Текст книги "6,5 (сборник пьес для двух актеров)"

Дина. Опять насупился. Складки на лбу, как у очень немолодого человека. (Разглаживает ему складки на лбу.)

Виктор. Не то, что помочь – понять не могу.

Дина. Не надо супиться.

Виктор (взрывается, его как подбрасывает над диваном). Я хочу понять, что я такое!.. Для чего я, именно я!.. Ни себя для себя, ни себя для других – ничего я не осознал!..

Женщина пытается вернуть его на лопатки.

За что мне себя уважать? За что мне себя уважать?? Что я совершил, за что?!.

Она пытается его успокоить. Поглаживает.

Жизнь позади… Дина Федоровна…

Дина. Все лучшее впереди. Надейся и жди.

Виктор. Нет.

Дина. Да.

Виктор. Нет, Дина Федоровна, сорок пять…

Дина. Виктор Петрович, принести котлеты? Быстро, с какого глаза ресничка упала? Быстро!

Виктор. Эх, грустно мне!..

Дина. Не угадал. (Снимает ресничку, перемещает под абажур, осторожно перекладывает с руки на руку, внимательно разглядывает.) Седая, смотри-ка, не знала… Ресницы, оказывается, тоже седеют…

Виктор. Девять тысяч лет назад люди едва доживали до тридцати.

Женщина бьет снизу по ладони.

Тридцать лет на всю жизнь… Хочешь – успевай, не хочешь…

Дина. Ну, падай же! (Бьет себя рукой по руке.)

Виктор. А я живу так, словно мне жить и жить, жить и жить!.. Может, следовало бы наоборот, дать пожить какому-нибудь далекому предку, а мне… честное слово, а мне лет десять или пятнадцать назад уже находиться…

Дина. Что за глупые мысли?

Виктор. Дина Федоровна, девять тысяч лет назад мало кто доживал до сорока пяти!

Дина. Я желание загадала, а ресничка не падает. Я думаю, почему она не падает – конечно, у него такие глупые мысли!.. (Стучит по руке.) Удивляюсь я этим мужчинам, типично мужская привычка о смерти думать. Женщины никогда такими глупостями вот это место не забивают. Женщины только и думают: как самим жить, чтобы дети жили, да еще мужчина-подлец, который о смерти размышляет, – чтобы и он живой остался. (Дует на ресничку.) Прилипла… Даже дети, если они мужского пола… Вовочка мой, на что дурачок растет – не делай лицо, увидишь сам – и тот недавно спрашивает: мам, странно подумать, а неужели умру?.. Я ему головку потрогала, зачем, говорю, помирать, живи, чего тебе плохо? Нет, говорит, когда-нибудь!.. Ах, Вовочка, я говорю, когда-нибудь все там будем, а пока что живи, говорю, живи! А он говорит: для чего же я родился, если умру?.. (Тяжко вздыхает.) Маленький дурачок…

Виктор. И я тоже маленький дурачок…

Дина. Ну, не такой уже маленький…

Виктор. Просто огромный, старый дурак.

Дина. Ну, не такой уже старый, и не ты один: все мы, поглядеть, более или менее…

Виктор. Не все…

Дина. Многие.

Виктор. Я не знал, что у вас…

Дина. У тебя.

Виктор. У тебя, прости… Вас… Я не знал.

Дина. Тебе он понравится, хороший мальчик, в техникум связи поступил, будет специалистом, как мама. А чего? О чем ты задумался? Профессия нужная: люди сколько будут жить – столько будут переговариваться. Не пропадет наш мальчик.

Виктор. Я не знал, что у тебя… Нет, извини, я, кажется, я не то… Я уже как-то привык к вам без ребенка, поэтому представить сразу с ребенком… что вдруг…

Дина. Уже не вдруг. Уже пятнадцать лет, дай Бог здоровья. А что?

Виктор. Ничего, просто… Взрослый уже… А где?

Дина. Что – где?

Виктор. Он – где?

Дина. Сейчас?

Виктор. Вообще…

Дина. В шкафу. В надежном месте, не волнуйся. Пошел переночевать к ребятам в общежитие. Он любит там ночевать. Там у них дружная, неспокойная семья: мальчики-девочки, девочки-мальчики, в общем, короче… Да ты не волнуйся, ничего с твоим сыном не случится.

Виктор. С моим?.. А у меня… у меня как бы – дочь…

Дина. Я знаю. Еще от первого брака. Анюта говорила – кажется, она у тебя замужем?

Виктор. Замужем…

Дина. Помогать все равно иногда надо, если понадобится. Я пока что еще от своего за своего получаю. Ерунда, копейки, но все же… лучше, чем ничего, правильно? Так что половину от моего – нет-нет – можно будет и твоей подкинуть. Хотя бы и замужем. Как?

Виктор. Не знаю…

Дина. Как не знаешь?

Виктор. Она не нуждается.

Дина. Как не нуждается? Совсем?

Виктор. Совсем. Не знаю, Дина Федоровна, я не знаю, не будем об этом!.. Не знаю, не сердитесь, ничего я…

Дина. Как это ты… вы не знаете?

Виктор. Я не знаю, потому что… Бог знает, не нужен я ей! Не любит она меня, не знает, не хочет, и не будем!.. Говорит: когда ты был молодым – ты меня бросил, теперь, когда ты старый – ты мне не нужен…

Дина. Так сказала?

Виктор. Я ее не бросал. Мы расстались с ее матерью. Я ее не бросал.

Дина. Что за неблагодарность такая? Нет, ты… Ты ей деньгами помогал?

Виктор. Да разве в этом…

Дина. Нет, ты скажи, помогал?

Виктор. Помогал я, помогал, конечно… как мог, чего я там мог…

Дина. Не будем ей помогать. Такой стерве – не будем!

Виктор. А теперь, когда я старый… Я старый?.. Как я мог ее бросить, когда я тоже вырос без отца, Дина Федоровна?.. Дина Федоровна, вы в этом понимаете: я очень старо выгляжу?

Женщина пожимает плечами.

Я не бросал ее, вы мне верите? Старый я, очень я старый?

Дина. Да нормальный мужчина!

Виктор. Вы – чтобы меня успокоить?

Дина. Нормальный, для нас сойдет, ничего. Главное – чтобы мне нравились – так? А мне ничего. Ничего мне.

Виктор. Девочка права: половины зубов нет, на оставшихся пломбы, щекам скоро не на чем будет держаться. А мешки под глазами? (Дергается и тщетно старается перевернуться на бок.) Сами же сказали, мешки… Да и я вижу, что мешки…

Она помогает ему перекатиться на бок.

Не туда!.. На другой, пожалуйста!..

Дина. Капризный какой… (Перекатывает его на другой бок.)

Виктор. О, как рука затекла! Онемела, совсем я не чувствую!..

Дина. Развязать? (Он молчит.) Губы надул, брови нахмурил… Обиделся, что ли?

Мужчина молчит. Она развязывает ему руки.

Да кто же тебя, маленький, обидел? Скажи-ка, пожалею, кто так – а?.. Ну, узел я завязала – надо же!.. Ляг, детка, на животик… тебе неудобно так… ну-ка…

Он с ее помощью перекатывается на «животик».

Послушай меня, мальчик… хороший мальчик… глупенький мальчик…

Виктор. Судьба спустила штанишки и отшлепала!..

Дина. Ну, что тебе судьба? Тебе-то она чего дурного сделала? Живой, здоровый, сытый, свободный. Работа хорошая – фармацевт! Крыша над головой, жен было – две, и еще будут! Дочь замуж вышла, внуки еще…

Виктор. Дочь, крыша, внуки – все плохо, все!..

Дина. Не гневи Бога, не люблю!

Виктор. И вы меня не понимаете, Дина Федоровна!

Дина. Я-то как раз вас понимаю!

Виктор. Никогда! Никто!.. Я чувствую, никогда, никто меня никогда…

Дина. Я все понимаю! И таких, как ты, если хочешь знать… Господи, как вы все похожи!

Виктор. Неправда! Мы – все – разные!..

Дина. Как вы мне все противны!

Виктор (каждое слово сейчас – ценой усилия, рывка). Человек, Дина Федоровна!.. Назначение!.. Смысл!..

Дина. Ну какой тебе смысл? Ну какое тебе назначение? Кто ты такой? Господь Бог? Ну почему ты не хочешь знать свое место? Какая все лажа… (Вгрызается в узел.)

Виктор. Нет… Ах, непонятно… Вы не хотите понять, вы не хотите понять, вы не можете… Развяжите меня, я скажу!..

Дина. Ой же!.. (Резко встает, закрывает лицо руками, отвернувшись, стоит, как зацепенела.)

Виктор. Что с вами?.. Дина Федоровна?.. Что с вами, ответьте мне… Что случилось?.. Я вам неприятен?.. Почему вы молчите?..

Женщина устремляется вон из комнаты. Мужчина задергался и закричал что есть мочи вдогонку.

Чушь! Глупости! Если я не Бог!.. Чушь!.. И нету у меня права смотреть в душу даже себе?! Самому себе?!. Разве же это справедливо?!..

В ответ – тишина. И мужчина стихает.

Я хочу знать, что я могу знать?.. Что я должен знать?.. На что я могу надеяться?.. (Перекатывается на спину.)

Тишина.

Возвращается женщина. Рукой прикрывает рот, в другой у нее страшный кухонный нож. Останавливается и тяжело глядит на мужчину.

Что с вами?.. Дина Федоровна, что?.. Вы бледная, зачем, вы…

Дина. Мне так неудобно. На живот.

Виктор. Я уйду, если я вам неприятен.

Дина. Долго мне ждать?

Виктор. Что с вами? У вас вид… Вам больно?..

Она молчит.

Больно? Из-за меня?..

Женщина упорно молчит. Мужчина с невероятными усилиями перекарабкивается на собственный живот.

Дина. Не дергайтесь, порежу. (Перерезает поясок.)

Виктор. Простите меня, если я…

Дина. Что мне толку – прощу? Лучше мне станет?

Виктор (садится, растирает занемевшие запястья). Из-за меня?.. По моей вине?..

Дина. Да подожди ты, в конце-то концов… (Уходит под абажур, глядится в зеркальце.)

Виктор. Дина Федоровна…

Дина. Да идите вы!.. Что за мужчина, просила же!..

Мужчина пытается встать. Не получается. Принимается за узел на ногах. Женщина под абажуром, широко раскрыв глаза, глядится в зеркальце. Мужчина возится с узлом на ногах – не развязать. Глядит на нее. Она, заметив, что он за ней наблюдает, демонстративно поворачивается к нему спиной.

Виктор. Я вас обидел… Простите… (Молчание.) Я говорил о том, что мучит, в чем сам… сомневаюсь… Простите. (Прыжками достигает стола, берет в руки страшный кухонный нож.)

Дина (порывисто обнимает и жмется к нему). Пожалей меня.

Он стоит, раскинув руки по сторонам – боится ее порезать.

Я зубик сломала, пожалей меня.

Мужчина подобен распятому.

А… (Открывает рот и показывает.) Видишь?

Виктор (осторожно заглядывает). Пломба…

Дина. Не там смотришь, левее – аа!.. (Показывает.) Аа!..

Виктор (еще заглядывает). Бедная…

Дина. Жалей, пожалуйста!

Мужчина едва-едва касается ее плеча, она вздрагивает и тут же всхлипывает.

Виктор. Не надо…

Она всхлипывает еще и еще.

Ну зачем вы так?..

Дина. Опять мы на вы?..

Виктор. Не могу привыкнуть. Ты.

Дина. Жалей, пожалуйста, меня…

Виктор. Сейчас… (Осторожно поглаживает ее.)

Дина (всхлипывает). Почему меня никто не жалеет?.. (Всхлип.) Почему?.. (Всхлип.) Меня никто не жалеет, потому что все думают, что я железная… (Всхлип.)

Виктор. Ты не железная, ты человечная…

Дина. А я виновата, что я такая – да?..

Виктор. Не виновата… Никто не виноват…

Дина. Что я все своими руками – да?..

Виктор. Не виновата, конечно же… Ну, конечно же…

Дина. Ты жалей меня, жалей!

Одной рукой мужчина ее жалеет, а ножом все-таки почесывает себе затылок.

Никто меня не жалел, никто меня… не любил, как следует… (Всхлип.) Господи, за что я такая несчастная? Чего я плохого в жизни сделала – кому? Почему так?.. Я люблю, чтобы меня жалели, а меня… (Всхлип.) Хоть вы меня можете пожалеть?

Виктор. Ты. (Гладит ее.)

Дина. Ну, ты жалей!.. Хоть кто-нибудь, хоть!.. Может?

Виктор (гладит ее). Вы хорошая, вы не железная…

Дина. Ты.

Виктор. Ты не железная, ты самостоятельная, смелая, сильная, настойчивая… (Гладит.) Способна преодолеть трудности и сложности на жизненном пути…

Дина. Все сама…

Виктор. Все можешь… если захочешь…

Дина. Квартиру купила в доме… (Всхлип.) Кирпичный, с балконом вдоль всей квартиры, выйди на балкон… (Всхлип.) Семь лет я копила, и все одна, а ведь мы вдвоем, и никто нам, никто… (Всхлип.) А мебель? Ты видишь мебель?

Виктор. Я вижу мебель…

Дина. Все сама, все…

Виктор. Ты все сможешь… (Гладит.) Все можешь… (Гладит.)

Дина (всхлипнув). Разве же это нормально?

У мужчины руки опускаются.

Жалей меня. Что же ты совсем не жалеешь меня? Не жалеешь! Ты! Вы формальный!..

Виктор. Я со всей нежностью жалею.

Дина. Я не ощущаю, что со всею.

Виктор. Верьте мне, я жалею, как могу…

Дина. Мало можете! (Всхлип.) Вы меня жалейте, жалейте!

Виктор (взрывается). Я жалею, жалею!..

Женщина внимательно смотрит на мужчину. Отстраняется, забирается в кресло. Прячет лицо.

Тишина.

Как мне еще?.. (Пауза.) Я не совсем понимаю, в чем моя вина… Я сделал что-нибудь не так? Не так пожалел или… Еще пожалеть?.. (Она молчит.) Мы едва знакомы… Вам еще трудно меня понять… Даже люди, знакомые давно – и то… Наверное, время нужно, чтобы вы поняли, что я… А пожалеть – думаете, просто? Это – как божий дар…

Она поднимает глаза. Лицо спокойно и непроницаемо.

Вы не согласны?..

Дина. Индийские йоги – кто они?

Виктор. Йоги?..

Дина. Кто они?

Виктор. Люди… А почему…

Дина. И что?

Виктор. Вы – серьезно?..

Дина. Что?

Виктор. А почему, собственно… Нет, чепуха какая-то… Я путаюсь в мелочах и оттого… А может, я ошибаюсь и мелочи – не мелочи, а главное и наоборот: главное – мелочь?.. Почему йоги, при чем… Почему не летающие тарелки?

Дина. Вы целый вечер орете на меня, как на подчиненную.

Виктор. Я – ору?.. (Шепотом.) Я никогда в жизни ни на кого не орал, потому что это невозможно!

Дина (затыкает уши). Вы орете так, что у меня лопаются барабанные перепонки!

Виктор (и в самом деле орет). Как у вас могут лопаться перепонки, если я говорю шепотом?! Просто вы несправедливы ко мне! Вы придирчивы и категоричны! Вы капризны, у вас меняется настроение, я не успеваю!.. У меня затрудненное дыхание!.. Мы едва знакомы, а вы сдавили меня так!.. Я себя угнетенно чувствую, вы ничем не отличаетесь от других!..

Дина. Дурак.

Виктор. Вы несправедливы ко мне, как другие!

Дина. Тогда идите к черту! (Встает, выхватывает у него из рук нож, разрезает путы на его ногах, возвращается в кресло, затихает.)

Тишина.

Мужчина свободен от пут, но растерян. И вроде как бы потерян…

Виктор (тихо). Даже гоните, как другие…

Дина (взрывается). А я сказала – к черту!..

Он стоит, потупившись. Что тут поделаешь – гонят… Заправляет рубашку, застегивает воротник, подтягивает галстук. Направляется к дивану, садится, обувается. Озирается в поисках другой туфли. Заглядывает под диван, ищет под столом и вокруг – нету. Встает, беспомощно опускается на стул. Смотрит на женщину.

Виктор. Случайно не видели мою вторую туфлю?

Женщина выглядит неприступной.

Простите… Странно: одна есть, а второй… Может быть, вы все-таки видели?

Дина (раздраженно перемещается по жилищу, заглядывает под мебель). Ты же стучал копытами и швырялся, как бешеный!.. Люблю-люблю!.. Как будто гнались за тобой!.. Господи, до чего же я неглупая женщина! Ты думаешь, я хоть одному вашему слову поверила? Я скорее поверю, что сделалась идиоткой!..

Виктор (тихо). Я говорил, что чувствовал…

Дина. Подонок…

Виктор. Я говорил, что чувствовал, я не подонок.

Дина. Подонок, все вы подонки!

Виктор. Вы несправедливы ко мне и ко всем.

Дина (членораздельно). Все подонки, ты – первый. (Взрывается.) Не знаю, куда подевалась ваша паршивая туфля, ищи сам!.. (Уходит из комнаты.)

Тишина.

Виктор (кричит). Если нервы не выдерживают – надо пить лекарства!.. (Устремляется к телефону.) Такси? (Кладет трубку, снова набирает номер.) Алло, такси? Простите, я звоню, чтобы заказать такси, это… (Кладет трубку, новый набор.) Алло, справочная? Алло, пожалуйста, заказ такси… Простите, последние две цифры плохо… Сколько на конце?.. Спасибо. (Кладет трубку, снова набор.)

Женщина возникает в дверях, швыряет туфлю к его ногам, уходит. Мужчина от неожиданности роняет трубку. Поднимает обувку, разглядывает, примеривает. Направляется к двери и ставит ее за порогом. Возвращается к телефону.

Такси? Алло-алло, это такси? А можно… Простите, а можно мне… Девушка, позвольте мне сказать: позвольте, черт побери, мне заказать такси! Простите, я не понимаю, что вы там… Как – зачем?.. Да я понимаю, что глубокая ночь, но мне надо домой… На Александра Блока… Где я сейчас?.. Сейчас я, сейчас… Сейчас, я минуту, я не у себя дома, буквально… (Достает из кармана бумажки, разглядывает, комкает; нужную, очевидно, не находит.) Сейчас… буквально сейчас… Только, пожалуйста, не бросайте меня, пожалуйста… (Кладет трубку рядом с аппаратом, идет к двери.) Дина Федоровна… я понимаю, что вы… Не найду, где у меня записан ваш адрес… Эта туфля, простите… которой вы в меня швырнули… она не моя… У меня замшевые, легкие… Будьте так любезны, подскажите ваш адрес?.. Ну, где же вы живете?.. Я вас раздражаю – я понимаю, я уйду, но…

Молчание.

(Взрывается.) Я не могу в одной туфле, меня примут за сумасшедшего!.. (Ответа нет.) Наконец, сыро… (Возвращается к телефону.) Я не могу найти эту злополучную, эту несчастную, эту… туфлю, девушка… Простите, адрес!..

Дина (возникает в дверях). Германа Титова, 15, квартира 36. (Скрывается.)

Виктор. Германа Титова, 15, квартира 36! Телефон?.. Сейчас я… вряд ли, конечно, но я сейчас… (Кричит.) Дина Федоровна, телефон!.. (Тишина.) Я же сказал… Девушка, можно без телефона? Нельзя?.. Буду внизу, буду ждать у подъезда, как только машина приедет, я в нее сяду, вы мне верите?.. А вы всегда поступаете, как положено? Жаль… Но что же делать, если я не знаю… Так получилось. Так получилось, девушка, что же теперь…

Дина (опять возникает в дверях). 335-34-33. (Скрывается.)

Виктор. 335-34-33! (Кричит женщине вслед.) Спасибо! (В трубку.) Что вы сказали? Ливилин. Это моя фамилия. Ли-ви-лин!.. Поторяю по буквам: любовь! потом изгнание! потом вера! потом опять изгнание! потом опять любовь! потом опять изгнание! потом – наконец – ничего! Ливилин моя фамилия!.. Зачем имя?..

Дина (появляется решительно и отбирает у него трубку). А ну высылай машину, дрянь! (Швыряет трубку.) Сажают же! Душу, корова, вытянет, потом даст!.. (Забирается в кресло, на мужчину не глядит.)

Тишина.

Виктор. Вы меня простите, я…

Молчат.

Как-то я… А?.. (Направляется к выходу.) Я сейчас уйду… Простите… (Уходит.)

Тишина.

Женщина встает, запирает за мужчиной дверь. Включает диапроектор, глядит на себя на фоне синего моря. При свете, впрочем, изображение размытое. Включает музыку. Ту самую… Останавливается возле абажура, оттягивает его за бахрому, он раскачивается, сверху на нее сваливается замшевая туфля. Она поднимает эту теперь уже некомплектную обувь, разглядывает… Раздается звонок. Женщина медленно подходит к переговорному устройству.

Дина. Кто там?

Голос. Дина Федоровна, это опять я. Вы перепутали, Дина Федоровна, ваш адрес: Юрия Гагарина, 15. Вы назвали Германа Титова. Такси не приедет… Лужи…

Дина. Туфля нашлась. Ваша. Замшевая.

Молчание.

Вы хотели замшевую – она нашлась. Алло! Вы меня слышите?

Голос. Я слышу.

Дина. Я говорю, туфля нашлась. Замшевая.

Голос. Спасибо.

Дина. Не за что.

Голос. Музыка очень красивая… Спасибо… Можно зайти?..

Пауза.

Нельзя?..

Дина. О Господи, ну конечно же, можно!.. (Быстро уходит, слышно, как щелкает замок в дверях.)

Звучит музыка.

Уходил старик от старухи

Действующие лица

Вера Максимовна.

Порогин.

Часть первая

В большой комнате, со вкусом обставленной старинной мебелью, в глубоком кресле сидит Порогин. Заметно: глубоко задумался. В одной руке очки, в другой письмо. На полу распахнутый чемодан. На стенах бронзовые бра. Чудесно светится аквариум с золотыми рыбками. Появляется Вера с теплым бельем в руках.

Вера. Бог с тобой, Митя, жизнь прошла!.. (Опускается на колени возле чемодана, укладывает белье; вдруг задумывается.) И что это на меня с утра, как напало: прошла жизнь, прошла. И именно такими, представь, словами: прошла, прошла… И сначала, знаешь, обидно сделалось, чуть не до слез жалко. А потом подумала, повспоминала, погрустила и… вроде как отпустило. (Смотрит на мужа.) А тебе, Митя, как? Все забываю спросить: тебе не жалко?..

Порогин как сидел – так сидит: в себя погруженным. Вздохнув, она встает.

Подходит к аквариуму.

Рыбочки мои золотые… золотые… Все было хорошо… хорошо… О чем же жалеть? (Уходит.)

Порогин недвижим. Как зацепенел. Она возвращается, озирается, трет виски, по-видимому, что-то припоминает.

Господи, они на тебе, а я ищу их по всей квартире. (Тяжело опускается на колени, снимает с него домашние туфли; задумывается, поглаживает его ноги.) Иногда думаю: кто бы мог подумать, Митя, что мы так долго проживем. Мы с тобой. Ты и я. Как странно… Если бы тогда, давно, мне бы кто-нибудь сказал, что все будет так долго… Да нет, Митя, вообще-то все было, как у людей. Так и надо, верно, чтобы было. Разумно. (Хочет подняться, однако морщится; махнув рукой, на коленях переползает к чемодану, укладывает туфли.) Странная, Митя, штука этот возраст: все почти то же самое, только почему-то ноги плохо слушаются… (Все же поднимается.) Почти… почти… (Уходит.)

Порогин по-прежнему недвижим.

(Вскоре возвращается.) Электрическую я положила, а еще, подумала, безопасную. (Опять опускается на колени возле чемодана.) Слышишь, Митя? На всякий пожарный. Мало ли чего там, в деревне, света не станет… Ветер задует… Гром упадет… Бывает… Света нет, а ты брейся, Митя, не ленись. Не дай Бог, вдруг кто неожиданно… До сих пор вздрагиваю, как вспоминаю, как к тебе туда ваш ректор с иностранным корреспондентом приехали, а ты их в белье своем встретил, в исподнем. (Перекладывает вещи.) Уже я наслушалась: уж и такой, и профессор, и литературовед, и величина, а все одинешенек на даче, позабытый, позаброшенный, неухоженный, щетиной поросший… Да, Митя. Кто нас не знает, так и говорит: денег у них куры не клюют, а как мучается. Жена у него, говорят, жадная, наверно. Все равно ей, что он там ест, на чем спит… Ох, Митя, Митя… Ну кому ты объяснишь: как ты за работу садишься – так меня до себя не допускаешь. Диким делаешься… отшельником. (Задумывается, достает из кармана зубную пасту.) Митя… «Поморина» твоего, весь Невский обошла, нигде… Вот, «Мэри» купила. Два тюбика. Подумала, может, больше… А хватит тебе на месяц?.. Ну, не хватит, с кем-нибудь подошлю. Вообще-то, Митя, не жалей ты ее, намазывай пожирнее. Мне один зубодер объяснял: зубам лучше, когда пожирнее. Уж эти-то, Митя, побереги. Уж эти-то, по-моему, нехудо получились? Как чувствуешь?..

Он молчит.

(Достает из кармана лекарство.) Вот только прошу, Митя, как человека: не скармливай ты птицам валидол. Не болит у них сердце, им лишь бы клевать. Такие твари… А самому там, не дай Бог, в глуши понадобится, и будешь… Сердце, Митя, сердце… о сердце помни. (Тяжело встает, уходит.)

Порогин подносит письмо близко к глазам, щурится, разглядывает. Складывает, прячет в карман. Появляется Вера Максимовна: в руках банка с растворимым кофе, кастрюлька, термос; опять на коленях возле чемодана.

Кофе, Митя… твой любимый… из Турции… Вот только не злоупотребляй: чашечку – и довольно. Ни к чему, Митя, риск этот. В нашем возрасте – хочешь не хочешь – все надо делать в хорошую меру. И вообще… вообще, Митя, я думаю… Надо бы пожить еще, а? Сколько получится. Что-то… не готова… Вроде бы и пора, вроде бы… а чего-то охота еще, Митя. Сколько получится. (Закрывает чемодан, запирает; стоя же на коленях, пытается оторвать от пола, удается с трудом.) А-а, ничего… ничего, можно… Забыла спросить, Митя: когда такси заказывал, сказал, чтобы этот таксист к нам поднялся?..

Порогин молчит.

Забыл?

Он молчит.

К слову, самой не забыть бы. (Достает деньги и дальнозорко разглядывает.) Слава Богу, мелкие нашла. Хорошо-то как… (Прячет деньги.) А то, помню, в прошлый раз я молодцу по слепоте чуть не миллион сунула. Вот, наверно, дурень подумал: ненормальная бабка, деньгами сорит…

Порогин поднимает глаза, внимательно разглядывает жену.

(Замечает этот взгляд и даже как бы слегка смущается.) Что, Митя?.. Что-нибудь не так у меня? Заколка?.. Это я новые купила, старые не держали. (Подкалывает волосы, снова встречается с пристальным взглядом супруга.) Еще чего-то?.. Ну, чего, Митя?..

Порогин. Что ты думаешь о прошлом?

Вера. О каком прошлом?.. О чьем?..

Порогин. Ты долго жила.

Вера. А?.. (Ждет, что он скажет еще что-то, но он молчит.) Что, Митя?.. Что хочешь услышать?

Порогин. Ты что-нибудь поняла?

Вера. Поняла?.. Я поняла?..

Он очень внимательно следит за нею.

А чего я должна была понять, Митя?.. Я много чего поняла, не пойму, чего ты хочешь?

Порогин. Не помнишь: наше прошлое – преисподняя наша.

Вера. О Господи, да кто это? Типун ему за такие слова. Чего это ты вспомнил вдруг?

Порогин. Не так?

Вера. Я такие слова, Митя, вообще не признаю. Ты же знаешь, чего спрашиваешь? Чтобы огорчить меня?

Он молчит.

Прошлое, настоящее. (С усилием встает.) Все вроде поняла… А вроде – ничего… (Поднимает чемодан, перетаскивает поближе к мужу.) Чего не поняла – того уже не пойму… Ох, силы небесные, попробуй, Митя, не тяжелый для тебя?.. Ну, не ленись, Митя, а то потом меня близко не будет, ну?

Такое, однако, впечатление: Порогин вновь погрузился в свою глубочайшую задумчивость… Впрочем, по-видимому, в этом таком способе общения супругов – многолетняя привычка.

(Еще приподнимает чемодан, со вздохом опускает; садится на него, обнимает мужнины колени.) Вообще-то, Митя, я вот чего поняла: жизнь, Митя, – это очень простая штука. Под конец особенно. Правда. Это сначала все кажется сложно, сложно… А потом, Митя… потом проще, проще. Мне уже, например, совсем просто: обещаниям не верю, надежд не имею, живу совсем сегодняшним днем. Что Бог пошлет – за то спасибо. А не пошлет… тоже ничего. И ладно. И мне не надо. И так хорошо. И хорошо… (Задумывается.)

Молчат.

Порогин. Не вспомню…

Вера. А?.. (Поднимает глаза, удивленно на него смотрит.) Что-то сказал?..

Порогин….И жуток ад воспоминаний, и страшен забытия покой… Кто это?

Вера. Да Тютчев твой.

Порогин. Где у Тютчева? У Тютчева нет.

Вера. Ну, значит, не у Тютчева. У кого-то другого.

Порогин. У кого?

Вера. Какая разница, Митя? Что это тебя вдруг разобрало?

Порогин. «Ад воспоминаний…» Кто бы это мог быть?

Она его целует в лоб.

Ты когда-нибудь была в аду?

Вера. Ой, Митя, да Бог с тобой, спаси тебя Бог. (Даже отодвигается, рукой держится за сердце.) Аж жутко. Накликаешь, Митя, разве можно? Одна уже дочертыхалась. В прошлом месяце. С соседней улицы, между прочим. Пожилая. Тоже, про нее говорят, интеллигентная… Двери у лифта, видите ли, плохо захлопывались. Ну и что, Митя? А она ими хлопала, хлопала, потом в сердцах – знаешь, бывает – выкричалась: «У, чертов лифт, да чтоб ты провалился!» Ну он, Митя, и… А как ты думаешь? Месяц уже ни лифта, ни ее саму найти не могут.

Порогин. Довольно лгать.

Вера. Да было, было, Митя. Я лично верю, я лично…

Порогин. А я говорю, довольно. (Встает, взволнованно перемещается по комнате.) Лгать довольно!

Вера. А почему?.. Митя, что с тобой? Совсем не веришь? Ну, Митя, не сама же я придумала. Полина Михайловна рассказала. Ты знаешь Полину Михайловну, она зря не станет. Предлагала дом показать, даже подъезд. И даже яму эту. Только я отказалась. Ты же меня знаешь: слушать о таких вещах страшно, а глядеть… Ох, лучше не жить. Нет, Митя, нет…

Порогин. Что это? (Протягивает письмо.)

Вера. А?.. А что это?..

Порогин. Ты прочти, тут написано, прочти. (Роняет письмо, взволнованно ходит.)

Вера. Ох, силы небесные… (Поднимает письмо.) Да чего же такое тут?.. (Разглядывает, щурится.) Митя, дай очки, будь добрым…

Он дает ей свои очки.

Митя, ты же знаешь, я вижу дальше… Ну что ты мне дал, Митя? Где мои? Митя, мои… Господи, откуда ты это достал?

Порогин (выхватывает у нее из рук письмо и без очков читает). «К сожалению, очень тороплюсь и много слов сказать не успею. Но успею зато самое главное, одно: люблю. Люблю, люблю, люблю!..»

Вера. Митя, да Господи, да это же…

Порогин. «…И еще раз не обрывайте, сказать и повторить дайте: люблю!»

Вера. Да это же, Митя, да это же… Митя, ты побелел, и у тебя глаза сердитого человека.

Порогин. Вера, ответь, у нас это было… Что это было?.. Как у других???

Вера. У кого других было? Что, Митя?..

Порогин. Нет, ты мне скажи, потому что… я ничего понять не могу. Может быть, у меня что-то в ум не укладывается, может быть, у меня что-то… что-то…

Меж тем она пытается встать с чемодана – не получается…

Вера. Ноги не слушаются, Митя… помоги мне… Ах, ну, помоги же, подняться бы…

Он же мечется взад-вперед и словно не слышит. А может, и не слышит…

Дашь ты мне руку в конце-то?.. Руку, Митя?..

Порогин (руки не подает, но спрашивает резко). Да кто он? Этот пошляк, этот… Кто?

Вера (наконец с чемодана перебирается на стул). Господи, какая тяжесть…

Порогин. Я прошу назвать! Ты не думай, мне это надо… Мне надо знать! Я имею право знать! Я требую! Иначе… иначе… (Без сил вдруг с остановившимся лицом оседает на стул.)

Вера. Митя… Митя… Да Митя же, что же ты… (С лекарством торопится к нему.) На-на-на, Митя… Ну, Митя же, прими…

Порогин (шепотом). Не прикасайся ко мне, ты нечиста…

Вера. Хорошо, ладно, потом, под язык, головой не верти… Митя, не упрямься, помрешь, что я с тобой потом делать буду?.. (Буквально запихивает ему в рот таблетку.)

Порогин полулежит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза. Вера возле; сама дышит тяжело, сама принимает лекарство; наконец устало отходит, опускается в кресло, считает пульс.

Ох, один, два, три… Боже мой – боже мой… одиннадцать, двенадцать… Ох, зелень в глазах… и давление давит… ох, как же оно давит… Двадцать четыре, двадцать пять… Где ты его раскопал?

Порогин. В чемодане.

Вера. О Господи, зачем ты в него полез? В рыжем, что ли? В рыжем, Митя.

Он молчит.

Ну, вот… вот… жить кончаем – полез… С войны я о нем помнить забыла. Чего тебе в нем понадобилось?

Порогин. Носки.

Вера. Какие носки? Митя, ты в памяти? Все носки в комоде. В ящике. В среднем. Всегда там были. Миллион раз твердила. И как только в ум тебе этот рыжий влез – не понимаю…

Порогин. Я не знал…

Вера. Да как же не знал? У меня всякая вещь свое место знает, а ты не знал! Не гляди так на меня, справедливо говорю. Никакой хоть на нитку ответственности. Правда, Митя! Всю жизнь как за ребенком – он в благодарность за носками в рыжий чемодан лезет, где их никогда не бывало! (Возмущена и возбуждена, поэтому принимает еще таблетку.)

Молчат.

Порогин. Я не знал, что в нашей жизни будет еще и это.

Вера. Это?.. Это – что?.. Что сказать хочешь?

Порогин. Пошлость нас не миновала.

Вера. Между нами ничего не было, Митя! Как про Толстого ты в книжке написал…

Порогин. Не трогай Толстого, не надо ложь!

Вера. Поклянусь чем хочешь!

Порогин. Все ложь и предательство, ни единому слову!

Вера. Да нет же, Митя, ты, право… Какой, какой… Одной-то ногой уже – где я? Ну, для чего мне сейчас-то, посуди? Может, я рада даже – ты дурачок, – что оно тебе попалось. Может, я сама бы тебе перед вечностью все рассказать захотела бы.

Порогин. Вся жизнь, оказывается, была… стыдная ложь.

Вера. Ну честное слово, Митя, как этот упрямый ты… ослик упрямый, о Господи…

Порогин. Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

Вера. Спроси сейчас. Видит Бог, давай, отвечу.

Он молчит.

Ну, спрашивай. Ну, чего же ты?

Порогин. Ты сама должна была рассказать. Тогда.

Вера. Да о чем, Митя? Мне и сейчас – захочу даже – припомнить нечего, а тогда… Да что ты такое, Митя? Я и ничего в голову не брала. Ничего не было, и ничего не брала. Понятно? (Молчит.) Глупый ты, Митя, честное слово. И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана – я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя. Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно.

Порогин. Я бы мог понять тебя, Вера. По крайней мере хоть что-то понять…

Вера. Да что? Что? Что понять? (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)