Текст книги "Метро 2033: Кочевник"

Сергей Алексеев
Метро 2033: Кочевник

© Д. А. Глуховский, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Восток дело тонкое. Объяснительная записка Вадима Чекунова

Я искренне радуюсь каждому выходу нового «восточного» романа в нашей Вселенной Метро. Туннели, подвалы, шахты, подземные переходы и прочие «кротовьи норы», где в полумраке и сырости коротают дни те, кто сумел пережить Катастрофу, – да, все это обладает мрачной притягательностью. В их недрах клокочет своя, темная и злая сторона жизни, там таится невероятная нечисть и прорываются лучи человечности, есть место гнусности и подвигу – все, как и в обычной жизни, только сжатое низкими сводами и узкими стенами до настоящей эссенции.

Но со временем эта самая «сжатость» начинает сдавливать сознание, как тесный ворот – шею. Хочется схватить и рвануть, чтобы пуговицы брызнули и покатились, чтобы грудь вдохнула воздуха по самый край, а глаза изумились бесконечности пространства, представшего перед ними…

Казахские степи и равнины – вот уж где есть разгуляться и добру, и злу, и человеку как их вместилищу.

Все более уверенно наш восточный сосед занимает свою нишу в локациях. Сначала Казахстан упоминался в романе Андрея Дьякова «За горизонт». Потом харизматичный автор Шамиль Алтамиров, знающий местность не понаслышке, дебютировал с романом «Степной дракон», из которого любители экзотики и легенд могли почерпнуть немало для себя интересного. И вот пришел черед динамичного романа-путешествия «Кочевник», написанного Сергеем Алексеевым, не будет лишним упомянуть, что Сергей – давний приятель Шамиля. И он тоже самым близким образом знаком с обычаями, нравами, законами и природой пыльных степей. Значит, нас ожидает увлекательный, насыщенный местным колоритом рассказ о людях и об их устремлениях. А устремления эти далеко не всегда праведные. Со страниц романа так и доносятся пыль и жара, дурманящий дым, слышится запах пота и страха, который то и дело перебивается парны́м духом свежей крови…

Впрочем, нам, пока еще живущим в относительно мирное и благополучное время, трудно судить о том, что на самом деле является праведным и как нам самим следует поступать в некоторых случаях. Конфуций учил: на добро следует отвечать добром, а на зло – справедливостью. Поэт Фирдоуси пояснял, что такое справедливость: «Чтоб быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло». Автор неслучайно взял эти слова в качестве эпиграфа – зла в романе хоть отбавляй, но далеко не все оно творится ради темных целей.

Отдельно хочется сказать пару слов о попутчице главного героя Шала – китаянке Фань. На мой взгляд, это один из самых удачных, трогательных и живых женских образов в нашей Вселенной Метро. Возможно, конечно, что долгое проживание на Востоке сказалось на моем восприятии этой героини. Или то, что моя жена – тоже китаянка. Но мне кажется, образ ее удался в первую очередь потому, что сам автор понимает – в жизни просто обязано быть что-то светлое. Пусть хрупкое и недолговечное, но – обязано.

А мы обязаны его беречь. Даже если это кажется невыполнимым.

 
Чтоб быть справедливым возмездье могло,
лишь злом воздавать подобает за зло.
 

Абулькасим Фирдоуси (935 г. – 1020 г.) персидский и таджикский поэт

Пролог

Июнь 2033 года

г. Тараз

Шымкентский Каганат

Обстановка притона бесила. Клубы дыма из длинной опиумной трубки смешивались с гарью чадящих бараньим жиром светильников в полумраке подвала и вызывали отвращение. Судя по редким конвульсиям и сдавленным вскрикам, тело на полу у стены было далеко от блаженства, пребывая в плену кошмарных видений. Гул голосов в верхнем зале, прерываемый взрывами смеха анашистов, и заунывная мелодия в исполнении сидевшего в углу наркомана разговаривать не мешали. Мешал только дым. От него свербело в носу, слезились глаза и хотелось быстрее выйти на улицу и полной грудью вдохнуть чистого воздуха. Но собеседник никуда не спешил – временами его накрывала внезапная сонливость, и он начинал клевать носом, забывая обо всем, и давно бы растянулся на тонкой кошме, только разреши.

Чайхана на южной окраине города жила своей жизнью. Ленивой, размеренной жизнью любителей чая и дурманящих средств, не терпящей спешки, где все заботы можно было оставить за порогом и отдать сознание во власть наслаждения. Неважно какого. Пара затяжек или легкое, окрыляющее удовольствие от обжигающего чая, заваренного с толчеными корочками мака – кукнаром способного одним только запахом всколыхнуть целый пласт воспоминаний двадцатилетней давности, как бы тщательно их ни старались хоронить где-то на задворках памяти. Либо же тяжелое опиумное отупение, погружающее разум в запредельные дали, которые порождал одурманенный мозг. Все зависело от того, с каким душевным грузом переступить порог чайханы «Нават» и для чего. Просто поговорить, узнать свежие новости Каганата от челноков и караванщиков, или все же отрешиться от реальности тягот бытия в изменившемся ненадолго мире.

Слуга-китаец, искусно лавируя между застывшими в разных позах заторможенными курильщиками, принес пиалу и покрытый копотью медный чайник с высоким узким горлом. Поставил поднос прямо на пол, почтительно поклонился и застыл в ожидании платы. Получив патрон «пятерки», с несвойственной для этого места стремительностью удалился, словно его тут и не было, и только чайник напоминал о недавнем присутствии слуги.

– Эй, Кайым! Не спать! – одернули наркомана, снова пытающегося принять горизонтальное положение.

– А? – Мутные глаза уставились на силуэт сидящего перед ним человека. – Ты кто? Сагынтай?

– Сагынтай, ага.

– А-а-а… Саги, – заулыбался Кайым, медленно растягивая слова. – Пришел…

Сагынтай плеснул в пиалу горячего чаю на глоток и втянул ноздрями запах. Нормально, как и заказывал, без всяких наркоманских примесей. Божественно.

– Будешь? – Ему протянули трубку.

– Нет. Не хочу.

– Зря… – Одурманенные глаза снова закрылись.

– Где Ахмед? – Сагынтай отхлебнул чаю.

– Он же говорил… Ты не помнишь?

– Не помню, – хмыкнул Сагынтай и пояснил: – я вчера курил. Утром еле вспомнил, как меня зовут. Зато вспомнил кое-что другое. Поэтому мне нужно срочно встретиться с Ахмедом. Давай расскажи, где его найти, и сиди тут себе дальше.

Кайым снова закрыл глаза, словно и не слышал, что ему сказали.

– Не спать, осел! – процедил Сагынтай и несильно стукнул по державшей трубку руке. – Ахмед где? – тупость собеседника раздражала уже донельзя.

– Ушел. На восток куда-то, велел тут ждать. И вообще, ты чего столько вопросов задаешь? – тихо возмутился наркоман. – Мент, что ли?

– Сам знаешь, как наутро бывает трудно вспомнить что-то, – стал оправдываться Сагынтай. – Вот и я стал многое забывать.

– Все не забудешь… – уверенно возразил Кайым, – я, наоборот, многое вспоминаю, когда курю… Ха! Ты помнишь Кентай[1]1
  Кентай – поселок в Жамбыльской области.


[Закрыть]? – он засмеялся. – Помнишь Жайсулу? Красивая такая, мне понравилась очень. Часто ее вспоминаю… И выносливая. Сколько нас было, пятеро? Или шестеро? Всех выдержала, сучка… Можно было еще туда смотаться. Зря ты ее зарезал… Развлеклись бы снова.

– Я помню джайляу[2]2
  Джайляу – летние пастбища в горах Средней Азии.


[Закрыть] у Гранитогорска, – процедил Сагынтай и снова налил себе чаю.

– Это когда было? – Кайым нахмурился.

– Лет восемь-десять назад.

– Блин, давно… Не помню.

– Вспоминай. Женщины, старики, дети. Мужчины на охоте были. Скот еще оттуда угнали, вырезав всех, кто там был.

– Это не там, где Ахмед по ним из лука стрелять учился? А мелкоту заставлял бегать по крыше санатория и прыгать с нее дальше, выше, точнее? Ха, помню! – Наркоман довольно заулыбался и затянулся трубкой. – Охрененное время было… Веселое.

– Так куда он сейчас ушел?

– Да в Луговой! Или Кулан. В ту степь, короче. Вернется, пойдем в Шымкент. Сказал пока найти тебя и Ермека… И тут ждать. А ты сам пришел.

– Ермек где?

– У Шолпа́н…

– Где это? – терпеливо допытывался Сагынтай.

– В Таласе.

– Талас большой поселок, точнее давай!

– Последний дом у поворота! Улица еще называлась в честь борца… Не помню… Э! Ты че! – встрепенулся Кайым, – ты же был там! Сам рассказывал, что пока Ермек спал укуренный, ты ее…

– Забывчив стал, прости.

Сагынтай достал табак, свернул самокрутку и, подняв светильник, прикурил от хилого огонька, добавляя свою порцию чада в общую атмосферу притона. Крепко затянулся, выдыхая дым в лицо собеседнику. Наркоман, щуря мутные глаза, затряс головой.

– Ты же не Саги… У него нет усов…

– Верно. Не Саги, – хмыкнул «Сагынтай» и отставил светильник.

– Кто ты?

– Да какая теперь тебе разница? В конце жизни-то?

– Кто ты?! – вскричал Кайым, сунув руку за пазуху.

«Сагынтай» дождался, когда из-под халата появится пистолет, пожал плечами и улыбнулся.

– Шал[3]3
  Шал – старый.


[Закрыть]. Из Гранитогорска.

Подавшись вперед, он крепко прижал оружие к колену собеседника, не позволив передернуть затвор. Можно воспользоваться и пистолетом, но стрелять тут нельзя. Слишком много вооруженных людей наверху, и если начнут разбираться, почему застрелили одного из посетителей, причина пальбы может не понравиться. Не все любят охотников за головами.

Резко вырвав из руки курительную трубку, Шал сломал ее об пол и со всей силы вогнал острый конец деревянного огрызка в горло Кайыма. Тот захрипел и, булькая кровью, завалился на спину.

Шал схватил его за запястье, не позволяя прикрыть рану, и отвел окровавленную ладонь в сторону. Зачем оттягивать смерть, если ранение такого характера несовместимо с жизнью. Один из курильщиков, привлеченный криком, оторвал голову от покрывала и подслеповато всматривался в их сторону. Ничего не понял, застонал и свернулся калачиком.

Когда Кайым перестал биться в агонии и затих, Шал вытер попавшую на руку кровь об его одежду, бросил окурок в пиалу и поднялся из подвала в верхний зал чайханы. Презрительно сморщившись от сладковатого дыма, оглядел помещение, высматривая давешнего слугу среди посетителей, и заметил пару знакомых по ориентировкам лиц. Ага, значит, потом еще нужно сюда зайти. Пообщаться за жизнь. Китаец появился сам.

– Ли? Си? Цин? – брякнул первое пришедшее на ум.

– Ли, господина, Ли. – Слуга, подобострастно кивая головой, заулыбался. Доволен, что спросили имя. Большинство присутствующих имя тени, снующей между ними, интересовало мало.

Шал протянул ему два патрона.

– Там моему другу плохо стало. Похоронишь его как-нибудь. Подальше отсюда и без особого шума.

Китаец сокрушенно покачал головой.

– Какой несясный день. Какой несясный день.

– Так бывает, если переборщить с опиумом.

– Похолоню. Похолоню, – слуга поклонился.

Покинув чайхану, Шал наконец-то вздохнул полной грудью.

– Неправ китаец. Сегодня неплохой день, хоть и жарко.

Глава первая. Без пощады

Июнь 2033 года

пос. Талас

Окрестности Тараза

Шымкентский Каганат

Солнце жгло нещадно. Полуденный зной, горячий и плотный, как войлок из овечьей шерсти, наваливался на город, вынуждая найти тень и переждать жару.

Асфальт прогибался под каблуками и пружинил словно пластилин, обжигая ноги даже сквозь истертую подошву. Старая кирза вместе с портянками давно превратилась в духовку и заставляла шагать бойчее, не обращая внимания на панораму жилых и полуразрушенных домов. Если идти быстро, не так сильно хотелось выпрыгнуть из обуви. Ну прямо мифические сапоги-скороходы, мать их кирзовую. Конечно, если сравнивать постоянные неудобства от зимних морозов, жаловаться на временно установившуюся высокую температуру не стоит. Как говорил старый знакомый – припаренных меньше, чем обмороженных, и, в отличие от зимы, это не всегда смертельно.

На мосту стало полегче, от реки несло хоть какой-то прохладой. Талас, беря начало в горах и лениво катя воды на север, чтобы раствориться в песках ближайшей пустыни, прогреваться не успевал. Росло искушение скинуть одежду, погрузиться в холодный мутноватый поток и смыть град пота, который уже успел залить глаза и теперь обильно струился по телу. Но Шал не стал поддаваться соблазну, слишком агрессивно оказались настроены слепни в зарослях ивняка по берегам. После их укусов в ранах заводились паразиты и поедали плоть жертвы, а избавиться от них можно было только хирургическим путем, что в условиях дефицита людей, не понаслышке знакомых с медициной, казалось невыполнимым.

Отпустив поводья, разрешил коню напиться и, отгоняя от него насекомых сорванной веткой, сам ступил по щиколотку в воду, позволяя мелким волнам омыть сапоги. Влага, проникая сквозь прохудившиеся швы, приносила облегчение. Намочил в реке выбеленную солнцем панаму-афганку, слегка отжал ее и снова водрузил на затылок, после чего ощутил себя способным продолжать путь. К тому же, если верить ориентирам, указанным жителями на окраине города, осталось немного.

Упиваясь свежестью струек воды с панамы, Шал снял с пояса «змейку». Проверить, не слежался ли внутри длинного кожаного мешочка песок, хорошо ли пересыпается, смещаясь в один конец и образуя гибкую дубинку. Вроде нормально, как обычно. Снова привязав ее на пояс, испробовал, насколько быстро распускается узел. Кожаная тесьма развязывалась отлично, без затягов и закусываний. Хлебнув теплой воды из фляги и ополоснув рот жидкостью с привкусом алюминия, с отвращением ее выплюнул.

– Са́быр! Сюда иди! – Лоснящийся от пота гнедой послушно вышел из реки, фыркнул и, словно благодаря за предоставленную передышку, кивнул головой.

Сразу за рекой начинался пустой поселок. Люди уходили отсюда постепенно – кто в ближайший Тараз, кто в Туркестан или Каратау, но в основной массе стремились в Шымкент. В города, где осталось жалкое подобие цивилизации. И хотя формально по региону удары не наносились, голод и эпидемии проредили население еще в самые первые годы после того Удара, который выжившие называли Великой Скорбью.

Оставив коня под деревом за пару дворов до нужного дома, откуда ощутимо несло дымом, Шал медленно направился к цели. Оружие брать не стал, и даже камчу оставил в сумке, чтобы не наводила на определенные размышления. Невооруженный пеший человек должен вызывать доверие. На крайний случай, если о доверии нет речи, хотя бы не вызывать беспокойство и невольно не провоцировать агрессию. Нож в сапоге и «змейка» на поясе не видны, может и сойдет за гонца от покойного Кайыма. Ну а не сойдет, значит судьба, он давно отдал свою жизнь в руки провидения и все ждал, когда оно обратит на него внимание.

Последний дом по улице благодаря упавшим воротам, зарослям полыни во дворе и окнам без стекол выглядел бы нежилым, как и остальные в поселке, но печь из битого кирпича и закипающий на ней чайник говорили об обратном.

Из дома появилась босоногая женщина с кастрюлей. Симпатичная, средних лет, в сером платье ниже колен и, как положено обычаем, с косынкой на голове. Что-то яростно бормоча под нос, поменяла посуду на огне. Схватив закопченный чайник, собиралась уже вернуться в дом, когда увидела Шала у ворот.

– Чего надо? – грубо бросила она, надменно поджав губы на красивом лице.

– И вам не хворать, уважаемая, – Шал кивнул и степенно вошел во двор, не дожидаясь приглашения.

Рассмотрев неизвестного, женщина смягчилась. Черные волосы, сильно тронутые сединой, выглядывали из-под сдвинутой на затылок панамы, такие же седые усы и покрытое морщинами лицо указывали на почтенный возраст гостя, и она сразу вспомнила о традициях. Старших по возрасту нужно уважать. Да и внешний вид подозрений не вызывал – стоптанные сапоги, потертые камуфлированные штаны и потная рубашка навыпуск. Вероятно, обычный путник, направляющийся в Тараз.

– Здравствуйте, агай[4]4
  Агай – дядя (каз).


[Закрыть]. Не хотите ли воды? Чаю?

– От воды не откажусь, племянница, – кивнул Шал, – жарко сегодня.

Женщина легко взбежала на крыльцо, скрылась на веранде, и через пару секунд появилась с ковшом.

Шал поблагодарил кивком и неспеша отпил несколько глотков воды.

– Ай, хорошо! А скажи мне, племянница, тебя, случайно, не Шолпан зовут?

Женщина поменялась в лице и нахмурилась.

– Шолпан.

– Значит, я по адресу. И Ермек дома?

– А вы кто?

– Ты меня не знаешь. Весточку я принес твоему благоверному. Так и будем на солнцепеке стоять? – Шал выплеснул остатки воды в траву и вернул ковш.

– Проходите.

Шолпан быстро скрылась в доме. Шал медленно пошел за ней и уже поднялся на веранду, как увидел высокого темноволосого мужчину, раздетого по пояс. В руке тот держал потертый «макар», и ствол был направлен прямо в живот Шалу. Хмуро сдвинув брови и наклонив вперед голову, хозяин дома напряженно всматривался в гостя.

Покатый лоб и вся поза напоминали упертого бычка, который не хочет идти в стойло. Точно, Бзал. Погоняла просто так не дают. У его подельников прозвища не лучше. Сагынтая за глаза навыкат, как у рыбы, звали Балык, а Кайыма – Карлос Кастанеда. Слишком уж любил путешествовать в мирах другой реальности.

Шолпан теперь стояла за спиной Бзала и с опаской смотрела на происходящее.

– Кто ты?

– Салам, Ермек. Я от Кайыма.

– А сам он где? – без приветствия, отрывисто спросил бычок.

– В «Навате». Укурился до зеленых соплей, – почти правду сказал Шал.

– Собака! – выругался Ермек. – Он что-то передал?

Гость кивнул.

Ермек повернулся к Шолпан и мотнул головой.

– Скройся!

Та поджала губы, протиснулась между ним и дверью и отправилась на улицу, что-то недовольно бурча под нос. Трещат, видать, узы любви сладкой парочки, у строителей отношений закончился цемент. Так бывает, когда кто-то один из пары на два фронта старается. Но и это временно, скоро всему конец.

– Заходи! – Ермек отступил назад, не убирая оружие.

– Не говорили мне, что вот так встречать будут, – Шал нагло усмехнулся. Сняв головной убор, взъерошил волосы и стал обмахиваться панамой, словно веером. – Жарко сегодня. Дождя хочется.

Они прошли в комнату, и Шал быстро окинул ее взглядом, подмечая детали. На полу потертый цветастый ковер. У лишенного шторок окна старый сундук, обитый вырезанными из жести национальными узорами. Кипа покрывал и подушек в углу заменяет супружеское ложе. Стены местами в трещинах и обваливаются, но глину и известку, которые с них сыпятся, убирают вовремя, на полу чисто. Уютное любовное гнездышко на краю света. Не дворец, где играют свирели, но уж явно получше шалаша. В дверном проеме, ведущем в другую комнату, виднелся стол, на котором стоял ручной пулемет с направленным в окно стволом. Вот и оборона на случай чего.

– Говори! – отрывисто приказал Ермек.

– Ты, Бзал, ствол-то убери! – вдруг повысил голос Шал. – Я тебе шавка какая-то, под прицелом говорить?

На лице Ермека промелькнуло удивление, но пистолет он опустил. И правильно, старших надо слушать. Видимо, вбиваемые с детства вековые традиции еще сидят где-то в подкорке, это хорошо.

– Вот, другое дело. А то не по-людски как-то.

Шал медленно прошелся по комнате.

– Далеко забрались. Поближе не было лежки? И чего в городе не осели?

– В городе опасно.

– Если не борзеть, не опасно. Значит так. Ахмед сказал, скоро пойдем в Шымкент. Будьте наготове.

– Кому передал? – недоуменно спросил Ермек.

– Мне-е-е! – ехидно протянул Шал и усмехнулся. – Чтобы я вам, дармоедам, это донес, и вы прекращали разлагаться. А то Карлос из притона не выползает, другой с девкой где-то прячется, Балык шлюх в борделях дегустирует. Оприходует спозаранку куртизанку и спит довольный полдня, хрен добудишься.

– Так тебя Ахмед прислал? – На лице Ермека проступило явное облегчение, и, поставив пистолет на предохранитель, он убрал его в карман.

– Нет, блин, генерал Ашимов! Конечно, Ахмед!

– Извини. Как звать тебя, агай? – уже виновато спросил Ермек.

– Шал.

– Сейчас чай будем пить, поговорим. – Ермек вдруг засуетился, пытаясь проявить гостеприимство. – Проходи, садись. Пойду скажу Шолпан, чтобы чай заварила.

Он быстро скользнул мимо гостя, который и не думал воспользоваться приглашением. Сунув руку под рубаху, Шал дернул шнурок «змейки». Узел легко распустился, один конец кожаного мешочка скользнул с пояса вниз, принимая форму дубинки. Резко встряхнув ее, чтобы песок уплотнился еще больше, Шал сильно взмахнул рукой и «змейка», описав широкую дугу, с тупым шлепком опустилась на затылок Ермеку. Тот сделал шаг и рухнул на пороге комнаты, разбив в кровь лицо и мгновенно потеряв сознание. Оттащив его за ноги назад в комнату, Шал достал из кармана веревку и стал связывать руки.

Послышались быстрые шаги, в комнату влетела Шолпан, услышав с улицы какой-то грохот в доме.

– Ты что делаешь? С-сука! – заверещала она и разъяренной кошкой бросилась на Шала.

Он встретил ее коротким ударом в лицо. Женщина опрокинулась на спину посередине комнаты и осталась лежать с задранным почти до пояса платьем, с ужасом взирая на гостя, который из доброго дядюшки внезапно стал злым. Шал оглядел ее оголившиеся ляжки и снисходительно улыбнулся.

– Прикройся, шалава! Скромней надо быть.

Шолпан утерла кровь с разбитой губы и вдруг хитро улыбнулась.

– А может, договоримся?

– Чего? – опешил Шал.

– Ну, договоримся, – она демонстративно раздвинула ноги, – и ты его отпустишь.

– Пошла ты! – беззлобно буркнул Шал и достал из сапога нож.

– Или ты не способен уже с женщиной понежиться? – ехидно засмеялась Шолпан. – Импотент, да?

Шал вздохнул, отрезал кусок от веревки на руках Ермека и подошел к ней.

– С женщиной-то способен. А шлюх, как ты, не люблю. Повернись. Руки давай! И не дергайся, а то прирежу, как барана.

– Урод!

Стянув руки и щиколотки веревкой, еще раз скользнул оценивающим взглядом по голым ногам, и одернул платье.

– Отпусти его! – В ее голосе послышались слезы. – Пожалуйста! Ну что он тебе сделал?

– Ты с ним сколько уже шоркаешься? – прищурился Шал.

– Второй год.

– Если я тебе расскажу о его геройствах, боюсь, ты сама его прирежешь. Или ты в курсе его дел? Чем он, по-твоему, промышляет?

– Ну, скот гоняют…

– Угу, – кивнул Шал, – только не гоняют, а угоняют. Твой драгоценный Ермек, чтоб ты знала, обвиняется в грабежах, убийствах, изнасилованиях – в общем, всех тех зверствах, что они чинили над населением в составе вооруженной банды несколько лет подряд. Плюс побег из исправительной колонии в Ленгере. Властью, данной мне Каганатом, и действуя по предписанию Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом, я могу на месте привести заочный приговор в исполнение, и заодно тебя, как пособницу, тоже казнить, повесив во дворе, или тут, в доме. Как пожелаешь. Поэтому не дергайся. Лежи спокойно и не мешай.

– Ты прямо тут его убьешь? – в ужасе спросила Шолпан.

– А надо тут? – Шал подошел к Ермеку, достал из его кармана пистолет, осмотрел, проверив обойму с затвором, и сунул за пояс. – Отвезу в Тараз, сдам местным стражам порядка.

Он вышел на крыльцо и громко свистнул. Через несколько минут послышался размеренный цокот копыт и во двор вошел Са́быр.

– Жди! – бросил Шал послушному коню.

Вернувшись в комнату, убедился, что Шолпан не сдвинулась с места, а Ермек в себя еще не пришел, и прошел к столу с пулеметом. По-хозяйски осмотрел, отсоединил коробку с патронами, пробежался глазами по комнате и под столом нашел еще две коробки. Запасливый бычок, однако. Вояка, видать.

Отнес все на улицу, упаковав патроны в седельную сумку. «Семерка» лишней не будет, до другой валюты Каганат еще не додумался, а вот пулемет можно и сдать, чтобы не таскать его по степи, или выменять на нового коня, к примеру. А лучше кобылицу, чтобы Сабыру веселей было.

В комнате, где лежала связанная парочка, Шал увидел рассыпанные по подоконнику папиросы. С сомнением понюхал, ожидая ненавистный запах травы, так любимой наркоманами, и от удивления выругался. Самые настоящие папиросы, пусть и без названия, но из обычной папиросной бумаги. Одну закурил, остальные собрал в карман рубашки. Нечего таким добром разбрасываться, самому надо. Последний раз подобные пробовал месяц назад, и то отвалил за пачку несколько патронов, тянул ее очень долго, выкуривая по одной и только после еды. В Шымкенте пару лет назад наладили производство табачной продукции, засадив табаком целое поле на берегу Бадама. Сермяжная и прямолинейная крепость папирос была на любителя, но в сравнении с самосадом, которого на рынке можно сменять за патрон целый кисет, весьма приятной.

– Кучеряво живет нынче бандитский элемент, – он показал Шолпан зажженную папиросу.

– Я убью тебя! – пообещала женщина.

– Всегда пожалуйста. – Шал затянулся и от удовольствия закрыл глаза. Как там говорилось когда-то? И пусть весь мир подождет? Вот и пусть ждет.

Неспешно докурив, растоптал окурок сапогом, присел перед Ермеком и проверил пульс. Вдруг сдох, когда мордой о порог шваркнулся, и всю справедливость на нет свел. Нет, живой, но без сознания. Вздохнул, собираясь с силами, перевернул его и потащил к выходу потное тело. Тяжелый, падла. Шолпан тихонько завыла.

С трудом погрузив бесчувственного бандита на коня, вернулся в дом.

– Ну, что, Шолпан. Прощай. Советую за ум взяться и не водиться с подобными личностями. А то или они тебя прирежут, или милиция пристрелит за пособничество. Молодая же еще. Семью заведи. Или тебе нравится такая жизнь? Там с Ермеком, тут с Сагынтаем пупами потереться, да? – он пошевелил пальцами и подмигнул.

– Откуда ты знаешь? – заверещала Шолпан.

– Я, племяшка, все знаю, – Шал недобро ухмыльнулся. – Работа такая. Ну ладно. Прощай.

– Сука! Ненавижу! Убью тебя! Найду и убью, и скормлю собакам! – красивое лицо перекосило от злости. Нельзя женщинам ругаться, сразу становятся старыми и омерзительными.

– Ай-яй-яй! – он покачал головой, – разве должна так выражаться молодая женщина, не стыдно?

– Убь-ю-ю, – выла Шолпан, извиваясь на полу змеей.

– Прощай, племянница.

Выйдя на двор, Шал взял коня под уздцы, слушая вдогонку ругательства и проклятья, перемежаемые истеричными стенаниями, и улыбнулся. Ну, это пройдет. Все проходит в нашей жизни, и плохое, и хорошее. Поубивается, поистерит немного, да найдет сильное плечо следующего кандидата. Такие бойкие женщины редко остаются в одиночестве. Всегда найдут себе любовь – и среди криминала, и среди стражей порядка. Смотря что там у них в приоритете. Желание жить лучше других или же просто потребность в мужчине.

Далеко он не пошел. Чтобы переждать самый пик жары, выбрал дом, во дворе которого имелась относительная тень, и завел туда коня с бесчувственным бандитом. Бесцеремонно сбросив последнего на землю, привязал Сабыра к перилам крыльца, а сам уселся на ступенях и стал ждать.

С этого места открывался хороший вид на заснеженные вершины гор Акташ и Киргизского хребта. Глядя на них, можно медитировать, но медитировать сейчас не хотелось совершенно. Да и не умел, если честно. Зато хотелось есть. По сути, это разные ритуалы, но со схожими результатами – дарить умиротворение страждущим телу и психике. За психику Шал был спокоен, а вот за желудок нет. Можно, конечно, потерпеть до города и перехватить чего-нибудь горячего на рынке, но неизвестно, сколько проваляется без сознания Ермек. Поэтому терпеть не стал, достал лепешку и поджаренные кусочки бараньей кожи с курдючного мешка, что купил в Таразе, и стал медленно жевать жестковатое мясо, задумчиво всматриваясь вдаль.

Везти Ермека в Тараз живым он не собирался. Не для того искал банду Ахмеда много лет. Если других преступников сдавал за награду, то для этих была уготована иная участь. Да, банальная месть, ничего не попишешь. Клятву нужно держать, раз дал ее на крови погибших односельчан. Тем более из тех троих, кто начал поиск этих тварей, в живых остался только Шал, и теперь он должен довести дело до конца. Иначе совесть жить не даст, да и жить, по сути, будет незачем. Только месть и держит в этом мире. Хотя, если разобраться, ненависти уже не было. И желания убивать тоже. Но возможность того, что в Таразе Ермека не казнят, исключать нельзя. Предприимчивый Совет Старейшин возобновил добычу угля в заброшенных еще до Великой Скорби шахтах небольшого городка Ленгер, и Каганату требовались рабочие руки. Это в самом начале преступников стреляли и вешали, а теперь некоторых отправляли на пожизненные работы. И насколько Шал знал, Ермек уже оттуда сбегал. Так что только смерть, без вариантов.

У крыльца заворочался бандит. Поднял голову, осматриваясь, и снова уронил ее на землю, увидев Шала. Тот лишь бросил быстрый взгляд на окровавленное лицо пленника.

– Ты когда-нибудь задумывался, как умрешь?

– Тебе не жить, – прогундосил сломанным носом Ермек.

– Я знаю, – кивнул Шал, отщипывая кусок от лепешки, – твоя Шолпан уже пообещала меня убить, но это будет нескоро. А вот с тобой это случится намного раньше. Я вот думаю, может, тебя в Таласе утопить, а? Река, конечно, не портвейн, и смерть не будет сладкой. Ты знаешь, что раньше выпускали дешевое вино под названием «Талас»? Дрянь редкостная. Сладковатое такое, красно-мутное пойло, красиво величаемое иностранным словом портвейн, хотя портвейном там и не пахло. Бормотуха бормотухой. А еще на берегах этой реки умирали римские легионеры Марка Красса, когда помогали последнему правителю гуннов сражаться с китайскими войсками. Представляешь?

Ермек молчал, и только яростно стискивал зубы, судя по играющим желвакам.

– Ни хрена ты не знаешь, – констатировал Шал, убирая остатки еды в котомку. – И чему вас в школе учили? Чтоб ты знал, где-то тут рядом проходила одна из ветвей Великого шелкового пути. Из Китая в Туркестан товары возили. Представляешь, насколько у этого края богатая история? Хочешь приобщиться к ней и умереть на берегу великой реки? Хотя нет, чего это я повторяюсь? Рыб уже кормит Балык[5]5
  Балык – рыба (каз.).


[Закрыть]. Прости за каламбур.

– И Сагынтая убил?

Шал кивнул, закуривая папиросу.

– И его, и Кайыма. Остались ты и Ахмед.

– Ахмеда тебе не взять, сука!

– Поглядим.

– Кто ты такой вообще?

– Я Шал. Достаточно этого?

– Сколько тебе платят, старый?

– А ты дашь вдвое больше? – усмехнулся Шал и сверкнул глазами. – Как банально. Самое смешное, что за тех двоих я не взял еще и патрона. Знаешь, сколько лет я вас искал?

– Где мы тебе дорогу перешли? – Ермек приподнялся, упершись в землю связанными за спиной руками.

– О-о-о! Это долгая история. Но всю рассказывать тебе я ее не буду. Просто напомню место. Гранитогорск. Помнишь, что вы там натворили?

– Мы много где творили. И что? Ты ждешь, что я буду ползать и просить прощения? – презрительно скривился Ермек. – Это когда было!?

– Какие же вы все-таки уроды, – горько вздохнул Шал. – Ведь вы даже не знаете, что такое раскаяние.

– А что это? И зачем оно? – осклабился Ермек. – Ты мне тут проповеди читать собрался? Перевоспитать решил перед смертью? Или убивать будешь? Собрался, так убивай.

– Герой, да?

– Не герой, но смерти не боюсь.

– Почему? Все боятся смерти. – Шал растоптал окурок о ступеньку, достал пистолет Ермека и снял с предохранителя. – Главное, как ее ждать. Если не торопясь, постоянно думая о ней, то конечно, бояться перестаешь. А если она придет неожиданно, с болью, выворачивающей суставы и отдающейся в каждой клетке? Как думаешь?