Текст книги "Ночь земляники. Сага об эндемиках"

Ночь земляники
Сен Сейно Весто

Дизайнер обложки С. Весто

Иллюстратор С. Весто

© Сен Сейно Весто, 2019

© С. Весто, дизайн обложки, 2019

© С. Весто, иллюстрации, 2019

ISBN 978-5-4483-7581-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Любое использование текста, оформления книги – полностью или частично – возможно исключительно с письменного разрешения Автора. Нарушения преследуются в соответствии с законодательством и международными договорами. For information address: Copyright Office, the US Library of Congress.

© S. Vesto. 2009

© S. Vesto. graphics. 2009—2018

senvesto.com

0918

1

Время пахло теплом.

День клонился к своему закату.

– Щепоть зеркального блеска на стакан ночи

Однажды в далеком-предалеком звездном скоплении жил Паучок. Паучок был из числа тихих охотников и негромких эндемиков, он знал во всем меру, редко медлил и никогда не спешил, не умничал, ни на чем не настаивал и не торопил события – он охотился, когда приходил вечер, и тихо смотрел, когда поднималось новое утро. Днем весело светило ему солнце и ночью ярко сияли звезды, и все, что он видел где-то там впереди, было не хуже того, что шло за ним дальше, а все, что он хотел от своего будущего, это чтобы оно у него было. И так шел день за днем и проходила ночь за ночью. При всех его несомненных достоинствах у Паучка был ряд преимуществ, о которых он любил говорить особо: это были его скромность, его тонкость, его ум, врожденное умение подмечать суть вещей и явлений, его такт и умение слушать собеседника, которому жить осталось недолго. Обладая редкими и полезными в повседневной жизни качествами, он с успехом стремился их преумножить, в связи с чем жизнь в лесу почти остановилась.

И был у него только один недостаток: он не любил паутину. Он не то чтобы испытывал к ней какую-то патологическую неприязнь, но она казалась ему излишним дополнением бытия, в котором и без того хватало осложнений. Впрочем, это не мешало ему пользоваться ею, уходя на большую охоту. Поэтому во время охоты на пауков (а охотился он только и исключительно на них одних, по причине чего половину леса украшали потемневшие от времени объявления с его длинным послужным списком и приглашениями «убить на месте») он умело обращался с ней, трогая нужные нити и оставляя пустые, подбирая наиболее приемлемое в каждом случае решение, извлекая нужный объект на свет и терпеливо ожидая, когда подойдет время для последнего, короткого, заключительного и единственно верного броска. Нужно было сказать, что врожденное нечеловеческое терпение также относилось к числу лучших его добродетелей. Ждать он умел.

«Что общего может быть между лесным паучком и теорией информации?» До сих пор нигде не было внятных объяснений, чтό. Была у него еще одна отличительная особенность, не лучшим образом выделявшая среди остальных видов, которые предпочитали не столько подводить итоги, сколько нападать: охотился он не ночью, как все нормальные охотники, а в любое время, когда ему захочется, держа в постоянном напряжении весь биоценоз. В связи с этим его методика достижения поставленных перед собой целей носила характер вынужденных эволюционных приобретений и доработок. Пожалуй, весь его теоретический инструментарий сводился к одному простому принципу, привитому ему средой и упомянутым выше эволюционным развитием: решение всегда лежит где-то рядом. При известной доле терпеливости можно было прикинуться не то что несчастной утерявшей все жизненные ориентиры мошкой, до ушей завязшей в очередных неприятностях, но даже и самим собой. Последнее оказалось в эволюционном отношении приобретением настолько эффективным, что в Лесу начались панические крики о катастрофическом положении биоценозов в целом. Паучок не возражал. В известном смысле положение биоценозов было еще хуже, говоря о практике систематического поедания одних другими, заслуживая самого пристального внимания и изучения, и он был рад внести в это дело свой посильный вклад. Звали паучка Portia labiata.

Порция не то чтобы враждебно относился к тому, чего не любил, но он предпочитал трезвый взгляд на неприятные вещи. При всех своих добродетелях он без большого сочувствия смотрел на окружающий мир и знал, что на одном сочувствии крепкий здоровый отдых тоже не построишь, а отдыхать он любил. Пожалуй, ничто не любил он глубже и искреннее, чем ходить по своей земляничной полянке босиком и крепкий здоровый сон в тишине и уюте на красочном фоне нового утра. Сам он, понятно, никогда паутин не строил, он даже не знал, умел ли он их делать, ему было вполне достаточно того, что их строили другие. Поскольку их всегда делал кто-то, а они не вырастали сами собой, как лес или, скажем, земляника, они неизбежно несли на себе всю информацию о том, кто их делал. Но поскольку согласно теории информации нет такого квантового связанного состояния, которое бы не включало в себя минимум два квантовых объекта, ему не было необходимости приближаться, чтобы передать связанное состояние аккуратно выбранным им объектам на сколь угодно большие расстояния: согласно той же теории информации состояние сцепленности квантовых объектов не зависела от расстояния. Последнее обстоятельство решало всё.

Дело в том, что в силу закона наведенности состояний один объект сцепленной системы всегда хранил информацию о всех других – независимо от его желаний и дистанций. Квантовая теория информации имела ту привлекательную особенность, что никто нигде не понимал ее до конца. Таким образом, стоя на самом краю ископаемого состояния с козырьком приложенными к бровям пальцами, он каждый раз с приятным удивлением вынужден был отмечать ее справедливость и насущность. Но по причине того, что пауки занимались всем чем угодно, но только не квантовой теорией информации, их численность в Лесу медленно, но неуклонно сокращалась.

Пока до всех дошло, в чем дело, одна незаметная, не имеющая ни запаха, ни вкуса, ни цвета точка, известная в развитии биоценозов как предел перелома, была уже пройдена. Никто не мог внятно сказать, что он с ним делал, а тех, кто мог что-то сказать, больше никто не видел, только ходили слухи, будто из черепов своих жертв он делает сувениры и праздничные кубки – пить из них томатный сок. Говорили даже, что будто бы имели место некие Большой и Малый списки – пресловутый «Список Порции», – согласно которым наиболее последовательные в своих начинаниях оппоненты по истечении своего времени тихо и незаметно уходили в небытие и будто бы структура тех списков в точности повторяла структуру информационной паутины, когда последовательность исходного шага предопределяла последующие. В конце концов это так допекло всех, что они решили расставить все по местам. Ночью и днем, сменяясь по очереди и ненадолго уходя на обед, трясли и дергали они несчастную паутину, подбирая к затруднению нужный подход. Они призывно пахли дружелюбием, непредвзятым вниманием, благополучием и чистотой помыслов, они обессилено вскидывали к глазам конечности, падали навзничь, прикидывались мошками, мушками, жирными мясистыми окороками и еще бог знает чем, не зная, в какую еще позу встать, писая бензином, стремясь подобрать нужные нити, найти уязвимую пяту и поклявшись не уходить спать, пока не восстановят равенство и справедливость. Они восстанавливали ее с таким энтузиазмом и с таким желанием, что их услышал даже Паучок. Привлеченный необычными звуками, он тоже вышел посмотреть, пробуя уяснить, чего людям опять не живется тихо, держа в одной руке надкушенный бутерброд и в другой стакан свежего томатного сока под пенистой шапочкой домашней сметаны.

Рядом на сучья пихты приземлилась пара сов. Совы были тертые, видевшие немало и пережившие много, и они уже из прежнего опыта знали, что если кому-то в этом лесу не сидится спокойно, то лучше сразу быть в курсе всех событий. Им что, заняться больше нечем, спросила одна из сов. Ветви соседних деревьев заметно тряслись и вздрагивали. Да не похоже, сказал Паучок. Скажем, когда мне нечего делать, я погружаюсь в размышления. Он надкусил бутерброд. Совы покачали головами, глядя, как на глазах рушатся устои привычного мира. Наиболее экспрессивные из пауков, задрав к небу широкие и тощие зады, дергали паутину даже зубами.

В Лесу стояли старые терпкие запахи трав, над земляничной полянкой висела луна и много звезд, и то, что лежало где-то там дальше, было неясным повторением того, что лежало здесь. Неподалеку в темноте за лохматыми ветвями по соседству угадывалось еще несколько каких-то незнакомых сосредоточенно жующих представителей. Все смотрели сюда, и у каждого в руке было по надкушенному бутерброду.

Привлеченная новыми звуками, из лесу неторопливо вышла, хмуро и неприветливо поглядывая наверх, стая волков. Волки тоже были матерые, из породы вечных кочевников, они сели, задрав морды, и стали смотреть туда, где прозрачное пятно синей луны цеплялось за макушки древних елей и на ее бледном фоне поблескивала тонкими нитями паутина. Никто не проронил ни слова и не выразил удивления необычному стечению обстоятельств и тому, как удачно начата ночь и как много обещает новое утро. Они только повернули уши и вернули их в прежнее положение, когда сзади из темноты и тишины вышли еще несколько мрачных теней и уселись ждать.

– Чего шумим, отцы, – зычно осведомился прямо в уши собратьям самый веселый волк, как всегда, неслышно подбираясь ближе и заставляя шарахаться даже самых предусмотрительных.

– Чтоб на тебя елка упала, – от чистого сердца пожелали ему. – Придурок…

– Тише, – недовольно сказали рядом. – Мешаете слушать.

Все на какое-то время замолкли, слушая. Слышно было плохо.

– Чего слушаем? – шепотом осведомился на ухо собратьям самый веселый волк, с любопытством глядя по сторонам. Ему здесь нравилось.

Никто не ответил, все молча ждали, задрав морды, наивыгодного положения луны, когда всё встанет на свои места, скрытое до того откроется терпеливому глазу и самый умный волк решит, кто умрет последним.

Мягко спрыгнув в траву с нижних ветвей одного из деревьев, позади, неслышно ступая, неторопливо приблизилось длинное, ловкое, темное, как ночь, создание, в скучающих аккуратных движениях которого все сразу узнавали еще одного матерого хищника с длинным послужным списком. Пантера уселась, приветливо посматривая по сторонам и ласково жмурясь. В темноте отчетливо горели белым хитрые и внимательные щели ее глаз. Кое-кто из волков демонстративно отвернулся.

Сзади подошел еще кто-то. Эти почти не скрывались, сумрачно хрустя слежавшимися сучьями и шурша травой. Большой саблезубый тигр приближался, не спешно раскачивая загривком и без всякого интереса поглядывая по сторонам, рядом с ним семенил и ерзал по сторонам еще кто-то из обязательной группы поддержки. Вид такого количества волков вызывал у Шакала еще меньше радости, но присутствие здесь же еще и Пантеры подсказывало ему, что этот день ничем хорошим не кончится.

Подойдя, Тигр нехотя повалился в траву, ни на кого не глядя, словно это было единственное место в мире, к которому имело смысл пробираться всю ночь, Шакал вышел на поляну вперед и стал со скептичным выражением смотреть, пытаясь понять, куда смотрят все и почему в Лесу так тихо.

«Большая Охота», – сказали на той стороне ночи.

«Большая Охота», – сразу повторили в стае волков негромко, и в черном неподвижном Лесу стало совсем тихо.

«Большая Охота», – сладко мурлыкнула Пантера, блеснув прищуренными глазками, словно оценивая новость на слух. Услышанное явно было для нее не новым, но приятным.

«Большая Охота», – с удовлетворением произнес Тигр и покачал головой. Он поднялся с травы и стал неторопливо растягивать свои тяжелые лапы.

«Большая Охота», – пробормотал Паучок, забираясь под одеяло и со вкусом закрывая глаза. Впереди его ждало много приятного.

– Братья! – тонким, высоким, не терпящим возражения голосом обратился на весь Лес Шакал. В суетливых резких движениях было много желания успеть сделать до наступления утра массу дел и еще хорошо выспаться. – Я собрал вас сегодня для того, чтобы сообщить, что враги не дремлют! Надвигается затмение луны, и все, кому дороги честь и достояния эволюционного развития, должны сделать все невозможное, чтобы этого больше никогда не повторилось!..

Шакал прервался, напряженно приподняв ухо и оценивая ушедшие в непроглядный Лес отголоски. Поскольку желающих продолжить тему не было, он вновь набрал в грудь побольше воздуха. Но в эту самую минуту прямо сверху что-то упало, и он шарахнулся в сторону, опрометью бросившись за широкую спину Тигра и стреляя оттуда дикими глазами. Тигр с мрачным выражением чесался, всем своим видом показывая, что тут каждый имеет право свободно высказывать свое мнение. Он был слишком молод и голоден, чтобы принимать близко к сердцу все проявления жизни.

– Какие еще будут ценные предложения? – ласково мурлыкнула Пантера. В холодном голубом свете низкой луны она сама выглядела продолжением ночи.

«Полянку не затопчите», – сказал про себя Порция.

Вытянув к звездам морду, самый осторожный из волков издал длинный, нескончаемый, тоскливый вой-стон. Когда он прервался, было слышно, как за деревья и темноту уходят отзвуки эха. Самый осторожный из волков повторил вой, и далеко-далеко, где-то за временем и темнотой в нескончаемом Лесу сразу в нескольких местах ему ответили несколько таких же тоскливых голосов.

Неслышно снявшись с места и с тревогой вытянув морду, на открытое место вышел самый умный волк. Его большие острые уши торчали, к чему-то прислушиваясь, к чему-то еще очень далекому, но что ему чем-то уже сильно не нравилось. К нему подошел и встал рядом вожак стаи, он слышал то же самое, и от того, что он слышал ему было не по себе. Оба стояли, напряженно слушая, и в неподвижных холодных глазах отражалась луна.

Шерсть на загривке у обоих волков поднялась, когда они наконец увидели, что искали, – две тени, шедшие от горизонта по прямой сюда, скорость их превышала все представления волков о возможном, и даже на таком расстоянии по траектории перемещения, или даже падения, и тот и другой волк одновременно решили, что, пожалуй, с этим их стае будет не справиться.

Пантера больше не жмурилась, приветливо встречая холодные взгляды, она тоже стояла рядом, с глухим урчанием глядя на то, чему никто не знал названия, и что шло сейчас прямо сюда, заставляя сгибаться верхушки высоких пихт.

Расправив исполинские крылья, две огромные тени с глухим ревом реактивного оборудования одна за другой обрушились сверху на пустую земляничную полянку, поднимая ветер и сотрясая грохотом почву. Паучок, держась за подбородок, смотрел, как внизу под деревом две странные тени в образе гигантских камней озадаченно осматривались, как два астероида, ошибшихся адресом. «Мне показалось или как будто где-то оборвалась последняя нить?» – отчетливо произнес внизу недовольный хриплый голос. Кто-то глубоко вздохнул – словно из цистерны выпустили излишки воздуха. По поляне прошел порыв холодного воздуха, и потянуло горелым. «Ненавижу этот звук, – сказал другой голос. – Прямо мурашки по телу».

Тени стали бродить по полянке, заглядывая зачем-то под пни и в дупла деревьев.

«Узнаю кто – головы оторву», – пообещал первый голос.

Другая тень с треском ломала поваленный сухостой, аккуратно складывая их под пихтой. Дерево содрогнулось.

Спустя какое-то время, одна тень взгромоздилась на сухостой, держа под мышками еще пару жердей и образуя лесенку, помогая товарищу взобраться на самый верх. Дерево вновь отчетливо тряхнуло, вниз посыпалась кора, и над крайней ветвью воздвиглась голова дракона. Он осторожно и изучающе посмотрел вначале направо, потом налево.

– Не помешаю? – тактично осведомился дракон. В глазах у него действительно было желание доставлять возможно меньше беспокойства. От него приятно пахло дымом и новыми впечатлениями.

Паучок покачал головой.

– Да нет, – сказал он. – Всегда пожалуйста.

Дракон, подумав, стал осторожно спускаться вниз.

«Братья!.. – донесся на пределе слышимости слабый далекий голос откуда-то с другой стороны Леса. – Я уведу вас туда, где много еды!.. Где заходит солнце и где…»

Обе тени сорвались с земляничной полянки прямо вверх, снова поднимая ветер и с глухим гулом и хлопаньем уходя куда-то по направлению к Западу. Очень скоро стало тихо.

Паучок совсем было уже отошел ко сну, когда его посетила мысль, что спать ему неудобно. Он какое-то время лежал, пытаясь понять, что ему мешает жить, пока до него не дошло, что земля где-то там под ним слегка вздрагивает и вместе с ней вздрагивают ветви деревьев. Он открыл глаза. Очертания ветвей, доступных его взору, действительно мелко подрагивали, словно надвигалось землетрясение. Он уже и сам чувствовал, что в Лесу никто больше не спал.

Вздымая вверх землю и столбы пыли, прокладывая себе самый короткий путь к новым измерениям и отдаленным перспективам и не оставляя врагам никаких промежуточных решений, на залитую бледным светом луны маленькую, затерянную во времени и лесах земляничную полянку со всех ног неслось вспотевшее стадо буйволов.

Буйволов было много, их массивные крупные тела и желания сливались в одно темное, сплоченное целое, сотрясая почву, они с топотом уходили к очередному новому горизонту, все вместе потея и проваливаясь куда-то за последний порог ночи, – Лес за ними уже не просматривался. Когда буйволов не стало, вслед им еще долго неслись отголоски сотрясаемой почвы и тяжелых дыханий.

Паучок откашлялся, прочищая горло и восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие.

Потом буйволы кончились, но началось переселение народов.

Приближающийся топот великого множества ног сменился отчетливым треском сучьев, и на поляну вылетел поток диких злых лошадей, несущих на себе не менее диких и злых всадников. Всадников оказалось меньше, чем лошадей, у каждого за спиной было приторочено по длинному ножу и еще более длинному луку, и родовые морды волков на гербах враждебно смотрели на мир, пролетавший мимо. Гунны шли сплошным потоком, черные лошади хрипло дышали, всадники молча глядели вперед, туда, где ярким пятном висела луна и стоял старый лес; сотрясая землю, новое пришествие проносилось под Паучком, с грохотом по прямой пересекая его полянку и исчезая на другой ее стороне, проваливаясь в ложбину и уходя куда-то по направлению к Западу.

Свесившись встрепанной головой вниз, Паучок озадаченно и ошеломленно смотрел, как Великое Переселение Народов под ним ломает налаженный режим и распорядок дня, затем поднял глаза к повисшему прямо перед ним диску луны, пытаясь понять, что, собственно, происходит. Ветви под ним сотрясались.

Когда все стихло, казалось, прошла вечность.

Под деревом ничего было не разглядеть. У него сердце начинало работать с перебоями от дурных предчувствий. Паучок всматривался туда, где в свете звезд угадывались длинные серебряные нити с остатками несчастной паутины и где прежде целая бригада пауков в поте лица трудилась с целью максимально упростить ему жизнь. Там не было нигде никого.

Суки, искренне сказал он.

2

Окончательно отказавшись от идеи отдаться сегодня крепкому здоровому отдыху, Порция, закутавшись в одеяло, вышел на порог постоять посмотреть на луну и звездное небо. В руке у него был стакан, и из него поднимались плотные горячие испарения. Воздух стал заметно свежее.

Вселенная содержит информацию. Вселенной нет необходимости ее распространять. Зависимость перепутанных-сцепленных состояний от случая при их полном игнорировании любых расстояний и раньше не внушала ему большого доверия. Ты передаешь неизвестное никому квантовое состояние безответственным лицам, а потом нарушается привычный распорядок дня. Вид черной большой дикой кошки, от хорошего настроения и здоровья кувыркающейся на зеленой лужайке, всегда непроизвольно вызывал у бестолковой дичи и мелких падальщиков непреодолимое желание присоединиться тоже, что не пришло бы в голову делать ни одному даже самому последнему болвану из хищников.

До сих пор он попросту пользовался тем, что система объектов всегда и во всех условиях обладала определенным квантовым состоянием – в отличие от него. Поскольку он был отдельным объектом, на него этот закон не распространялся: никаким квантовым состоянием он не обладал и никому ничего был не должен. Такое положение дел обладало целым рядом преимуществ, которыми он в меру своих сил и беззастенчивости пользовался. Теперь что-то пошло не так.

Сверху вниз скользнула фигура в сопровождении лесных терпких запахов и блеска далеких звезд.

– Чего не спим, – озабоченно осведомился Гермес. Сегодня на нем было странное, очень свободного покроя и в то же время строгое черное одеяние с закатанными до подмышек рукавами, а из-за пояса слева торчали две длинные рукояти самурайских мечей. Поводья в его руке украшали хлопья свежего снега, античная колесница под ним вся просто звенела от статического электричества.

Паучок усмехнулся.

– Это непросто сделать, когда всю ночь все подходят, трясут за плечо и спрашивают, почему не спим.

Гермес оценивающе смотрел на горизонт, словно прикидывал возможные последствия грядущих потрясений. Знаменитые сандальки с крылышками на его крепких ногах прямо светились в темноте от желания куда-нибудь лететь и что-нибудь топтать. Невооруженным глазом было видно, как они до предела наэлектризованы от трения и сейчас только ищут, на что разрядить скопившееся за день напряжение.

– Куда это все так рванули? – спросил Гермес. Он озабоченно разглядывал залитую лунным светом голубую полянку.

Паучок смотрел на стакан в руке.

– За дровами, – сказал он, подумав. – Я так понимаю, теперь их будет много.

Порция старался быть скромным. Охота обещала быть поистине большой. Заглянув на дно стакана, он допил, что осталось.

Гермес с сомнением глядел в направлении, где Лес выглядел заметно более редким. Он засобирался.

– Ладно, еще увидимся, – сказал он. Мысли его были уже далеко отсюда.

– Братья!.. – раздался внизу прямо под деревом чей-то визгливый сорванный голос, когда Паучок наконец благополучно провалился в сладкую истому глубокого тревожного сна. – Истинно говорю вам: враги не дремлют! Мы должны сделать все невозможное!.. Когда наполнится чаша терпения и мы откроем глаза!.. Я спрашиваю вас: что еще оставлено нам, кроме внутреннего закона у нас внутри и звездного неба у нас над нами!..

Чудовищным усилием оторвав голову от не успевшей даже еще толком помяться подушки, еще не вполне постигая содержание нового эпизода, но уже зная, что последует дальше, он сел, потом медленным, невыносимо долгим движением открыл глаза, глядя на свои тапочки и не видя в них ничего, кроме орудия убийства.

Потом стало удивительно тихо.

Паучок опустился головой на подушку.

Когда в его сон с неторопливым грохотом въехали танки и прямо через него отправились прокладывать в Лесу просеку, тускло блестя в свете луны голубыми бронированными бортами и с хрустом выворачивая деревья, он впервые всерьез усомнился в надежности границ своего рассудка. Танки шли как у себя дома, один за другим слаженной колонной, ломая дырчатыми гусеницами все представления о возможном, с ревом выпуская прямо вверх струи дыма. Они направлялись непосредственно к раз и навсегда намеченной цели, не отвлекаясь на второстепенные детали и поваленные деревья, аккуратные черно-белые кресты на их клепанной стали неясно отсвечивали, держась в тени накрытых маскировочных сетей и еловых лап. До пояса выставившись из верхних люков наружу, сидевшие на грубых прямоугольных башнях «Королевских Тигров» танкисты мерно покачивались корпусами в такт неровностям рельефа и капризам ревущих моторов, антенны покачивались вместе с ними. На дырчатых поверхностях пулеметов, торчавших у люков, масляно отражалась луна. Вся земля торжественно подпрыгивала, окружающая среда подпрыгивала вместе с ними, Паучок терпеливо смотрел, не отрывая от постели головы, как мерно подрагивают у него перед носом лохматые ветви пихты. Эта ночь оказалась длиннее, чем он рассчитывал.

Классическая квантовая теория информации обладала рядом неприятных следствий. Как выяснилось, наведенные перепутанные состояния имели склонность к дальним переселениям. В таком качестве теория информации его не устраивала. Ночью он предпочитал спать.

Он не помнил, сколько так лежал, пока не понял, что речка, по которой он с монотонным железным лязганьем плыл, совсем обмелела и теперь не столько несла по течению, сколько все чаще била в низ его плота, цепляя днище камушками. Камушек было много, за камушками лежали пороги, с которых, брызгая во все стороны, срывались потоки воды, дальше шло уже что-то совсем несуразное, он решил, что надо отсюда куда-нибудь выбираться, где не так мелко и не так брызгает, но тут он сорвался вниз, да так, что его накрыло с грохотом, он предпринял все возможное, чтобы оказаться наверху положения, но наверху оказалось еще хуже, ему понадобилось какое-то время, чтобы понять, что он сидит на своей постели, а прямо через его несчастную, изрытую временем, познавшую все страдания познания земляничную полянку на сумасшедшей скорости несутся банды гуннов.

Теперь гунны шли назад – очевидно, за подкреплением. Они беспорядочно возвращались, бегом все вместе, как уходили на Запад, верблюды под ними грузно бежали, высоко поднимая пятки и не нуждаясь в дополнительных уговорах. Гунны смотрели строго вперед, и вид теперь у них был значительно менее уверенный.

Паучок закрыл глаза. Ему все еще хотелось лечь на плот и выбраться туда, где не так трясет.