмся оба.

– Я ж в политехе учусь заочно. И в юридическом, но уже за бабки. В сумме – информационная безопасность банковских систем. В политехе – техническая сторона. В юрке – юридическая база и составляющие.

– Ничего себе! – от удивления давлюсь пиццей. – Ты не говорил, что ты не просто мастер спорта по боксу!

– Так ты и не спрашивал! Впрочем, ты – не Роберт… В общем, он расспросил. Позвонил какому-то своему челу, тот по громкой связи стал вопросы задавать, в итоге меня стажёром взяли… Но я не об этом! Роберт дал поручение: если получится, вернуть тебе банковскую карту Ленки, он её восстановил, – и Вовик лезет за бумажником.

Останавливаю его руку:

– Варианты есть?

– Да. Если ты откажешься – сказать, что в любой момент можете взять.

– Не понимаю, почему через меня. Давай, переадресуем, кому положено, – набираю Лену, ставлю на громкую связь.

– Мелкий, я на своей тренировке, если не срочно – давай потом?! – скороговоркой выпаливает Ленин голос вместо приветствия. Запыхавшимся голосом, как будто бежит. Ух ты, я и не знал, что она тоже спортом занимается. За всё это время я что-то не видел… Надо будет расспросить.

– Срочно. Секунда, – стараюсь говорить как можно короче. – Вове твой отец твою банковскую карту передал. Для тебя. Мои действия?

– Лена, он просил сказать: у Асели такая же! И она не берёт, пока ты свою не примешь! – подключается к разговору, пользуясь громкой связью, коварный Вова. – Но предполагалось, что мы встретимся вместе, а не по телефону!

– Мелкий, карту бери. Вову поцелуй – за меня, чтоб он моего папу поцеловал. За меня. Была неправа. Извиняться не буду. Батя в курсе. Пока.

– Наверное, это была шутка, – косимся с Вовой друг на друга перед тем, как оглушительно прыснуть на всю пиццерию.

Надо будет спросить, на что это Лене не хватает наших с ней денег. Или она взяла карту просто, чтоб Асель могла пользоваться своей?

2

После пиццерии и Вовика несусь на мойку.

Там меня уже ждёт Илья, который устанавливает на мой телефон какую-то программу. Она после установки разворачивается в четыре «окошка» камер, транслирующих изображение с разных точек бокса мне на телефон.

Минут пять играемся с настройками, увеличивая то резкость, то контрастность, то цветопередачу.

– Кроме системы видеонаблюдения, они подключили ещё электронный замок и удалённую постановку на сигнализацию в одном блоке, – с видом деда Мороза, залезающего рукой в мешок, говорит Илья.

– Вот тут подробнее. Если можно, ещё раз и медленнее: как оно работает? – я и не знал, что эти технологии позволяют даже такое.

– Вот, смотри. Это – окно камер в программе. Нажимаешь сюда – входишь в меню видеонаблюдения. Кстати, тут и инфракрасный режим камер есть.

– Вижу. Понял.

– Это вход в меню сигнализации. Теперь к датчикам на открытие двери добавлены датчики движения в боксе. Потом вот тут активируешь только после того, как все разошлись.

– Понял.

– Ну и вот – конечная функция захлопывания замка.

– А если я случайно нажму открытие замка?

– А ничего не будет. После открытия двери вон на той консоли необходимо ввести вот такой цифровой код, – Илья пересылает мне в мессенджере восьмизначное число. – Даже если ты снял двери с сигнализации с телефона, и потом кто-то вошёл, но не набрал внутри этого восьмизначного в течение пятнадцати секунд – сигнализация всё равно сработает. И группа быстрого реагирования приедет.

– Это потому консоль вывели к самому входу, – догадываюсь.

– Ну да. Если разместить дальше, представь: открывает кто-то утром, допустим, зимой. Входит – а тут машиной перегорожено. И надо за пятнадцать секунд перепрыгнуть машину, подбежать к консоли, открыть панель, выстучать код – в общем, группа раньше приедет.

Оба смеёмся.

– Ну-с, давай. От меня тебе всё передано, всё как договаривались, – потирает он руки напоследок. – Успехов!

Ещё через пару минут он уходит, а я остаюсь ждать Степана с Андреем и клиентов.

Степан с Андреем появляются вовремя, сразу после того, как я заканчиваю принимать машины.

Они переодеваются и сразу принимаются за работу с какой-то крестьянской основательностью.

Наблюдаю за ними минут пятнадцать из «стекляшки», тестируя выведенные на телефон камеры. Действительно, удобно и действительно, всё видно.

Выхожу в бокс и хлопаю в ладоши:

– Степан, Андрей, на минутку!

Они подходят. Показываю им, как работает удалённый контроль на телефоне:

– Я сейчас отойду. Вернусь, когда вы уже уйдёте. В сегодняшних салонах есть какие-либо сложные пятна, с которыми вы опасаетесь не справиться?

Оба синхронно и молча отрицательно качают головами.

– Тогда ваши деньги отдаю вам сразу, чтоб вы меня не ждали по окончании работы. Как закончите, соберётесь, перед выходом и закрытием двери нажмите вот эту жёлтую кнопку на консоли два раза. Я после этого закрою помещение.

– Хорошо, – степенно кивает Степан, и они так же немногословно возвращаются к работе.

* * *

Когда прихожу домой, Лена, слава богу, на месте: она открывает мне изнутри, так как дверь закрыта на задвижку. И я ключом снаружи открыть не могу.

– Привет, Мелкий, – Лена звучно припечатывает меня поцелуем в лоб, затем сама же стирает с моего лба помаду предплечьем.

– А чего это ты закрылась изнутри? – удивляюсь. – Я б тебя не поднимал двери отпирать, своим бы ключом открыл.

– Потому и закрылась, чтоб тебя не прозевать, – отвечает она, зевая. – С час назад дико спать захотелось, думала, усну – ты придёшь, а я не услышу. А я соскучилась. Какие планы на вечер?

– Э-э-э, ну-у, я хотел лечь на кровать в большой спальне, – бросаю откровенный взгляд на четырёхместную кровать. – Войти в сеть. Посмот…

– Можешь не продолжать, – перебивает Лена. – Ты хотел валяться и свою жопу мять, вместо того, чтоб делать жизнь своей очаровательной половины яркой и красочной. Иди сюда, сейчас подзатыльник дам.

– Не могу, – отвечаю, запутавшись в одной штанине и прыгая на одной ноге. – Я занят. Жопу могу мять не только свою… – смотрю с намёком.

– Чуть позже. Ну-ка рассказывай, что на тебя сегодня за напасть свалилась. Я внимательно слушаю. Как твоя штатная психотерапевт, – Лена подходит ближе и пристально смотрит мне в глаза, улыбаясь уголками рта.

– Да ничего особенного… – пытаюсь отбояриться.

– Не обманешь. Мелкий! Ну, я всё-таки врач! Причём неплохой… и не только врач! Я же вижу, – складывает Лена губы дудочкой, наклонив голову к левому плечу.

– Да у женщины рак. К Котлинскому пришла вот недавно. До этого, в других клиниках, два года лечили от цирроза печени. А там печень – это «рикошетом» из опухоли. Рак матки первичен, – честно вываливаю на Лену. – Как-то цепануло по нервам. Молодая ещё. Муж, дети…

– Ещё что? – продолжает держать голову наклоненной она, начиная улыбаться. – Колись до конца, Мелкий, не будь вредителем. Я так хотела сегодня устроить со своим парнем забег в ширину. А сейчас придётся тебя терапевтировать, ва-а-ах, – широко зевает она ещё раз.

– Ещё – мать моя звонила. Ещё – вчера в КЛИНИКЕ людей слегка постреляли…

– Можешь рассказать? – закусывает губу Лена. – Или там без подробностей?

– Пока без подробностей. Если ты не против. В общем, всё по отдельности – мелкий напряг для психики, а в сумме – почему-то эндорфины и дофамины куда-то испарились, – развожу руками.

– Без проблем, – коротко осекает меня Лена, встаёт, подходит, кладёт мне руки на плечи и затылок и смотрит сверху вниз, поскольку я пока ещё ниже ростом. – Я так вижу, рак той женщины – самое ключевое? Что тебя цепляет сейчас?

– Да, – киваю. – Откуда ты знаешь, что я думаю и чувствую?

– Секрет фирмы… Давай, поговорим о женщине. Серьёзно. Сейчас. Ты готов? – Лена за руку ведёт меня на кухню, шагая с пятки на носок, и сажает за стол. – Есть будешь?

– Есть не буду – с Вовкой в «ЧАО ПИЦЦА» сожрали всё меню… О женщине – давай поговорим. Только что?

– Два момента. Первый – что я тебе могу сказать. Второй – что ты удумал. По глазам вижу, ты что-то замыслил.

– Тогда начинай с первого. Я варю кофе? Если сегодня что-то будем делать дальше?

– Кофе вари – сегодня выгуливаем друг друга, к родителям заедем, в теннис Аську с Вовиком обставим, и ещё была программа. По поводу первого… Мелкий, у врача пациенты иногда умирают. У хорошего врача – чаще, чем у плохого, – она делает паузу.

– Почему? Как у хорошего могут умирать чаще, чем у плохого?

– А плохому врачу в неотложке стараются ничего не поручать лишний раз. Или он сам постоянно на коллег «обезьян» вешает. А у хорошего врача – просто нагрузка естественным путём выше, – объясняет Лена. – Ибо все к нему стараются попасть. Чем больше работы – тем больше и летальных случаев. При том же их проценте на тысячу… И не всегда что-то можно сделать, Мелкий. Это я тебе как врач-реаниматолог говорю, – она роняет на пол нож, которым отрезала себе кусок рыбы, поднимает этот нож и продолжает: – Если ты в этой системе, тебе нужно не отгораживаться и не депрессировать. А просто принять это, как часть жизни. Мелкий, тут нет рецептов. Каждый сам себе выдумывает психотехники, как от этого мозгами не двинуться и не зачерстветь. Я тебе одно скажу, как твоя половина и как врач: ты справишься. Просто не давай эмоциям себя захлестнуть, и депрессняку – в частности, – в этом месте она вытягивается над столом, снова чмокает меня в лоб и говорит: – Расскажи, что за клиническая картина.

Добросовестно пересказываю всё, что «вижу». Плюс всё, что было в анализах на столе Стеклова и Котлинского.

– Не хочу каркать. Но на семьдесят пять процентов, даже больше, Стеклов прав, – Лена чётко смотрит мне в глаза. – Теперь говори, что удумал…

– Хочу пободаться. Её всё равно месяц тут мариновать будут, в том числе по финансовым и визовым причинам. Я, как эту опухоль увидел, около получаса с частотой «игрался». Мне кажется, шанс есть. Даже если он микроскопический, его надо использовать. И стараться вырвать любой ценой.

– Это правильно. Больше ничего говорить не буду. Ты правильно всё видишь, – кивает Лена. – И это, Мелкий… Делай, что можешь. И сверх того. Ты правильно не хочешь сдаваться, и в случае с пациенткой, и просто по-жизненному. Но помни: у врачей бывают самые неприятные исходы, от врачей совсем не зависящие. Хотя, повторюсь, сдаваться нельзя. Никогда. Ни по какому поводу. Тут я полностью на твоей стороне.

– Спасибо, – встаю, обхожу вокруг стола и кладу ей на плечи руки, которые она накрывает своими ладонями. – Жаль, я пока не могу через стол до тебя дотянуться. Кстати! Твоя банковская карта у меня! Лен, а на фига тебе отцовская карта? На что нам не хватает тех денег, что есть?

– Мелкий, да ни на что не «не хватает»… – мнётся Лена. – Нормально всё. Просто псих мой… Ну, считай, заскок капризной избалованной девчонки! – признаётся Лена. – Я ж единственная дочь. Ещё и не последних родителей. Привыкла к безоговорочному комфорту и неограниченным ресурсам на все свои прихоти. Вот эта карта – такой самый ресурс. Чтоб, если вышла из дома, и если паспорт в сумочке, можно взять, купить билет – и в обед в Анталию, например, улететь… Или в Дубай – у нас с ними безвиз же уже.

– Вот как бы тебе сейчас поделикатнее, – смеюсь, – объяснить текущие реалии, как я их вижу.

– Вот не надо! – она сильнее прижимает мои руки к своим плечам. – Я же работаю над собой. Как в неотложку пошла – очень многое пересмотрела и в жизни, и в своих взглядах. И сейчас жизнь посвящаю чему-то бо́льшему, чем просто удовлетворение собственных потребностей. Хотя, поверь, вполне могла бы жить радикально иначе…

– Верю. Что с картой? – спрашиваю как можно вежливее.

– Положи в свой стол. Мне психологически сложно без резерва. Неограниченного. Вот карта – этот самый резерв. Ну, и Аське такая точно карта намного более актуальна, чем мне… а она без меня не взяла бы…

Я иду к плите и варю кофе, а Лена, вытянув ноги в кресле, говорит:

– На сегодня план. Сейчас попьём твоего кофе – мне, кстати, с молоком, потом едем к моим. Там – матч в теннис с Аськой и Вовиком, нас пригласили.

– Э-э, Лен, какой теннис?! Я с двух тренировок! Темно уже!

– Настольный, не пугайся. После тенниса – едем караться на картах: открыли новый клуб, там заезд для рейтинга новичков. Я это дело люблю, тебя хотела приобщить. После картинга – Вовик с батей поспорили о каких-то дебильных ночных стрельбах, будь они неладны. Они потом в тир. Мы можем присоединиться к ним, если тебе интересно. Лично мне стрельба – до лампочки… Но вдруг тебе оно зачем-то надо.

– Вот ради этого я уже на всё согласен! – оживляюсь я. Пострелять, ночью, тут – мне действительно интересно. – А вообще, ничего себе ты напланировала… А если бы я пришёл поздно и усталый?

– Мелкий, ты мне сам говорил, что у тебя видеонаблюдение ставят, – смотрит Лена на меня, как на убогого. – И что новая пара сотрудников вполне может справиться сама. И я сегодня в окно видела – у тебя ту систему монтировали и подключали, вон – твоя мойка за окном! В окно видна́!

– М-да, не подумал, – чешу затылок. – Слушай, а каким это ты спортом сегодня занималась? Когда я звонил? Чего это ты дышала, как загнанная лошадь?

– Мелкий, ты чё-то тормоз сегодня, неси сюда мой кофе, я тебя поцелую… У меня парень – намного моложе. Я должна держать себя в форме?

– Ну, логично, – киваю.

– Это раз. В школе и институте у меня был первый разряд по волейболу, играла и за лицей, и за универ. Чемпионами области даже раз были. Это два. А сейчас пошла в качалку тут недалеко, чтоб мышцы в тонусе держать. Если хочешь подробностей – расскажу по дороге. Погнали. Нас ждёт теннис… Перелей мой кофе в take-away.

Разливаю кофе из турки в два пластмассовых стакана-термоса, и мы идём обуваться.