Текст книги "Отравленная страсть"
Автор книги: Сергей Бакшеев
Жанр: Остросюжетные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Но… Может, еще искупаемся?
Глебова быстро подхватила в охапку вещи и ушла не оглядываясь. Босые пятки оставляли в сухом песке зыбкие ямки. Сзади в однотонном синем купальнике Ирина выглядела интереснее, чем спереди. Я провожал глазами ее хрупкую фигуру, пока она не скрылась в будочке раздевалки. Теперь мне были видны лишь ее ноги. По их движениям я легко угадывал все этапы переодевания. Поднялась одна ступня, затем другая – сейчас она совершенно голая. Потом внизу мелькнуло что-то белое, и движения повторились – теперь она в трусиках.
Сбоку что-то назойливо щекотало висок. Я повернул голову и натолкнулся на ехидный взгляд Карповой. Щеки мгновенно потеплели. Ольга глаз не отводила, сквозь ее улыбку проступали нотки тщеславной радости.
– Один, совсем один, – качая головой, картинно посочувствовала она, и тут же отвернулась к Евтушенко: – Саша, намажь спину кремом. У меня в сумке тюбик.
Я хотел ответить чем-то дерзким, но неожиданно вспомнил, где видел тот самый огонь отчаянной решимости в глазах Ирины, что и несколько минут назад. Это было в тот день, когда Калинин ласково чмокнул в коридоре университета Евгению Русинову. Ирина плакала в кабинете и ожесточенно твердила: «Я его убью, убью!»
Я тут же забыл про Карпову и обернулся к кабинке раздевалки. Щель внизу сквозила пустотой. Распахнутая дверца приглашала следующего. Сквозь разномастную какофонию звуков, дрожащих над пляжем, я услышал шум двигателя отъезжающей «Волги».
Глава 12
В общежитие я вернулся один. Евтушенко и Карпова остались на пляже. Я упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же появилась Женя. Ее неясный образ осязаемо витал передо мной.
Нельзя сказать, что в этом ощущении было что-то необычное. В последние два дня жгучая заноза любви сидела во мне и постоянно напоминала о желанной девушке. В любой момент я мог вспомнить ее и начать мысленно с ней разговаривать. Во мне бродили и требовали выхода сотни слов, ласковых и простых, смешных и грустных, которыми я хотел поделиться с ней. Я просыпался и, даже не открыв глаза, думал о ней. А может, она была со мной еще во сне? И где кончался сон, и начинались мечты, я не знал. Она была со мной всегда. И не было никаких сил и возможности выковырнуть эту острую, но сладкую занозу.
В мечтах я видел ее глаза, улыбку, волосы, тело, я даже ощущал ее прикосновения, но не слышал ее слов. Почему-то она всегда молчала.
И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!
Как это глупо.
А она даже не спросила меня о подобном чувстве в моей жизни.
Она святая!
Или она равнодушна ко мне?
Я терзал себя мучительными вопросами. Сознание металось между возможными ответами как ястреб: то поднимаясь в солнечную высь, то бросаясь в холодное ущелье. Я объяснял ей, оправдывался, спрашивал. А она всегда была разной. Могла снисходительно улыбнуться, а потом нахмуриться. Или ее образ покрывался вязким туманом, и я говорил сам с собой, с каждым словом увязая в болоте.
Без стука распахнулась дверь. Люминесцентный коридорный свет втиснулся в серую комнату. Наверное, Сашка пришел, очнулся я от бесконечных раздумий.
– Есть кто-нибудь? Почему темно? – резкий женский голос вспорол тишину с наглостью консервного ножа, вскрывающего банку.
Кого нелегкая принесла? Мне свет ни к чему, я и так видел ту, о ком думал.
Два уверенных шага, щелчок выключателя.
Я оторвал взгляд от блеклого потолка. Голова повернулась влево, глаза сморщились от яркого света. Но только на три секунды. Вообще-то, лампочки в общежитиях маломощные. Я сел, панцирная кровать отозвалась узловатым звоном.
Передо мной стояла женщина лет тридцати. Серая юбка до колен, такой же жакет и белая блузка с замысловатым воротником. Туфли черные, тяжеловесные. Она сделала еще два шага и встала напротив меня. Теперь я мог лучше разглядеть ее лицо. Первое, что бросилось в глаза – колючий взгляд серых глаз и черные короткие прямые волосы, зачесанные за уши. Волосы отливали блеском словно мокрые.
– Заколов? Тихон Петрович? – тонкие выщипанные брови вопросительно изогнулись.
– Да, – ответил я, слегка удивленный столь официальным обращением.
Ноги нащупали шлепанцы, я попытался встать.
– Сидите, сидите! – остановила женщина. В кратком жесте рукой чувствовалась привычка отдавать команды.
Она бегло осмотрела комнату. А я тем временем отчетливо разглядел носик с горбинкой, овальные ноздри, хищно открытые по бокам, и маленькие жемчужины в мочках ушей. Серые глаза вновь холодно уперлись в меня, в вытянутой руке раскрылось и тут же захлопнулось удостоверение.
– Следователь районной прокуратуры, Татьяна Витальевна Воронина, – представилась гостья. – Веду дело Воробьева.
Такого начала я не ожидал. Сцепил руки, чтобы унять волнение. В груди неприятно засосало.
– Сидите! Вставать не нужно! – вновь оборвала мой порыв Воронина.
Я невольно подчинился. Она шагнула в одну сторону, затем в другую. Так и делала по три шага, то влево, то вправо, как заведенная. Механический маятник какой-то, а не женщина!
– Я к вам приехала, чтобы задать несколько вопросов, по интересующему меня делу. Вы догадываетесь, о каком?
Она на мгновение застыла и тут же продолжила движение. Мне оставалось только крутить головой, следя за ее перемещениями.
– Так вот, меня интересует, следующее. Где вы находились позавчера ночью?
Я, наконец, пришел в себя и понял, что история с вывезенным трупом Андрея Воробьева серьезно осложнилась. Утром в автомобиле покопались милиционеры, а сейчас передо мной следователь прокуратуры. Что ей известно? Как себя вести? Я сижу, а следователь стоит. Она выше меня и тем самым стремится подавить. Да еще постоянно маячит перед глазами, создавая ощущение монотонности и смирения. Может, их так учат? Нет, мне это не нравится! Надо сломать навязанный ритм, изменить ситуацию.
– Простите, вы следователь Воробьева? – я намерено ошибся.
– Я Воронина Татьяна…
– Ах, да! – перебил я, – Воронина, которая ведет дело некоего Воробьева! Меня всегда удивляло, почему так много птичьих фамилий.
– Что?
– Я говорю, что на каждую птицу есть своя фамилия. – Я резко встал, и зашагал, как и она по два-три шага влево и вправо. Левая рука, согнутая в локте, легла на поясницу, а правая назидательно покачивала пальцем. – Вот смотрите. Скворцовы, Орловы, Воробьевы, Снегиревы, Воронины, наконец. Ну, кто там еще? Куликовы, Чайкины, Филины, Журавлевы. Да взять хотя бы домашних птиц, Гусевы, Уткины, Курочкины. А если принято разделять по полу, то, пожалуйста, Петуховы, Селезневы. Ну, вот припомните любую птицу – обязательно есть соответствующая фамилия. Причем распространенная. А некоторые даже и не переиначивают – Лебедь, Кулик, Орел, Беркут. Как говорится, что слышится, то и пишется. Ну почему так? Люди мечтают летать?
Результата я добился. Ошарашенная следователь застыла на месте и вдумчиво смотрела на меня. Она сосредоточенно переваривала информацию и как школьница искала ответ на поставленный вопрос.
Девчонки они все такие. Задаст им учитель вопрос, они думают над ответом. Волнуются, ищут истину, надеются получить знания и стать умнее. А нет, чтобы задуматься над самим вопросом. Почему он такой, а не другой? А может, я бред несу? Ведь я с таким же успехом мог спросить про Зайцевых, Медведевых, Волковых или про Карповых, Ершовых, Щукиных.
Короче, можете сами проверить. Спросите с умным видом любую девушку, почему в солнечной системе девять планет, а не десять или восемь. Она наверняка задумается. Ответ, конечно, не найдет, но будет настойчиво дергать за рукав и спрашивать: объясни, объясни. А планет этих может быть и восемь. Я, честно говоря, не помню.
Пока Воронина думала, я успел собраться, и почувствовал себя с ней на равных.
– Действительно, фамилий подобных много, – наконец произнесла она, – но лучше поговорим об этом позже, а сейчас…
– Да вы садитесь!
И она села за стол. Как по команде. Во, как!
Я тоже плюхнулся напротив нее. Вздохнул, подпер руками подбородок и улыбнулся:
– Так о чем вы хотели поговорить, Татьяна Витальевна?
– Вообще-то сегодня выходной, – она почти извинялась.
– Точно, выходной! Да и вечер уже. Что же вам дома не сидится?
– Но поступила информация…
– Да бог с ней информацией, – нагло прервал я. – Потерпит до понедельника. Семья важнее.
Я опустил глаза на правую руку женщины. Обручального кольца не было. Воронина обхватила пальцы левой ладонью, сцепленные руки юркнули под стол.
– И все-таки, мне важно знать, где вы провели позавчерашнюю ночь?
– Да здесь. Вот на этой кровати, – я ткнул пальцем за спину.
– Кто это может подтвердить?
– Мой сосед, Александр Евтушенко. Он спал там.
– А еще кто-нибудь видел вас в это время?
– Да в чем собственно дело?
– В тот вечер был убит гражданин Воробьев Андрей Иванович. Вы его знали?
– Нет, откуда! Я в этом городе две недели. Еще мало кого знаю.
– Есть основание полагать, что тело Воробьева было вывезено с места преступления на автомобиле «Волга», предположительно светлого цвета.
– Прямо детектив какой-то рассказываете.
– Сегодня при осмотре «Волги», принадлежащей гражданке Глебовой, была обнаружена важная улика, которая дает основания предполагать, что возможно преступники использовали ее машину.
Выходит, милиционеры доложили о заколке в прокуратуру! Это плохо. Но ничего более конкретного у следствия, похоже, нет. Это хорошо. Я старался держаться уверенно:
– Глебова, это наш руководитель практики из Университета?
– Да. И как выяснилось, вы, Заколов, имели доступ к ее автомобилю. И могли воспользоваться им в ту ночь.
– Нет, нет. Это уже какая-то ерунда. Трупы, улики… Да, кстати! Вечером, когда я возвращался, меня видел наш вахтер. Можете спросить у него.
– Уже спросила, – следователь загадочно улыбнулась. – Он видел, как вы входили после одиннадцати вечера.
– Вот! Что и требовалось доказать. Ночью я находился здесь.
– Вахтер видел, как вы в общежитие вошли, но…, – Воронина опять улыбнулась, на этот раз по-детски радостно, – но он не видел, как вы из общежития вышли.
– Спал долго, что поделаешь, – произнес я и почувствовал, как спина покрывается потом. Я уже понял, к чему она клонит.
– Вахтер находился в общежитии до девяти утра. Вас он не видел. Зато вас видели еще раньше в автомобиле «Волга» совсем на другом конце города. Как вы это объясните?
– Я же говорю. Франц Оттович крепко спал, когда я выходил рано утром.
– Вы же только что заявили, что спали долго.
– Это я про вахтера. Он спал, видимо, долго и крепко.
Следователь спокойно выложила руки на стол и даже постучала ноготками. Инициатива опять была на ее стороне.
– Я ведь почему решила прийти к вам сегодня, в выходной день. Вы человек молодой, учитесь в хорошем институте и, возможно, просто влипли в неприятную историю. А что если вас кто-то использовал для своих преступных целей? А вы прикрываете этого человека и тем самым копаете себе огромную яму, в которой можете похоронить себя лет на пятнадцать. Вы понимаете, о чем я?
– Честно говоря, с трудом. Где-то кого-то убили, куда-то вывезли, а я виноват в том, что спал в это время при малом количестве свидетелей.
– Не утрируйте, Заколов! И не стройте из себя дурака! – голос следователя повысился. Она встала и огляделась. – Я ведь могу и комнату осмотреть.
– У вас есть ордер?
Воронина снисходительно улыбнулась:
– Вот видите, какой вы умный. Я сказала осмотреть, а не обыскать. – Она прошлась по комнате, цепко вглядываясь в детали. Зайдя мне за спину, неожиданно развернулась: – Так что вы хотели сказать по поводу той ночи?
– Спал. Как обычно. – Чтобы ее видеть, я неудобно вывернул шею. – Что тут добавишь?
– И все-таки, – женский голос приобрел ласковые нотки, – Тихон Заколов, вы подумайте, поразмыслите и если что-то захотите сообщить или вспомните, то вот мой телефон. – Она протянула карточку. – Надеюсь, до скорой встречи.
Изящной походкой Татьяна Витальевна Воронина проследовала к выходу. Около двери обернулась:
– Кстати, Страусовых я не встречала.
– Не в Африке живем. Поэтому, кругом Соловьевы да Чижовы.
Она улыбнулась, о чем-то задумалась. Я смотрел на лицо, повернутое в профиль. Носик с горбинкой, хищные ноздри, смоляные прилизанные волосы, треугольники больших глаз и яркие жемчужины в ушах. Татьяна Воронина оправдывала свою фамилию.
Женщина-птица стряхнула минутное оцепенение, шагнула в коридор. Прощальных слов не последовало, дверь осталась открытой. Образ надменной птицы еще витал в пустом проеме, а я думал, ей бы одежду более веселенькую, да туфли поэлегантнее, получилась бы жутко привлекательная женщина. Она напоминала охлажденное шампанское в закупоренной бутылке. Интересно, если ее встряхнуть да раскрутить проволочку, удерживающую пробку?
Черт! Да что же со мной творится? В последние дни я только на женские прелести обращаю внимание. Тут вся жизнь может загреметь под откос, а я пялюсь на юбки.
Глава 13
Приход Ворониной разрушил незримый образ Жени, витавший в комнате. Вопросы и намеки следователя вклинились в тот поток мыслей, что владел мной до ее появления. Я закрыл дверь, выключил свет. Стало лучше. Я не хотел думать о трупе, я вспоминал Женю. Что стоят угрозы прокуратуры по сравнению с тем, что меня отвергла любимая девушка?
Наступивший глубокий вечер только усугубил мучения. Я не находил себе места и постоянно думал: а вдруг, она меня ждет? Может, я ее не так понял, и сейчас мы оба раскаиваемся? А вдруг, она позвонит? Сама. И мы встретимся.
А потом вихрем врывалась вьюга и била по щекам комьями льдинок. Она сейчас наедине с противным Калининым. Старый Папик по-хозяйски дотрагивается до стройного податливого тела.
Ждать в одиночестве стало невыносимо. Я спустился вниз, хмуро сел рядом с Францем Оттовичем.
– Посижу? – вопросительно посмотрел я.
– Посиди, – улыбнулся вахтер. – Ничего, что я теперь на ты?
Я кивнул. Мне, откровенно говоря, больше резало слух, когда такой пожилой человек обращался ко мне на вы.
– Тут про тебя спрашивали, – Франц Оттович словно извинялся.
– Знаю. Ерунда. Что видели, о том и говорите.
Лицо старика разгладилось. Я напряженно уткнулся в телефонный аппарат.
– Ждешь? – по-доброму усмехнулся Франц Оттович.
– Угу, – кивнул я.
– Обещала?
– Нет, – я испустил вздох умирающего слона. – В том то и дело…
– Тогда сам позвони.
– Я?
– А кто же?
Я удивился. Как эта простая мысль мне раньше не приходила в голову? Правду сказал Сашка Евтушенко – от любви глупеют.
– Да, конечно. Надо позвонить. А можно?
– Отчего ж нельзя?
Я прикоснулся к трубке. Сердце заколотилось в десять раз громче, чем на важном экзамене, когда рука тянется за билетом. Негнущийся палец набрал нужные цифры. Сигнал пролетел километры проводов и вернулся длинными гудками. Ладонь вспотела. Трубка сминала ухо. Дыхание задержалась в раскрытых губах. Франц Оттович дипломатично отодвинулся, зашуршал газетой.
Монотонные гудки продолжались. Мне казалось, что каждый последующий гудок громче предыдущего, и скоро издевательский писк услышат во всем общежитии.
– Не отвечает, – я растерянно положил трубку. – А уже поздно.
– Может, спит, – посочувствовал вахтер.
– У нее телефон рядом с кроватью. Услышала бы.
– Позвонишь утром.
– Утром? Это так долго. – Я вспомнил про странный труп в квартире Жени. Меня охватила тревога, голос дрогнул: – А вдруг… с ней что-то случилось?
– Переживаешь? – Франц Оттович понимающе кивнул и неожиданно рявкнул: – Тогда иди к ней! Что ты тут разнюнился?
– Я? Сейчас?
– Измучишься ведь до утра, парень. По себе знаю. Тоже молодым был.
Убеждать меня не потребовалось. С металлическим стоном растянулась старая дверная пружина. За моей спиной шарахнула разболтанная дверь общежития. Ноги неслись по вечерней улице.
А вот уже знакомый двор… Подъезд… Этаж… Мое сбившееся дыхание, кажется, слышно по всей лестничной клетке. Рука поднимается робко, палец осторожно давит кнопку звонка. Я замираю и прислушиваюсь к звукам за дверью. Тишина. На всякий случай звоню еще раз. Уже настойчивее. Дергаю ручку – заперто. Я сажусь на ступеньки напротив двери. Воображение рисует одну трагическую картину за другой. Что же делать?
Еле слышно щелкает замок. Я поднимаю лицо. Дверь осторожно приоткрывается. На пороге фигура, завернутая в розовый махровый халат. На голове тюрбаном свернуто такое же полотенце.
– Тиша, ты…? – удивленные глаза Жени светятся восторгом.
Я вскакиваю:
– Женя, я волновался…
– А я думаю, кто это звонит постоянно?
– Женя…, – я пытаюсь припасть губами к розовощекому распаренному лицу.
– Не надо через порог…
Я вваливаюсь, вслед за отступающей девушкой.
– Женя, Женя…, – ладонь сжимает махровую ткань на плече.
– Подожди, хотя бы дверь закрою.
Она тянется через меня к двери. Халат разъезжается. Я тыкаюсь носом в выступающую ключицу. Ее тело дышит теплом и пахнет летними цветами. Мгновенное счастье вытесняет былую тревогу в душе.
– Женя…, – мои губы трогают нежную кожу на шее. Это хочется делать снова и снова.
– А я сижу в ванной…
– Женя, милая, – твержу я одно и то же. В голове пусто. Где, те сотни слов, что я готовил заранее? Губы поднимаются к щеке. – Женя…
Она смеется, откидывает голову:
– Ты хотя бы разуйся…
Полотенце сваливается с ее головы. Выпавшие влажные волосы касаются моего лица. Запах летних цветов усиливается. Я ловлю ее губы. Они мягки и подвижны. Я вжимаюсь в них, чтобы не потерять. Наши дыхания сливаются. Неожиданно кончик языка проникает в меня. Он живой, что-то ищет и ускользает. Потом стремглав возвращается, и все повторяется. Мои руки на ее спине. Под пальцами я чувствую легкую дрожь. Это трепет лепестка на ветру. Неконтролируемая пьянящая дрожь передается мне.
И вдруг все исчезает.
Мои руки еще сохраняют кольцо объятий, по ним только что скользнули влажные локоны спутанных волос, а из комнаты уже раздается голос Жени:
– Иди сюда.
Я сбрасываю обувь и прохожу. Свет остается за спиной, в комнате темно. Щелчок кассеты в магнитофоне. Женя садится на заправленную кровать. Мягко хрустит матрац, лучами расходятся складки покрывала. Девушка в уютной ямке. Меня тянет к ней. Комната наполняется тихой плавной музыкой.
«Беса мэ, беса мэ мучо…», – звучит чарующий голос певицы.
Я около Жени.
– Ты знаешь, как это переводится? – шепотом спрашивает она.
– Нет.
– Целуй меня. Целуй меня крепче…
Ее руки тянутся ко мне. Я плюхаюсь рядом. Поворот головы, и лицо девушки скрывает тень от волос. Я вижу лишь смутный блеск темных глаз, но они тут же закрываются. А приоткрытые губы жадно сковывают мое дыхание.
«Беса мэ, беса мэ мучо», – просит певица. В ее голосе боль и мольба.
Мы целуемся исступленно, как я никогда не целовался. Мои скованные руки неумело обнимают тело девушки, ладонь сжимает мягкую попку через халат. Я жму и жму одно и то же место и не понимаю, что делать дальше. И вдруг ее ладошка заползает мне под футболку. Тонкие пальцы поднимаются по мышцам пресса и ножами проходят сквозь волосы на груди. Бодрящие мурашки разбегаются по коже от непривычных прикосновений.
Музыка обволакивает меня. В словах певицы бьется едва сдерживаемая страсть. Страсть невидимым облаком заполняет комнату.
Я опускаю глаза. Свет из прихожей падает на колени девушки. Халат разошелся и острым уголком сходится к поясу. Я каменею. Дыхание полностью останавливается. Взгляд ощупывает обнаженные бедра и замирает в острие угла. Я впервые вижу треугольник волосков на выпуклой подушечке лобка. Жаркое возбуждение в штанах обретает твердость.
А сладкий голос певицы требовательно шепчет: «Беса мэ, беса мэ мучо…»
Мы валимся на кровать, Женя пропихивает мою руку себе на грудь. Упругий холмик, увенчанный затвердевшим соском, теплеет в ладони. Сладкий туман накрывает пьяной волной. Я парю в чем-то зыбком и уже ничего не соображаю. Приятные волны накатывают одна за другой и поднимают вверх. Я отдался пьянящей стихии и не контролирую свое тело. Оно не подвластно мне и живет по диким законам природы.
Музыка взлетает все выше. Она подстегивает и укачивает.
Скрипнула кожа ослабленного ремня. Живот вжался, пальцы девушки расстегнули джинсы. Ее рука юркнула под трусы и обхватила мою грубую твердость. Тело вздрогнуло, как от разряда электричества. Дрожь разбежалась десятками волн. Ладошка плавно сжалась. И тут жаркая неуправляемая волна хлынула вниз живота. Я расслабился. И сразу же еще один мощный разряд прошелся по телу. Пик энергии уходил через теплое колечко девичье ладошки. Несколько самопроизвольных пульсаций и облако, вознесшее меня ввысь, растаяло, а тело в сладкой неге опустилось на кровать.
Замолкая, рассыпались последние аккорды песни. Пока звучала мелодия, я успел воспарить на небывалую высоту и в блаженном полете вернуться назад. Я заглянул туда, где никогда не бывал.
– У тебя раньше девушки были? – шепотом спрашивает Женя.
Мы лежим, откинувшись, рядом друг с другом.
– Нет, – честно признаюсь я.
– Сходи в ванную, – советует она.
Я плетусь в ванную, поддерживая расстегнутые джинсы. Я их так и не снял, и чувствую себя полным идиотом. Из открытого крана мощно бьет вода. Я смотрюсь в зеркало. Щеки наливаются стыдливым румянцем. Я плещу и плещу в лицо холодную воду. Жар отступает медленно.
Когда я вернулся, комната была освещена, музыка выключена, недавнее чарующее обаяние бесследно испарилось. Женя сидела за журнальным столиком. Кудряшки ее волос были как-то хитро подобраны. В руках она держала коричневый кожаный портфель.
– Это от Андрея осталось, – сообщила она. В ее глазах легко читалась грусть.
Я сел напротив:
– Что в нем?
– Бумаги какие-то. Я хочу, чтобы ты выбросил портфель. Подальше. А бумаги сжег.
Я пытался поймать ее взгляд, но видел только опущенные ресницы. Молчание затягивалось.
– Он пришел в тот день с этим портфелем? – решил выяснить я.
– Да.
– Бутылка коньяка была в нем?
– Да, – Женя по-прежнему не поднимала глаз.
– А ты помнишь, Калинин сказал, что он отдал Андрею коньяк?
Женя молчала, ее губки сжались.
– Видимо, это та самая бутылка и была, – продолжил мысль я.
Женя вскинула голову:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Получается, что Калинин специально дал бутылку с ядом своему помощнику.
– Нет! – неожиданно резко ответила Женя.
– Ты что-нибудь знаешь?
Женя ответила после долгого молчания:
– Юрий не мог этого сделать.
– А какие у них были отношения?
– Нормальные. Даже дружеские. Они вместе три года работали. Юрий покровительствовал Андрею. Я знаю, что он во многом ему помог. По бытовым вопросам и по-человечески.
– Да, ситуация… Все-таки, кто-то впрыснул в бутылку яд. Ты не помнишь, во сколько улетел Калинин, и во сколько к тебе пришел Воробьев? – я сознательно называл их по фамилиям. Мне не нравилось, как Женя произносила имена этих мужчин.
– Я не хочу больше об этом. Ты выбросишь портфель?
– Да, конечно, – я протянул руку, открыл замочек. В портфеле оказалась одна объемная папка, завязанная тесемочкой.
Женя двинулась к выходу. Около двери она остановилась и вопросительно взглянула на меня:
– Мне пора спать.
Это прозвучало, как «До свиданья».
– А может… мне остаться?
Она молча покачала головой. Я подошел к ней, попытался обнять. Она выскользнула.
– Когда мы с тобой встретимся? – спросил я.
– Тиша, зачем я тебе? У тебя еще будут другие девушки… Лучше.
– Женя, ты самая…
– От меня – одни неприятности.
– Женя…
– Не надо, Тиша. Иди.
– Женя. Ну,… в следующий раз все будет по-другому.
– Иди, Тиша, уже поздно.
Я вздохнул и наклонился, чтобы ее поцеловать. Она подставила щеку.
Я медленно плелся знакомой дорогой в общагу. Я чувствовал себя, как студент, не сдавший экзамен, которому объявили, что пересдачи не будет, и он отчислен. На пол пути ко мне пристала дворняга и молча трусила сзади. Видимо, своим видом я напоминал побитую собаку, и она признала во мне родственную душу. Так и мы пришли к общежитию унылой парой. Я посмотрел в морду упрямой попутчице и с удивлением признал в ней прежнюю Шавку с пляжа.
– О, да это ты, Шавка! Опять колбаски захотела? – я посмотрел в умные глаза мохнатой собаки. – Стой здесь под окном. Сейчас тебя чем-нибудь угощу. Поняла?
Шавка покорно села и задрала морду.
Я вбежал в комнату и метнул портфель на кровать. В дороге я совсем о нем забыл и только сейчас вспомнил, что обещал от него избавиться.
– Кончай шуметь, полуночник, – лениво проворчал Сашка Евтушенко. Он лежал в кровати и читал какой-то учебник.
– У нас жратва есть? – крикнул я, игнорируя замечание.
– Печенье и чай.
– Печенье не пойдет. Нужна колбаса.
Я открыл окно. Шавка сидела на прежнем месте. Если собаки умеют улыбаться, то, увидев меня, она так и сделала, радостно продемонстрировав все свои зубы.
– Зачем тебе? До утра подождать не можешь?
– Не мне, а ей. Я обещал.
Сашка в трусах подошел к окну, посмотрел на бездомную псину:
– Придумаешь тоже…
– Слушай, а у девчонок наверняка колбаса есть.
– Они запасливые, – согласился Сашка.
– Схожу-ка я к Карповой.
– Да она уже спит.
– Разбужу! – я ринулся к двери.
– Погоди, – остановил меня Евтушенко. – Лучше я.
Я пристально взглянул на друга:
– Это верно. В позднее время надо принимать только близких людей. Ты ей объясни, что это для нас.
Через несколько минут Шавка быстро заглотала три больших ломтя полукопченой колбасы. Ее подобревшие глаза продолжали с надеждой пялиться на меня.
– Прости, все! – крикнул я. – Дольше сама вертись.
Шавка понимающе потупила морду.
– Что ты с собой приволок? – спросил Сашка, когда я прикрыл окно.
– Портфель нашего покойника.
– Зачем? Ты с ума сошел! Это же улика!
– Честно говоря, хотел выбросить по дороге, да забыл.
– Ох, и вляпаемся мы с тобой.
– Ложись. Все нормально. Там какие-то бумаги, я почитаю, а завтра разорву и выкину.
– У нее взял?
– Да.
– Сама дала?
– Да. Ты чем-то недоволен?
– А вдруг, она нас хочет подставить? «Волга» уже на подозрении, зажим для галстука нашли, а тут – такая улика в придачу! Обнаружат – не отвертимся!
– Ага! Сейчас заявятся опера с обыском и арестуют нас. Вспомни, как ты со «Скорой помощью» психанул. Кстати, ко мне приходила…
Я хотел рассказать про визит следователя, но осекся на полуслове. Лучше не нагнетать страсти.
– Кто приходил? Куда?
– Ерунда, это мелочи. Ты лучше скажи, где так долго с Карповой пропадал?
– Где, где. Гуляли. Я же не спрашиваю, откуда ты среди ночи возвращаешься.
– Сам догадался.
– Вот, вот! Сегодня никого вывозить не потребовалось? Трупов новых нет?
– Да ну тебя!
Я вывалил содержимое портфеля на кровать. Выпала одинокая зеленая папка. Пальцы расшнуровали тесемки, ворох бумаг рассыпался по полу.
И тут в дверь постучали. Требовательно. Настойчиво. Чувствовалось, если мы не откроем, дверь взломают.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
