Текст книги "Казнь в прямом эфире"

Глава 17

3 июня. 08:15. 2 дня 1 час 15 минут до казни

Как ни старалась Елена поплотнее задернуть шторы, чтобы продлить короткую ночь, ребенок проснулся вслед за ранним июньским рассветом и потребовал есть. Она дала малышу грудь, надеясь вздремнуть еще часок, когда Сашенька насытится. Поселившись в санатории, она сократила кормление грудью до одного раза в день и делала это утром. Потом в течение дня малыш получал детское питание. С кормлением прекрасно справлялась энергичная бабушка.

Однако с мечтами об утренней дреме пришлось расстаться. Казалось, вот только прикрыла глаза, как новая встряска – позвонил бывший муж Сергей Петелин.

– Я за рулем, еду в Питер, – сообщил он, отчеканивая слова с какой-то подслащенной жесткостью. – К тренеру Усову на разговор.

Елена вспомнила, как вчера Настя жаловалась на домогательство со стороны тренера. Шокирующая новость. Но, возможно, это преувеличение или плод фантазии юной девушки, поддавшейся международному сетевому вирусу «Me Too». Так это или нет предстояло узнать Сергею.

– Ты звонил Усову? – спросила Елена.

– Звонил. Скользкий тип. Я лучше с ним с глазу на глаз перетру.

– Знаешь, у юных девочек трепетное отношение к своей персоне. – С утра Елена была настроена миролюбиво. – Тренер не то сказал, не так посмотрел, не так дотронулся на тренировке, а на самом деле…

– Вот именно, что не так! Его задача тренировать, а не распускать руки! – жестко прервал ее Сергей и добавил с ноткой сожаления: – По себе знаю.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась бывшая супруга.

– Сколько Усову лет? Перевалило за сорок. Я тоже вступаю в этот возраст. Как говорится, седина в бороду – бес в ребро, а тут молоденькие девочки в обтягивающей форме перед глазами гнутся. Был бы я преподом универа или режиссером кино тоже слюни бы пускал.

– Что ты мелешь! – опешила Елена.

– Правду, Ленок, правду. Мужики одинаковые, только одни умеют себя сдерживать, потому что у них голова работает, а у других только головка чешется.

– Не надо мне рассказывать про маньяков, – поморщилась следователь. – Я про них лучше тебя знаю.

– Сейчас не о маньяках речь, а о дряхлеющих мальчиках, желающих вернуть ощущения молодости. Они верят, что молодое тело в их руках и их омолодит. А жизнь прекрасна в любом возрасте. Ведь так, Ленок?

Елена посмотрела на сынишку, чмокающего соску и шлепающего ладошкой по погремушке, натянутой на резинке, вспомнила, как отшила вечером Марата, дав понять, что еще обижена, а по большей части, чтобы спокойно поспать одной. И кивнула:

– Может и так. Только понятие прекрасного с годами меняется.

– Все меняется, а дети для нас остаются детьми.

– Вот ты и постарайся, чтобы нашей Насте жизнь не сломали.

– Я скорее Усова сломаю, – пообещал Сергей.

– Только без свидетелей и видеокамер, а то не отмажу, – грустно пошутила Елена.

Около девяти часов приехал Марат, принес три стебелька кустистой махровой гвоздики, неуклюже сунул цветы Елене. Неделя воздержания – и урок пошел впрок, убедилась она и позволила поцеловать себя в щеку.

Вчера вечером Марат пытался остаться у нее, но Елена проявила неуступчивость. Уезжая в санаторий на три недели, она поставила условие, что видеться они будут по воскресеньям, и собиралась держать слово. Вседозволенность портит даже влюбленного мужчину, а небольшая отсрочка добавит остроты его чувствам. Ценность награды пропорциональна сложности ее достижения.

Елена выпроводила Марата из номера и стала одеваться. Суматоха вчерашнего дня подарила один положительный момент – она похудела на полкилограмма. Поэтому смело выбрала черные джинсы, светлую блузку навыпуск и белые кеды. Тот еще вид для следователя, но обтягивающие джинсы стройнили, блузка прикрывала недостаточно втянутый живот, а модные среди молодежи кеды визуально сбрасывали несколько лет.

Она собрала сумочку, дала маме последние наставления на счет малыша, прекрасно понимая, что та все равно сделает по-своему, и вышла к машине.

Напарница Марата, Татьяна Токарева, одетая по-мужски, молча кивнула следователю и заняла место рядом с водителем. Как же странно, когда муж приезжает с цветами, а рядом с ним молодая женщина.

Елена поздоровалась и устроилась на заднем сиденье. С утра она не включала сайт Sud Naroda, объясняя это тем, что не хочет портить настроение отвратительным зрелищем, хотя в душе теплилась надежда, что все уже закончилось. По дороге, конечно, включила и разочарованно выдохнула – трансляция пытки продолжалась.

Теперь Борис Панин не делал резких движений, пытаясь сбросить цепи. Он давно убедился, что этим лишь причиняет себе боль. В его глазах вместо прежней черной клокочущей злости появилась какая-то мысль. Он понял, где расположена видеокамера, направленная на него, и время от времени прицельно цедил что-то сквозь зубы.

За ночь результаты голосования существенно возросли. Уже не тысячи, а десятки тысяч людей вынесли свой приговор педофилу. Лидировал красный цвет – казнь. Вторым шел желтый – кастрация. На фоне этих больших чисел, желающих помиловать было немного.

Форум кипел страстями. Ночью у народа было больше времени высказаться об отношении к педофилам. Никакой модерации отзывов на сайте не производилось, народ писал все, что хотел, не стесняясь в выражениях. В пылу полемики конкретная личность Панина отошла на второй план, народ требовал ужесточить наказания ко всем педофилам.

– Я вчера допросила одну из пострадавших, – сообщила Токарева. – Из тех, кто только сейчас признались, что с ней тоже…

– Заявления подавать, конечно, не будет? – спросила Петелина, зная ответ.

– Зачем судебная волокита, если она получила возможность реально отомстить.

– Почувствовать себя народным заседателем?

ТТ развернулась и заговорила так, словно должна была убедить не согласных:

– Ей было одиннадцать, мечтала научиться быстро плавать, брала дополнительные занятия. Этот урод снимал с девочки купальник, трогал ее и онанировал. Гадость! Сейчас у нее муж, маленький ребенок, она не хочет огласки. Но проголосовала за кастрацию, и ждет не дождется, когда это произойдет. Хочет знать, что Панин больше никогда и ни с кем такое не сделает.

– Она не единственная. Почему они раньше молчали? – подал голос Валеев. – Ему бы впаяли срок побольше.

– Ты мужик, тебе не понять. Помимо слов, нужны доказательства. Ты знаешь процедуру?

Токарева метнула взгляд на напарника и опустила глаза. Она заговорила медленно, словно вспоминая:

– Девочку разденут, раздвинут ноги и будут заглядывать на предмет потертостей и покраснения. Заставят много раз рассказывать чужим людям, что и как было, во всех деталях и подробностях. Это еще одно насилие над детской психикой, а не помощь.

Петелиной показалось, что Татьяна рассказывает о личных переживаниях. Она спросила:

– А ты? За что ты проголосовала?

– Нажала красную кнопку, – призналась оперативник. – Слишком легкую смерть ему приготовили. Я бы…

Она стиснула губы и сжала кулак.

– Что бы ты сделала?

– Пусть сдохнет, как угодно, лишь бы не было этой мрази! – сорвалась ТТ.

– А ты, Марат, что думаешь? – обратилась Елена к мужу.

Валеев пожал плечами:

– Я выполняю приказы. Начальство не желает допустить публичной казни, начальству виднее.

ТТ усмехнулась:

– Боятся прецедента. А если их кто-то также под Суд Народа?

– Они соблюдают закон, – заступилась за коллег старший следователь.

– Кстати. – Токарева вновь обернулась, поймав взгляд Петелиной. – Ваш следственный комитет запустил официальную информацию, что педофил Панин свое отсидел, и ни в чем не виновен. Типа, оправдывают.

– Формально это так, – согласилась следователь. – По закону.

– А по совести? Он даже не отсидел полный срок! Какого черта УДО дают педофилам?

– Они такие же, как остальные осужденные.

– Да не такие! – в сердцах высказалась ТТ и отвернулась.

Петелина не захотела спорить. Ей снова показалось, что в эмоциях оперативницы есть что-то личное. Каждый потерпевший считает, что его преступник должен быть наказан жестче, чем остальные.

Елена по-прежнему держала в руках включенный телефон и сосредоточила внимание на трансляции.

Она убедилась, сегодня Панин вел себя по-другому. Психологи утверждают, что есть пять стадий принятия неизбежного. Первые две: отрицание и гнев – в его поведении уже были. Теперь, похоже, наступила третья стадия – торг. Если так, то о чем он бормочет?

– Жаль звука нет, – высказала сожаление следователь. – О чем Панин говорит? Взывает о пощаде?

– Хрен ему! – огрызнулась ТТ.

– Почему все-таки трансляция без звука? – задумалась Петелина.

– Панин может назвать имя похитителя, указать место, где он спрятан, – предположил Валеев.

– Камера смотрит сверху и под углом, но, когда он поворачивается к ней, видно движение губ. Надо найти специалиста, умеющего читать по губам.

– Многие глухие так могут. Особенно те, кто потерял слух постепенно.

– Вот и найдите мне такого человека, – дала поручение следователь. – Чем быстрее, тем лучше.

– Доставим тебя в штаб, потом в общество глухонемых смотаемся, – согласился Марат.

– Если бы Панин болтал о чем-то серьезном, уже бы знали, – высказала сомнение ТТ. – Тысячи людей на урода смотрят, могли на форуме написать.

– Я думаю, задание понятно, – сухо пресекла дискуссию Петелина. – Надо найти специалиста, читающего по губам, и привезти его ко мне в оперативный штаб.

Войдя в управление полиции, Петелина захотела поделиться своей идеей с полковником Шумаковым. Она подошла к кабинету начальника управления Головина, где временно разместился Шумаков, но входить не стала.

Из-за дверей слышался грозный голос полковника Головина. Стоявший у двери конвоир пояснил:

– Поймали маньяка, похитившего девочку. Начальник сам допрашивает.

Глава 18

3 июня. 09:00. 2 дня 30 минут до казни

Как только патрульные доложили, что задержали похитителя пропавшей девочки, полковник Головин воспрял духом.

Прошедшие сутки измотали и разозлили начальника управления полиции Красногорска. В его вотчине ведет расследование залетный полковник из главка, тот всеми рулит, а его собственные функции свелись к унизительному «подай-принеси». Окрики начальства, нерасторопность подчиненных, совещания, звонки, доклады, внимание прессы – все это, как снежная лавина накрыла Головина и выбросила из комфорта привычной действительности. Он барахтался, не зная на что опереться. Суеты было много, а результата ноль. И надежд никаких.

Если раскрутят дело с возмутительным Судом Народа, то волну успеха оседлает Шумаков. Головина же погладят против шерстки: в твоем городе интернет-бунт организовали, куда смотрел? Потом пожурят: ладно, живи, но чтобы впредь пресекал на корню подобные выходки!

И тут, как на блюдечке, добрая весть – задержан похититель малолетней девочки. Головин сразу сообразил, пусть Шумаков возится с Судом Народа, а он раскроет дело о похищении ребенка. Такие преступления всегда нас слуху.

Полковник почувствовал пьянящий вкус легкой победа. Неопровержимая улика о причастности задержанного Дениса Муравьева к похищению Софьи Дороховой имеется – детский рюкзак с ее личными вещами. Сто к одному, что дело не ограничится похищением. Наверняка парень насильник, а может и убийца! Такая новость взбудоражит общество и вызовет огромный резонанс, даже начальству не потребуется докладывать, сами узнают.

– Как только доставят Муравьева, сразу ко мне! – приказал Головин по телефону дежурному и снял тесный мундир, чтобы ненароком не порвать швы при резком движении.

Он решил сам провести допрос и лично расколоть парня. Из Главка позвонят, что да как, а он при деле – ведет допрос опасного преступника. Добивается его признания, борется за жизнь девочки.

В кабинет ввели долговязого испуганного паренька с разбитой физиономией. Его руки спереди были скованны наручниками.

– Денис Муравьев, учащийся колледжа, – доложил конвоир. – В его машине обнаружен рюкзак Софьи Дороховой, который опознала ее мать.

– А с мордой у него что? – скривился начальник и сам подсказал ответ. – Случайно упал при задержании?

– Не мы, – замотал головой патрульный. – Там папа девочки постарался, еле отбили.

Полицейский положил детский рюкзачок на стол, вопросительно посмотрел на наручники, сковывающие задержанного.

– Расстегни, – смилостивился Головин и выразительно посмотрел на дубинку полицейского: – Побудь пока здесь.

Полковник встал из-за стола, обошел задержанного, сверля парня взглядом и словно принюхиваясь к нему. Не хулиган, не торчок, не из стаи уличных отморозков – сформулировал первые впечатления опытный полицейский. Перед ним типичный подросток, стремящийся повзрослеть. Ему и пиво только по паспорту продают. Впрочем, любители маленьких девочек всегда имеют благожелательный вид.

– Ну, что Денис, рассказывай о своих подвигах, – миролюбиво начал Головин.

– О чем вы?

– Скажи, для начала, где девочка?

– Я ничего не знаю, – затряс головой Муравьев.

– О ком не знаешь? – вкрадчиво спросил полковник, заглядывая в глаза.

– Ну это… о той, которая пропала.

– Значит, все-таки знаешь. Или память отшибло? Тогда я напомню.

Головин взял со стола фотографию Софьи Дороховой и решил, что с вежливостью пора заканчивать. Он ткнул под нос Денису снимок девочки:

– Что ты с ней сделал, паскуда? Где она? Или продолжишь врать, что первый раз видишь?

– Я видел ее. Мы жили в одном подъезде, – торопливо ответил Муравьев.

– Жили! – воскликнул Головин и придвинулся вплотную. – Вот ты и проговорился, садист. Ты изнасиловал и убил девочку. Где это произошло? Где спрятал тело?

– Нет, нет! – шарахнулся парень и запричитал: – Я не трогал ее, я вообще ее не видел.

– Да ты как уж на сковородке: то видел, то не видел. – Полковник швырнул снимок на стол, взял Дениса за грудки, встряхнул и прошипел в лицо: – Тут тебе не детский сад, мальчик, и не школа с беспомощными учителями. Советую признаться, пока хуже не стало.

– Вчера не видел. А так знаю, что ее зовут Софья.

– Уже лучше. – Полковник оттолкнул парня, обошел его, заставив испуганно вертеть шеей: – Рассказывай, как было, Муравьев. Позавчера ты тайком взял отцовскую машину. Зачем? Сразу строил планы заманить девочку в укромное место или это получилось случайно?

– Я хотел покататься, только покататься. Учусь водить машину.

– Значит, мысль изнасиловать возникла спонтанно, когда ты увидел маленькую красивую беззащитную девочку. Так?!

– Нет. Я только катался.

– В какое время?

– После трех. Где-то час ездил.

– По каким улицам? Покажи на карте. – Полковник указал на крупную карту города на стене.

Денис медленно подошел к карте. Нашел свой дом, стал неуверенно двигать пальцем, объясняя:

– Вот отсюда. Потом сюда. Тут покрутился полчаса и назад.

– Ага! В этом районе музыкальная школа. Там нашли выброшенный телефон Софьи Дороховой. Время и место совпадают. Отсюда вывод – ты похитил Софью!

– Нет.

– Куда ты ее увез?

– Я ездил один.

– Как докажешь? Кто тебя видел?

– Не знаю. Я просто катался по улицам, – в конец растерялся парень.

– Зато я знаю. Мы найдем тех, кто тебя видел с маленькой девочкой в машине. Даже не сомневайся! Мы найдем свидетелей!

Высказанная вслух идея понравилась Головину. Он даст указание оперативникам, и те найдут нужного свидетеля. У толкового опера всегда есть на крючке скользкий тип, имеющий проблемы с законом. Такой свидетель скажет, что нужно, а полиция закроет глаза на его грешки. Услуга за услугу. Это даже не ложь, а маленькая хитрость для пользы большого дела. Расколем насильника – спасем девочку! Святая цель.

Но лучше, конечно, добиться признания побыстрее. Здесь и сейчас! Для этого есть проверенные методы.

Головин сделал знак конвоиру, тот положил руку на дубинку, начальник едва заметно кивнул.

– Я помогу тебе сделать правильный выбор, Денис. – Полковник посмотрел в расширенные глаза парня. – Мы можем говорить по-хорошему, как сейчас, а можем и по-плохому.

Он кивнул конвоиру. Неожиданный удар дубинкой сзади по почкам заставил парня охнуть и согнуться. Головин подхватил паренька, чтобы тот не упал, и зашипел в лицо:

– Морду тебе разбили, это ерунда, а вот отобьют почки, печень – кровью будешь ссать и лезть на стену от боли.

Он усадил скрючившегося подростка на стул, придвинул ему стакан воды.

– Что скажешь, Денис: продолжим по-хорошему или по-плохому?

Муравьев испуганно смотрел на полковника, мелко трясся и молчал.

– Я поясню варианты, – сказал Головин. – Пишешь чистосердечное – и сидишь в комфорте. Передачи, встречи с мамкой и все такое. А если продолжишь упрямиться…

Головин перевел взгляд на конвоира. Тот демонстративно похлопал дубинкой по раскрытой ладони.

– Где девочка? – продолжил Головин. – Признайся, и сразу станет легче. Куда ты отвез Софью Дорохову?

– Мама, позовите мою маму, – запричитал Денис, размазывая слезы по щекам.

– Тебе уже восемнадцать, сам отвечай за свои поступки.

– Мама…

– У Софьи тоже есть мама. И папа! – начал свирепеть полковник. – Хочешь, их позову и оставлю вас наедине? Думаешь, с ними лучше будет, чем со мной. Ты пойми, я тебя защищаю. Здесь тебе безопаснее, чем там с толпой.

– Я был один, я не видел Софью.

– Хватит врать, придурок! Вот ее рюкзак! Сейчас проведут экспертизу, и, если обнаружат хотя бы намек на ДНК Софьи Дороховой в твоем «рено» – тебе конец! Лучше признаться пока не поздно.

– Я не трогал ее.

– А что ты с ней сделал? Где держишь?

– Я покатался по городу и вернулся к дому, – сквозь слезы оправдывался Денис.

– Тогда объясни про рюкзак. Как он оказался в твоей машине?

– Я не знаю, не знаю.

– Зато я знаю! – Головин брякнул кулаком по столу. – Ты управлял машиной без прав, почувствовал себя взрослым крутым мужиком, которому позволено все. И тут увидел девочку – маленькую, беззащитную, красивую. Ты остановился, открыл дверцу. Софья узнала тебя и согласилась поехать к дому. Но ты отвез ее не домой, а в тихое место и там поиздевался. Так было?

– Все не так!

– А как? Говори!

– Я не понимаю. Я ничего не делал, только катался на машине. Отпустите меня, пожалуйста, я больше не могу, – впал в истерику Денис.

– Упорствуешь? Ну ладно, педофил, это твой выбор.

Головин с презрением посмотрел на трясущегося в рыданиях паренька и приказал конвоиру:

– В наручники его и в камеру. И пусть убедится, что у нас не курорт. Все понятно!

– Сделаем, – ухмыльнувшись, пообещал конвоир.

Петелина слышала отголосок шумного допроса. Она увидела, как поникшего Дениса Муравьева вывели из кабинета. Он шмыгал носом и бормотал:

– За что… отпустите… я не видел ее…

Многолетний опыт подсказывал следователю, что задержанный подросток полностью подавлен и не способен связно лгать в таком состоянии. Она шагнула в раскрытую дверь кабинета, увидела недовольного Головина, надевавшего мундир, и спросила о главном:

– Что с девочкой?

– Вы работаете по делу Панина? Вот и работайте! – огрызнулся Головин.

– Девочка жива?

– Закройте дверь с той стороны! – вскипел начальник.

Елена вышла, хотела догнать конвой, задать вопрос парню, но ей позвонили. Говорил дежурный по управлению:

– Елена Павловна, у проходной Константин Антонов. Ищет вас. Пропустить?

– Да, конечно.

После вчерашнего изучения всех потерпевших по старому делу Панина Антонов числился у нее главным подозреваемым, и она вызвала его для дачи показаний. У Антонова есть мотив, чтобы мстить Панину, его дочь серьезно пострадала от педофила. Он инженер и мог соорудить устройства для казни. К тому же Антонов сталкивался с Паниным после освобождения и знал, где тот работает.

– Куда отвести? – спросил дежурный.

– К моему рабочему месту, в оперативную комнату.

Глава 19

3 июня. 09:20. 2 дня 10 минут до казни

Сев за рабочий стол, следователь включила компьютер, открыла сайт Sud Naroda. Всмотрелась в страдания Панина, прикованного к стулу, и не обнаружила в душе сочувствия. За истекшие сутки термин «заложник» в ее сознании окончательно трансформировался в обвинение – педофил!

Дежурный привел Константина Антонова и сразу испарился. Перед Петелиной стоял бледный худой мужчина лет сорока с печальным взглядом. Около его глаз отсутствовали мимические морщины, наследники смеха, однако четко просматривались вертикальные бороздки от крыльев носа к кончикам опущенных губ.

Следователь представилась и предложила стул, расположенный так, чтобы Антонов мог видеть происходящее на мониторе. Выдержав небольшую паузу, она двинула рукой в сторону экрана и спросила:

– Вы рады?

Антонов мельком взглянул на монитор и перевел взгляд на следователя:

– Я забыл, что такое радость.

Петелина придвинула к себе страницу со списком фамилий официально пострадавших от действий Панина. Первым в алфавитном списке числилась Антонова Катя.

Следователь подчеркнула ее имя и заговорила, наблюдая за реакцией отца пострадавшей:

– Константин Владимирович, давайте начистоту. Я проверяю всех, кто может мстить Борису Панину. Вы понимаете, о чем я?

Антонов хмыкнул:

– Объем вашей работы с каждой минутой увеличивается. Сколько проголосовало за казнь? – Он скосил взгляд на сайт Sud Naroda. – Более сотни тысяч. Вы только их будете проверять или тех, кто за кастрацию, тоже?

– Дело в том, что эти люди еще позавчера не имели понятия о существовании Панине, а вы его сразу узнали спустя двенадцать лет. И отреагировали агрессивно.

– Простите великодушно, что не рассыпался в благодарностях к педофилу.

Обмен остроумными уколами не входил в планы следователя. Петелина перешла на официальный тон.

– Гражданин Антонов, где вы были вчера с семи до десяти утра?

– Только это время интересует или весь рабочий день расписать?

– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.

– Ну, в семь я только встаю. Завтракаю, общаюсь с дочкой Катей в надежде, что ей стало лучше. Вчера я улучшений не обнаружил, как все эти двенадцать лет, – с вызовом ответил инженер.

Петелина выдержала его режущий взгляд и поторопила:

– Дальше.

Антонов откинулся на спинку стула, сцепил руки на груди.

– Часов в восемь я был в соседнем подъезде. Обещал знакомой посмотреть кондиционер. Сейчас жара и у многих проблемы. У вас, кстати, тоже.

Инженер задрал подбородок под потолок, где висел неработающий внутренний блок кондиционера.

– Как зовут знакомую?

– Золотова Антонина Васильевна, девяносто седьмая квартира.

– Сколько вы у нее пробыли?

– Это так важно?

– Отвечайте по существу.

– Час или полтора. Наладил кондиционер, пришлось чай попить, она не отпускала без благодарности.

– Значит, вы пробыли у Золотовой до девяти иди девяти тридцати. Куда направились потом?

– На работу помчался. Уже опаздывал, спешил.

– Поехали на личном автомобиле?

– Конечно. У меня тяжелые инструменты.

– Марка? Регистрационный номер?

Антонов закатил глаза, выражая недовольство, и выложил свидетельство на «ладу ларгус» серого цвета:

– Я всегда на рабочей лошадке, там у меня все нужное для работы.

– А ваша супруга в это время где находилась?

– Дома, как обычно. Дочку врач из поликлиники утром навешала.

Петелина слушала, делала пометки в блокноте с указанием имен и деталей.

Константин Антонов презрительно покачал головой:

– Что, будете проверять? Жену допрашивать, а может еще и дочку? Ей в мае исполнилось девятнадцать, а Катя так и осталось ребенком, до сих пор куклу в бассейне тренирует. Из-за него! Из-за этой мрази!

Он ткнул пальцем в монитор и снова сцепил руки, словно защищаясь.

Девятнадцать минус двенадцать – будет семь. Всего семь лет, отпечаталось в мозгу следователя. Катя Антонова мыла самой маленькой из девочек, пострадавших от педофила Панина, и получила самую сильную психологическую травму.

Елена вспомнила свою дочь Настю в семь лет. Она водила ее на фигурное катание, затем на керлинг и оставляла девочку на попечение тренеров, полностью им доверяя. Слава богу, что среди них не оказалось никого подобного Панину. Только сейчас тренер Усов распускает руки, но это другая история. Девушка уже понимает, что к чему, и в состоянии дать отпор.

– Извините, я мама и сочувствую вашему горю, – призналась Елена. – Но также я следователь и обязана пресечь нарушение закона.

– Вы защищаете эту тварь? – полыхнул глазами Антонов. – Панин не человек, он монстр, педофил!

– Он гражданин нашей страны, – вынужденно возразила следователь. – Сейчас его жизнь в опасности, и по закону мы обязаны…

– Опять вы про свой закон! Кто его выдумал? Бюрократы! Дайте народу самостоятельно решить, как поступить с педофилом.

– Предлагаете разрешить личную месть?

– Нет, все не так! – Расстроенный Антонов попытался убедить следователя: – Допустим, какой-то там мститель заковал Панина. Но мститель не убийца, он вообще не мстит, ведь приговор вынесет народ. Как решит большинство, так и будет. Честное голосование! Разве не так?

– Суд должен решать судьбу человека, – высказалась Петелина.

– Это и есть настоящий суд – Суд Народа. Прекрасная идея! – запальчиво возразил Антонов.

Инженер разволновался, протер вспотевший лоб, подергал на груди футболку.

– У вас жарко. Где пульт? – он показал на кондиционер.

– Я не знаю, – пожала плечами Петелина, вопросительно глядя на коллег за соседними столами.

В комнате действительно было душно. Обычно пустующее помещение использовали для непродолжительных совещаний, что не доставляло неудобств, но сейчас в комнате работало с десяток компьютеров, несколько принтеров и человек пятнадцать сотрудников полиции.

– Кондей сто лет не пашет, а пульт около двери на стене висит, – сказал кто-то из местных.

– Модель старая, но я могу посмотреть, – предложил инженер. – Все нужное у меня в машине.

Петелина согласилась. Через полчаса отлаженный кондиционер наполнял живительной прохладой большую комнату. Антонов проверил пульт, заменил в нем старые батарейки, протянул Петелиной и показал, как управлять.

– Спасибо. У вас золотые руки, – поблагодарила Елена, а снова подумала, что такой мастер способен соорудить устройства для казни Панина.

У нее возникла мысль проверить другие его способности. Она попросила:

– Константин Владимирович, вы можете настроить мне компьютер так, чтобы я всегда видела, что происходит с Паниным и могла работать с другими программами.

Инженер развел руки:

– Увы, в компьютерах я профан. Только телефоном пользуюсь и то далеко не всеми функциями. Сейчас с гаджетами дети родителям помогают, а у меня дочка…

Антонов вздохнул и умолк. Петелиной показалось, что он говорит искренне. Он инженер старой школы, где руки привыкли к железу и инструментам, а не к невидимой сети электронных сигналов. Зашифровать доступ к сайту Sud Naroda и организовать интернет-голосование он вряд ли смог бы.

Перед тем как отпустить Антонова следователь спросила:

– Константин Владимирович, что можете сказать о других пострадавших от рук Панина? Кроме вас на суде было еще несколько семей. Вы общаетесь с ними?

– Это счастьем хочется делиться, а горем… – Антонов покачал головой и опустил взгляд. – Столько лет прошло, хотел бы забыть, но…

Он посмотрел в телефон, на который за время беседы пришло несколько сообщений, и засобирался:

– Извините, у вас все? Меня уже ждут, пора работать.