Текст книги "Я украду твой голос"
Автор книги: Сергей Бакшеев
Жанр: Современные детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– А теперь попробуйте, – приказал он саксофонисту.
Тот исполнил. Марк удовлетворенно кивнул. Норкин устал удивляться и покорился. Присутствие мальчика придавало ему странную уверенность, которая подталкивала в репетиционный зал.
Смущенный слесарь Фролов вышел на сцену в потертой рабочей курточке и долго не мог найти подходящего места. Музыканты с изумлением восприняли неожиданное появление нового экстравагантного исполнителя. Некоторые тайно крутили палец у виска. Уже выпивший в кабинете директора Карамышев снисходительно улыбался. Однако Норкину отступать было некуда. Марк Ривун вселил в него небывалую веру в успех. В таком состоянии опытный Альберт Михайлович умел добиваться результата.
Репетиция началась. Опохмелившийся Карамышев был неподражаем. Оркестр играл слаженно и уверенно. Как только в игру вступил саксофонист, музыканты напряглись, но уже после первых нот тонким натурам стало ясно, что они присутствуют при рождении чего-то нового и гениального. А после репетиции самые отчаянные скептики вынуждены были признать правоту дирижера. Саксофон в одних эпизодах усилил нерв произведения, в других наполнил его особым шармом.
Праздничный концерт прошел на «ура». Бывалые знатоки удивленно цокали, некоторые кричали «браво», а руководители государства благосклонно хлопали в ладоши. Альберт Михайлович Норкин добился блистательного успеха. Критики не скупились на похвалы. Все признали, что он не только талантливый администратор, но и новаторский дирижер. А особо впечатлительные натуры тут и там вставляли слова: гениально, потрясающе, я в восхищении!
И никто не догадывался, что весь концерт под сводчатым потолком сцены на балке для монтажа декораций просидел худой невзрачный юноша. Из зала его не было видно, музыканты сидели к нему спиной, и только дирижер, вдохновенно запрокидывавший голову, мог замечать условные знаки лопоухого мальчишки.
Глава 12
После столь явного триумфа Альберта Норкина официально назначили главным дирижером большого симфонического оркестра. Заказы от руководителей партии посыпались один за другим. Все ждали новых ярких выступлений.
Альберт Михайлович на этот раз повел себя предусмотрительно. Он знал, кому обязан успехом, и сразу после концерта запер Марка в своем кабинете. Распростившись с чиновниками и критиками, дирижер вернулся в кабинет, откуда вышел только через три часа. За это время он успел обсудить с Марком все нюансы дальнейшего сотрудничества. То, что мальчик оказался беспризорником, сыграло на руку Норкину. Он решил объявить его двоюродным племянником, потерявшим родителей, и приютить мальчика в своей квартире. Обе стороны достигли того, чего хотели. Марк обещал постоянную помощь в управлении оркестром, а взамен получал кров над головой, доступ к любым музыкальным произведениям и обучение нотной грамоте.
Был еще один пункт негласного соглашения, который очень волновал Альберта Михайловича. Марк никому, никогда не должен был демонстрировать свои уникальные способности. Ему была отведена роль скромного провинциального юноши, увлеченного музыкой, и поэтому посещающего репетиции и концерты влиятельного дяди. Советы он обязался давать только условными знаками или наедине с Альбертом Михайловичем.
Марк поддакивал всем требованиям дирижера так убедительно, что сомневаться в его искренности не приходилось. Но изощренные голосовые эмоции он подключал только ради спокойствия нового учителя. Композитора совершенно не интересовала подобная слава, он не планировал делить заслуженный успех, однако, если бы он сообщил об этом равнодушно, пугливый дирижер, скорее всего, ему бы не поверил. Приходилось привычно играть голосом в угоду слушателю.
Жена дирижера Аделаида Наумовна, увидев бедного родственника, осмелилась было ворчать на мужа, но тот так гневно цыкнул на нее, что всякая охота к возражениям мгновенно отпала. К тому же просторная московская квартира, доставшаяся Норкину в 1935 году по решению наркома после репрессированного критика, и тихий незаметный образ жизни подростка, позволяли совместно существовать, почти не встречаясь. Аделаида Наумовна слышала и замечала нового жильца только тогда, когда он сам этого хотел.
Так Марк Ривун оказался в той же самой квартире и в той же самой комнате, которой был обязан своей изуродованной шеей.
И началась у пятнадцатилетнего юноши новая жизнь.
Давая советы дирижеру, Марк постепенно научился управлять мелодией. Через музыку он мог внушить страх, торжество, умиление, а мог убаюкать огромный зал. Он понимал, каким именно сочетаниям звуков нужно придать определенный тембр, чтобы они оказали необходимое влияние на слушателя. С помощью сложной выверенной музыки он мог управлять настроением людей, хотя сам от нее совершенно не зависел.
Нотная грамота поначалу ему не давалась. Обладая удивительной памятью на самые вычурные звуки, способные распространяться в пространстве, он с трудом соотносил их с «немыми» знаками на бумаге. Но упорство подростка со временем привело к нужному результату. В каждую звуковую ячейку памяти Марк добавил эквивалентный значок и, читая ноты, легко слышал соответствующую музыку, а любую мелодию мог изобразить нотными знаками. Сложить мелодию в голове из ранее сохраненных в памяти звуков для него было так же естественно, как для других ходить. Но если раньше, чаще всего он оставался ее единственным слушателем, то теперь Марк мог записать сочиненную музыку и показать Норкину.
Альберт Михайлович беззастенчиво присваивал труды талантливого подростка и вскоре приобрел славу оригинального композитора. А настоящему Композитору было всё равно. Пользуясь тем, что через дирижера он мог влиять на характер исполнения произведения, Марк экспериментировал с воздействием музыки на настроение слушателей. В определенных рамках это ему удавалось. Меняя партии отдельных инструментов, он мог придать произведению мягкую лиричность или, наоборот, усилить нервное напряжение. Но ему хотелось достичь большего. Постепенно он убедился, что одной лишь музыки, как бы она ни была сложна и изысканна, для экстремального воздействия на слушателей недостаточно. Самым мощным оружием в борьбе за психику слушателя, несомненно, являлся человеческий голос.
И Марк продолжил эксперименты. Иногда во время выступления Норкина он голосом за сценой помогал оркестру. Он мог подстраиваться и дополнять те или иные инструменты, усиливать эхо, изображать фоновое гудение или опускаться в тот диапазон звуковых колебаний, которые почти не различались обычным человеком. В такие дни оркестр Альберта Михайловича имел невероятный успех. Особенно это удавалось при исполнении патриотических, торжественных или трагических произведений. У зрителей сжималось сердце, слезились глаза, каменели спины, а когда звуковая вибрация затихала, они оттаивали от оцепенения и с восторгом аплодировали.
Так прошло три года. Марк сочинял музыку и помогал дирижеру во время репетиций и выступлений. Альберт Михайлович Норкин активно этим пользовался. Его слава и почести росли. Все привыкли, что долговязый сутулый парень с черными неряшливыми волосами, сквозь которые торчат странные оттопыренные уши, часто сопровождает известного дирижера. «Мой ассистент, – иногда представлял Марка Норкин, – помогает работать с бумагами, хороший знаток музыки». На этом интерес собеседников к неприятному юноше, всегда одетому теплее, чем надо и застегнутому на все пуговицы, пропадал.
Сам Марк совершенно не ценил свое композиторское творчество. Рожденная в голове мелодия после перенесения на нотные листы не представляла для него интереса. Она уже не принадлежала ему, была отделена от его собственного эго. Другое дело – голос. Звуки, которые можешь издавать только ты, всегда с тобой. К тому же Марк окончательно удостоверился, что никакая музыка по силе воздействия не может сравниться с уникальным голосом. Он прослушал записи всех самых известных арий, популярные песни эстрадных исполнителей, но голоса, перенесенные на пластинки, во многом теряли палитру красок. Только живое исполнение могло по-настоящему очаровать, покорить или напугать.
Юноша слушал, запоминал, учился и развивал свои безграничные возможности. Настало время, когда он уверился, что способен голосом оказать любое воздействие на человека. Но однажды его ждало глубокое потрясение, в корне изменившее его мнение о своих способностях.
Глава 13
Майским вечером 1949 года восемнадцатилетний Марк Ривун возвращался на троллейбусе в центр Москвы. Он любил в свободное время путешествовать по городу, в надежде услышать что-то новое и необычное. На этот раз поездка оказалось пустой. Все тысячи звуков, коснувшихся Марка, были давно ему известны, систематизированы и уложены в бездонные ниши памяти.
Троллейбус ехал по набережной мимо Кремля. Зудение электрического двигателя, трение контактов и дрожь проводов отражались от высокой кирпичной стены, даря хоть какое-то разнообразие. Но как только троллейбус обогнул угловую башню и свернул к Манежной площади, Марк ощутил среди привычных шумов нечто новое. Он еще не понимал, что это и откуда, но уже почувствовал то особое волнение, всегда предвещавшее необычную находку.
На ближайшей остановке он вышел. Как только звенящий троллейбус отъехал, организм юноши превратился в единую мембрану, улавливающую самые незначительные звуковые колебания. В этом состоянии он был способен услышать шелест отдельных страниц в читальном зале библиотеки имени Ленина, расположенной в паре сотен метров от него. Но необычный звук исчез. Что это было? Что его взволновало? Технический шум? Игра весеннего ветра? Нет. Волнение воздуха имело музыкальную природу.
Марк сконцентрировался и по-своему обнажился перед невидимым океаном звуков, вывернув наизнанку все чувствительные рецепторы нервной системы. Он отсеял городской шум, ресторанный балаган «Националя», песенку из громкоговорителя на улице Горького и услышал, что в Большом театре, в километре от него, идет опера. Музыка была знакомой и не представляла интереса. Пел мужчина – обычный оперный певец. Разочарованный юноша уже собирался сжать распахнутый живой локатор своей души в обычное состояние, сдуться, как потасканный за праздники воздушный шарик, но в этот момент он услышал голос. В опере зазвучала партия певицы.
Вот оно!
Марк пошел навстречу чудесному женскому пению. Его тянуло к необычному голосу. Чем ближе он подходил к театру, тем четче понимал, что исполнительница умеет делать то, что пока не полностью удается ему.
Благодаря знаменитому дяде Альберту Норкину, Марка знали в каждом музыкальном театре. Пользуясь этим, он свободно вошел через служебный вход за кулисы Большого. К тому времени первое действие оперы только что закончилось. Мимо Марка, шелестя кринолиновым платьем, проплыла невысокая полная женщина с картофельным носом и густо напудренным угреватым лицом.
– Красавица, – прошептала пожилая костюмерша ей вслед.
– Кто это? – удивленно поинтересовался Марк. Живя в столице четвертый год, он уже разбирался в общепринятых стандартах женской красоты. Прошедшая дама средних лет им никак не соответствовала. Возможно, у пенсионерок другие вкусы.
– Серебровская из Кировского, – с придыханием произнесла костюмерша. – Приехала на гастроли. У нее заглавная роль сегодня.
В это время в коридор ворвался бравый подполковник в орденах с букетом алых роз. Он кинулся к певице, входившей в гримерку, с пламенной речью:
– Вероника Ильинична, прошу принять скромный букет от влюбленного почитателя.
В глазах подтянутого офицера, припавшего на одно колено, легко читалось обожание. Певица остановилась, гордо повела накрашенной бровью и шевельнула указательным пальцем.
– Подите прочь. Я от вас устала.
– Вероника Ильинична! Только цветы! И я смиренно удаляюсь.
Певица снисходительно улыбнулась и передразнила:
– Только цветы. А вы рассчитывали на нечто большее? – она звонко рассмеялась и кивнула костюмерше: – Прими и помоги мне переодеться.
Пожилая женщина кинулась исполнять волю солистки, а подполковник рассыпался в благодарностях.
Марк всё понял. Он не раз наблюдал, как невзрачная дурнушка ангельским голоском и ласковым смехом мгновенно меняла впечатление о себе. Она оставалась всё той же серенькой девушкой, но в глазах собеседников, благодаря необычному голосу, превращалась в красавицу. В их сознании отпечатывался совсем другой образ – лишенный изъянов, обворожительный и прекрасный. Он давно знал, что искристый, слегка вибрирующий голосок нужной тональности являлся источником обаяния. Марк и сам мог «приукраситься» голосом, но сейчас он столкнулся с совершенно другим уровнем очарования, словно среди унылых однообразных холмов перед ним открылась прекрасная горная вершина. Именно этот удивительный голос оперной дивы он скорее почувствовал, чем услышал, в нескольких километрах от театра в гудящем троллейбусе.
Молодой человек нашел свободное место на балконе самого высокого яруса. Певица вышла в самом начале второго акта вслед за первыми тактами музыки. Зал благоговейно стих и раскрылся в предвкушении приятного. Зрители еще не освободились от прежнего влияния ее чар, и Серебровская сразу же окутала их облаком нового прелестного обаяния. Ее голос делал с публикой то, чего никак не мог достичь он. Прекрасное пение заставляло людей плакать от умиления и любить, по-настоящему ЛЮБИТЬ исполнительницу. Она казалась им неописуемой красавицей. Мужчины сгорали от страсти, женщины мечтали быть похожими на нее.
На поклонах Веронику Серебровскую забросали цветами. Пораженный услышанным, Марк Ривун надолго замер в кресле. До сегодняшнего дня он считал, что обладает самым совершенным голосом, и ему подвластно всё. Придавая собственному звучанию нужную окраску, он легко входил в доверие, мог убедить, напугать, приказать, разжалобить, вселить ужас, банально обмануть и даже понравиться. Но он не в силах был безотчетно влюбить в себя собеседника. Так было и в школе-интернате с красивой девочкой Марусей, и в дальнейшем, после долгих тренировок, ему ни разу не удавалось приблизиться к тому уровню воздействия, свидетелем которого он только что оказался в концертном зале. Почему немолодая женщина с двойным подбородком и заплывшей талией способна влюбить в себя публику, а он нет? В чем секрет ее обаяния? Чем она отличается от него? Где скрыта тайна ее голоса?
В опустевшем театре Марк услышал, как переодевшаяся Серебровская покинула гримерную комнату. За дверью ее поджидал всё тот же настойчивый офицер с новым букетом роз. Прославленная солистка с надменным видом прошла мимо него, но, увидев толпу поклонников около служебного входа, изменила свое решение.
– Офицер, как вас зовут? Я запамятовала, – поманила она его пальчиком в тонкой перчатке.
– Федор Хромов, – отрапортовал подполковник.
– Ну что ж, Федор. Поручаю вам довести меня до гостиницы. Но незаметно, инкогнито. Понимаете значение этого слова?
– Слушаюсь, Вероника Ильинична! – взревел обрадованный офицер. – Как не понять! Мне это – раз плюнуть, в разведке служил.
– Но ползать я не собираюсь, разведчик, – игриво пригрозила певица. Ее руки, облаченные в длинные атласные перчатки, приняли протянутый букет. Серебровская вдохнула аромат свежих цветов и вздрогнула от укола. – Шипы! Придется его оставить. Чересчур заметен.
– Ради конспирации согласен. Надвиньте шляпку и следуйте за мной. Мы применим обходной маневр.
Специально для примадонны открыли служебный вход с противоположной стороны театра. Офицер с певицей выскользнули в переулок и растворились в московских сумерках. Они проделали солидный круг, чтобы незаметно подойти к гостинице «Метрополь». У центрального входа в отель певицу поджидали несколько ушлых репортеров. Вероника Серебровская сморщила узкие губы под пухлым носиком.
– И здесь! Надоели, смерть, как надоели.
– Не стоит волноваться, Вероника Ильинична, – заверил офицер, сжал локоть певицы и решительно двинулся за угол.
Парочка проникла в гостиницу через кухню ресторана. Повара и официанты понимающе отнеслись к подобному маневру. Надувшийся от важности подполковник гордо сопровождал знаменитую певицу сквозь облако аппетитных запахов.
Но все эти предосторожности нисколько не мешали Марку Ривуну. В глубоком трансе он брел вслед за Серебровской по параллельным улочкам, ловя шорох ее одежды, стук каблучков и каждое произнесенное ею слово. Он был опьянен непринужденной мощью ее обаяния. Неведомая всепоглощающая сила тянула его прикоснуться к удивительному горлу, проникнуть в тайну обворожительного голоса и завладеть им.
В этом состоянии Марк оказался около гостиницы. Он слышал мягкие шаги певицы по ковровым дорожкам, ее переливистый хохоток перед дверью номера, учащенное дыхание обалдевшего от счастья подполковника, хруст сжимаемого платья и быстрый щелчок захлопнувшегося замка. Он «видел», как растерянный офицер, брошенный в коридоре, несколько раз раздраженно ударил по дверному косяку и выкрикнул имя певицы. Его настойчивость была вознаграждена. Серебровская приоткрыла дверцу и разрешила поцеловать себя в щечку. После этого Вероника погрозила ухажеру пальчиком и обещающе шепнула:
– Федор, вы слишком нетерпеливы. Ждите меня завтра, после спектакля.
Дверь номера окончательно закрылась. Осчастливленный поцелуем, подполковник брел по незнакомым коридорам гостиницы, пока не оказался на служебной лестнице у раскрытого окна. Он расстегнул верхние пуговицы мундира, курил одну сигарету за другой, переживая случившееся чудо, и с вожделением мечтая о завтрашнем свидании. Здесь его и застала перепуганная горничная.
– Вот он! – в страхе указала девушка, прячась за плечо возбужденного милиционера. – Он ломился в номер к Серебровской.
Молодой сержант милиции выхватил пистолет и приказал:
– Стоять! Одно движение – и я стреляю!
Совершенно счастливый подполковник глупо улыбался.
За пятнадцать минут до этого странного ареста Марк Ривун бесшумно поднялся на нужный этаж гостиницы и остановился в пустом коридоре перед номером Вероники Серебровской. Еще внизу он слышал, как она заказывала по телефону легкий ужин в номер. Молодой человек постучал и уважительным тоном улыбчивого лакея сообщил:
– Извините, ваш заказ прибыл.
Серебровская небрежно распахнула дверь и, не глядя на официанта, указала:
– Туда, на столик.
Она не заметила, как он подошел сзади, а когда почувствовала чужое дыхание на затылке и повернулась, цепкие пальцы сомкнулись на ее шее. Безумные мутно-серые глаза душителя не замечали ничего вокруг. Неподвижные зрачки жадно вглядывались лишь в разинутый от страха рот жертвы. Композитор не стремился задушить певицу, он сжимал и расслаблял пальцы, позволяя Серебровской издавать стоны, кряхтение, а порой и сдержанный крик. Некоторые звуки приводили его в восторг. Даже в криках страха он улавливал ту удивительную тональность, которая заставляла толпу боготворить примадонну. В такие моменты он благоговейно ослаблял давление. Перепуганная певица пользовалась этим и пыталась отбиваться, ломая ногти об его одежду. Марк вновь с силой сдавливал шею. Он любовался напряженным горлом певицы, пытаясь заглянуть как можно глубже. Брызги слюны его не смущали, но мешал вздыбленный язык.
Марк огляделся. Его внимание привлек раскрытый несессер с ножницами, щипчиками и пилочками. Теперь он знал, что будет делать в следующую минуту.
Запястья напряглись, пальцы сомкнулись мертвой хваткой, бездыханной тело великой Серебровской рухнуло на кровать. Композитор взял ножницы и надрезал щеки певицы в углах губ. Маленькие лезвия плохо справлялись с натренированными мимическими мышцами артистки. Он схватил толстые щипцы для ногтей и стал кромсать ими лицо певицы. Когда кровавая улыбка доползла до ушей, Марк ударом кулака выбил нижнюю челюсть. Теперь ничто не мешало ему разглядывать открывшееся горло.
Почему она может, а он нет? С помощью какого секрета этой женщине удавались обворожительные звуки?
Марк заметил отсутствие коренных зубов на нижней и верхней челюсти. Возможно это. Что еще?
В дверь постучали.
– Ваш заказ из ресторана, – прокудахтала официантка. Она повторила фразу несколько раз и нажала дверную ручку.
В последний момент перед открытием двери Марк успел спрятаться в ванную. Официантка вкатила тележку в узкую прихожую, толкнула ее в комнату и замерла на пороге. Прежде чем она успела заорать при виде растерзанной певицы, Марк вышел из укрытия, ткнул ей в спину зубную щетку и голосом подполковника Хромова предупредил:
– Повернешься, убью.
Официантка рухнула без чувств.
Композитор бесшумно покинул номер. Дверь он не стал закрывать, помня про скрип несмазанных петель. Оттопыренные уши просканировали лестницы и коридоры, выбирая безопасный путь. Через несколько минут, никем не замеченный, он вышел из гостиницы.
В жестоком убийстве знаменитой певицы обвинили боевого разведчика подполковника Федора Хромова. Многие видели, как он входил с Серебровской в гостиницу, слышали, как требовательно барабанил в дверь, а главное, его голос легко опознала очнувшаяся официантка.
На следующий день Марк Ривун сидел в кресле дантиста.
– Помилуйте, у вас хорошие зубки. Зачем же их все выдергивать? – суетился старый еврей, принявший молодого человека по просьбе дирижера Норкина. – Ну, разве что, правый нижний. Там развивается кариес. Хотя я рекомендовал бы вам маленькую пломбочку.
Но Марк был непреклонен.
– Лечить не будем, выдирайте. Они мне мешают.
– Сразу все?
– Да.
– Но это же больно. Вы несколько дней не сможете полноценно питаться.
– Потерплю. Приступайте, доктор. Мне вас рекомендовали как самого лучшего специалиста.
После этой фразы, произнесенной доверчивым и вместе с тем убедительным голосом, благодарному дантисту оставалось лишь взяться за инструмент.
– Кто бы в этом сомневался. Есть еще Либензон, но он в Одессе. Хотя с вашим случаем, молодой человек, и кузнец справится. А вот если вам понадобятся золотые короночки, милости прошу. Всё исполню в лучшем виде. Ради Альберта Михайловича. С него – контрамарочки.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
