Текст книги "Сбежавшие сестры"

Глава пятая

Дорога длилась целую вечность. Волнение, вызванное отъездом из Лондона, потихоньку улеглось. Мальчишки принялись задирать друг друга, а некоторые малыши начали плакать и звать родителей. Я окинула взглядом вагон. Странная тут собралась компания, ничего не скажешь. Это были дети Ист-Энда: большинство ни разу не ездили на поезде, а то и вовсе не отходили от дома дальше чем на пару кварталов. Даже мальчишки казались растерянными и сбитыми с толку, несмотря на всю свою напускную суровость. Они только-только начали осознавать, что все происходящее с ними очень серьезно.

Мы поделились обедом с двумя маленькими мальчиками, у которых, похоже, вообще не было с собой еды. Они поблагодарили нас, улыбаясь во весь рот. Тем, к кому попадут эти малыши, предстояло долго и упорно оттирать их от грязи, потому что они явно сто лет не умывались. Судя по тому, что мальчики постоянно чесали затылки, им придется, ко всему прочему, избавляться от вшей.

После обеда Олив задремала у меня под боком. Я смотрела в окно на незнакомые загородные пейзажи. Среди зеленых полей текли мелкие речушки, а на холмах виднелись коровы и овцы. Это был другой, более дружелюбный мир, о котором я раньше ничего не знала. Вся моя жизнь прошла среди домов и улиц Бермондси. Коров и овец я прежде видела только на прилавке, уже превращенными в мясо. Внутри у меня что-то приятно сжалось от предвкушения. На мгновение я почувствовала, что смотрю в будущее почти с нетерпением.

Нам дважды пришлось делать пересадку, и оба раза от нас отделялись группы детей, которые уже добрались до своего нового дома. Наконец мы прибыли. Поезд замедлил ход, подполз к платформе и остановился. Я потерла запотевшее окно рукавом, пытаясь понять, где мы, но все указатели были закрашены.

Дверь нашего вагона открылась, и внутрь заглянула какая-то женщина.

– Дети, – объявила она, – берите вещи и выходите на платформу. Живо, живо!

Я растолкала Олив.

– Просыпайся, милая, – сказала я. – Пора сходить с поезда.

Олив сонно потерла глаза и спросила:

– Мы приехали?

– Не уверена, – ответила я. – Но нам велели выходить.

Глаза у сестренки наполнились слезами.

– Я хочу домой, Нелл.

– Я знаю, солнышко, но нужно делать что говорят, и сейчас нам сказали сойти с поезда. Понимаешь?

– Ладно, Нелл, – зевнула Олив.

Я сняла наши кульки с багажной полки и помогла Олив спуститься на платформу.

Она посмотрела по сторонам:

– Где это мы?

– Понятия не имею. Может, вообще в Тимбукту.

– Это в другой стране?

– Кажется, да.

Станция оказалась маленькой, совсем не похожей на лондонские вокзалы, большие, шумные и темные. Повсюду были расставлены деревянные кадки с нарциссами. Женщина, которая открыла дверь вагона, видимо была здесь главной.

– Возьмитесь за руки и встаньте в колонну! – прокричала она. – Мы пойдем в деревенский клуб, где добрые жители Гленгарита смогут с вами познакомиться. – Затем дама добавила: – Для вас же будет лучше, если постараетесь хорошо себя вести и выглядеть достойно.

Я окинула взглядом пеструю толпу детишек на платформе: все испуганные, уставшие с дороги. При виде них слово «достойно» приходило в голову в последнюю очередь.

– Все за мной, – скомандовала женщина.

Я крепко сжала руку Олив, и мы зашагали от станции по центральной улице деревеньки. Здесь все было не похоже на знакомый мне мир. Бермондси отличался жесткостью, а тут чувствовалась какая-то особая мягкость. Даже воздух был другой – свежее и чище. Улица была вымощена булыжниками. Олив то и дело спотыкалась и хваталась за мое пальто.

– Гадость какая, – ныла она. – Почему у них нет нормальной дороги?

– Потому что тут тебе не Бермондси.

Дома у нас все здания были серые, потемневшие от дыма печных труб и сырого речного тумана. Здесь же виднелись домики светлых, пастельных оттенков: розовые, голубые, желтые. Все было настолько идеально, что верилось с трудом.

Мы прошли мимо лавок мясника и бакалейщика. Сами хозяева стояли в дверях и махали нам. Все казались такими милыми и дружелюбными.

Местные дети высыпали из домов и бежали вдоль нашей колонны, кривляясь и выкрикивая непонятные слова. Наша предводительница принялась ругаться и отгонять их, но те не слушались. Вместо этого они начали передразнивать ее походку. Дети проводили нас до самого деревенского клуба, куда нас быстро загнали, тут же захлопнув за нами дверь.

Женщину, которая нами командовала, эта прогулка явно утомила. Она тяжело дышала и хваталась за бок, как будто шла пешком от самого Лондона.

– Мне срочно нужна чашка чаю, – выдохнула она, ни к кому конкретному не обращаясь.

Через весь зал тянулся длинный стол, заставленный едой и напитками. Здесь были и сэндвичи, и булочки, и кексы с глазурью, мясные консервы и хлеб. Я уже не помнила, когда в последний раз видела столько еды. Большинство детей весь день почти ничего не ели, и теперь у них чуть глаза на лоб не полезли при виде такого пиршества. Взрослые, большинство из них женщины, стояли вдоль стен и смотрели на нас, а на маленькой сцене в конце зала ждала невысокая полненькая дама с громкоговорителем.

– Добро пожаловать, дети, – произнесла она так тихо, что мы с трудом разобрали слова.

Мужчина из зала крикнул:

– Говори громче, Гвинет!

– И правда, – хихикнула она.

Когда незнакомка вновь заговорила, ее голос загремел над залом, так что все, включая ее саму, вздрогнули.

– Что-то у меня не очень хорошо выходит, да? – сказала она, улыбаясь всем.

– Все отлично, милая, – отозвался все тот же мужчина, – и твоя новая укладка просто чудо.

Дама пригладила волосы.

– Спасибо, Дэй, – смущенно произнесла она, а затем продолжила: – Итак, я знаю, что вы устали и проголодались и вам немного страшно, так что долго вас мучить не буду. – Дама откашлялась. – От имени всех жителей Гленгарита хочу сказать, что мы рады приветствовать вас в нашей деревне. Мы гордимся возможностью распахнуть перед вами двери наших домов. Я очень надеюсь, дорогие дети, что вы будете здесь счастливы.

– Почему она так странно говорит, Нелл? – шепнула мне Олив.

– Понятия не имею.

– Знаешь что, Нелл?

– Что?

– По-моему, мы попали в другую страну.

– Тетенька, а можно уже поесть? – раздался одинокий голосок из зала.

Это помогло разрядить обстановку, и все рассмеялись.

– Конечно, можно, дорогие мои, – ответила дама. – Налетайте и угощайтесь. Все это приготовили для вас добрые жительницы Гленгарита.

Олив потянула меня за край пальто.

– Что, милая? – отозвалась я.

– Мне здесь нравится, Нелл.

Я улыбнулась:

– И мне тоже.

Олив показала на полненькую даму на сцене:

– Как думаешь, она возьмет нас с тобой?

– Ну рано или поздно узнаем, верно?

– Пожалуй.

– А вообще здесь все довольно милые с виду.

– Да, Нелл, все очень милые. Но я надеюсь, что нас возьмет эта тетя.

Дети накинулись на еду, как будто голодали неделю. Они сгребали угощение на тарелки и отходили в сторону со своей добычей. Я подозревала, что большая часть еды в итоге рискует проделать обратный путь.

– Ты проголодалась, Олив?

– Как волк.

– Ну тогда пойдем к столу, а то ничего не останется.

Я заметила, что женщины смотрят на Олив. Что ж, неудивительно, ведь она такая красивая. Несколько из них обратились к даме на сцене, показывая в нашу сторону, но потом покачали головой. Я подозревала, что они хотели взять Олив, но без меня.

Мы положили немного еды в тарелку и уселись на скамейку у стены.

– Это намного вкуснее хлеба с салом, Нелл.

Я была согласна. Возможно, это приключение окажется совсем не таким ужасным, как я боялась.

Взрослые тем временем делали выбор, и детей уводили. Некоторые с неохотой оставляли еду.

– Привет.

Я подняла взгляд и увидела даму, которая с улыбкой смотрела на Олив.

– Сколько тебе лет? – спросила незнакомка.

– Не знаю, – ответила Олив.

– Мы сестры, – поспешила сообщить я, – и будем держаться вместе.

– Чудесно, – сказала дама. – Дилан! – позвала она.

К нам подошел высокий мужчина. Он был одет в темный костюм и черную шляпу, а на шее у него виднелась белая повязка – может, он вернулся домой после ранения на войне? Красивая дама посмотрела на него и снова перевела взгляд на нас.

– Это сестры, – объяснила она.

Мужчина опустился перед нами на корточки и спросил с улыбкой:

– А имена у сестер есть?

– Ну конечно, есть, Дилан, – заулыбалась женщина, – и наверняка очень красивые.

– Я Нелл, – сказала я. – А это моя сестра Олив.

– Вот так и знала, прекрасные имена, – ответила дама.

– Похоже, моя супруга влюбилась в вас с первого взгляда, – произнес мужчина. – Верно, Бет?

Она кивнула.

– А я всегда доверяю интуиции жены. Так что, пойдете жить к нам?

Я посмотрела на Олив, и та ответила уверенным кивком. Она уже и думать забыла о даме на сцене и теперь не сводила глаз с красивой женщины, стоявшей прямо перед ней.

– Да, с удовольствием, – объявила я.

– Только можно нам сперва доесть, тетенька? – спросила Олив.

– Конечно, можно, – рассмеялась дама.

Проглотив остатки угощения, мы взяли свои кульки и вышли на улицу вместе с мужчиной и его красивой супругой.

Нас усадили на мягкое заднее сиденье блестящего черного автомобиля. Чтобы посмотреть в окошко, Олив пришлось встать на колени. В салоне пахло кожей и сигаретами. Я никогда раньше не сидела в машине. Оказалось, что это здорово. Я погладила прохладную гладкую обивку сидений и почувствовала себя ребенком из богатой семьи, а не нищим сорванцом из Ист-Энда.

Тони пришел бы в восторг. Он был, конечно, тем еще мелким пакостником, но внезапно я поняла, что скучаю по нему. Скучаю по его острым коленкам и дырявому свитеру и по тому, как брату всегда было плевать, что о нем подумают. И с какой отчаянной любовью он заботился о маме, так что порой даже я его не понимала. Эта любовь стала еще сильнее после того, как папа ушел на войну. Я уставилась в окно на домики и людей на улице. У лавки мясника выстроилась очередь. Здесь не было руин, которые остаются после бомбежек. Может, здесь вообще не было войны. С трудом верилось, что не далее как сегодня утром мы с Олив попрощались с мамой в стенах Рэннли-Корта, а теперь уже ехали на роскошном автомобиле в свой новый дом. Странно было сидеть в салоне с этими незнакомыми людьми, но ни страха, ни неловкости я не испытывала. Женщина то и дело поворачивалась и улыбалась нам, спрашивая, все ли в порядке, и указывая на различные важные места, которые мы проезжали.

– Это деревенская школа, – сказала она, – вон там магазин, а здесь почта. Отсюда вы сможете отправлять письма домой.

Я покосилась на Олив, чтобы узнать, не расстроило ли ее упоминание о доме, но она, судя по всему, даже не обратила внимания.

Проехав через деревню, мы свернули на дорогу, возле которой стояла старая каменная церковь. За ней тянулось поле.

– Что это? – вдруг спросила Олив.

– Где, милая? – не поняла женщина.

– Вон то, с ножками. Такое грязное. И вот еще, и вон там… С ума сойти можно! Да их тут целая сотня, чтоб мне провалиться!

– Это овечки, милая.

– Овечки?

– Да.

– Но овечки ведь должны быть белые, разве нет? Как белые облачка на ножках!

– На картинках они такие, но в жизни овечки ходят по грязным полям и успевают испачкаться.

Олив скривилась.

– Неправда, – продолжала настаивать она. – Овцы не такие должны быть.

– Может, это только у нас в Уэльсе овцы такие грязные, – предположил мужчина.

– Ну может. – Олив нахмурилась и прижалась носом к оконному стеклу. – Не похожи они на овец, – повторила она с глубоким недоверием.

– Ну в Лондоне-то вряд ли живет много овец, милая.

– Их там вообще нет, – вставила я.

– Вот видишь.

Олив это не убедило, и она продолжала бросать недовольные взгляды на грязных овечек.

Еще немного, и мы въехали через большие железные ворота на усыпанную гравием подъездную дорожку. Машина остановилась.

– Вот мы и прибыли, – объявил мужчина.

Все выбрались из машины. Мы замерли, глядя на дом, где нам предстояло жить. Это был прекрасный старый особняк, к тому же просто огромный.

– И в какой же части вы живете? – спросила Олив, с восторгом уставившись на открывшийся перед ней вид.

Женщина с улыбкой посмотрела на нее:

– Во всех сразу, пожалуй.

– Только вы двое и больше никого?

– Олив, – одернула я сестру, – это невежливо.

– Прости, Нелл.

– Ну теперь нас четверо, – поправила дама, и мы все улыбнулись друг другу. – Этот дом называется «Понт-ир-Хириан». Это означает «длинный дом в лощине». Красиво, правда?

– А что такое лощина? – спросила Олив.

– Это как бы низина, – объяснила женщина.

– А низина – это что?

– Черт подери, Олив, ты прекрасно знаешь, что такое низина, – возмутилась я.

– Правда? – протянула она.

– Да, правда.

Олив посмотрела на меня с недоверием.

– Помнишь спуск у нас за домами?

– С которого можно съехать на попе, когда выпадает снег? Да!

– Вот там и есть низина.

– Это был частный особняк, но теперь он принадлежит церкви, – объяснила наша дама, продолжая с улыбкой смотреть на Олив. – Мой муж священник, поэтому мы здесь живем, но сам дом не наш.

– Значит, вы тоже арендаторы, прямо как мы?

– Именно так.

– Если честно, сами мы бедны как церковные мыши, – сказал пастор.

Олив хихикнула:

– Значит, вы совсем как мы.

– Так и есть, – произнесла жена священника. Взяв Олив за руку, она повела ее к дому.

Парадная дверь была зеленой, а у входа лежал колючий коврик с надписью: «Добро пожаловать». Возле коврика в ряд стояли две пары сапог: большие мужские и еще одни поменьше, женские. Еще там была подставка для тростей и зонтов. Над крыльцом был небольшой деревянный козырек. Олив посмотрела на даму и улыбнулась, слегка подпрыгнув на месте. Думаю, она уже представила, как ее ботиночки будут стоять на крыльце рядом с обувью этой красивой женщины. На меня вдруг навалилась усталость. Я была счастлива, но ужасно утомилась.

Я немного отстала, чтобы еще раз взглянуть на дом. Никогда в жизни не видела таких больших особняков. В Бермондси мы жили в доме из красного кирпича – точнее, он был красным изначально, но теперь посерел и покрылся копотью, так что цвета уже не разглядеть. Этот особняк тоже был из кирпича, но бледно-желтого цвета, как будто выгорел на солнце. По стенам и крыше вился зеленый плющ. Его листья нависали над окнами, блестевшими в лучах вечернего солнца. Крыша была покрыта черепицей. Я увидела, как в дырочку в кровле влетела маленькая птичка с веточками в клюве. Значит, она строит гнездо. Скоро над крышей начнут виться птенцы, и мы сможем это увидеть.

С обеих сторон длинного особняка виднелись печные трубы, из которых тянулись вверх тонкие струйки дыма. В доме будет тепло. Я подняла взгляд на окна второго этажа, каждое с занавесками по обе стороны, с цветами на подоконнике, и мне тут же захотелось оказаться внутри и выглянуть оттуда на улицу.

Я взяла свой кулек, следом за всеми поднялась на крыльцо, вошла в зеленую дверь, которую оставили открытой, и оказалась в своем новом доме.

Глава шестая

На следующее утро меня разбудил солнечный свет, лившийся в небольшое окошко. Какое-то время я просто лежала, наслаждаясь теплом и уютом и думая о Тони. Я надеялась, что он благополучно добрался до дома. Хотела бы я знать, что сказала мама, когда братец заявился обратно. Я подозревала, что в глубине души мама была рада его видеть, ведь с ним ей будет не так одиноко. Олив все еще крепко спала. Она, как всегда, лежала на животе, подсунув ручку под щеку. Я окинула взглядом комнату – теперь она показалась мне еще красивее, чем вчера вечером. Нас уложили спать наверху, прямо под крышей. В комнате были скошенные белые стены, а через потолок тянулась перекладина из темного дерева. Огромная кровать занимала почти всю комнату. Одеяло было мягким, бледно-голубого цвета с желтыми цветочками по краю.

Дома мы спали, втиснувшись вдвоем на крошечную койку. Такой роскошной кровати у нас никогда не было, да и одеяла тоже. Мы спали под колючими коричневыми покрывалами, а когда становилось совсем холодно, отец приносил пальто и укрывал нас. По крайней мере, теперь мне в лицо не упирались пятки Олив. На противоположной стене висела картина «Тайная вечеря». На ней Иисус и двенадцать апостолов сидели за длинным столом и ужинали.

Я осторожно откинула край одеяла, слезла с кровати и подошла к окну. Деревянный пол у меня под ногами был теплым. Я отодвинула занавеску и посмотрела на сад. Там росли высокие деревья, зеленела трава и цвели цветы, а за садом виднелась церковь.

Олив пошевелилась. Я повернулась к ней. Она открыла глаза и улыбнулась.

– Доброе утро, соня, – сказала я.

– Я сперва не могла вспомнить, где я. – Она села в кровати, потом выбралась из-под одеяла и пришлепала ко мне. Ее теплая ручка сжала мою руку.

– Это церковь дяденьки, Нелл? – спросила Олив, глядя в окно.

– Думаю, да.

– Ничего себе, собственная церковь!

– Не думаю, что она его собственная. Мне кажется, церковь вообще нельзя купить.

– Потому что она принадлежит Боженьке? – уточнила Олив.

Тут мне пришлось задуматься. Пожалуй, церковь действительно принадлежала Богу. Отец Девлин в нашей церкви в Бермондси всегда называл ее Домом Господним. С другой стороны, если Бог владел церковью, как же Он собирал арендную плату?

– Не знаю, Олив, – призналась я.

– Спрошу у дяденьки, – решила она.

Мы умылись водой из тазика, который стоял на мраморном столике у стены, оделись и побежали вниз.

На кухне было тепло, приятно пахло цветами и зеленью. У окна стоял желтый диванчик, а по центру длинный стол. Камин был просто огромный. Рядом с ним лежали заготовленные дрова, а внутри уже потрескивал огонь.

Жена священника что-то помешивала в кастрюльке на плите, а ее супруг читал газету, но теперь поднял взгляд и улыбнулся.

– Выспались? – спросил он.

У него на шее все еще была белая повязка, и я наконец сообразила, что это вовсе не бинт, а просто такая штука, которую носят священники. Отец Девлин в нашей церкви тоже такую носил.

Я улыбнулась в ответ:

– Да, спасибо.

– Будете кашу и яичницу? – спросила хозяйка, улыбаясь нам.

– Настоящая яичница? – удивилась Олив.

– Сама настоящая, – ответила та. – У нас на заднем дворе живут курочки, которые каждый день любезно делятся с нами чудесными коричневыми яичками. Можешь покормить их потом, если захочешь.

Мы уселись за длинный деревянный стол. Солнце пригревало мне спину. Было так уютно, что я почувствовала, как все напряжение прошлого дня отпускает меня. Это хорошее место, и мы здесь будем в безопасности. Жена священника поставила перед нами тарелки с кашей. Я положила в рот ложку: каша оказалась сладкой и пахла сливками.

– Дяденька! – позвала Олив, прожевав очередную ложку каши.

– Да, солнышко.

– А та церковь принадлежит вам?

Он рассмеялся:

– Боюсь, Олив, нам вообще ничего не принадлежит. Мы трудимся во имя Господа, а Он не так-то много платит.

– По-моему, отцу Девлину Бог отсыпает деньги мешками, потому что у него есть кухарка, уборщица и большой блестящий автомобиль, и еще он ходит пить пиво в «Поросенка и свирель».

– А кто такой отец Девлин? – уточнил наш собеседник.

– Это священник в церкви, куда мы ходили, – объяснила я.

– Значит, ты католичка, Нелл?

– Ну, я немного отпала от церкви, – усмехнулась я. – Нашу разбомбили, а другая католическая церковь находилась слишком далеко.

– Но вы верующие? – уточнила жена священника.

– Что такое верующие, Нелл? – спросила Олив.

– Тетенька спрашивает, верим ли мы в Бога.

– Ну мы же читаем молитвы, да, Нелл?

– Конечно.

– И свечки зажигаем.

Я улыбнулась и кивнула.

– Значит, верующие, – с улыбкой заключила женщина.

– Мы, правда, не католики, – вставил священник, – мы методисты. В Уэльсе вообще много методистских часовен, но мы будем рады видеть вас в нашей церкви, если захотите прийти.

– Нам нельзя, – ответила я. – Это смертный грех – заходить в протестантскую церковь.

– Мы до скончания века будем гореть в преисподней! – серьезно добавила Олив.

– Ого, – сказала наша гостеприимная хозяйка. – Звучит жутко.

– Чтоб мне провалиться! – согласилась моя сестра.

– Олив!

– Но ведь так и есть.

– Я знаю, но ругаться не обязательно.

– Прости.

– Знаете что, девочки? Я думаю, Богу все равно, где вы будете Ему молиться, и, полагаю, Он не станет возражать, если вы сходите в нашу церковь. Мы можем провести вас незаметно, пока дьявол не видит. Что скажете?

Я улыбнулась:

– Ладно.

– Ваш папа на войне, Нелл? – спросила жена священника.

– Он служит во флоте, и мы все ужасно по нему скучаем.

– Не сомневаюсь.

– А здесь разве войны нет? – спросила Олив.

Я и сама задавалась этим вопросом. В Лондоне то и дело раздавались сирены воздушной тревоги, но здесь я еще ни одной не слышала и не видела ни одного дома, пострадавшего от бомбежки.

– К счастью, немцы не слишком нами интересуются, Олив. Достается в основном Кардиффу и Суонси. Иногда по ночам в небе над Кардиффом видны красные отсветы, и тогда мы молимся за них.

– В Лондоне то же самое, – сказала Олив. – Проклятые бомбы каждые пять минут.

– Олив! – Я возмущенно уставилась на нее.

– Но ведь так и есть.

– Да знаю я, но не обязательно все время ругаться. Дяденька священник, так же как отец Девлин. При нем бы ты ругаться не стала, а?

– Нет, а то бы он мне как назначил епитимью, разрази меня гром!

Я начала опасаться, что, если Олив продолжит в том же духе, нас живо вернут туда, откуда взяли. Но жену священника поведение моей сестры, похоже, не задевало.

– Да ничего, – сказала она. – В устах такой милой малышки эти слова все равно не похожи на нецензурную брань.

– Что такое нецензурная брань, Нелл?

– Это проклятые ругательства. Олив, а у тебя подбородок в каше.

– Ты выругалась, – ухмыльнулась она. – А при священнике ругаться нельзя, Нелл.

Тут уже мы все не удержались от смеха.

– Знаешь что, Олив, – сказал пастор, – можешь называть меня по имени, если хочешь. Меня зовут Дилан.

Мы никогда не обращались к взрослым по имени. Я была знакома с миссис Бэкстер всю жизнь, но не знала ее имени. Моя мама называла ее миссис Бэкстер, муж просто звал ее женой, а сама миссис Бэкстер называла мою маму миссис Паттерсон. Священник заметил, что мы озадачены.

– Или, может, просто дядя? Как вам такое?

Его жена поставила наши тарелки в раковину, а на их место принесла яичницу и хлеб, нарезанный толстыми кусками и намазанный желтым сливочным маслом.

– А меня можете звать тетя Бет, – с улыбкой предложила она.

– Хорошо, – с довольным видом объявила Олив. – Буду звать вас дяденька Дядя и тетенька Тетя.

– Отлично, – согласился священник, широко улыбаясь. – Ну теперь принимайтесь за яичницу, а потом сможете сходить и поблагодарить наших пернатых друзей за такой прекрасный завтрак.