Текст книги "Тринадцать"
Автор книги: Сергей Асанов
Жанр: Современные детективы, Детективы
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
И Семенов снова стал разливать коньяк. Впрочем, на дядю Петю его выпад не произвел должного впечатления. Бывший преподаватель музыкального училища и дипломант всесоюзных и международных конкурсов по-прежнему пиликал на аккордеоне и мечтательно смотрел в окна дома.
Следующий заход обошелся без его участия. Семенов из принципа ему не налил, а озадаченный Иван лишь толкнул в плечо, пробормотав: «Какая муха тебя укусила сегодня?» Веселье пока так и не началось. Впрочем, через несколько минут о его гипотетической возможности можно было совсем забыть.
Мужчины тихо переговаривались между собой, обсуждая летние покрышки, чьи-то лошадиные силы и способы вентиляции гаража, и никто не заметил, что дядя Петя прекратил играть, опустил руки и стал напряженно вглядываться во что-то наверху. Он даже вышел немного из гаража, приложил ладонь к глазам, заслоняясь от света уличного фонаря. Так он стоял несколько долгих секунд, потом тихо пробормотал:
– Вот же черт…
Его услышал только Саша, не участвовавший в общем разговоре.
– Что там, дядь Петь?
Молчание в ответ. Дядя Петя лишь сильнее сощурил глаза. Затем в какие-то считанные секунды выражение его лица претерпело кардинальные и молниеносные изменения: от любопытствующего до испуганного.
– Дядь Пе… – хотел повторить свой вопрос Александр, но не успел.
– Ах ты ж зараза!!! – заорал Петя. – Разойдись!!!
Он запрыгнул обратно под крышу гаража. Все присутствующие успели лишь повернуть головы в его сторону.
Через мгновение на капот и лобовое стекло семеновской «тойоты-камри» как-то буднично, без всякого пафоса и особого шума рухнуло что-то тяжелое и длинное. Оно разбило стекло и, спружинив, частично провалилось в салон. Зрителям этого необычайного зрелища потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, что же это упало.
Сообразив, они присели от ужаса.
– А-а!! – завыл Ваня.
– Ёп… твою в три бога душу… – выдавил Владимир Петрович, хватаясь за подбородок.
Семенов ничего не сказал, он лишь отпрыгнул к дальней стене гаража и раскрыл рот, словно выброшенная из воды рыба.
– Блин, это ж Катерина… – резюмировал Александр.
Они еще немного постояли молча, созерцая кошмарную картину: голова, руки и туловище женщины свалились внутрь на пассажирское сиденье машины, рыхлые ягодицы и голые ноги лежали на капоте. Все было усыпано стеклянной крошкой и забрызгано кровью.
– Звоните в милицию, – сказал дядя Петя.
Никто не пошевелился.
Екатерина Сабитова жила с тридцатилетним сыном Пашенькой. Он купил квартиру в этом доме год назад и забрал с собой мать, обитавшую тогда в старой «хрущевке» на заводской окраине. Парень был менеджером какой-то крупной телекоммуникационной компании, зарабатывал неплохо, но жениться не торопился (чей-то длинный чесоточный язык пустил слух, что девушки как сексуальные объекты его вообще не интересовали), а потому не видел никаких для себя неудобств, если стареющая маман займет маленькую комнатку слева от туалета. Тем более если она время от времени будет стирать ему трусы, жарить котлеты и мыть полы.
Жила Екатерина не сказать чтобы тихо-мирно, но особых проблем соседям не доставляла. Разве что иногда вечерами колотилась в двери, умоляя позвонить в милицию, «чтобы забрали эту суку и сволочь», то есть любимого сыночка, – а так в целом все было вполне ничего. Сыночек, отмечавший дома с друзьями очередную победу над действительностью, порой запирал мамашу в ее комнатушке, не позволяя даже сходить в туалет. Если вместо побед поводом для загулов были поражения, то маман могло достаться и на орехи: по старой русской традиции (о которой и упоминал в гараже дядя Петя) Пашенька отказывался нести моральную ответственность за собственные провалы и предпочитал оттопыриться на «козе отпущения». Синяки и ссадины в критические дни сыночка частенько появлялись на Екатеринином лице.
Она терпела несколько месяцев, уповая на помощь Господа и участкового милиционера, но в конце концов собрала вещи и умотала, оставив на столе записку, в которой известила непутевого отпрыска о своем скоропостижном отъезде в деревню к двоюродной сестре. Взбешенный Пашенька поймал мать уже на автовокзале – там же в зале ожидания устроил форменный разнос, едва не засветив в глаз, забрал ее чемодан и, схватив за локоть, поволок в машину. Первая попытка бегства не удалась.
Весь общественный актив двора, знакомый с ситуацией, рано или поздно ожидал взрыва. Те сознательные граждане, которые считали своим долгом вмешаться, видели, что лишь вредят. Все по той же старой русской традиции Пашенька Сабитов угрожал расправой всякому, кто сунет свой сопливый нос в чужие дела, и однажды расправу действительно едва не учинил: убеленный сединами Владимир Петрович как-то раз остановил Пашеньку на парковке во дворе, когда тот выходил из машины.
– Слушай, мальчик, – сказал он, стараясь говорить негромко, но твердо, – ты не прав.
– Вы о чем?
– Я о твоей матери. Ты приличный молодой человек, но ведешь себя, извини, как…
Пашенька выдернул руку из цепких стариковских объятий.
– Петрович, ты вроде тоже приличный мужик, и я тебя иногда невыносимо уважаю, но не пошел бы ты со своими советами?
Владимир Петрович отказывался отступать без боя.
– Паша, ты редкая сука, понимаешь? Как ты только такую должность в такой солидной фирме занял! Твой начальник-то хоть знает?
– Он еще большая сука, чем я, – вроде бы дружелюбно усмехнулся Павел, но через секунду переменился в лице. – Слушай меня, старый хрыч, и своим сочувствующим передай: занимайтесь своими делами. У нас с матерью все в порядке, а если что-то не в порядке, мы сами разберемся. Ферштейн?
Он схватил Владимира Петровича за ворот рубашки, притянул к себе.
– Вы меня достали, друзья…
Это было в конце лета. После того разговора Катерина Сабитова появилась во дворе в огромных солнечных очках. Что за ними скрывалось, было понятно всем.
В сентябре она практически не появлялась на людях. Лишь изредка соседи по верхним этажам видели ее сидящей на балконе с книгой на коленях или с сигаретой в дрожащей руке. Примерно в то же время по телевизору показывали документальный фильм о знаменитой в прошлом актрисе Нине Сазоновой, которая, по слухам, жила с сыном в аналогичных условиях. Единственное, что отличало эти две истории, – то, что у Сабитовой сынок был вполне респектабельным типом, и ни имущественных, ни наркологиче–ских, ни иных видимых причин третировать стареющую мать у него не было.
«Что же с ним произошло?» – подумал тогда Владимир Петрович, задумчиво глядя на экран.
Так ничего он и не придумал. В теплый и тихий октябрьский вечер Екатерина Сабитова упала на кремовую «тойоту-камри», принадлежавшую бизнесмену Семенову.
Место трагедии оцепили милиционеры. Рядом стояла карета «скорой помощи», толпились зеваки, услышавшие дикие вопли, и очевидцы самого происшествия. Дядя Петя давал показания первым. Он видел, как Катерина перед смертью курила на балконе восьмого этажа.
– Курила как-то странно, – говорил он, теребя ремень аккордеона, – нервно как-то. Свешивалась вниз все время, как будто что-то хотела прокричать. Я минуты две за ней наблюдал.
– Что потом? – спрашивал милиционер.
– Потом она бросила сигарету вниз, перекрестилась, залезла на табурет и… Короче, потом я заорал, чтобы все разбежались. Мы только успели отскочить – вон видите, что с машиной стало?..
– Вижу.
К месту происшествия подошел еще один милиционер – местный участковый, на которого при жизни уповала погибшая. Это был тридцатипятилетний, подтянутый и вроде вполне добродушный парень. Во всяком случае, проблем с ним ни у кого из местных жителей пока не возникало.
Он подошел к очевидцам, со всеми обменялся рукопожатиями. Было видно, что он расстроен. Парень снял фуражку, вытер вспотевший лоб.
– Господи, что вы тут опять натворили?
Дядя Петя вместо ответа указал рукой на капот машины. Тело погибшей уже вытащили наружу и теперь укладывали в черный пакет.
– Сам не видишь, Ген? – добавил Владимир Петрович.
– Черт бы вас побрал, – беззлобно сказал тот. – Вечно что-то происходит. Мне тут у вас дежурить, как в солдатской казарме, чтобы друг друга не поубивали в одну прекрасную ночь?
– Может быть, имеет смысл, – сказал дядя Петя.
– Ага! – возмутился Геннадий. – Вот щас несколько кварталов брошу и займусь только вами! Жене с дочерью скажу, чтобы считала меня коммунистом.
– У тебя на несколько кварталов только один такой дом, – спокойно продолжил дядя Петя. – Уникальный, можно сказать. С этим ты не будешь спорить.
Геннадий не ответил. Он снова нацепил фуражку на макушку (она была ему мала), задрал голову, посмотрел наверх.
– Сынуля был дома? – спросил он после недол–гого молчания.
– Не появлялся. Кажись, нету его, иначе давно бы здесь нарисовался.
– Звонили?
– Звони сам. Здесь желающих нет. Да и номером его никто не обзавелся. У тебя-то он хоть есть?
– Найдем.
Гена подошел к остальным наблюдателям. Владимир Петрович, Саша, Ваня и Семенов стояли у ворот гаража, в гробовом молчании допивая коньяк. Хуже всех выглядел бизнесмен: он, пожалуй, готов был смириться с тем, что его машина пострадала в результате «наступления обстоятельств непреодолимой силы», но он и представить себе не мог, что на капот любимой тачки рухнет чье-то тело. Теперь эта картина будет преследовать его бессонными ночами.
– Ваша «тойота»? – обратился к нему участковый.
Семенов лишь молча кивнул.
– Сожалею. Но советую утешиться: этой женщине повезло гораздо меньше.
– Да мне пох… – буркнул «потерпевший». – Не могла на пару метров левее или правее?..
Гена посмотрел на него грустно и даже немного брезгливо.
– Не напивайтесь пока. Вы все свидетели.
– Я еще не начинал.
– И не начинайте.
Он обернулся к дяде Пете, который уже закончил давать показания.
– Пойдем сходим наверх?
– Один боишься? – улыбнулся аккордеонист.
– Ты поговори у меня. На пятнадцать суток наговоришь.
– Пошли, бояка.
Они оставили место происшествия. Когда огибали угол дома, Геннадий спросил:
– Слушай, этот владелец машины – как он?
– В смысле?
– В смысле, что за тип?
– Засранец, – пожал плечами дядя Петя. Гена больше не задавал вопросов, потому что коротких и емких характеристик, какими награждал людей дядя Петя, всегда было достаточно. Из термина «засранец» вытекало все остальное, с чем порядочному человеку лучше не иметь ничего общего.
Они вошли во двор, направились к подъезду.
– Опять у вас один фонарь на всю площадку! – проворчал Геннадий. – Из рогаток по ним стреляете?
Дядя Петя в ответ улыбнулся:
– Откуда только такое чудо у нас выискалось? И фонари-то он считает, и жителей по именам скоро всех запомнит. Мусоропроводы на наличие экологически грязных продуктов проверять не будешь? Где вас разводят таких, а? Я бы прикупил парочку для родственников.
Геннадий молчал, но дядя Петя чувствовал, что ему приятно было это слышать. Собственно, для того он хвалебную речь и произнес в очередной раз – чтобы участковый не забывал этот дом и заглядывал сюда почаще.
Поднимались на восьмой этаж в лифте молча. Очевидно, давали о себе знать гнетущие предчувствия: несмотря на неплохую осведомленность, практически никто из местных жителей не бывал у Сабитовых дома. Что они там могли увидеть, бог знает, – наверняка ничего ужасного, поскольку вряд ли Пашенька мог опустить мать до уровня собаки, питающейся в углу комнаты косточками из супа, – но все-таки жилище самоубийцы, еще теплое от ее присутствия, может таить в себе много странного и довольно даже неприятного.
Они остановились на площадке восьмого этажа возле двери с номером «29».
– Ты начальник, ты и звони, – ответил дядя Петя на немой вопрос своего спутника. Геннадий фыркнул, нажал на кнопку звонка. За дверью прокряхтело что-то мерзкое, похожее на кряканье подстреленной утки.
– Что это? – удивился участковый.
– Звонок такой. Это щас модно – вместо колокольчиков, от которых мертвые встают, а живые умирают, вешать на звонки всяких фриков. Жми еще.
Гена нажал снова, сморщившись, потом еще и еще. Похоже, подстреленная утка крякала в квартире в полном одиночестве.
– Шатается где-то, мерзавец, – сказал дядя Петя. – Звони ему на трубу.
– Слушай, – возмутился Геннадий, – может, ты не будешь мне подсказывать? Кто тут начальник, блин?
Дядя Петя похлопал его по плечу.
– Не обижайся на юродивого с гармошкой.
– Ты такой же юродивый, как я английский шпион. Погоди вот, достанешь – пробью тебя по базе, душу вытрясу.
Участковый вынул телефон, набрал номер. С минуту стоял молча, приложив трубку к уху. Очевидно, абонент не спешил отвечать.
– Длинные гудки, – доложил озадаченный милиционер. – Блин, где его искать?
– Погоди, – сказал дядя Петя, отодвигая парня в сторону и подходя ближе к двери. – Набери-ка еще раз.
– Что толку, я минуту его держал! Пьет опять где-нибудь с друзьями, сволочь преуспевающая.
– Нет.
– Что – нет?
Дядя Петя промолчал. Он приложил ухо к двери квартиры.
– Что ты там услышал, юродивый?
– Набери еще раз!
Геннадий подчинился, нажал кнопки повторного набора, снова приложил трубку к уху. Через несколько мгновений дядя Петя махнул рукой, давая знак сбросить вызов. Участковый выполнил команду.
– Поздравляю тебя, мент, – сказал наконец «юродивый», отходя от двери. – Вызывай своих домушников, ломайте дверь.
– Что там?!
– Телефон внутри. И Пашенька вроде еще жив.
Квартиру вскрыли в течение нескольких минут. Дверь удерживал лишь хлипкий навесной замок, который сумели выдавить хорошим нажатием плеча. Для этого позвали двух крепких ребят из следственной бригады, работавшей у гаражей под окнами.
В квартире стоял ужасный запах – смесь перегара, табачного дыма и еще какой-то гадости, идентифицировать которую с ходу не получалось. Всюду беспорядок. Очевидно, обитатели дрались, причем дрались с размахом, игнорируя мебель, бытовые приборы и хрупкие стеклянные предметы. Оперативники констатировали, что победу в этом семейном побоище за явным преимуществом одержала мать.
Окровавленный Павел Сабитов с пробитым черепом лежал на полу возле ванной и застывшим взглядом смотрел на вошедших.
– Не успели, – пробормотал участковый. – Веселая ночь сегодня, ребята.
У Михаила ночь тоже выдалась не из легких. Сначала мыслям было тесно в голове, а потом… потом их стало еще больше.
Он долго не мог заснуть, ворочался в своей постели, как уж на сковородке, смотрел в потолок, сфокусировав взгляд в одной точке, полагая, что в конце концов вырубится. Поняв бесперспективность этого способа, вышел на балкон в одних трусах, постоял на холодке минут пять, затем уже с гораздо большим удовольствием плюхнулся обратно в постель, закрыл глаза и стал считать баранов, как Нюша в «Смешариках».
Все равно ничего не получилось.
Природа, хоть и со значительным опозданием, дала о себе знать – экстрасенс ковырнул подсознание и, как занозу из гноящегося пальца, вытащил на свет причину своего беспокойства. Весь вечер его исподтишка донимала мысль о двух гвоздиках, висевших над дверным звонком квартиры номер «11» в том чертовом доме на Тополиной улице. Эти цветы не могли быть случайностью – дескать, изначально было три, одна просто упала, высохла или еще что-нибудь в этом роде. Гвоздики были свежие, Миша даже почувствовал запах. Это несомненно был сигнал. Причем сигнал нехороший.
Однажды Михаилу уже доводилось видеть такое незамысловатое послание. В конце девяностых годов, будучи старшеклассником, он ходил стричься в одну и ту же парикмахерскую недалеко от школы. Она занимала однокомнатную квартирку на первом этаже – скромно, без затей, без ненужной роскоши, а следовательно, и без особых ценовых накруток. За–правлял заведением один молодой предприниматель по имени Сергей, а обслуживала клиентов его более чем приятная во всех отношениях молодая жена. Миша любил к ним приходить. Садясь в кресло, он отдыхал и душой, и затылком, тихая классическая музыка из магнитолы убаюкивала, а теплые и мягкие руки парикмахерши Наташи уносили его в райские дали.
А однажды он увидел две гвоздики. Они висели на ветке тополя справа от входа в парикмахерскую. Чуть позже, сидя в предбаннике в ожидании своей очереди на стрижку, он как бы между прочим спросил у Сергея, что это значит.
– Это значит, мой юный друг, – сказал тот, наливая парню чай, – что ты больше не будешь здесь стричься.
– Почему?!
– Потому что кое-кто не хочет, чтобы здесь и дальше была парикмахерская, – ответил Сергей. Больше он ничего и не сказал, но Миша все понял без слов.
Не прошло и двух недель, как Сергей и Наташа отсюда уехали (Миша всей душой надеялся, что они «уехали» своими ногами, а не на труповозке). Вывеска «Парикмахерская “Колибри”» еще около недели висела над крыльцом, а потом в помещении начался ремонт. Через месяц, проходя мимо, Миша увидел в проеме двери чью-то жирную задницу, втиснутую в черные брюки, и услышал высокий голос, обещавший невидимому телефонному собеседнику большие проблемы по части здоровья. В этом помещении теперь располагалось какое-то мутное дизайн-бюро.
Что могли означать две красные гвоздики возле квартиры номер «11» в странном доме по Тополиной улице, Михаилу узнавать не хотелось, но мысли об этом знаке никак не желали его отпускать. С тех пор как Михаил понял, что после того страшного падения с детских качелей стал обладателем не–обычайного дара видеть и слышать то, чего не могут ни видеть, ни слышать простые смертные, его постоянно одолевали разные грустные мысли, и он частенько долго не мог успокоиться, если встречался с какой-нибудь мерзостью. Однажды, столк–нувшись на улице плечом со случайным прохожим, он буквально воочию увидел, как того режут на куски в какой-то темной подворотне трое бритоголовых подонков. Мужчина даже ничего не заметил, а Миша сразу отошел в сторону от тротуара, встал у дерева и долго пытался нормализовать дыхание. Да что там дыхание – его едва не вырвало! Конечно, он не мог точно знать, действительно ли человек попадет под раздачу или это просто мимолетный глюк, каковые с ним иногда все же случались, но весь вечер экстрасенс не мог прийти в себя и все думал об этом несчастном парне. Пожалуй, он до сих пор не знает, что это было.
– Долбаные гвоздики, – буркнул Миша, отвернулся к стене и в который уж раз попытался заснуть.
Черта с два.
Едва он сомкнул глаза и приготовился представлять себя в объятиях сочной блондинки с грудями, похожими на спелые груши («виртуальный секс» иногда выматывал и усыплял его быстрее, чем пересчет виртуальных баранов), как в комнате раздалось что-то омерзительное и царапающее психику: «Бэ-э-эд бэ-э-эд бо-ойз – агааа! Ееее!»
Он едва не свалился с дивана. Несколько ужасающих секунд у него ушло на то, чтобы сообразить: звонит мобильный телефон. Михаил посмотрел на табло электронных часов – 03:18.
Он свесил ноги на пол, сел на краешек дивана, уставился на телефон. Маленькая коробочка с синими огоньками ползала по тумбочке, издавая еще более омерзительное, чем музыка, похрюкивание. Будь Миша в лучшем расположении духа, он даже улыбнулся бы этой сюрреалистичной картине, но сейчас его тормошила другая мысль.
Ему казалось, что вечером, укладываясь в постель, он выключил у телефона звук. Впрочем, нет, он был уверен, что выключил.
«Ееее, агааа!» – орала трубка.
Миша протянул руку, перевернул телефон дис–плеем вверх. Здесь его ждал еще один сюрприз.
«Номер не определен» – гласила иконка на дисплее.
– Блин, – пробормотал Миша, и по спине его, от шеи до копчика, побежали мерзкие холодные мурашки.
Такого сообщения он еще ни разу не получал. Очевидно, что ничего сверхъестественного в нем не было – просто звонивший запретил определение собственного номера, – но в сочетании с необычным временем и кромешной тьмой в доме это производило пугающее впечатление.
Михаил взял телефон в руки, подержал немного, попытался его «прощупать». Никакой информации. Не определился не только номер абонента, но и сам абонент, хотя обычно Миша без большого труда мог определить примерный пол, возраст и даже темперамент звонящего.
«Ееее, агааа!» – верещала трубка, действуя на нер–вы. Забитый в память кусок старого танцевального хита доигрывал до конца и начинался снова. Миша пообещал себе, что обязательно сменит мелодию: он и не представлял, что «Миди Макси» могут звучать так мерзко.
Он глубоко вдохнул. Выдохнул. Поднял левую руку и потер пальцами висок.
Нет, ничего не видно.
«Да и какого черта!» – подумал Миша и нажал на кнопку приема звонка. Затем осторожно поднес трубку к уху.
– Алло, – сказал он.
Тишина в ответ. Но кто-то дышал. Дыхание было размеренное, глубокое и отчетливое.
– Алло, говорите! – повторил Миша уже с раздражением. Кто бы он ни был, этот придурок, нельзя звонить посреди ночи и молчать! Напугал своим звонком – говори дело и докажи, что причины были весьма серьезные, или пошел к черту. – Вас не слышно!
– Да, – со вздохом прошептали в ответ.
Миша похолодел.
– Не понял?..
Глубокий и режущий вздох повторился, и затем так же шепотом, но уже отчетливо прозвучало:
– Да. Запереть девчонку в комнате… Запереть…
– Что?.. – Миша осекся. Он вдруг понял, что задавать вопросы бессмысленно.
Трубка еще дышала несколько мгновений, по-прежнему не позволяя угадать пол звонившего и его возраст, хотя и прекрасно демонстрируя состояние его легких, а потом очень буднично и без всяких предупреждений умолкла. Не было даже прощальных коротких гудков.
Миша бросил трубку на диван, вытер пот со лба.
«Это что-то новое в нашей практике, господа экстрасенсы», – подумал он и снова посмотрел на часы.
3:17.
Утром он был совершенно разбит. Не вылезая из-под одеяла, он позвонил в университет на кафедру, сказал, что приболел и ближайшие два часа будет травить свой организм пилюльками. Занятия в университете его ожидали лишь после полудня, а потому Миша действительно мог с чистой совестью сегодня с утра поваляться в кровати.
Травить свой организм он не стал. Вместо этого быстренько принял душ, позавтракал, взял цифровой фотоаппарат и отправился по вчерашнему адресу. Пока ехал в маршрутном такси, раздумывал о том, что произошло ночью. У него до сих пор не было никаких версий относительно случившегося, хотя времени для поисков объяснения хватало – он так толком и не спал, все ворочался в постели, глядя на зеленые цифры электронных часов. Либо он перезанимался со своими студентами и стал хуже видеть, либо у часов что-то сломалось, либо…
«А, да брось ты, старик! – мысленно отмахнулся от этих мыслей Миша. – Ты снова вляпался, как тогда с вавиловской камерой, и тебе прекрасно известно, что никаких „либо“ быть не может – к гадалке не ходи».
Это действительно было так. Иногда Миша действовал интуитивно, не задавая никаких вопросов и уж тем более не ожидая никаких ответов, и он прекрасно знал, что движется в правильном направлении. Он наделил необъятными полномочиями своего внутреннего штурмана. В его воображении это был маленький лысый мужичок-пофигист, который «сам знает, как надо». Он жует жвачку, чешет в затылке, делает многозначительное лукавое лицо, и вскоре как бы начинаешь верить, что он действительно чем-то эдаким владеет. Случались, правда, и казусы: Миша часто оказывался там, где нормальному человеку быть не следовало, и занимался делами, которые находились, скорее, в компетенции ассенизаторов или ментов. Но иногда, черт возьми, «лысый штурман-пофигист» приносил в зубах обалденную добычу, и за это Миша прощал ему всю его бестолковую самодеятельность.
Во дворе дома номер «13» по Тополиной улице этим солнечным, но довольно зябким утром наблюдалось оживление. Во-первых, Михаил сразу отметил милицейскую машину, припаркованную возле одного из подъездов. Во-вторых, на углу мельтешила толпа, неожиданно многочисленная для восьми утра: человек десять мужиков разного возраста и сорта суетились вокруг чего-то большого и тяжелого. Лишь дойдя до середины двора, Миша понял, что они буксируют побитую тачку от гаража к дороге.
В-третьих, под «грибком» детской песочницы сидел странный мужичок – в плащевой стройотрядовской куртке, надетой поверх тельняшки, в потертых джинсах и с аккордеоном на коленях. Мужичок курил самую настоящую классическую папироску с приплюснутым и замусоленным раструбом – таких Михаил не видел в чьих бы то ни было зубах уже тысячу лет.
– Здравствуй, добрый человек, – сказал мужичок.
– Доброе утро, – сказал Миша, останавливаясь возле песочницы. Он понятия не имел, зачем он это сделал – его «штурман» продолжал работать вместо него.
– И тебя тянет на место преступления? – без всяких светских переходов и прелюдий произнес мужичок.
– Что, простите?
Дядя Петя улыбнулся, стряхнул пепел папиросы в песок.
– Не удивляйся, добрый человек. Сегодня мы все не в себе. Вон, гляди, – он кивнул в сторону бурлаков, тащивших несчастную семеновскую «тойоту», – чем развлекаются с утра местные алкаши. На нормальный эвакуатор эта чванливая жопа денег пожалела, решила бутылкой отделаться.
Миша молчал, совершенно не врубаясь в тему монолога. Впрочем, дядя Петя сам сообразил, что несет околесицу.
– Ты не парься, друг, – пояснил он, – просто здесь у нас беда случилась вчера вечером. Я, например, так спать и не ложился, когда все это увидел. А Семенов, мать его, весь коньяк высосал, что у него был. А коньяка у него, я тебе скажу, как говна за баней… Хы-х, оказалось, что он им торгует, мудило грешный!
Миша внутренне подобрался.
– Что тут у вас опять стряслось?
– Опять? – переспросил дядя Петя. – И ты уже в курсе?
– Немного. Я репетитор по истории, у меня ученик в вашем доме живет. Он что-то подобное рассказывал.
– По истории? Понятно.
Дядя Петя умолк, окинул Михаила любопытным взглядом. Впрочем, нет, не любопытным даже, а каким-то просветленным, словно простая ивановская ткачиха, увидевшая живого президента.
– Что-то не так? – удивился Миша.
– Все нормально. Просто задумался…
Возникла пауза.
Местные алкаши все так же тащили машину к магистрали. Впрочем, Миша на них не смотрел. Его заинтересовал этот странный тип в тельняшке и с гармошкой. Он сделал робкий и осторожный шаг в его сторону, затем так же осторожно поднял руку и поднес ее к левому виску. Он был уверен, что сможет даже на таком расстоянии «распечатать объект», если постарается.
Его жестоко обломали.
– Э, погоди, брат! – воскликнул дядя Петя, поднимая руку, словно для защиты. – У меня башка сегодня раскалывается! Говорю же, не спал всю ночь.
У Михаила отвисла челюсть. Мужичок его раскусил?!
– Не парься, – словно прочитав его мысли, бросил тот. – Иному индивиду не надо много книжек читать, чтобы чувствовать очевидные события…
Миша смутился.
– Тут у нас семейная драма, япона мать… – Дядя Петя опустил голову и принялся тушить и закапывать папироску в песочнице. – Творческий вечер Шекспира и Петросяна… Сынуля взял престарелую мать к себе домой, предварительно продав ее квартиру, и начал проявлять сыновнюю любовь и заботу с такой страшной слой, что бедная женщина не выдержала и стукнула его молотком по голове. Сама она потом решила немного полетать, но не учла законов физики… Тьфу, елки зеленые, чтоб у меня язык отсох, совсем ничего не соображаю с недосыпа…
Он прервал свое занятие. Измочаленный раструб папиросы торчал из песка, как памятник на маленькой безымянной могиле.
– Вот такие дела у нас делаются. Кстати, мы не знакомы. Петр. Можно без отчества, фамилии и гражданства.
Он поднялся, позволив аккордеону с ленивым стоном повиснуть на плечах, и протянул руку. Теперь он уже не опасался, и Миша это почувствовал.
– Михаил, – представился парень, приняв рукопожатие. Рука дяди Пети была теплой и уютной, сам он по жизни был довольно добродушным малым, но с какой-то червоточинкой… какой-то тайной внутри, словно…
– Хватит на первый раз. – Петр отнял руку и снова сел на бортик песочницы. – Увидимся еще, добрый человек Михаил.
И он принялся наигрывать мотив из старого советского фильма.
– Возможно, – ответил Миша и направился к дому.
«Еще одного нашел», – подумал он о своем новом знакомом. Такие типы, не обладающие явными экстрасенсорными данными, но все же способные распознать «вторжение» и даже препятствовать ему, попадались довольно редко, и более близкого знакомства с ними он никогда не избегал. Пожалуй, общение с Петром можно будет продолжить.
Миша приближался к подъезду. С каждым новым шагом возвращалась прежняя тревога. Он не мог избавиться от ощущения, будто ему сейчас сдавать какой-то важный экзамен перед представительной комиссией, а предметом он совершенно не владеет. В жизни он таких эмоций давно не испытывал – разве что в средней школе, – а вот на уровне аналогий ощущал почти кожей. Глупая тревога, глупые страхи и почти нестерпимое желание опорожнить кишечник, черт бы его побрал в такой важный момент!
«Надо заканчивать занятия в этом клоповнике», – подумал экстрасенс.
На парковочной площадке перед домом он остановился, пытаясь определить нужный подъезд. Он поднял руку, прикоснулся к виску. Почему-то в голове крутились цифры 9 и 2 (разумеется, если не считать те проклятые две единицы!). Квартиры под номером «92» здесь быть не могло, а вот «29» – это слева, в том же подъезде, где проживал ленивый и амбициозный абитуриент Васька Дрель. Михаил повернулся было налево…
…но вновь остановился. Справа тоже что-то было не так. Даже более не так, чем в первом подъезде, и внутренний штурман настойчиво звал парня туда, словно мальчик, тянущий родителей за рукав к лотку с мороженым.
«Блин, сволочь!» – подумал Миша и пошел направо.
Дверь второго подъезда была оснащена домофоном, но открыта настежь – кто-то положил на ее пути увесистый камень. Миша попытался толкнуть его ногой и сразу понял, что без этого камня огромная и невероятно тяжелая дверь в один прекрасный день может кого-нибудь если не убить, то наверняка покалечить. Совершенно очевидно, что она здесь практически не закрывается. В том подъезде, где жил Васька, дверь была попроще и менее людоедская.
– Всё через одно место, – буркнул молодой человек, вынимая из внутреннего кармана куртки фотоаппарат. – Двадцать первый век на дворе, а у нас одна пара валенок на двоих.
Он сделал пару снимков двери, потом с нескольких ракурсов щелкнул камень. Оглядевшись во–круг, чтобы удостовериться в отсутствии любопытных взглядов (хотя он понимал, что лучший способ привлечь зевак трудно придумать), Миша отошел на пару шагов, поднял аппарат вверх и сфотографировал окна с третьего этажа по десятый. Прежде чем войти в подъезд, он оглянулся в сторону песочницы.
Дядя Петя не сводил с него глаз.
– Давай и тебя прихватим на память, добрый человек, – буркнул Миша и навел объектив на мужичка с гармошкой. Тот приветственно поднял руку. Миша нажал на кнопку и помахал в ответ.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?