Текст книги "Арбитражный десант"

Весело щебеча, под завистливыми глазами кавказцев она увлекла Васильчикова из ресторана.

Следом потянулся нагруженный сумками Денис Лобанов.

Вот уж несколько часов безносый «ГАЗ– 66» упрямо форсировал тайгу, потихоньку поднимаясь к Байкалу. Где-то едва не летел аж на третьей скорости, где-то, вздыхая, перебирался через валежник или косолапил меж глубоких ям. Все это время Денис и Ирина потряхивались рядом с водителем. Ирину сморило, и она, несмотря на неудобства, дремала, положив голову на широкое плечо Лобанова. Тот в свою очередь обхватил ее за талию, не давая сползти. Сам Васильчиков, крутя баранку, то и дело смачно, во всю глотку, зевал. – Может, подменить? – встревожился Денис. – Ну да, как же. Здесь дорога только своего терпит. У ней свой фортель. Пока десяток раз не пройдешь, не подлезешь. А то, что зеваю, – то привычно. За меня не боись! Не впервой. По трое суток бывает по тайге кручу. Особенно если на браконьерке.

– Ну, ну, – Денис прикрыл глаза.

Тряска прекратилась, надсадное рычание сменилось ровным гулом, – отчего Ирина, вздрогнув, открыла глаза. С неудовольствием обнаружила себя лежащей на плече Лобанова. Нахмурясь, отодвинулась.

– Приехали, да? – робко спросила она.

– Байкал, – важно объявил Васильчиков.

«ГАЗ-66» застыл на гряде. Внизу, метрах в ста пятидесяти, дорога обрывалась прямо в неподвижное, иссиня– черное озеро. – Надо же, не замерзло, – поразилась Ирина.

– Да, таков он, батюшка, – важно подтвердил Васильчиков.

Лобанов недоуменно тряхнул головой:

– На кой было вести дорогу, чтоб обрывалась прямо в воду?

Под колесами зашуршало, машина вдруг дернулась, сдвинулась с места и накренилась над Байкалом. – Какого хрена?! – выкрикнул Лобанов.

В следующую секунду он безотчетно уперся ногами в пол, – «ГАЗ-66», подпрыгивая и разгоняясь, понесся по пологому спуску.

– Зачем? – испугалась Ирина.

– Зачем?! – стиснув зубы, повторил Васильчиков. Руки его вцепились в баранку. – Затем, что тормоза полетели. Держись, ребята! – голосом смертника заорал он. – Прими нас, батюшка Байкал!

Машина устремилась к воде.

Холина вскрикнула, в ужасе обхватив Лобанова за шею. Тот прижал ее к себе и неотрывно вглядывался в нарастающую смертельную черноту, в которой им предстояло упокоиться.

«ГАЗ – 66» тряхнуло на последнем бугре и, будто с трамплинчика, – швырнуло в воду.

Не сговариваясь, Ирина и Денис глотнули воздуха, готовясь погрузиться в пучину. В следующий миг машина, вопреки законам физики, оттолкнулась от водной глади, подпрыгнула, завертелась и понеслась, вращаясь, по поверхности.

Метрах в трехстах от берега она остановилась. Под колесами лежал кристально прозрачный лед.

– Люблю повеселиться! – Васильчиков сиял от восторга. Шутка, по его мнению, удалась.

Ирина открыла глаза и, надсадно дыша, сидела недвижно. Взмокший Лобанов задумчиво потирал подбородок, всерьез прикидывая, врезать ли шутнику прямо в кабине или сначала выволочь наружу.

– Таков он, Байкал – грозный весельчак! – с пафосом произнес Васильчиков. Потянулся. – Скоренько добрались! С другими бы и к ночи не управились. Тут маршруты знать надо. Дальше дорога гладше пойдет. Так что мы с оператором здесь, в кабине, поедем. А дорогую гостью милости прошу перебирайтесь в КУНГ. И кемарьте себе до самой Сахры. Там и тёпло. Так что выспитесь, отдохнете. Как раз часа через четыре, глядишь, на месте будем. У вас кто за штурмана? Васильчиков! Это не хвост собачачий. Любого спроси: кто лучше Васильчикова тайгу знает? Ан никто! Знал Игнатий Петрович, кому доверить. Так что, считай, с самолетом этим неслучившимся вам еще повезло несказанно. Тайги, Байкала нюхнули. Будет что при случае отобразить.

Ирина перелезла через Лобанова, встала на подножку и – застыла: умом она понимала, что под ними прочный лед, но, вглядываясь в синь внизу, не могла избавиться от ощущения, что, спрыгнув, тут же уйдет под воду. – Мамочки! Удивительно как, – замирая, простонала она.

Васильчиков помог ей подняться в прогретый фургон, подвернул лампочку под потолком, опустил пристегнутые к стене нары, достал из угла скатку.

И – вылез наружу. – Не журись, госпожа Холина. Привезу вас к Игнатию Петровичу, как свежий огурчик, даже раньше, чем собирался. Я тут прикинул, – мы еще малек срежем.

От внезапного сильного толчка Ирину сбросило с нар и перекатило по полу к походной печке.

Затем – гулкий удар сверху, и лампочка с печальным хлопком лопнула, – на крышу фургона обрушилась тяжелая масса. – Тихо как стало, – со страхом произнесла Ирина, почесывая ушибленный бок.

Она поднялась на ноги. И – едва не скатилась к кабине: машину резко накренило. На ощупь, цепляясь в темноте за выступающие предметы, вскарабкалась она к задней дверце фургона. Шаря наощупь, отыскала ручку. Надавила с усилием. Дверь приоткрылась, и от брызнувшего яркого света Ирина зажмурилась, – солнце искрилось на чистом снегу.

Все кругом было тихо. И тишина пугала, потому что молчал и двигатель. Предвкушая недоброе, Ирина выпрыгнула наружу, – задравшийся зад газона был отклячен поперек дороги, тянущейся меж мачтовых сосен. Передок съехал в кювет. Кабина зарылась по стекла в глубокий снег, нежно облапив толстенный ствол. Из-под снега парило.

Обойдя машину справа, Ирина с опаской заглянула внутрь: весельчак Васильчиков лежал, облокотившись на руль. Лобанов хрипел на месте пассажира, придавленный вмятой «торпедой». Увидев в окно встревоженное лицо Холиной, Денис прищурился и левой рукой потряс водителя.

– Эу, водило. К нам гости! – У? – Васильчиков поднял лицо. Глаза его были воспалены.

– Заснул, – мрачно угадал Денис.

– Так говорил же, – сутки не кемарил, – Васильчиков рукавом отер кровь с рассеченного лба, потряс головой. – Хрен его знает, как оно все вышло. Должно, оттого, что дорога больно гладкая. Ты-то как? Выбраться можешь? – Пробую, – Денис поерзал. – Не, надо чем-то отжать. – Не боись – сделаем. Кто и поможет, как не Васильчиков? – бодренько пообещал водитель, подхватил с пола монтажку, открыл дверцу, шагнул вниз и – с трехэтажным матом по пояс ушел в сугроб.

Несмотря на драматичность ситуации, Денис захохотал. Невольно скривился от резкой боли. Но тут же подмигнул взобравшейся на подножку журналистке: – Бабочек в гербарий пришпиливала? – Что?!..А, нет. – И я больше не буду. Точно теперь знаю, что она, бедолага, пришпиленная, чувствует…

За спиной Ирины возникла облепленная снегом фигура. Васильчиков, мрачнея, смотрел на изувеченный капот. Притворная бодрость выходила из него, как пар из пробитого радиатора.

– М-да. Это – да! – уныло изрек он.

Уже механически отодвинул Холину, взобрался на подножку и упер монтажку в пол, создавая рычаг. – Давай! – прохрипел он, наваливаясь телом. Образовавшегося зазора Денису хватило, чтоб высвободиться. Он спрыгнул наружу, стараясь спружинить на ногах. Но тут же схватился за бок, едва сдержав вскрик. – Что?! – заметил Васильчиков. – Ребра? Денис распрямился:

– Похоже, чуток поджало.

Не сговариваясь, мужчины переглянулись. Ирина Холина отплясывала посреди дороги в легоньких модельных сапожках.

Затем Васильчиков перевел взгляд на ботинки Лобанова. Теплые – по московским меркам. Но в глухой Иркутской тайге, на крепчающем морозе, они мало чем превосходили модельную обувь.

– Одни валенки в запасе, правда, есть… – Васильчиков не сводил глаз с отливающей в солнечных лучах норковой шубки, едва прикрывающей колени. – Колготы-то, похоже, и вовсе капроновые, – с тоской определил он.

Перехватил взгляд Лобанова, брошенный на КУНГ.

– Бесполезно. Там через полчаса станет студеней, чем снаружи.

– Варианты? – требовательно произнес Лобанов, с веселой улыбкой показав Ирине на уши: не забывай растирать. Он и сам принялся переступать ботинками, в которые успел набрать снегу, – намокшие пальцы начали терять чувствительность. – Что будем делать, спрашиваю, суперлоцман?

– Да ладно. В кои-то веки лопухнулся, – вяло отругнулся Васильчиков.

– И что б ты без меня делал? – Денис протянул свой телефон. – Звони, вызывай подмогу, и – помни мою доброту. А я пока костерок организую.

Но Васильчиков от мобильника пренебрежительно отмахнулся. – Да это все одно что игрушечный. Мобила отсюда не возьмет. Километрах в двадцати полигон. Глушит намертво. А ночь сибирская – это, брат… Сибирь! Васильчиков с тоской поднял голову. День угасал. Искрившийся до того снег потух. Тайга готовилась отойти ко сну.

– Может, машина какая пойдет? – Жди, как же. Я специально коротким маршрутом шуранул. По нему только я один и могу… – Васильчиков прервался, поняв неуместность похвальбы. Поморщился, одновременно проверяя, не подмерз ли нос.

Денис попрыгал на месте, околачивая себя по плечам и одновременно прислушиваясь к угасающей боли в боку:

– Тогда топор давай, хоть костер разожжем. – Костер-то можно бы, – как-то тускло согласился Васильчиков. – Но из чего? Он значительно повел рукой: вокруг, сколько видно глазу, нависли усыпанные снежными шапками и укутанные снизу сугробами мачтовые деревья. Ни подлеска поблизости, ни кустарников.

– Ну, так рубанем одну мачту, – не испугался Лобанов. – На ночь точно хватит.

– Этим-то? – Васильчиков втиснулся в КУНГ и уныло выволок наружу походный топорик, которым можно при случае настрогать щепы.

– Ох, и разгильдяй ты! – процедил Лобанов.

– Кто ж думал-то?

– Не можешь думать, тогда соображай! Девку же заморозим, – яростно шепнул Денис. В самом деле кровь отлила от лица Холиной, брови заиндевели. Она дышала на пальцы, засовывая их поочередно в рот. Правда, поймав испытующие взгляды, успокоительно улыбнулась.

– Ты чего? Этого нельзя, – Васильчиков перепугался. – Это мне после этого не жить. Гостью Игнатий Петровича не довезти. Лучше прямо здесь полечь.

– Ляжешь, – с чувством пообещал Лобанов. – Без всякого Суслопарова у меня здесь поляжешь. Как Ермак Тимофеич. Ну, сибиряк хренов, думай!

Васильчиков встрепенулся. Напоминание о грозном Суслопарове влило в него силы.

– Есть, пожалуй, вариант. Километрах в семи отсюда промысловый поселочек.

– Так идем туда?

– С ней-то? – в сердцах рубанул Васильчиков: успокоительная улыбка на лице Холиной превратилась в замерзшую гримасу. – Через полчаса закоченеет похлеще кокона. В общем так. Выход один. Я иду в поселок.

– Может, лучше мне?

– Не найдешь. Это по просеке, а потом и вовсе… – он сделал петляющий жест в глубь тайги. – Это я один маршрут знаю. А ты бери девку и – двигайте прямо по дороге. Километра полтора подале – зимовье. Справа по ходу. Метрах в двухстах в сторону. Если кто из охотарей там есть, тогда порядок, увидите дым. Ну, а коли пусто, вглядывайся меж деревьев, – ищи горизонтальную кромку. Значит, то самое.

– Это в темноте-то?!

– Вот и торопись, чтоб до темноты. Ну, а если вовсе не нашли, тогда руби что придется. И – держитесь. Я как доберусь, хватаю транспорт и – сразу к вам.

– Так, может, все вместе в зимовье? Там и отсидимся.

– Да без толку! – Васильчиков тихо ругнулся. – Ну, доберемся, – дальше что? Машин здесь до весны точно не будет, – я с трассы-то ушел. Специально напрямки рванул. А харчей дня на три. А если еще это по-настоящему прихватит? – он ткнул Лобанова в грудь. – Может, и переломало ребра. Сейчас-то по горячке доберешься. А там… К тому же, если к завтраму журналистку не доставлю в Сахру, меня Игнат Петрович ошкурит похлеще морозца.

– Ш-што у вас за тайны мадридского двора? – Ирина, дотоле державшаяся беззаботно, подошла к мужчинам. – Вы техпомощь вызвали?

Скрюченными пальчиками она извлекла из кармана дамский, увешанный висюлечками телефончик.

От беззаботного московского словечка «техпомощь» Денис даже повеселел.

– Точно. Как раз ангел и подкатит, – скаламбурил он, вспомнив знаменитую по Москве техпомощь «Ангел».

Васильчиков забрался в кузов и принялся спешно набивать рюкзаки, – для себя и для Лобанова, раскладывая спички, бутылки с бензином, по куску строганины. Выбросил наружу пару огромных, сорок третьего размера валенок, карабин в чехле, лыжи. Денис, склонившись, содрал с задубевших Ирининых ножек сапожки. Гримасничая, чтобы не выказать боль, приподнял ее и воткнул в валенки, будто фикус в кадку.

Модельная обувь полетела в темноту фургона.

– Тут у нас такая ситуевина, гражданка Холина, – Лобанов обрисовал Ирине положение, стараясь, сколь возможно, приуменьшить отчаянность ситуации, в которой они оказались.

– Так чего тянуть? Раз надо идти – п-пошли! – вопреки опасениям мужчин, Холина паники не выказала. Но голос все-таки дрогнул.

Васильчиков присмотрелся к белесым ее губам, мертвенно-белым, будто лист мелованной бумаги, щекам, озабоченно покачал головой и вновь забрался в КУНГ. Изнутри послышались размашистые удары топорика, наружу полетели доски, – Васильчиков рубил нары.

– Разжигай! – крикнул он. – Надо сперва отогреться. – Нашел время! Через час – полтора солнце зайдет, и мы вообще не найдем зимовья! – рявкнул Лобанов.

– Без обогрева вы так и так не дойдете! Денис глянул на скрючившуюся, примостившуюся у фургона женскую фигурку и, не споря более, потянулся за канистрой.

Костер вспыхнул радостно, с аппетитом пожирая сухие доски и отплевываясь искрами.

– Разотритесь прежде! – выбравшийся наружу Васильчиков, подавая пример, ухватил пригоршню снега и принялся натирать им собственные щеки. То же проделал Денис. Затем со снегом в руке подошел к потряхивающейся Ирине и принялся тереть ее лицо.

– Без хамства! Это ж французский макияж, – вяло запротестовала она. Вырвалась. – Больно же!

– И слава Богу! – обрадовался хлопотавший у костра Васильчиков. – Значит, кожа жива. Давайте к огню! Только поглядывай – не загорись.

Еще через несколько минут он поднялся, закинул за спину рюкзак, карабин:

– Ну, мне пора. Далёко идти. По ночи.

– Топорик возьми, – предложил Денис.

– Это вам. Если на крайность, разожжешь чего-нибудь. А я спеюсь. Там в глуби сушняк будет, так что – если надо, разожгу. Сами только не засиживайтесь, – он с сомнением показал на блаженно притихшую у костра Ирину. – Тут ведь размориться и заснуть недолго. А дров – всего-ничего. Помните, – десять-пятнадцать минут и – вперед. Иначе во тьме проскочите зимовье, не дай Бог…

Он зябко поежился, отгоняя мрачное предположение.

Подпрыгнул, примеряясь, не мешает ли что. Вставил валенки в короткие, на меху лыжи. Застегнул крепления, тихонько натянул на левое плечо рюкзак:

– Ништяк, доберусь. Не впервой. А ты как в зимовье будешь, ребро сальцем разотри. Впрочем, там-то уж как-нибудь. Главное, шибче идите. А то, если что, мне так и так без башки.

– Счастливо добраться! – крикнула вслед ожившая Ирина.

Васильчиков обернулся, напоминающе показал лыжной палкой на опускающееся солнце и – пропал за индевевшим боком грузовика.

– Отдохнул? – Холина покровительственно глянула на Лобанова. – Тогда хватит рассиживаться. Пора и нам.

С подножки она перевалилась грудью в кузов, что-то нащупала и – потянула наружу. Это оказалась ее сумка.

– Куда, дуреха?! – грозно рыкнул Денис. – Ты хоть соображаешь, что нас ждет? Нам надо засветло по снегу успеть два километра отмахать. Хорошо, если два. Знаю я их версты. А ты собралась пять кило косметики тащить?

– Тут лэптоп, – коротко объяснила Холина.

– Брось! Каждый грамм на счету. А ноотбук твой никуда не денется.

– В нем конфиденциальная информация.

– Появится кто, притащут и твою информацию.

– А если «считают»?

– А тебе на том свете не все равно будет? – Лобанов тревожно посмотрел на золотящиеся верхушки деревьев. – Короче, нет времени разводить антимонии. Или оставляй, или волоки на себе. Но я тебя, предупреждаю, ждать не стану. Пойду так быстро, как только можно. Замерзать с тобой за компанию мне как-то стремно.

– Кто бы сомневался?! – зло хмыкнула Холина и упрямо потянула сумку на плечо.

– Что ж, каждый хозяин своей судьбы и воли своей кузнец, – Лобанов сощурился, подхватил рюкзак и широко зашагал, прокладывая тропку в снегу. След в след двинулась Ирина. Она быстро отставала. Ноги болтались в огромных валенках, и ей приходилось передвигать их, будто лыжи.

Ногам, впрочем, было тепло. Зато лицо стремительно индевело. Ирина то и дело вытягивала из левого кармана руку в лайковой перчатке и, не разжимая кулак, остервенело терла им щеки, все менее их ощущая. Правое плечо задеревенело и под тяжестью компьютерной сумки потихоньку опустилось, так что ноша наконец соскользнула, и Холина, не имея сил переложить сумку, поволокла ее следом.

Она поглядела вперед. Лобанов как раз скрывался за очередным поворотом.

Ирина прибавила, боясь окончательно отстать. Доплелась до поворота. Но Лобанова уже не увидела. Впереди, всего в двадцати шагах, темнел следующий поворот. Холина остановилась отдышаться. Дыхание с хрипом клубами выходило из нее и растворялось в прозрачном воздухе. Она огляделась.

Ни ползвука. Абсолютная, до гула в ушах грозная тишина. Вокруг, сколько хватало глаз, нависали мачтовые сосны. Покрытые снегом, они парили где-то в высоте, холодные и равнодушные к ползущей у их подножья букашке. Вершины их прямо на ее глазах принялись наливаться позолотой. Еще полчаса, и здесь наступит полная, безысходная мгла. И в этом абсолютном, нечеловеческом безразличии столь явственно угадывалась близкая и неизбежная смерть, что Ирину охватила мелкая дрожь. Ей показалось, что еще минута, и от этого звенящего молчания она попросту лишится рассудка. С усилием разомкнула она смерзшиеся губы.

– М-Лобанов, – прошептала она. И шепот этот будто вернул ей голос.

– Лобанов! Сволочь! – закричала она во всю мочь. Все та же абсолютная тишина была ей ответом. Проклятый попутчик и не думал возвращаться за ней. Он торопился спасти свою толстую, пропитанную алкоголем шкуру. Стремясь вызвать хоть какой-то звук, Ирина принялась прыгать, вертясь в разные стороны.

Внезапно она замерла от ощущения непоправимой ошибки. Она забыла вдруг, с какой стороны пришла. Ей казалось, что снег одинаково взрыт и справа, и слева. На пустой дороге она ухитрилась заблудиться. Ужас, внезапный, непреодолимый, сковал ее. Мысли панически путались. Одно понимала она абсолютно – оставаться на жутком, гибельном этом месте нельзя. Надо двигаться. Хоть куда-то, но двигаться.

Поколебавшись, рванула наугад влево.

– Далеко собралась? – послышалось с противоположной стороны. Там меж деревьев вырисовывался мужской силуэт, вид которого привел Ирину в восторг.

Валкой походкой Денис подошел к ней. Потянулся к сумке:

– Бросай и идем. Осталось максимум полчаса.

Боясь, что сумку отнимут, Холина притянула ее к себе.

Лобанов, более не церемонясь, рванул ноотбук на себя. Повертел отобранную сумку на весу, как бы прикидывая, куда забросить.

– Сволочь! – безысходно пробормотала Холина. – Здесь же ценнейшая информация, негодяй. Ее потом и за год не восстановишь.

– Кто ж тебя такую, тупо упертую, родил? – Лобанов качнул головой, закинул сумку на то же плечо, что и рюкзак, ухватил Холину за локоть и с чувством тряхнул, так что меховой беретик слетел, а зубы от неожиданности клацнули.

Без берета стали видны отмороженные напрочь щеки.

Денис нахмурился, зачерпнул снега и, невзирая на сопротивление, принялся, не жалея, тереть. Потом снял с себя волчью шапку и нахлобучил на нее, так что из-под козырька едва выглядывали поблескивающие глаза и побелевший кончик носа.

– Хоть на женщину чуток стала похожа, – оценил он плоды собственных усилий и – потянул за собой. – Все! Стартуем в забег. Времени в обрез!

Но в забег не получилось. Ирина, освобожденная от груза, попробовала сначала поспевать за Лобановым. Но силы вновь оставили ее, – валенки-лыжи едва передвигались.

Лобанов, все с большей тревогой поглядывавший на садящееся солнце, вернулся, снял с плеча сумку.

– Без лэптопа не пойду, – прохрипела Холина.

Он усмехнулся, насадил сумку ей прямо на шею, после чего повернулся спиной, подсел и, подхватив спутницу на спину, двинулся дальше, стараясь быстро перебирать ступнями, которых, по правде говоря, давно не чувствовал.

Дыхание вырывалось с хрипом. От боли в боку перед глазами, будто в игрушечном телескопе, вспыхивали разноцветные круги и ромбы. Время от времени он подсаживался, подбрасывал собственную ношу, то ли перекладывая поудобней, то ли не давая заснуть, и – брел дальше. – Валенки не соскочили? – выдохнул он. – Не знаю. Не чувствую. – Тогда тренди чего-нибудь.

– Как это?

– Тарахти, говорю, как обычно, – Денис постоял, пытаясь отдышаться.

– Сам ты тарахтелка, – прохрипела Ирина.

– А вообще со мной не бойся. Мы дойдем. Вот увидишь, дойдем. Я везучая.

Лобанов лишь хмыкнул. Сил отвечать не было. Он двинулся дальше.

Деревья по краю дороги принялись сливаться в серую густеющую полосу. Последняя слабеющая золотистая кромка разводами растворялась во тьме.

– Обязательно дойдем, – сквозь слезы выдавила Ирина. Надежды больше не оставалось.

Лобанов сбросил с плеч живую ношу. Попытался удержать, но, обессиленный, не смог, так что Холина кулем свалилась в придорожный сугроб. Следом полетела компьютерная сумка:

– Включай свой разлюбезный лэптоп и грейся. Везучая, говоришь? – Была. – Тогда счастливо оставаться, глупая нерпа.

– Денис шагнул на обочину, разом провалившись по колени, и углубился меж деревьев.

«Бросил-таки», – поняла Ирина. – Только не дергайся с места! А то не найду! – донеслось до неё. Какое-то время слышался хруст продирающегося сквозь слежанные сугробы тела. Потом затих и он.

Ирина прижала к животу сумку. Сонливость, в которую не давал впасть Лобанов, беспрепятственно овладела ею. Стало тепло, уютно, и, хоть краем сознания она понимала, что замерзает, но безразличие преодолело слабеющую волю к жизни, и она с наслаждением принялась погружаться в смертное блаженство.

Очнулась от боли. Нависший Лобанов хлестал её по щекам.

– Раненько спать собралась! Еще и ванну не приняли, и кофею не попили. – Он поднял ее на вялые ноги, тряхнул.

– Хам! – сладко пробормотала Ирина, обмякая на его руках.

Заново очнулась она уже в помещении, обнаружив себя лежащей на досках. Размежив веки, разглядела Дениса. Возле растопленной печи. Руки и лицо его были покрыты кровавыми ссадинами, – следами интенсивного растирания снегом. Босые ноги погружены в таз со снежной кашицей. Ирина шевельнулась и застонала.

Он вытащил из таза ступни, растер, погрузил в валенки. Перехватил испуганный взгляд.

– Что? Не хорош? Твое счастье, что себя не видишь. Раздевайся.

– Как это?

– Можешь молча. Можешь петь.

– Да чтоб я при тебе… Лобанов подошел вплотную, с силой сдернул с нее джемпер:

– Остальное снимешь сама. Если жить хочешь. Можешь, конечно, остаться в одежде. Но тогда разденут уже в морге. Так и похоронят, красивую и недоступную. Я за снегом.

Подхватив таз, вышел.

Ломота и боль овладели Ирининым телом. Она принялась стягивать с себя юбку, неловко оступилась и завалилась на бок. Сил подняться не было. Вернувшийся Денис так и застал ее с юбкой в ногах.

Он сам стянул с нее юбку и колготки. Обнажилось упругое, пышногрудое тело. Казалось, она ничего не ощущает. Но когда он расстегнул и откинул бюстгальтер, Холина сдвинула ноги и решительно заявила:

– Трусы не дам!

Денис хмыкнул. Пошутив накануне насчет купальника, он не слишком погрешил против истины, – на ней оказались стринги. Не препираясь, подтащил таз:

– Придется потерпеть, старуха. Губить такие богатые площадя было бы жалко. Грудь, похоже, третьего размера. – Три с половиной, – ни сантиметра не уступила женщина.

Вскоре по ее телу пошла ломота, – обмороженные члены возвращались к жизни. Взмокший Лобанов то и дело жал на пальцы, на щеки, на ступни, задавая один вопрос: «Больно?». И если больно не было, удваивал усилия.

Наконец бросил поверх нар скатку из тех, что лежали в углу, уложил на нее стонущую Ирину и – прикрыл потертым байковым одеялом.

– Денис, – прошептала она. – Ты мне жизнь спас, да?

Он смолчал. – Я – поганка, правда? Достала тебя? – по щекам Ирины потекли слезинки.

– Есть немного. Поспи. А я пока расплавлю сала. Разотремся. И опять будешь свежая, как юный огурец.

– Ага. И такая же прыщавая, – Ирина с тревогой провела по горящему лицу.

Но стать разом свежим огурцом оказалось не суждено.

К ночи Холину заколотило. Денис навалил на нее сверху все тряпье, что обнаружил в зимовье, добавив для весу и собственный тулуп, и норковую шубку. Но это не помогало: дрожь усилилась настолько, что непроизвольно постукивали зубы. Рука, которую он подносил к ее телу, даже не дотрагиваясь, ощущала жар, будто над плитой.

– Пациент скорее мертв, чем жив. Ч-что-то колбасит, – со сдерживаемым страхом объявила Ирина. – Вот ведь н-непруха: в-выжить в тайге, а после бац!.. А зд-здорово я н-на т-тебе п-покаталась! – припомнила она, открывая глаза. – Битый небитого везет.

Денис стоял подле и неотрывно глядел на трясущуюся, пунцовую от запредельной температуры женщину.

Одним движением он стянул с себя джемпер и рубаху. Затем – тельняшку.

– Даже не думай! – неожиданно твердым голосом произнесла Ирина.

– Не больно-то хотелось, – он притушил керосиновую лампу. – Но другого способа все одно нет. Будем жертвовать собой.

Она почувствовала приникшее мужское тело, губы, ищущие ее горячих губ, и сама принялась вдавливаться в него, словно стремясь отдать часть собственного жара. Сил, да и желания сопротивляться не было.

Среди ночи Ирина проснулась – мокрая как мышь. Лежащий рядом Денис приподнялся, провел рукой по влажной коже. Обрадованно соскочил с нар.

– Вот это дело! Выпарилась. Теперь пациент скорее жив, чем мертв.

Он выдернул вялую Ирину из постели. Обтер. Поменял матрас, отбросил мокрое одеяло, заменив его лежащим сверху, натянул на нее собственную тельняшку, уложил на прежнее место, губами едва дотронулся до ее покрытого испариной лба..

Ирина поймала его руку, подтянула под щеку, потерлась. – Дэнька, все-таки ты сволочь, – пробормотала она.

Почмокав губами, она заснула.

Проснулась Ирина от чада, сопровождаемого сильным, неприятным запахом. Потянулась: вчерашняя ломота оставила ее, и лишь горящее лицо и покалывающие пальцы рук напоминали об обморожении. Она приподнялась, разглядывая убогое обиталище, в котором оказалась. Узенькое окошко, сколоченные нары вдоль бревенчатой стены – на трех-четырех человек, полка над входом, уставленная баночками, обструганный ножом куцый стол да печь, перед которой спиной к ней склонился обнаженный по пояс Денис. В печи шкворчало.

Убогое жилье, спасшее ей жизнь, – Ирина умиленно вздохнула.

– А! Почуяла. Строганину готовлю на сале, – не оборачиваясь, объяснил Денис. – Сливочного масла, извиняйте, не нашлось. Как спалось? – Чудно. Ты знаешь – летала во сне.

Она фыркнула сконфуженно.

– Я в детстве часто летала во сне. Долго так. Даже в институте еще летала. Кувыркалась в воздухе, взвивалась ведьмой под облака. А потом как-то в компании черт дернул рассказать. И один негодяй, что за мной ухлестывал, возьми да ляпни: «Смотри, Холина, в следующий раз не задень за линии высоковольтных передач. Разобьешься». Ну, так себе прикол. Больше, чтоб в разговор встрять. А вот – запало. Летать какое-то время продолжала. Но очень осторожненько и – над самой-самой землей, – боялась задеть. А сегодня взлетела. Меж соснами.

Она улыбнулась, удивляясь и воспоминанию, и тому, что опять взлетела, и – что захотелось вдруг сказать об этом вслух.

Поймала заинтересованный, без обычной насмешливости взгляд и – спохватилась:

– А что Васильчиков?

– Нет никого.

Наступила тяжелая пауза, – если бы Васильчиков добрался до поселка, машина пришла бы еще ночью.

– Ништяк! Пробьемся, – вздохнул Денис.

Он потянулся с заботливым видом к ее лбу. Два выжидающих взгляда пересеклись.

На долю секунды Ирина заколебалась. Ей захотелось опять ощутить его прикосновение, но вместо этого кончиками пальчиков она отвела протянутую руку, надменно сморщила носик, как делала всегда, желая ододвинуть мужчину на дистанцию:

– Ну-ну, юноша, не заигрывайтесь. Цела и здоровехонька.

– Тогда питаться будешь за общим столом, – он с деланным безразличием пожал плечами, принимая предложенные правила игры. – А что потом?

– Потом я на заготовки, – он кивнул на топор с длинным топорищем, что обнаружил под лавкой. – А ты тут отдохнешь по хозяйству, раз уж к верхним людям не отошла. Надо подмести, прибрать, – дом все-таки. Никто не знает, сколь нам здесь зимовать. Начнем привыкать к дикой жизни. Силки да капканы научимся ставить. Оденемся в шкуры. Опростимся. Детей, само собой, наплодим. А лет эдак через десяток, глядишь, найдут наше дикое семейство, наедут твои друзья телевизионщики: ба, ужель та самая Ирина! Так что, подъем! Он потянул с нее одеяло.

– Пока не одичали, – отвернись! – потребовала она.

– Да что уж теперь-то?

– Вот теперь и отвернись. И вообще губы не больно раскатывай, – детей ему подавай. Нашел рожальный станок. Что случилось, то случилось. Но в дальнейшем обойдемся без всяких иллюзий насчет семейственности и прочего интима. Хотелось бы, чтоб то, что произошло между нами ночью… – А что собственно случилось ночью? – в тон ей удивился Лобанов. – Ничего собственно стоящего внимания не случилось.

Ирина нахмурилась:

– Короче, насчет секса. Отдохни от этой мысли.

– Секса?! – с глумливой усмешкой подхватил он. – Откуда ему здесь взяться? Секс – это когда удовольствие. А здесь – оперативное лечебное вмешательство по Гиппократу: вошел в больного исключительно для его пользы. После чего вышел. С позитивными последствиями для больного и, надеюсь, без последствий для меня.

Он едва увернулся от запущенной в лицо металлической кружки.

– Какое ж ты все-таки действительно быдло! – Ирина яростно отбросила одеяло и, не считаясь с тем, что Лобанов смотрит на нее, принялась натягивать одежду, поскрипывая зубами от сладковатой боли, – тело ныло так, будто мясо отходило от костей.

Среди дня прибирающейся в зимовье Ирине почудилось жужжание, чуть позже преобразовавшееся в гул двигателя.

Она выскочила наружу предупредить Лобанова. Но тот уже, воткнув топор в лежащее на снегу деревце, как был распаренный, без шапки и тулупа, несся к дороге, тушканчиком перемахивая сугробы.

Через десять минут он влетел в зимовье:

– Собирайтесь, барыня, карета подана.

– Это за нами?

– Да. Суслопаров, не дождавшись Васильчикова, разослал по всем дорогам поисковые группы. Даже вертолеты, говорят, бороздят над тайгой. Могучий, видно, пиар ты ему стряпаешь.

Холина поджала потрескавшиеся губы. – А что сам Васильчиков?

– Тоже нашли, – неохотно ответил Денис. – Провалился в ручей под самым поселком. Там на берегу и обледенел. Говорят, дорогу пытался сократить. Опять, стало быть, лажанулся штурманюга. М-да, такая вот его планида.

Он вгляделся в ее лицо:

– Черт тебя возьми! Что у вас, у баб, за нутро? Даже здесь не могла обойтись без косметики. Погляди на себя: штукатурка аж сыпется. Дала бы хоть коже зажить. Только погибала и – едва учуяла мужиков, уже успела намазаться. – Во всяком случае, – не для тебя. Лэптоп не забудь, оператор, – поджав губы, она надменно прошла мимо. Объяснять, что безукоризненно чистое прежде лицо приобрело цвет сырого мяса, к тому же покрылось струпьями и волдырями, она сочла ниже собственного достоинства.