Текст книги "Искушение и разгром"

4

Следующее утро выдалось хмурым. Дочка убежала во двор к подружкам, жена, попив кофе, затеяла «уборку», вечный процесс, никогда не приводящий к результату. Сергей, которого в периоды смутного состояния духа всегда тянуло на эпическую поэзию, сидел на захламленном балконе на старых ящиках, листая «Песнь о Роланде» и поглядывая в серое небо, когда раздался телефонный звонок. Перебравшись через устроенную женой баррикаду из сдвинутых кресел, журнального столика и гладильной доски, Сергей дотянулся до аппарата.

– Алло.

– Приветствую тебя максимально.

Сергей удивленно опустился на подлокотник кресла. Это был Николай, один из самых старых его друзей и, в сущности, один из двух друзей, которые у него реально были. Человек абсолютно самодостаточный и крайне редко звонивший Сергею, как, впрочем, и кому бы то ни было еще, он был для Сергея одним из тех людей, чье присутствие ощущается скорее незримо, чем в реальности, и с неизвестным, но легко угадываемым мнением которого и взглядом на вещи невольно и привычно сверяешь свои мысли и поступки. Последние годы они виделись редко, от силы раз в полгода, при этом, впрочем, раз в два-три месяца разговаривая по телефону, каждый раз по несколько часов, к негодованию соседки Сергея по лестничной клетке, с которой он имел спаренный номер. При этом звонил всегда Сергей, такой порядок установился годами, и, чем бы ни был вызван звонок Николая, это было своего рода сюрпризом.

– Извини, что беспокою тебя в такой ранний час. Я тебя ни от чего не отвлек?

Сергей, заинтригованный, опустился в кресло.

– Да как тебе сказать… В общем, нет. Я тут как раз читал про гибель Оливье.

– Оливье? Ах да, понимаю. Что делать, теряем лучших людей. Но, ты знаешь, кажется, я отчасти развею твою печаль.

– Ты что, досочинил другой конец?

– Гм, ну нет. До такого я еще не дошел. Как любили говаривать в старину политобозреватели, переписать историю не удастся никому, хотя сами частенько этим и занимались. Оливье и Роланд спят вечным сном на дне Ронсевальского ущелья, и отрицать этот факт не смеет даже Европейская комиссия по правам человека. Но, кажется, луч света блеснул с другой стороны. Мне тут принесла благую весть одна из моих подчиненных на работе. Она тут на днях была на книжной ярмарке в «Олимпийском». Так вот, невероятно, но факт. Кажется, вышел третий том Дельбрюка.

Сергей убежденно покрутил головой:

– Этого не может быть. И знаешь почему? Потому что этого не может быть никогда.

– То же и я ей сказал, но встретил решительное несогласие. Она мои сомнения отвергла с порога. Даже не знаю, что подумать. Конечно, она далека от подобных увлечений, ездит туда за совершенно другими книгами и вполне могла принять за Дельбрюка какого-нибудь Дельвига или Делакруа, но тем не менее она решительно утверждает, что это был именно он.

– Ну да, и аргументирует это тем, что на обложке была изображена женщина с обнаженной грудью и со знаменем.

– Да нет, ты знаешь, она и обложку описывает довольно похоже. Я, в принципе, давно просил ее это отслеживать, раз уж она там бывает. Одним словом, имеется свидетельство, и, по-моему, мы не имеем права его игнорировать. Да и то сказать, пора, давно пора.

– Предлагаешь съездить?

– Как тебе сказать… Я думаю, если мы не используем этого шанса, история нам этого не простит.

Сергей усмехнулся. Ганс Дельбрюк, автор «Истории военного искусства в рамках политической истории», один раз был издан в России в тридцатые годы ограниченным тиражом, однако с тех пор стал неслыханной библиографической редкостью. В молодости участник франко-прусской войны, обладавший ясным, спокойным умом и редкой для историка способностью писать только о самом главном, он рассматривал войну с точки зрения жизненной логики и здравого смысла, въедливо отделяя в источниках историческую суть от литературных наслоений и создавая порой столь убедительные реконструкции труднообъяснимых событий, что против них просто нечего было возразить. Еще в студенческие годы Сергей единственный раз в жизни держал в руках четвертый том старого семитомного издания Дельбрюка, там же, в магазине прочитав главу, посвященную тактике швейцарской пехоты. Он не купил тогда эту книгу не столько из-за непомерной цены, которую, в принципе, мог бы одолеть, сколько из-за ясного сознания невозможности когда-либо собрать остальные шесть томов и нежелания впоследствии скрежетать зубами от обиды, воображая, что могло в них содержаться. Больше всего его тогда поразила въедливая дотошность анализа и изложения. Дело происходило в те приснопамятные годы, когда единственным источником информации для интересующихся были приветливые восьмисотстраничные кирпичи под названиями «История войн и военного искусства», где Наполеон появлялся уже на двадцатой странице, а из оставшегося объема пятьдесят страниц отводилось Гражданской войне и семьсот – Великой Отечественной, причем страницы пестрели номерами корпусов и дивизий без малейшей попытки хоть что-либо внятно объяснить. Первый том нового издания Дельбрюка вышел три года назад, второй – год спустя, однако впоследствии на ярмарке в «Олимпийском» продавцы на лотках на вопросы о третьем томе в течение двух лет неизменно отвечали: «В следующем месяце должен выйти», наводя Сергея с Николаем на мысль, что издательство просто прогорело. Новейшая информация Николая давала новую надежду, хотя и слабую. Попробовать, впрочем, стоило. Прерывая затянувшееся молчание в трубке, Сергей вздохнул.

– Ну что ж, в любом случае потомки нас поймут, а история нас оправдает. Давай съездим.

Договорившись встретиться у метро на проспекте Мира, они повесили трубки. Жена, заставшая окончание разговора, расстелила в комнате половичок.

– Куда поедешь?

– В «Олимпийский». Вышел третий том Дельбрюка.

Жена уверенно покачала головой:

– Этого не может быть. – Она была в курсе дела.

– И тем не менее.

– Ну-ну. С Николаем?

– С кем же еще. Нас, таких психов, в Москве всего двое. Если б издательство догадалось выпустить эту книгу тиражом в два экземпляра, план по реализации был бы выполнен гарантированно. Тираж просто смели бы с прилавков.

Жена при воспоминании о Николае на секунду задумалось, придя в своих размышлениях к тому единственному вопросу, который она могла задать:

– Он еще не женился?

– Нет. Он дал зарок – пока не выйдут все семь томов, об этом не может быть даже разговора.

– Мужчинам лишь бы повод найти.

– Тем не менее. Если третий том действительно вышел, можешь считать его наполовину помолвленным.

– «Наполовину помолвленным», это неплохо звучит.

– Ему бы тоже понравилось.

Получив от жены наставления, какие продукты купить на обратном пути, Сергей покинул квартиру.

Встретившись на площадке у входа в метро, они не спеша двинулись к спорткомплексу. Увидев издали колоссальную очередь к кассам, Николай философски приподнял брови:

– Что-то здесь сегодня как-то слишком много народу. Ты не находишь?

Сергей серьезно покивал:

– Очевидно, весть о выходе Дельбрюка распространилась мгновенно.

Отстояв несколько минут в быстро двигавшейся очереди и проникнув внутрь, они стали проталкиваться через толпу к известному им обоим лотку, торговавшему философской и исторической литературой. Добравшись до него, они задали вопрос о Дельбрюке. Продавщица, соображая, долго смотрела на них.

– В следующем месяце должен выйти, – произнесла она наконец.

Изобразив на секунду в урезанном варианте немую сцену из «Ревизора», они в замешательстве отступили от прилавка. Рядом находился один из входов в спорткомплекс, просторная площадка между двумя рядами стеклянных дверей, где контролеры проверяли у входящих билеты. Там, отделившись от толпы, они встали в углу, и Николай закурил.

Разогнав рукой дым, он с видом полководца, с трудом признающего свое поражение, поднял глаза на Сергея.

– Да, честно тебе скажу, такого я не ожидал.

Сергей усмехнулся:

– Надеюсь, ты не будешь подвергать репрессиям честную женщину, плохо разбирающуюся в немецких фамилиях?

Николай, затянувшись, покрутил головой:

– Все-таки меня интересует, кого именно она приняла за Дельбрюка.

– Как говорил Атос, легче тебе от этого будет?

– Да, ты прав. Это уже не изменит ничего.

Не сговариваясь, они посмотрели на шевелящуюся толпу.

Сергей искоса взглянул на Николая.

– Нам здесь еще что-нибудь нужно?

– Да вроде нет.

– Пойдем?

– Сейчас. Только докурю.

Оба несколько по-детски расстроенные неудачей, они на некоторое время замолчали. Привалившись плечом к стене, Сергей задумчиво оглядел бескрайние ряды книжных прилавков.

– Да, занятная ситуация. Море книг, а читать нечего.

Николай усмехнулся:

– Все относительно. Честный советский книголюб семидесятых годов, увидев все это, наверно, лишился бы чувств – на манер гумбольдтовского персонажа, за секунду перенесенного из Сибири в Сенегал. Знаешь, в чем наша беда? Мы с тобой не книголюбы.

– Это точно. И никогда нам ими не бывать.

Отлепившись от стены, они вышли из спорткомплекса.

– Слушай, ты не находишь, что это какая-то дикая ситуация? Историческое сочинение завершено семьдесят лет назад, а мы ждем его том за томом, как роман с продолжением в журнале.

– Остается только примириться, – Сергей философски развел руками. – Что ж, видно, мы так и не узнаем, как сложились дальнейшие судьбы героев. А это было бы так поучительно. На чем там кончился второй том – на Велизарии и готах? История прекратила течение свое. Хотя, с другой стороны, ничто не ново под луной, нечто подобное уже было. Помнится, в самом начале перестройки, когда в разгаре была мода на нравственность, какой-то из толстых журналов вдруг начал печатать с продолжением Евангелие от Матфея. Точно так же, из номера в номер. Особенно хороши были примечания в конце каждой публикации – «продолжение следует».

– Ну да, – Николай понимающе кивнул. – Тут важно было прервать на самом интригующем пассаже. «Взгляните на птиц небесных. Не сеют, не жнут, а…» Продолжение следует.

– Так и было. Кажется, даже было примечание, что автор репрессирован.

– Слушай, я, конечно, не склонен считать творение Дельбрюка богодухновенной книгой, но должен же быть у этих издателей страх божий? Или «в следующем месяце выйдет» – это у книготорговцев такое идиоматическое выражение, типа «до греческих календ», которое означает, что книга не выйдет никогда?

– Видимо, следует относиться к этому философски. Ладно, утешимся тем, что два тома у нас все-таки есть. В конце концов, сочинения Аппиана и Тацита тоже дошли до нас не полностью.

Сойдя с бетонированного возвышения перед спорткомплексом, они пошли по площади мимо церкви. Сергей с любопытством оглядел валившие мимо толпы людей, явно направлявшихся на ярмарку.

– Слушай, а что сейчас вообще читают нормальные люди?

– Понятия не имею. Сам я давно уже ничего не читаю. Остается лишь догадываться.

– Ладно, – Сергей махнул рукой. – Будем по крайней мере утешаться тем, что отечественная культура по-прежнему остается книжной.

– А что толку? Раньше книги покупали, чтобы поставить на полку, а сейчас – чтобы прочитать и выбросить. Вопрос, что лучше. В принципе, мы стремительно идем к тому же положению вещей, что и в Америке, где книга, как и презерватив, является предметом одноразового использования. Так сказать, наша перспектива – безопасное чтение.

– Может, ты и прав. – Молча пройдя несколько шагов, Сергей констатирующе мрачно взглянул вокруг: – А Дельбрюка у нас все равно нет.

Подойдя к проспекту, внезапно поняв, что им некуда больше идти, они остановились, разглядывая окрестности. Из-за туч внезапно проглянуло солнце, на асфальт легли разом погустевшие тени. Сергей недружелюбно взглянул в его сторону.

– Солнце зачем-то появилось…

Николай понимающе кивнул.

– Да, это не солнце Аустерлица.

Наплывшая туча погасила краски. Глядя на мгновенно потускневшую улицу и фигуры прохожих вокруг, на внезапном переломе настроения Сергей задумчиво взглянул мимо Николая.

– Слушай, Аустерлиц же был в декабре. Моравская возвышенность, снег, пруды подо льдом. Что там Толстой напридумывал про высокое синее небо? Ты когда-нибудь думал об этом?

– Конечно. Это солнце действительно было, по свидетельству очевидцев, весь день было ни облачка. Другое дело, что реальный Тизенгаузен вряд ли мог бы рассматривать высокое синее небо, ведь солнце слепило, а клубящихся белых облаков, как в фильме, не было и в помине. Боюсь, что все, что ему оставалось, это закрыть глаза.

– И все же прав был Наполеон – вот прекрасная смерть.

– Что-то нас совсем в черный минор затянуло.

Дойдя до подземного перехода, они остановились у гранитного парапета.

– Ну, что делать будем?

– Для начала скажем «до свидания» этому заведению. Нас здесь не поняли.

– Это точно. Ну так что? Может, пройдемся куда-нибудь?

Сергей в затруднении поморщился.

– Как-то не умею я гулять просто так. Надо какую-нибудь цель найти. Тебе в городе ничего не нужно?

– Да вроде нет. А тебе?

– Тоже нет. Разве что продуктов купить для жены. Но это на заключительной стадии. От этого увеселения я тебя избавлю.

– Да уж, сделай милость.

– М-да. Ничего-то нам не нужно.

– Я и говорю, черный минор какой-то.

– Кстати, о миноре, – Сергей, привлеченный внезапно пришедшей мыслью, задумчиво взглянул на Николая. – Послушай-ка. А не съездить ли нам на Горбушку? Не могу ручаться, но сдается мне, что этот рынок отнесется к нам более благосклонно.

Николай скандализованно пожал плечами:

– А ты уверен, что мое присутствие там необходимо? Мои музыкальные способности тебе известны.

– Но ведь там не только компакт-диски.

– А что еще?

– Фильмы, видеокассеты. Видеораздел там ничуть не меньше музыкального.

– Гм… – Николай, раздумывая, усмехнулся. – А знаешь, может ты и прав. Что-то меня в последнее время все мои подруги ругают, что у меня даже на видео посмотреть нечего. Говоришь, видеораздел большой?

– Половина рынка.

– А ты случайно не знаешь, есть там такой фильм «Пока ты спал»?

Сергей саркастически взглянул на Николая:

– Слушай, как говорится в анекдоте, «папа, кого ты об этом спрашиваешь?». Хотя название, честно говоря, не слишком впечатляет.

– Это моя теперешняя подруга интересуется. Все просила меня, чтоб я ей его купил.

– Чего ради?

– Говорит, что-то специфически женское. Во всяком случае, она мне даже запретила его смотреть без нее, если я вдруг его достану. Честно говоря, как раз название мне нравится. Есть в нем что-то актуальное. По крайней мере, в отношении меня.

– Ну-ну. Это часом не какая-нибудь лесбийская порнография? Название вполне располагает.

– Вот это мы и выясним. Ты-то там что искать будешь?

– Да много чего. Эти названия тебе ничего не скажут.

– Ну что ж, в таком случае поехали.

Пройдя десяток метров, они подошли к месту, где склонный к англофильству Николай оставил свой Rover. За полчаса добравшись до Багратионовской и уперевшись в пробку, они вышли и не спеша двинулись по улице Барклая. За время, проведенное ими в автомобиле, погода неожиданным образом изменилась. Солнце в небе, целиком овладев ситуацией, мягко золотило шершавые старые стены домов, примирительно шелестела листва. Некоторое время они шли молча. Николай, внезапно усмехнувшись, с несколько юмористическим смущением взглянул на Сергея:

– Слушай, раз уж мы тут оказались, может, введешь меня в курс ситуации? Что сейчас происходит в музыке, и вообще… А то как-то неловко появляться неподготовленным.

Сергей улыбнулся:

– А что тебя интересует?

– Ну, какие существуют группы, и вообще. В студенческие годы я, конечно, что-то знал, но, сам понимаешь, бури деловой жизни… Группы сейчас те же или другие? По крайней мере, те, что были, существуют?

– Кого ты имеешь в виду?

– Гм… Ну, например – «Пинк Флойд»?

Сергей кивнул:

– Пять лет назад выпустили альбом. Может быть, еще лет через пять выпустят другой.

– Гм… Понятно. Ну что ж, может оно и к лучшему. Ну а, скажем, «Юрай Хип»?

– Прошлым летом гастролировали в Москве. Кстати, перед этим тоже выпустили альбом.

– Ну ты его купил?

– Нет.

– А что так? Почему?

– Ну, там же сейчас нет Хенсли. Вряд ли без него это будет что-то интересное.

– А, ну да, – Николай с притворным сочувствием покивал. – В самом деле. Там же нет Хенсли. Без Хенсли это, конечно, не то.

Сергей, подозрительно покосившись на него, промолчал.

– Ну а что сейчас вообще интересного в музыке? Какие-нибудь новые явления? Ты-то сам, наверно, что-то слушаешь?

Сергей, невольно втягиваясь в разговор, на секунду задумался.

– В принципе, все, что есть серьезного в современной музыке, делается в металле, в стилях gothic-doom и sympho-black, отчасти progressive. Тут в последние годы своего рода расцвет. Ну а в остальном практически мало интересного.

Николай понимающе покивал:

– Ну что ж, этого следовало ожидать. Я имею в виду, конечно, progressive. В принципе, помнится, даже в старые времена в некоторых газетных статьях проводилась мысль, что рок в общем и целом – прогрессивное явление.

Сергей с интересом взглянул на него:

– Издеваешься?

Николай скромно потупил глаза:

– Ну так, по мере сил.

Впереди показалась запруженная машинами поперечная улица и вход на ярмарку. Перейдя улицу, они вошли в аллею. Бесконечные ряды прилавков с компакт-дисками тянулись с обеих сторон. Народу было меньше, чем обычно, возможно, многих отпугнула утренняя ненастная погода, грозившая проливным дождем. Толчеи не было. Сергей вздохнул:

– Ну что ж. Теперь давай пойдем не спеша.

Со всех сторон звучала музыка. Сергей, которому было достаточно одного взгляда, чтобы понять ситуацию, спокойно проходил мимо прилавков, Николай со скептическим любопытством неофита задерживался у некоторых из них, разглядывая обложки компакт-дисков и пытаясь понять, что все это означает. Оказываясь у прилавков с видеокассетами, они спрашивали про интересовавший Николая фильм, но вразумительных ответов не получали. Увидев, что Николай задержался у одного из прилавков, Сергей подошел к нему. Приглядевшись, и увидев на наклейках видеокассет многозначительную надпись «с переводом», он понимающе усмехнулся. Николай, заметив его присутствие и все еще рассматривая кассеты, с улыбкой мельком взглянул на него.

– Честно говоря, нигде не видел в одном месте такого количества порнографии.

Сергей с улыбкой кивнул:

– Там дальше под это целая аллея.

– Ну-ну.

Продавец терпеливо разглядывал их.

– Вам что-нибудь посоветовать?

Николай поспешно покачал головой:

– Да нет, спасибо. Так, смотрим.

Сергей, мстительно сдержав улыбку, заинтересованно взглянул на продавца.

– Скажите, у вас есть такой фильм – «Пока ты спал»?

Продавец задумался.

– Что-то не припомню. А это жесткий секс?

Сергей кивнул на Николая:

– Вон ему подруга даже в одиночку смотреть запретила.

– Если это садизм-мазохизм, то это у Витька, там дальше, за углом. У него там весь хардкор. У меня только красивые фильмы. Клипы.

– Ну понятно.

Они пошли дальше. Николай с интересом покосился на Сергея:

– Издеваешься?

– По мере сил.

Кругом шумела ярмарка. Незаметно усилившийся ветер затянул небо тучами. Солнце пропало. В теплом шелесте листвы, среди негустой, не мешавшей им толпы они шли по аллее.

Николай с любопытством взглянул на Сергея:

– А ты здесь покупаешь порнографию?

Сергей коротко покачал головой:

– Нет. Ленка этого не любит. К сожалению. Как ты понимаешь, это такие вещи, которые следует держать дома, только если это нравится обоим.

Николай задумчиво кивнул.

– Да, я это тоже иногда включаю как фон. Кстати, обычно они сами просят. У меня сейчас подруга, так она вообще не может заниматься этим в тишине. Так уж лучше это, чем какие-нибудь «Вести». Кстати, большинству почему-то нравится не просто порнография, а что-то связанное с садизмом и изнасилованиями. Вот и этой моей подруге тоже. Все обижалась на меня за то, что у меня с изнасилованиями никаких фильмов нет.

– Я тут тебе звонил месяц назад, какой-то девичий голос трубку брал. Это она?

– Месяц назад? – Николай задумался. – А, ну да. Это уже она.

– Слушай, мы ж с тобой так долго разговаривали. Что ж ты не сказал, что занят, я б тебя не стал отвлекать.

Николай махнул рукой:

– Пустяки. Ну и, кроме того, это не называется отвлекать. Тут вообще другая ситуация. Она сейчас у меня живет.

– Живет?

– Ну да, переехала. Ей же всего двадцать лет. Или сколько там – двадцать два.

– И что это означает?

Николай скучающе поморщился.

– Да то же, что у всех. Видишь ли, в двадцать с небольшим у них у всех одни и те же трудности. Они перестают себя в собственной квартире чувствовать как дома. Они ведь уже взрослые, и интересы у них взрослые, а живут они все с родителями, плюс еще обычно младший брат или сестра, которые живут с ними в одной комнате, трогают их вещи… Им все время неуютно, у них в собственном доме нет своего угла. Поэтому при первой же возможности каждая из них старается переехать к своему мужчине. Тем более если он живет один, как я.

– Переехать? А ты позволяешь?

Николай махнул рукой:

– А, это стихийно-постепенный процесс. Понимаешь, сначала в квартире появляется женщина, а потом начинают появляться ее вещи. Я это изучил, я уже не сопротивляюсь. Причем всегда в одной и той же последовательности. Сначала зубная щетка, потом гель для душа, потом рукавичка для душа, потом лак для ногтей, потом лак для снятия лака для ногтей, потом тапочки, потом халатик, а потом «слушай, у меня тут сейчас дома такая напряженная обстановка, можно я у тебя поживу недельку, а то просто уже достали, сил нет». В общем, я тебе говорю, все естественно. Ты и оглянуться не успеешь, а она уже у тебя живет. Причем все произошло так незаметно. В общем, вот такая жизнь.

Сергей, слушая это, философски усмехнулся:

– Ну что ж, может оно и к лучшему. По крайней мере, присутствие женщины должно привнести некую бытовую организованность в существование такого Скуперфильда, как ты.

Николай с комически задетым выражением покачал головой:

– Вот напрасно ты так думаешь. Как раз все в точности наоборот. Когда в доме появляется женщина, порядка не жди. Порядку конец. Это я уже проходил. Понимаешь, когда в доме женщина, следы ее жизнедеятельности не сконцентрированы в каком-то одном месте, они равномерно распределены по квартире. Косметички, молочко для лица, «Либрез супер», журнал «Космополитен», колготки, цепочки, макияжные карандаши, кисточки, сигареты, понимаешь, это все как-то везде. И, главное, все как-то непараллельно, – Николай усмехнулся. – Исключение составляют первые несколько дней, когда они только переселяются к тебе. Тут они полны энтузиазма, все они стремятся показать, какие они хорошие хозяйки. Ходят с серьезным видом и критикуют тебя за беспорядок в доме. Моя теперешняя, как въехала месяц назад, тоже была решительно настроена. В первый же день вымыла все полы, выстирала занавески, помыла окна, хотя я ее об этом и не просил. Но этого энтузиазма ненадолго хватает, через неделю от него и следа не остается. Всюду бардак, в раковине гора грязной посуды, о том, чтобы второй раз пол не то что помыть, а даже подмести, – об этом даже речи нет, это им и в голову не приходит. В общем, порядок – это не женская стихия. – Он, развеселившись, крутанул головой. – У меня тут как-то была одна моя подруга, тоже в свое время месяца два у меня жила, посмотрела кругом – все уже на своих местах, все – параллельно, она говорит: у тебя уже такой везде порядок, что смотреть противно. Хотя, с другой стороны, этот первый этап, он, пожалуй, самый счастливый.

– А потом?

– А потом… А потом начинаются намеки. Ну, скажем, ты поневоле знакомишься с ее родителями, потом она тебе говорит: маме ты понравился. – И что она сказала? – А она сказала: выходила б ты за него замуж… Или начинает рассказывать, как выходили замуж ее подруги. Выходили-то они в основном неудачно, она этого не скрывает, но среди рассказа вдруг вздох – а жаль, семья ведь, в принципе, такая классная штука. И молчит, проверяет твою реакцию. Или, наоборот, вдруг начинает рассуждать, какая глупость рано заводить семью и что замуж она в ближайшее время ни в коем случае не собирается. В общем, сгущается атмосфера. Это, так сказать, второй этап.

– А третий?

Николай прохладно посмотрел куда-то в сторону.

– А третьего не бывает.

Сергей, благодушно слушавший все это, как рассказ о чем-то любопытном, но бесконечно далеком от его жизни, с улыбкой покосился на Николая.

– Где ты с ними знакомишься?

– Да где угодно, хоть на улице. Помнишь, как это было в институте?

– Не думал, что ты это практикуешь до сих пор.

– А сейчас это еще легче. Сейчас же, в сущности, сексуальный рай. Новое поколение подросло, оно на это смотрит гораздо проще. Сам подумай, лет пятнадцать назад мыслимы ли были отношения между двадцатилетней девушкой и тридцатипятилетним мужчиной? Им и в компании-то вместе появиться было б нельзя – их бы заклевали. А сейчас все просто. Большая часть моих знакомых по бизнесу имеет жен и подруг лет на пятнадцать младше себя, и ничего, все довольны. Барьер между поколениями преодолевается самым простым, естественным путем. И наиболее приятным для обеих сторон, – Николай с выражением ветерана-активиста наставительно поднял брови. – В общем, поколение подросло интересное, творческое, есть с кем работать, кому передать свой опыт…

– Думаешь, дело в поколении?

– Да нет, конечно. Экономическая ситуация. В сущности, сегодняшним молодым женщинам не позавидуешь, им не на кого опереться. Два-три процента их сверстников пошли круто вверх, а процентов семьдесят точно так же пошли круто вниз. А им ведь надо рожать, двадцать пять – двадцать семь – самый детородный возраст. Срабатывают инстинкты, природа инстинктивно ищет выхода. В сочетании с ослаблением нравов все это и дает кумулятивный эффект.

– Ты хорошо разбираешься в вопросе.

– Не во мне дело, это ж общая тенденция. Кстати, что тебе мешает идти в ее русле? Ну да, ты живешь с семьей, но, в конце концов, купи себе хотя бы однокомнатную квартиру – денег, я думаю, у тебя хватит – и перебазируй свою личную жизнь туда. Все равно ты дома бываешь мало, все время на работе, так что все это может длиться годами, можно гарантию дать, что твоя жена так ничего и не заметит. – Николай упреждающе уважительно развел руками. – Нет, я тебе никоим образом не хочу навязываться, я так понимаю, ты вполне счастлив в своей семье, просто имей в виду, мир многогранен, есть и такая возможность.

– Ладно, буду иметь в виду.

Николай с улыбкой присмотрелся к Сергею.

– Я вижу, я тебя не убедил.

– Ну почему? Ты говоришь совершенно правильные вещи. Просто… – Сергей, взглянув в небеса, усмехнулся. – Всякий совет хорош для того, кто его дает. То, что органично для тебя, вряд ли подойдет для меня. И наоборот. Да ты и сам это понимаешь.

Николай убежденно покачал головой:

– Этот совет подходит всем.

– Если все, то не я, – Сергей улыбнулся. – Ну а если серьезно, то о чем ты говоришь? Я же не сожительствую с ней. Она уже давно часть меня. Мы с ней очень близки.

– Ну слушай, о чем ты говоришь. Я же совершенно о другом, – Николай поспешно поднял руки. – Но, впрочем, не буду вторгаться в столь тонкие материи. Честно говоря, мне всегда казалось, что она не совсем подходит тебе, но, впрочем, я вполне могу и ошибаться, возможно, у вас и в этом полная гармония. Учитывая, что ты единственный из моих знакомых, кто не развелся, я вполне готов в это поверить.

Сергей, улыбнувшись, кивнул:

– Ты на многое готов ради меня.

Николай с интересом посмотрел на него.

– Значит, все-таки – нет?

Сергей, задумавшись, посмотрел себе под ноги.

– Что тебе сказать… Страстной ее, конечно, не назовешь. Но, впрочем, это никогда не было секретом для меня.

– И, зная это, ты все-таки женился на ней?

– Мне было двадцать пять, когда я женился на ней. И я был чертовски самоуверен. Понимаешь, в двадцать пять тебе кажется, что ты знаешь о женщинах все. И, главное, ты начинаешь думать, что ты все умеешь. Я знал, что темперамент у нее флегматичный, но я был уверен, что мне удастся повернуть ее в нужную сторону, переделать ее под себя. И не то, чтобы я особенно ошибся, она прогрессировала, до твердой четверки я ее дотянул. Но, видимо, есть предел, поставленный самой природой. То, чего бы я хотел, я, видимо, никогда не смогу от нее получить.

– А может, ты смирился с этим еще тогда?

– Трудно сказать. Тогда я мало думал об этом. Понимаешь, она очень хотела за меня замуж. Это было видно, да она и не скрывала этого. И это решило все. Я видел, что она доверяет мне. Я подумал, если я в своей жизни не смогу сделать счастливым хотя бы одного человека, на кой черт я вообще нужен? Наверно, это и было главным.

– Ну, если это главное для тебя и сейчас, то вопрос чисто технический.

– Я думал об этом. Понимаешь, те аргументы, которые обычно выдвигают против супружеской измены, они же смехотворны. Говорят, что этого нельзя делать, потому что она может узнать и это будет для нее травмой. Значит, если не узнает, то можно? Или что нельзя потому, что можно заразиться и потом заразить ее какими-то там болезнями. А если бы такой опасности не было? Дело же совсем в другом.

Николай с сомнением взглянул на Сергея:

– Интересно, в чем же.

– Что тебе сказать… Представь себе женщину – добрую, веселую, несмотря на какие-то житейские мелочи, в общем-то, счастливую. Которую любит муж, которая знает об этом, все у нее хорошо. И вдруг ты узнаешь, что все эти годы муж изменял ей – продуманно, расчетливо, аккуратно обставляя все так, чтобы ничто не раскрылось. Что ты подумаешь об этой женщине? Наверно, ты пожалеешь ее. Ее счастье было иллюзией, ее жизнь не удалась, в основе ее был обман, она унижена. А теперь представь, что на твоем месте не ты, а я. Пусть никто не знает об этом, но я, который это сделал, – я-то знаю. Я сделал ее счастье иллюзией, я любил ее и я же унизил. Изменяя любимому человеку, мы унижаем его в сердце своем. Я не хочу ее унижать, даже если никто, кроме меня, не будет знать об этом. Я хочу, чтобы ее счастье было настоящим. Думаю, других аргументов против измены вообще не существует.

Николай недоверчиво взглянул на него:

– И ты думаешь, это будет оценено?

Сергей убежденно покрутил головой:

– Никогда не будет. Наоборот, если она вдруг каким-то образом узнает про такие мысли, обида будет страшной. Сама мысль о том, что сохранять верность ей – это для меня жертва, будет для нее оскорбительной.

– Ну что ж, хорошо, что ты это понимаешь.

Он щелкнул пальцами:

– Между прочим, ты сказал правильную вещь. Женщина не ценит жертв. Все, что делается для нее хорошего, она воспринимает как само собой разумеющееся, как будто иначе и быть не может. И именно поэтому тот, кто жертвует ради женщины, взамен не получит ничего. Женская любовь и преданность добываются совсем другими путями.