Текст книги "Эпсилон"

Вершина угла

– Допустим, я изобрёл мир. Следовательно, я изобрёл зло, насилие и беспредел. Следовательно, я – самая ублюдочная мразь в мире, который изобретён мной! Убейте меня! Я осознаю свою вину. Что? Конечно! Если я умру, то со мной умрёт солнце. Я – неприкасаемая фигура! Ага. На этом полемика обычно и заканчивается. Это я к тому, что не стоит брать на себя слишком много и кричать, что ты – центр Вселенной! Понял, урод?

– Да пошёл ты на хуй! ………….Ааааааа(крик в пять октав)Аааааааа………….

– Давай, давай, продолжай хамить и ругаться, а я тебе опять палец отрежу. Не забывай, у тебя же их ещё где-то… раз, два, три… семь.

Центр Вселенной

будем строить дискотеку

Когда мне было одиннадцать лет, я был на юге в детском лагере за границей. Утреннюю зарядку там вёл дядя КМС, хотя никому он был никакой не дядя. В смысле – дядя, конечно, но не дядя. Он играл с нами в настольный теннис, волейбол, футбол, кого-то учил плавать.

Однажды мы сидели с ним в столовой, говорили о футболе и смотрели, как по стене ползёт жук. А может, это был таракан. Таражук лез вверх, передвигался быстро, и вот он уже перебрался на потолок. Тут дядя КМС сам себя прервал на полуслове и спросил:

– Знаешь, Автор, почему все насекомые могут сидеть на потолке?

– Нет, – мотнул я головой.

– Потому что у них мозгов нет! – выдал дядя КМС.

Вполне допускаю, что он шутил, только я был маленьким, чтобы понять его иронию. А может, он и правда так думал. А может, это так и есть.

Я сидел в дурке и ждал Гасту, чтобы пойти вместе с ним на подработку. Я ждал его на кухне, где было много тараканов, поэтому вспомнил дядю КМС из детского лагеря. Тараканы мне были противны, как и все насекомые, я их ненавидел всю свою жизнь, сколько себя помню, потому что боялся. Они кипишевали туда-сюда и были везде, поэтому не смотреть на них было невозможно. Скорее наоборот – нужно глядеть в оба, чтобы кто-нибудь из них случайно не залез тебе на голову или ещё куда. Эту кухню мы с Гастой называли «Матрёнин двор».

Дурка – это общежитие жёлтого цвета, здесь живут люди, так или иначе связанные с профессией врача, поэтому её так и прозвали. А Гаста – кентуха, ему двадцать шесть лет, он здесь живёт с мамой. Меня зовут Автор, как вы, наверное, уже догадались, мне двадцать два года, я тоже живу с родочками, совсем неподалёку от дурки – в девятиэтажном доме.

– Чё ты втыкаешь? – во «двор» вышел Гаста.

– Тебя жду, – сказал я, продолжая смотреть на тараканов. – Смотри, они даже на потолке.

– Кто?

– Тараканы.

– Да и в рот их чехлить! – отмахнулся Гаста.

– Не представляю, как можно с ними жить?

– Ты задолбал. Мы же живём как-то, так и можно. Травим потихоньку.

– А знаешь, почему насекомые могут сидеть на потолке?

– Почему?

– Потому что у них нет мозгов.

– Хе-хе. Ну ты чемодан! Пошли давай.

– Это я, хе-хе-хе, – сказал я дебильным голосом.

– Хе-хе-хе, это тоже я, – таким же голосом добавил Гаста.

Так же, как и многие люди, мы любили прятаться от серых будней и невыносимой реальности в ночных клубах. Вот только ходить по клубам каждые выхи было для нас проблемой, потому что мы оба мало зарабатывали. А не ходить мы не могли – обыденность грубо и с огромной скоростью выедала остатки интеллекта. Разгрузка была нужна, а иногда всё было настолько плохо, что нужно было восемь разгрузок, чтобы хотя бы затылком вылезти из депрессии.

Был найден выход – писать для какой-нибудь газеты репортажи о вечеринках, которые проходили там или сям.

Гаста очень долгое время увлекался фотографией, а раз так, то всю писюнину возложили на меня, потому что я был более коммуникабелен, писал без ошибок и имел привычку философствовать. Только мы не учли, что в каждом клубе есть свои штатные журналисты, которые пишут для сайта клуба, а в каждой газете – желающие освещать разные события.

Нас спас один хороший знакомый Гасты – Ксюхан (о нём я расскажу чуть позже), который метался охранником по разным дискобарам и клубам – то здесь, то там. Вот мы и ходили благодаря ему по тем местам, куда он устраивался на работу.

А репортаж для газеты с фотографией – это замануха для тёлок, чтобы познакомиться. Я мог легко взять интервью, Гаста – фотографировал. А пока я брал интервью, мы оба думали – нормальная она или нет и кому она больше подойдёт.

В общем, если девушка более-менее отдупляет, имеет смысл взять у неё телефончик, а если нет, я задавал несколько вопросов, Гаста делал тухлый снимок, и мы отваливали. Но мы не часто так знакомились, только если кто-то из нас очень сильно западал на девочку. Поэтому наш движ и назывался подработкой…

Честно признаться, вообще ни разу так не знакомились. Это просто мы вместе придумали, что, если будет возможность, будем действовать так, и, вполне возможно, у меня хватит смелости и ума взять интервью у девушки.

У меня в рюкзаке был всегда блокнот с ручкой, Гаста же никуда не ходил без фотоаппарата. Совсем другое дело – насколько часто мы ими пользовались. Не знаю, как Гаста, хотя он регулярно что-то снимал, я вообще только один раз достал ручку, когда получал загранпаспорт. Там была одна, которая не писала, паспортистка уже стала вертеть головой в сторону других столов, чтоб взять ручку оттуда, тогда я вовремя вспомнил, что у меня с собой есть своя. Я достал её со словами «я мужик запасливый», после чего улыбнулся, но девушка, которая выдавала мне паспорт, только уныло на меня посмотрела и ничего не ответила. Тогда я решил, что это плохая шутка, и положил её в угол к остальным несмешным шуткам, хотя в глубине души всё же хотел верить, что шутка нормальная и произнесена она была к месту, просто выдавальщица паспортов либо дура, либо устала и дура.

Кстати, загранпаспортом я пользовался ещё реже, чем ручкой – не пользовался.

– Фотик взял? – спросил я Гасту, хотя прекрасно знал ответ на свой вопрос.

– Взял, – спокойно ответил он.

Мы подошли к лифту. Подъезд у Гасты был очень грязный и страшный, все стены были исписаны различными фразами, названиями музыкальных групп, экстремистских группировок, религий, уличных банд, прозвищами, матерными словами, свастиками, обзывательствами, признаниями в любви и довольно глубокими по смыслу правдами жизни.

Я не часто изучал эти стены, только если ждал лифт или, когда он был сломан, приходилось подниматься/спускаться по лестнице (при наличии света, с которым проблемы были чаще, чем с лифтом) либо когда выходил с Гастой покурить за компанию.

Когда я на них смотрел, мне казалось, что было одно поколение, оно разрисовало все этажи, потом оно выросло, ему на смену пришло другое, оно тоже размалевало все этажи и выросло, ему на смену пришло уже третье, и далее по кругу. И так каждый возраст марал стены, как бы продолжая эстафету, и создавалось ощущение, что они просто наносили надписи поверх других.

Видимо, точно так же рассуждали люди, отвечающие за ремонт здания, поэтому не хотели тратить средства и время на покраску подъезда. Было очевидно, что смысла в этом нет.

Одну фразу я заметил давно и любил на неё смотреть, пока ждал лифт. Я вставал всегда на место, откуда её было лучше видно, искал глазами и любовался на это произведение искусства. На тёмно-зелёной стене в мультяшном облаке чёрным маркером было написано: «CD на жопе ровно и не DVD меня».

Лифт долго не получалось вызвать, было слышно, как он закрывался и открывался где-то ниже на несколько этажей под чьи-то голоса, шум и движения.

– Чё, сломался, что ли, снова или там балуются какие-то утырки? – раздражённо сказал Гаста и сильно пнул ногой по дверям лифта. – Хорош баловаться, суки! – добавил он громко.

– Я, пока к тебе шёл, видел внизу скорую, – вдруг вспомнил я. – Может, они кого-то выносят?

– Ага, своих коллег – репетируют. Тут же сплошь и рядом живут врачи, сюда не вызывают скорую, здесь все всех знают и окажут любую помощь. Ладно, хрен с ними, пошли пешком.

Пока мы спускались с восьмого этажа, лифт уже не закрывался и не открывался, он уехал вниз, и вся возня перекочевала на первый этаж.

– Привет, Марчела! – поздоровался с соседкой Гаста, когда мы спустились на первый этаж. – Что тут за похороны, почему мне не сказали нести трубу?

– Привет, Гаста! Масёла уносят.

– Куда?

– В реанимацию, наверное.

– А что с ним?

– Не поверишь, бахнулся в член и потерял много крови, вроде я правильно запомнила.

– В член бахнулся? – переспросил Гаста. – Может, в пах?

– Не знаю, наверное, в пах куда-то, – ответила Марчела, равнодушно пожав плечами.

– Виртуоз, – сказал Гаста и добавил: – Масёл – он и есть Масёл. А кто скорую вызвал?

– Гена, наверное.

– Какой заботливый друг. Ну давай, Марчела, мы пошли строить дискотеку и девок цеплять.

– С ним, что ли? – Марчела кивнула на меня. – Привет, Автор! Чего спрятался?

– Она меня видит? – спросил я у Гасты.

– Скорее – чувствует, – ответил тот.

– А почему я не должна тебя видеть? – не поняла Марчела.

– А я в шапке-невидимке, – сказал я на полном серьёзе.

– Аааа, – понимающе протянула Марчела, – так, может, это, скорую тормознуть? Чтоб взяли ещё одного пассажира. Всё равно по пути, в общем-то.

– Дура, – сказал я и направился к выходу.

Марчела – моя бывшая девушка, мы были вместе четыре месяца, а разошлись по её инициативе полгода назад, сейчас мне уже полегче, но я всё равно не могу и не хочу её видеть, потому что она нашла себе менязаменитель, а я себе еёзаменитель – нет и вряд ли вообще найду. Я даже до сих пор дрочу на неё, вспоминая практически все наши постельные сцены и лучшие моменты – так сильно она мне нравилась. Да и сейчас ещё нравится.

– Надо будет потом зайти к Гене и узнать, что там с Масёлом случилось, – сказал Гаста, когда мы вышли на улицу.

– Ага, – ответил я еле слышно, кивнув головой.

Настроение у меня было испорчено. Я чётко видел перед глазами картину, как Марчела уже идёт к себе в комнату после нашего ухода и сейчас сразу же сядет на член своего нового молчела, будет на нём скакать до утра и предаваться разврату все выходные.

– Братушка, ну что ты снова взгрустнул? Забей ты на неё, сейчас мы кучу новых тёлок нацепляем. Ксюхан сказал, сегодня в «Мародёре» празднуют День студента, мокрощелкам – вход бесплатный, только представь, сколько их там набежит. И все – для нас! – сказав это, он хохотнул.

– Ну, скорее – пробежит… мимо нас. Вот это я могу представить: огромную толпу мокрощелок, и все они бегут мимо нас, бегут к большому папе на блатной иномарочке, а он их манит лопатой, как собаку колбасой, которая вот-вот треснет по швам и оттуда начнут сыпаться филы…

– Колбаса лопнет? – прервал мою горькую фантазию Гаста.

– Собака, – буркнул я.

– Не грузись, братанчик. Всё будет в ёлочку.

– В веточку…

– В шишечку.

– В дедушку!

– В петечку!

– Хе-хе-хе.

– Гав-гав, – кто-то залаял сзади, – гав-гав-гав.

– И кстати, о собаках, – подытожил Гаста и, немного погодя, добавил: – Охуеваках.

Я обернулся, к нам бежала Чокнутая Псина, гавкая на весь двор, скаля свою пасть.

В нашем районе жила самая дебильная собака-охуевака на свете; мы не знали, кто её хозяин, на ней был ошейник, но она всегда гуляла одна. Она терроризировала всех прохожих, облаивала машины, кидалась на всё подряд, хотя вид у неё был далеко не грозный. Мы её называли Чокнутая Псина. Она была среднего размера, чёрно-серо-белого окраса, такая пиздопротивная мандавошка. Могла лаять и щёлкать пастью до бесконечности. Самый верный способ от неё отделаться – не замечать её потуги быть замеченной, поэтому мы всякий раз, когда она до нас доёбывалась, старались хоть медленно, но всё же идти вперёд. В этот раз она была чересчур зла.

– Мать твою! Гаста, возьми меня на руки, – я стал искать взглядом палку или любой другой предмет, которым можно было отмахнуться.

– Да успокойся ты, не укусит. Аааа, сука!

Чокнутая Псина схватила Гасту за пятку, он размахнулся ногой, чтобы её ударить, она отскочила на метр и продолжила гавкать. Заметив моё движение в сторону, она переметнулась на меня и стала хватать за штанину. Когда я попытался её ударить, она увернулась, а затем снова стала клацать клыками, пытаясь ухватить меня за что-нибудь. Не исключено, что за член.

– Ну что ты тупишь, пни её сапогой! – вопил Гаста, стараясь перекричать её бешеный лай.

– Да я не могу в неё попасть, она прыгает с места на место!

Чокнутая Псина гавкала изо всех сил, создавая шумовой фон на весь двор, то ли радуясь, что нашла себе жертв, то ли злясь, что мы ей отвечаем «взаимностью».

– Да заебала ты меня! – заорал Гаста и со всего размаха ударил её ногой.

Собака не до конца успела увернуться, поэтому удар ей пришёлся в хвост, она стала рычать и скалить клыки ещё сильнее, но отступила.

– Валим, – я схватил Гасту за руку и потащил в сторону.

Псина ещё несколько раз гавкнула, стоя на месте, затем улеглась на дорогу, уткнулась в свою жопу, почесалась, фыркнула, поднялась и, гавкая, побежала в другую сторону.

– Я её когда-нибудь пристрелю, – зло произнёс Гаста.

– Базаришь, помогу, – добавил я и хотел поделиться только что появившимися мыслями о том, что собака-охуевака, возможно, пыталась цапнуть меня за хер, то есть можно предположить, что это была гомобака, и, может, даже есть такой специальный подвид, который где-то выводят и дрессируют…

Обернувшись на неё, мой взгляд перешёл на дурку, я снова вспомнил Марчелу и перехотел рассказывать Гасте про возможную дрессировку чокнутых гей-псин-охуевак в секретных спецслужбах.

Мы шли в сторону остановки. Я продолжал ворчать:

– Да что толку, если там будут одни мокрощелки? Они всё равно ведутся на старых пузанов с огромной сумкой денег. А я сам выгляжу как мокрощельник да ещё одет как задрот, кто на меня поведётся?

– Хе-хе, мокрощельник. Да нормально ты одет, всё будет нормас, чё ты паникуешь?

Клуб, куда мы направлялись, назывался «More of Dur». Не знаю, что хотел сказать этим названием владелец заведения, но, так или иначе, контингент там собирался как на подбор – золотая молодёжь, а попросту – гламурные пиздадельные объебосы, по-другому их никак не назовёшь. Мы же с Гастой называли этот клуб на свой манер – «Мародёр».

Однажды я неправильно прочитал его название, и получилось – «мародёр». Гаста посмеялся, а я отмазался тем, что учил в школе немецкий. Тогда Гаста промолчал, решив никак не комментировать моё знание иностранного языка. Подозреваю, он вообще никакого иностранного языка не знал, да и в школе учился с весьма вольным пониманием слова «учился».

В клубе среди постоянных клиентов всегда были девочки с классными фигурами, ярко одетые, очень красивые, недоступные для меня и Гасты. Они приходили сюда потанцевать и потусить, а увозили их домой дяди на таких блатных тачках, что я иногда даже боялся посмотреть на своё отражение в боковое тонированное стекло подобного авто, чтоб не испачкать его взглядом и не башлять потом владельцу на автомойку.

Ксюхан – хороший знакомый Гасты. Откуда они знакомы, я точно не знаю и не помню. Кажется, учились вместе в школе или делали вид, что учились. Почти вся информация о нём у меня укладывалась в одно предложение: когда он напивался до беспамятства, всегда утверждал, что может в отрыжке произнести весь алфавит. После этого утверждения он несколько раз спрашивал: «Показать?» – а затем, набрав в лёгкие побольше воздуха, с алкогольным веянием выдавал в отрыжке мощно и бескомпромиссно: ЭЛЯ – ДУРА!

Кем приходилась ему Эля и кто это такая, я не знал и не горел желанием выяснять. А слышал я подобное всего несколько раз, когда наблюдал, как они с Гастой читали книжки сначала на дне рождения Гасты в дурке, а затем на Дне молодёжи в парке. Но Гаста уверял, что это коронный номер Ксюхана, с которым тот выступает на каждой синьке.

Как я уже говорил, Ксюхан работает охранником. Учитывая, что клетки в его мозгу, отвечавшие за умственные и коммуникативные способности, атрофированы, думаю, профессию ему выбирать не пришлось. Из этого следует, что и карьерный рост ему почти не светит. Разве что дорастёт до директора двери или порога, которые будет охранять.

С ним я чаще только здоровался, но иногда мог и потереть о всяком-разном, если рядом не было Гасты, а Ксюхан спешил поделиться последними новостями. Как правило, это была всякая чушь, условно называемая «про мопед».

Ксюхан вносил нас в список крутых чуваков и чувих, так мы попадали внутрь. Иначе в этот клуб нам и таким, как мы, никак было не попасть. Даже если бы мы надели наши лучшие шмотки (а мы и так их надевали), мы бы всё равно не прошли фейс-контроль, потому как по нам не похоже, что мы сюда идём пить мохито и оставлять массы денег в баре, где цены напоминали ответы задач по алгебре на олимпиаде для десятого класса: с корнем, степенью и дискриминантом, которые без калькулятора хрен решишь.

Сам же Ксюхан был гопником из разряда гопников-жарщиков, то есть любителей посидеть на кочерге и позвать Эдика. Разумеется, он пропускал нас в клуб не совсем на халву, за это мы ему вливали в рот топливо. Деньгами он не брал – западло брать с корешей, а колдырнуть любил. Ксюхан ещё был из таких гопников, которые разговаривали исключительно на сленге; наверное, в отношении него правильно будет не «разговаривали», а «ботали», «спикали», «бакланили» – хз. Он всегда говорил: «здоровчаныч», «барчела», «пивчанское» и ещё много-много разных слов.

Вообще, мы с Гастой разговаривали примерно так же, как он, но я для себя это объяснял просто – от Ксюхана и нахватались. Хотя его влияние было минимальным, мы и без того были насквозь пропитаны подвально-уличной контркультурой.

И дело вовсе не в том, что Ксюхан выпендривался, хотел казаться круче и поэтому разговаривал на околотюремно-лагерном блатном жаргоне. Просто он не умел разговаривать нормально. Да он вообще не умел разговаривать. По его роже было понятно, что он умел только трёкать, когда толкал севшую машину какого-нибудь братишки, базлать, когда играл в футбол с братвой, и качать, когда участвовал в разного рода качелях на работе и не только.

Ехать до этого клуба от нас было минут пятнадцать на автобусе и минут сорок пять или чуть больше, если идти пешком. Туда мы всегда доезжали, а вот обратно любили пройтись пешком, завершая вечер ночным моционом, разговаривая на любые темы. И хотя не секрет, что гуляния по ночам могут закончиться плачевно, нас это не пугало, потому что мы как раз относились к той категории молодых людей, которых советуют опасаться. Вернее будет сказать – выглядели, но это никакого значения не имеет. Не писать же у себя на лбу, что мы не те, с кем имеем разительное сходство.

Вообще-то Гаста имеет. Я – нет.

Мы сели в автобус.

– Ну что ты грузишься, натяни лыбу, задница! – не успокаивался Гаста.

– Что, натянуть лыбу на задницу? – я не расслышал, что он сказал.

Гаста с серьёзным видом подозвал меня к себе жестом, я наклонился ухом к его рту и чётко услышал: «На хуй иди», засмеялся и подсунул ему фак под глаз, он отмахнулся.

– Если бы я был педиком… – начал Гаста.

– Ты и есть педик, – перебил я его.

– Это я, – кивнул он.

– Я тоже педик.

– Да! – не стал спорить со мной друг. – Но если бы я ещё с собой и зеркальце носил…

– А ты не носишь? – я снова его перебил.

– Нет, – он отрицательно покачал головой.

– Да ты – грязный педик, раз не носишь с собой зеркальце.

– Это тоже я, да.

– И я ещё тоже грязный педик, – сказал я. – А я ношу.

– Так вот и посмотрись в него! – воскликнул Гаста. – И увидь в отражении няшную зайку и сладкого мальчика. Я уверен, только мы зайдём внутрь, все тёлочки на тебя обратят внимание, а потом сойдут с ума и растащат тебя, как чайки рыбу. Только мне двух оставь, я хочу ещё разок попробовать групповушечку.

– При таком раскладе я тебе, так и быть, даже четверых оставлю, – расщедрился я, – чтобы ты ещё два раза попробовал групповушечку или один раз четверушечку.

– Ой, спасибо тебе, братик! – обрадовался Гаста. – Кстати, мы с Маской, в прошлый раз когда пошли…

– Маска ещё жив?

– Ну да, а чего ему будет-то?

– Да с его образом жизни ему уже прогулы на кладбище давно ставят.

– Это всё хурма. Ты отказался идти, я позвал Маску.

– Как ты с ним туда прошёл?

– Ксюхан провёл. Я Маске дал своё старое шмотьё, чтоб совсем уж не палиться, и мы пошли. Так вот он ушёл из клуба с чиксой, понял. Этот сраный торч ушёл из такого крутого клуба с чиксой, – победно закончил Гаста.

– Так он шлюху, наверное, зацепил какую-то, – подвиг Маски меня ни капельки не вдохновил и не впечатлил.

– Да какая разница, главное – он ушёл оттуда не один. А ты чё ссышь, козёл? – всё доставал меня Гаста.

– Ну знаешь, шлюх цеплять – много ума не надо, – хоть я ни разу их не цеплял, мне казалось, что в этом деле и правда много ума не надо: забашлял – и в путь. И ещё я никогда не понимал прелести в шлюхах.

– Да насрать, хотя я уверен, что он ей даже ни хера не заплатил, потому что у него по жизни нет бабла.

– А я уверен, что он ещё и с букетом остался в таком случае, – твёрдо заявил я, почему-то решив, что если шлюха даёт бесплатно, то она обязательно с какой-нибудь заразой, будто других вариантов быть не может.

– Да наверняка, насрать на него. Я просто тебе говорю, что сраный торчебос – и тот не растерялся, а у тебя есть все шансы, а ты ведёшь себя, как мудень и петух, – всё вводил в меня Иисуса Гаста.

– Это я! – скривил я рожу.

– Ага, и я, – добавил Гаста таким же голосом.

– Да что мне, шлюха, что ли, нужна? – я правда не понимал, как можно найти девушку вот так просто.

– Ищи не шлюху, подходи и знакомься, если что, я всегда с тобой. Давай уже смелей, веселей и песни пей, аллилуйя.

– Пой, – поправил я Гасту.

Он снова подозвал меня к себе жестом, я повернулся к нему ухом и услышал: «У тебя на бороде», затем получил щелчок по носу, хотел ответить тем же, но Гаста оказался проворнее меня:

– Приехали, выходим, – быстро проговорил он и выскочил из автобуса.