Текст книги "Классика жанра"

Семён Альтов
Классика жанра

Шарж на обложке: Александр Сергеев

© Семён Альтов, текст, 2021

© Екатерина Альтова, ил., 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

1970–1980

Муха

Старая муха самоотверженно билась башкой о стекло.

Разворачивалась и, надрывно жужжа, бесстрашно шла на таран.

По другую сторону окна, там, где улица, сидела молодая, зеленая еще муха и, затаив дыхание, наблюдала за старой.

Часа через два та упала без сил.

Молодая спросила:

– Если не секрет, зачем биться о стекло, когда рядом открыто окно настежь?!

Старая муха еле двигала челюстями:

– Глупая! В открытое окно любой дурак вылететь может! «Влетел – вылетел, влетел – вылетел» – разве живем ради этого? А вот ты поработай своей головой, пока не распухнет! Пока пол с потолком не сольется! И вот, когда жужжать уже нечем, ползешь туда, где открыто!

Мой папа бился головой о стекло. Мама покойная билась. И мне завещали: только преодолевая трудности, почувствуешь себя человеком!

Чужой пассажир

По перрону, задыхаясь, бежал человек с чемоданом. Добежав до шестого вагона, сунул проводнице билет:

– Фу! Еле успел!

– Минуточку! – сказала девушка в пилотке. – Успели, да не туда! Это не ваш поезд!

– Как не мой?! А чей?

– Наш двадцать пятый, а ваш двадцать восьмой! Он ушел час назад. Счастливого пути!

– Постойте! – закричал пассажир, набирая скорость вместе с поездом. – Я купил билет! Дайте влезть!

– Я тебе влезу! – рявкнула проводница. – Не лапайте чужой поезд! Бегите в кассу, поменяйте билет, тогда милости просим! Или дуйте к бригадиру в десятый вагон!..

Гражданин прибавил скорость и, поравнявшись с десятым вагоном, завопил в открытое окно:

– Купил билет в шестой вагон, а она говорит «не ваш поезд»!

Поправляя перед зеркалом фуражку, бригадир сказал:

– У меня сейчас обход состава. Загляните минут через тридцать!..

Через полчаса он вернулся и ухватил протянутый в окно билет:

– Во печатают, чем не сволочи? Скажите Гале, я разрешил!..

Пассажир сбавил скорость и, поравнявшись с шестым вагоном, закричал:

– Галочка! Бригадир сказал: сажайте меня!

– У вас тринадцатое место! А на нем едет женщина! Незамужняя! Что вы с ней на одной полке делать будете? Не посажу! Так бригадиру и передайте!..

Состав набрал скорость и грохотал на стыках. Пассажиры начали раскладывать на столиках ужин.

– А ведь хорошо бежит, товарищ! – сказал лысый дядька. – Могу поспорить, дома он будет раньше нас!

Пассажир в шортиках не спеша резал сало:

– По асфальту каждый может. Посмотрим, как он, родимый, по болоту пойдет…

Пассажир с чемоданом продолжал мотаться вдоль поезда от проводницы к бригадиру и обратно. Он был уже в трусах, майке и галстуке.

Чуя добычу, в небе кружил орел-стервятник.

По вагонам пошли ревизоры:

– А за окном у вас кто бежит?

– Да вроде с нашего поезда!

– С нашего?! – Ревизор высунулся в окно: – Молодой человек! Билет есть?

Гражданин полез в трусы за билетом.

– Верю! Надо людям верить! – сказал ревизор, обращаясь к пассажирам. – Пусть бежит согласно билету. А то некоторые норовят зайцем!..

В купе ехала бабушка с внучкой и двое мужчин. Бабушка кормила внучку с ложечки, приговаривая:

– Это скушай за маму! Это за папу! Это за того дядю, который бежит к своей бабушке!

Мужчины чокались и повторяли: «За папу! За маму! За того мужика!»

…Пассажиры укладывались спать. Проводница пила чай, поглядывая в окно. Там в свете редких фонарей мелькал человек с чемоданом.

И тут проводница не выдержала. Вывалившись в окно, она крикнула:

– Да что ж мы, не люди, что ли?! Давайте сюда чемодан!

Пассажир закинул чемодан в окно и прибавил ходу.

Паровоз дал три коротких гудка.

Пассажир ответил одним длинным.

Геракл

Согласитесь, в каждом приличном городе должна быть достопримечательность. В Париже – Эйфелева башня, в Риме – развалины Колизея в хорошем состоянии.

У нас в Зареченске таких достопримечательностей было две: дуб, в тени которого проездом стоял Пушкин, и скульптура античного героя Геракла, как известно, мужчины героических пропорций, при этом из одежды всего-навсего меч в правой руке.

Рассказывают, городское начальство остановилось перед Гераклом как вкопанное:

– Что я вижу?

Сопровождающие лица объяснили, что, мол, грек, из античных, звать Гераклом.

Начальство авторучкой ткнуло в середину композиции:

– Что грек, без вас вижу! А это что?!

Сопровождающие стали оправдываться:

– Недосмотрели десять веков назад при высечении товарища. А теперь это памятник культуры!

– Памятник культуры культурно должен выглядеть! Дети в школу идут мимо чего? Конечно низкая успеваемость! У себя в Афинах пусть стоит нагишом, а у нас чтоб было как у людей! Завтра же!..

Наутро у Геракла все было как у людей. Он стоял прикрывшись фиговым листком работы местного мастера Каравайчука. Розовый, как говорится, никем не надеванный листок нарядно смотрелся на потемневшей от времени могучей фигуре.

…Каким ветром занесло в Зареченск комиссию по охране памятников из Москвы – неизвестно.

Увидев Геракла в обновке, комиссия чуть в обморок не попадала:

– Девятый век! Немедленно отодрать эту гадость!

Каравайчук за ночь отодрал свою «гадость», и опять Геракл стоял честно, по-античному.

…Греческие туристы ворвались в город с востока месяца через три.

Естественно, горсад оккупировали, а там земляк стоит.

Вдруг один из них закудахтал, переводчица перевела:

– Господин говорит, что это оскорбление их национального достоинства, поскольку акт вандализма, недружественный ко всему греческому народу!

То ли Каравайчук перестарался, то ли ветром сдуло, только стоит Геракл в чем мать родила, но не полностью!

Видя такое возмущение греческих товарищей, начальство дало команду: присобачить фрагмент в кратчайшие сроки.

Каравайчук опять не подвел.

Наутро Геракл был укомплектован полностью. Греки на память нащелкались с ним, как могли.

…Письмо из Москвы пришло месяца через два. Геракловеды утверждали, что непонятно, с кого был вылеплен зареченский Геракл, поскольку отдельные пропорции не соответствуют ни исторической истине, ни медицинской!

Через дипломатические круги были получены точные параметры, снятые с оригинала в Афинах. Данные пришли шифрограммой.

Поседевший за ночь Каравайчук собственноручно расшифровал, и через день многострадальный Геракл ничем не уступал афинскому оригиналу. Более того, мог дать ему сто очков вперед!

Бедный Геракл простоял так три дня. Тревогу забила участковый врач Сергеева, бежавшая домой с дежурства. Она вызвала милицию и заявила, что повидала в жизни всякого, но такого безобразия еще не видела.

То ли Каравайчук расшифровал неточно, то ли сведения были получены не с того оригинала, но фрагмент не вписывался в Геракла. А вернее – наоборот!

Тогда было принято единственно верное решение – заколотить Геракла досками. То есть памятник охраняется государством – и всё.

У заколоченного памятника быстро налипла толпа.

Люди втискивали глаза в щелочки, оказывали сопротивление милиции.

Старушки, умирая, требовали показать им мученика Геракла.

В воскресенье толпа смяла наряд милиции, раскурочила доски… и наступила мертвая тишина. За досками никого не было…

Что касается Геракла, кое-кто в городе знает, где он.

Завмастерской по изготовлению надгробий и памятников Завидонов Никодим, согласовав вопрос с начальством, ночью вывез скульптуру из горсада на кладбище.

Очень кстати скончался не известный никому старичок.

Вот Никодим и водрузил ему на могилку памятник Гераклу с душераздирающей надписью: «Внучеку от дедули».

Чтобы не было разночтений, Геракл вкопан в землю по пояс.

От чего памятник только выиграл.

Эстетика

– Журавль! Когда вы летите по небу, люди улыбаются: «Журавлиная стая летит!» А вот, когда идем мы, коровы, – носы воротят, ворчат: «Стадо коровье прется!» В чем разница?

– Ну ты сравнила! – обиделся журавль. – Мы летим красиво! Журавлиным клином! А вы бредете как попало, стадом! Ты меня извини: не-эс-те-тич-но!

Буренка задумалась:

– А ведь журавль прав. Нам бы… клином. По-журавлиному! И люди скажут: «Вон коровья стайка прошла!»

На следующий день коровы возвращались домой построившись несколько странно. Впереди бежала Буренка. Она оглядывалась назад и мычала, чтобы коровы подравнялись, держали линию.

Люди, прижатые к заборам, ругались:

– Совсем озверела скотина! Всю улицу заняли!

Коровы прошли.

Остались на земле коровьи лепешки. Кто-то сказал:

– Смотрите! Смотрите! Лепешки-то как легли! Прямо журавлиный клин получился!

Буренка радостно замычала:

– Выходит, и мы можем!

Потомственный неудачник

Старый слуга Патрик объявил:

– Сэр Эдвард Беккерфильд с супругой!

Гости устремились к дверям: «Неужели тот самый знаменитый Беккерфильд-младший!»

Поговаривали, будто Беккерфильд-младший происходил из старинного рода потомственных неудачников. Не чета нынешней мелюзге!

Эдвард происходил из тех настоящих, проклятых Богом неудачников конца шестнадцатого – начала семнадцатого века.

Если Беккерфильды сеяли пшеницу, соседи обязательно сажали картофель, и в тот год пшеницу пожирала голодная саранча.

Когда они прогуливались по улице в щегольской одежде, соседки поспешно снимали с веревок белье, и тут же разражался чудовищный ливень.

Во все века к Беккерфильдам шли за советом. Если они говорили, что ни за что не купили бы этот участок земли, надо было хватать его с закрытыми глазами. Алмазы, в крайнем случае золото, находили там обязательно.

Если, отвечая на вопрос «Стоит ли единственного сына выдавать за эту уродину», Беккерфильды отрицательно мотали головой – немедленно под венец! Пара в любви и согласии проживет до конца дней!

Вот такой это был легендарный род Беккерфильдов.

Естественно, им не везло в картах, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как им не везло в любви. Если они лезли на балкон к любимой, то всегда попадали сначала в спальню родителей, а уж потом их вышвыривали из окна. Причем полученные увечья не шли ни в какое сравнение с убытками, которые наносили их тела в результате падения.

Дети у них рождались похожими на соседей, зато дети соседей чем-то походили на их жен.

Если где-то вспыхивали драки, то забирали в участок, как вы понимаете, Беккерфильдов, которые проходили мимо.

Все разыскиваемые полицией государственные преступники были в профиль и в фас похожи на Беккерфильдов, отчего последних нередко сажали в тюрьму и выпускали только тогда, когда находили настоящего преступника, которым по ошибке оказывался, сами понимаете, родственник Беккерфильдов.

Леди и джентльмены! Не было на свете ямы, куда бы они не провалились среди бела дня! А споткнуться на ровном месте для них – раз плюнуть!

Словом, неудача шла по пятам и стала им как родная. Невезение вошло в кровь и плоть Беккерфильдов. Зато они стали людьми уверенными в завтрашнем дне. Они не сомневались – хуже не будет. Более того, они научились в каждой неудаче ловить крупицу удачи.

Когда по большим праздникам загорался их дом, они гнали прочь соседей с баграми, уверяя их, что, не сгори дом сегодня, он непременно обрушится завтра, придавив всю семью.

Если пропадал кошелек, они радовались тому, что в нем были не все деньги.

Доставая из сундука приданое дочери и обнаружив, что сукно поела моль, они хохотали: «Наевшись этого сукна, моль долго не протянет!»

Вот такие они были – легендарные Беккерфильды.

…Слуга Патрик повторил:

– Сэр Беккерфильд-младший с супругой!

И они вошли в зал. Эдвард с достоинством поклонился. Супруга шаркнула ножкой, сбила мужа, вдвоем они грохнулись на пол.

Гости бросились помогать, но, поскользнувшись на скользком паркете, попадали на пол. А Беккерфильды, поднявшись на ноги, качали сочувственно головами.

– Надо же, какая с ними неприятность приключилась, – бормотал Беккерфильд-младший, прикладывая сломанную руку жены к растущей на лбу шишке.

Первая гастроль

Восьмидесятые. Я только начал выступать за небольшие, но тогда для меня сумасшедшие деньги.

Звонят из-под Сыктывкара. Кооператив. Добывают мрамор, делают надгробия.

«Семен, работы у нас, слава богу, навалом! В феврале годовщина. Людям хочется праздника. Возьми парочку артистов и прилетайте. Не пожалеете!..»

Прилетаем в Сыктывкар.

Сказано было «вас встретит синяя „Волга”». Ждем час. Никакой синей «Волги». Мороз за тридцать. Говорю артистам:

– Я кашу заварил, летим назад за мой счет!

Кассирша отвечает:

– Ближайший самолет на Питер через неделю. Не переживайте. Билетов нет.

В зал заходит мужик в тулупе:

– Из Питера кто-нибудь?

– Мы!

– Поехали!

Счастливые, что все обошлось, трясемся в «жигулях». Едем час. Два. Дороги практически нет, но мы по ней едем. Посреди ночи подъезжаем к двухэтажному зданию. Огромные сосульки упираются в землю. Открывается дверь. Выходит голый мужик в валенках. Глаза закрыты. Писает. Уходит. Замерзшая струя висит в воздухе и переливается.

Будят повариху. Выходит босая, на голом теле тулуп. Ножовкой пилит бревно на полу. Это окоченевшие макароны. Матерясь, ломом откалывает кусок масла. Жарит на сковороде. Едим. Очень вкусно!

В комнате сдвинуты две кровати. Белья нет. Ложимся. Пять матрацев снизу, пять сверху, мы посередине.

Никогда так сладко не спали.

В два часа дня начинается праздник. На столах от спиртного не протолкаться. Неужели тут закусывают тем же, что пьют?

Объясняют: «Сухой закон. Люди целый год мучились. Пусть пригубят».

Работаем концерт. Принимают на «ура», хотя никто не слушает. Под крики «ура» чокаются и пьют.

Оглядывая счастливые лица выпивающих, интересуюсь:

– А кто нас повезет назад?

– Степаныч!

От того что все пьют, а он нет, Степаныч наливается злобой.

В четыре часа дня садимся в синюю «Волгу».

– На Сыктывкар?

– Нет. Пойдем на Свердловск. Оттуда утром самолетом на Питер.

Господи! Где мы находимся? Мысленно попытался представить карту России. Не смог.

Едем. Шофер бормочет сквозь зубы:

– Говори со мной. Засну – вам же хуже!

Как только вспыхивают впереди фары, Степаныч кидает «Волгу» на встречную полосу, прет на таран. В последний момент рывком уходит от столкновения. Встречная машина опрокидывается в кювет.

«Будет знать, как Степаныча слепить, сука!»

И так десять часов…

Успеваем в Свердловске на самолет.

Через три часа очнулись дома в Питере.

Меня потом спрашивали: «Где вы были?» Как ответить? Есть такое понятие «сердце Родины». Так вот мы побывали в совершенно противоположном месте!

…Через месяц с оказией в квартиру внесли мраморную плиту из Сыктывкара. На плите было выбито золотом: «Мы тебя не зобудем!» Через «о».

Ну как такое «зобудешь?»

Магдалина

А теперь, товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины. Встаньте пошире, чтобы всем было видно. Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать? Отвернись, тебе еще рано смотреть такие вещи…

Центральное место в творчестве так рано ушедшего от нас Эль Греко по праву занимает полотно площадью четыре квадратных метра «Кающаяся Мария Магдалина».

На холсте Магдалина изображена в необычном ракурсе, на берегу моря. Невольно возникает вопрос: что она здесь делает в такое позднее время? Она здесь откровенно кается.

Художники с давних пор обращались к образу прекрасной грешницы. Но все их Магдалины каялись как-то неубедительно. Без огонька. В иной, оригинальной манере кается Мария у Эль Греко.

Сразу видно, что она глубоко раскаивается в содеянном. «И как это меня угораздило?» – как бы говорит Магдалина.

И ей как бы веришь.

В правом верхнем углу мы видим ветку с листьями. Листьев ровно пятнадцать. Желающие могут меня проверить. Тринадцать? Вот народ! Вчера еще было пятнадцать!

А теперь перенесемся в левый верхний угол картины. Там сразу в глаза бросаются три птички. Кое-кто на Западе полагает, что это колибри, но наши ученые опознали в них диких уток.

И наконец в центре кульминационное пятно картины – сама Магдалина. Эль Греко умышленно расположил Марию смотрящей в сторону. Она не может смотреть людям в глаза. Ей стыдно!

Распущенные как попало волосы говорят нам о распущенности Марии в прошлом. Но правая рука уже полностью прикрывает трепетную грудь. Значит, в Магдалине заговорила-таки совесть!

Эль Греко рисовал в ужасные времена господства испанской инквизиции.

В те годы на кострах горело немало способной молодежи. Поэтому никто не смел открыто думать, рисовать, лепить. И большие художники вынуждены были прибегать к аллегориям. Прибежал к ним и Эль Греко. Магдалина не просто крупная женщина с хорошей фигурой, как это может показаться неискушенному зрителю. Каждая черточка на картине незаметно для себя бросает вызов испанской инквизиции.

На всех картинах художнику удавались глаза. Особенно хорош у Магдалины правый глаз!

Вглядимся в нежное тело, написанное в теплых тонах. Да, Мария – девушка не из рабочей семьи! На руках ни одной царапины, тем более мозоли. Трудно придется Магдалине в дальнейшей жизни.

На коленях у Марии – книжка и чей-то череп. Сейчас трудно сказать, кто именно позировал художнику. Над этим придется поломать голову нашим искусствоведам.

Слева от черепа – графин с какой-то жидкостью. Что это?

Вода, вино или другой яд? Неизвестно! Но вкус приятный.

В целом картина поражает своей чистотой. Белоснежные кружева, покрывало поверх Магдалины – все это говорит нам о тяжелом труде испанских прачек, день и ночь стирающих белье испанской знати, погрязшей в роскоши, вине и женщинах.

Таким образом, можно рассматривать «Кающуюся Марию Магдалину» как суровый документ той далекой эпохи.

Документ, подписанный рукой Эль Греко, замечательного художника, умершего в 1614 году, не дожившего до правильного понимания своей картины триста шестьдесят лет.

Золушка

Ветер подхватил ценник с витрины и прилепил к спине девушки.

Прохожие читали и спотыкались:

«Последний экземпляр. 999 долларов?!»

Женщины плевались:

«Совсем обнаглели!»

Мужики оббегали девицу кругами:

«Ничего особенного! За что такие деньги?! Не иначе девица в постели творит чудеса!»

Местный банкир, бормоча:

– Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи! – въехал на тротуар. – Королева, садись!

– Вы мне?

Девушка вошла в «мерседес», как в сказку…

Раздеваясь у себя в спальне, банкир бормотал:

– Поглядим, за что такие расценочки!

У Золушки это был первый мужчина.

В постели банкиру вспомнилась молодость: он на лесоповале волочит бревно.

Через час измотанный, обозленный мужик вручил тысячу долларов со словами: «Девочка, повышай мастерство или вылетишь в трубу!..»

Между тем по городу летел слух: объявилась секс-бомба за тысячу долларов! Дружки приставали к банкиру с расспросами: «Как она в постели?»

Сначала он хотел сказать правду. Но подумал: приятелей на тысячу не опустить – грех!

«Удовольствия тысяч на пять!»

У парней от зависти слюни. «Дай телефончик!»

Девушка швыряла трубку:

– Свиньи! За кого меня принимаете?!

Мужики пришли к выводу: «Цену набивает!»

А Золушка часами вертелась у зеркала, пытаясь понять: от чего мужики вдруг обезумели? Груди, как не было, так и нет. Ноги толстые. Но, раз телефон оборвали, значит, где-то притаилась изюминка!

Из любопытства рискнула провести ночь с пыхтящим блондином. К ее удивлению, он тоже дал тысячу долларов!

Сам блондин после ночи плевался, но всем рекламировал: «Не девица, а полный Лас-Вегас!»

Такого ажиотажа в городе давно не было. Провести ночь с Золушкой стало символом крутизны.

Она тем временем хорошела. Денег полно, оделась как куколка. С практикой секса пришло мастерство. К концу года стала тысяче долларов более-менее соответствовать. А отсидевший на зоне грузин вручил на радостях две.

Золушка сообразила: выходит, отдавалась задаром!

Чтобы наверстать упущенное, сама слух пустила, что берет за ночь три тысячи!

Что вы думаете? Правильно. Очередь увеличилась. Из других регионов потянулся народ.

Сама Золушка на вопрос журналистов «Как вам удалось найти счастье при жизни?» отвечала так:

– Мало знать себе цену, надо чтобы ее узнали другие!

Месть

Овчарка была молодая и наглая. Пудель старый, из хорошей семьи. Летом они жили рядом на соседних участках.

Однажды овчарка ни с того ни с сего бросилась на пуделя и, пока не разняли, жестоко трепала его. На глазах симпатичной болонки.

Старый пудель, зализывая раны, поклялся отомстить.

Через два дня овчарка покусала прохожего. Ее привязали около дома, посадили на цепь.

Когда хозяева были на работе, пудель перешел на соседский участок.

Овчарка метнулась вперед, но упала, подсеченная цепью.

А пудель невозмутимо шагал по чужому участку. Обошел клумбу. Обнюхал поленницу. Подумал. И, подняв ногу, окатил дрова.

Оскорбленная до глубины души, овчарка зашлась в жутком лае. А пудель подошел к кусту роз, понюхал и опрыскал его.

Овчарка взвыла так, будто ее режут.

Пудель, как интурист, продолжил осмотр. Он дотошно опи́сал все, что можно было опи́сать. А розовый куст – дважды!

Овчарка, сорвав голос, лежала пластом и лишь вздрагивала каждый раз, когда пудель заносил карающую лапу.

Прикинув расстояние, на которое могла прыгнуть привязанная овчарка, пудель подошел, сел на корточки и, по-стариковски кряхтя, наложил кучу перед носом овчарки.

У несчастной из глаз лились слезы.

Пудель хотел расписаться на углу дома. Но уже было нечем.

Тогда он зевнул и, виляя задом, затрусил к дому.

На следующий день пудель опять проводил опись участка.

От позора овчарка сходила с ума.

А для пуделя это были лучшие минуты его жизни. Никогда физические отправления не доставляли такого глубокого морального удовлетворения!

На пятый день, чувствуя, что вот-вот явится черный мучитель, овчарка рванулась, цепь зацепилась за сук – собака повисла.

Когда пудель полвосьмого, как на работу, явился на соседский участок, он ахнул.

Овчарка повесилась! Вот этого свинства он от нее не ожидал!

Через неделю пудель скончался.

Все говорили: наверно, на него смерть овчарки подействовала.

Глупости! Просто жизнь потеряла для пуделя смысл.