Текст книги "Союз трёх императоров"

Конфликт на КВЖД

Внушительная по размерам, но очень изящная президентская яхта «Мэйфлауэр» неторопливо шла по Хэмптонскому рейду. Лёгкий вечерний бриз, мягкие лучи клонившегося к закату солнца, негромкий плеск волн и парящие за кормой чайки… Идиллическая обстановка морской прогулки как нельзя лучше подходила для серьёзного разговора, ибо позволяла отвлечься от будничной суеты и настроиться на обсуждение глобальных проблем.

В просторном салоне судна собрался весь цвет американского истеблишмента – компания едва ли не самых влиятельных VIP – персон мира. Всего семь человек, но зато каких! В кожаных креслах за овальным столом расположились: 28-й президент Северо-Американских Соединённых Штатов Вудро Вильсон, его советник Эдуард Хаус по прозвищу Полковник, директор Бюро расследований (так тогда именовалось ФБР) Александер Биласки, новоиспечённый государственный секретарь Роберт Лансинг, банкиры Джекки Морган-младший, Джордж Бойкер и престарелый, но по-прежнему бодрый и остающийся самым богатым человеком в мире миллиардер Джон Дэвисон Рокфеллер. Можно безо всяких сомнений утверждать, что в руках этой семёрки находились все рычаги управления самой могущественной державой мира.

Поговорив о погоде и разного рода пустяках, Вудро Вильсон перешёл к делу:

– Европа находится на грани войны. И наша задача – найти способ эту войну предотвратить или хотя бы на некоторое время отложить.

– А какое нам дело до старушки Европы? Хотят воевать, пусть повоюют. Или вы тоже хотите получить Нобелевскую премию мира? – спросил Рокфеллер с плохо скрываемой иронией в голосе. Говоря про Нобелевскую премию, он весьма бестактно намекал Вильсону на его предшественника – 26-го президента Теодора Рузвельта, ставшего обладателем этой престижной международной награды. Почтенный возраст и миллиардное состояние позволяли Рокфеллеру говорить бестактности даже президентам.

Но вудрый Мудро… то есть мудрый Вудро пропустил колкость мимо ушей и с достоинством продолжал:

– Исход общеевропейской войны, случись она в ближайшем времени, легко предсказуем. Поражение Антанты неизбежно, и оно породит нового титана, тягаться с которым будет сложно даже нашей великой стране.

– Титана-тирана, – уточнил глава спецслужб и разведки Биласки.

– Позвольте, но почему вы называете поражение Антанты неизбежным? – спросил госсекретарь Лансинг. – Ведь мы уже поставили Англии и Франции оружия почти на полмиллиарда долларов! По имеющимся данным, французы, формально не объявив мобилизацию, уже довели численность своей армии до трёх миллионов человек. При высадке на материке британских войск и экономической поддержке с нашей стороны война может принять затяжной позиционный характер. А для нас это – лучший вариант: пусть оба воюющих блока изматывают свою экономику и берут займы, становясь всё более зависимыми от кредиторов.

– А вы знаете, каким образом увеличиваются армии Антанты? В первую очередь за счёт сенегальских рекрутов и прочих туземцев из Африки и Индии. Неужели вы и впрямь думаете, что они смогут сдержать наступление кадровых германских частей, да ещё поддержанных русскими казаками? – насмешливо произнёс президент. – Увы, господа: немцы уже через две-три недели после объявления войны будут маршировать по Парижу! И неважно, сумеет ли хвалёный Королевский флот отразить вторжение на острова Туманного Альбиона или нет. Британскую империю можно не принимать в расчёт: её величие осталось в прошлом. Наш соперник – Германия! Вот несколько красноречивых цифр: в 1913 году выплавка стали в нашей стране составила 31,3 миллиона тонн, в Англии – 7,7 миллиона, а в Германии – 17,3. Эти чёртовы швабы создали мощнейшую экономику внутри собственной страны, не имея ни богатых колоний, ни работающих на плантациях негров. Нетрудно предсказать, что при сохранении союза с Россией и захвате колоний у побеждённых европейских держав Германия за несколько лет может превратиться в нашего сильнейшего конкурента. Мы этого допустить не должны.

– Но в таком случае предотвращение войны ничего не даст: немецкая экономика, подпитываемая российскими ресурсами и не обременённая расходами военного времени, будет расти ещё быстрее! – резонно заметил Морган-младший.

– Да, вы правы, – согласился президент. – Вот мы и подошли к самому главному: война в Европе нам выгодна, но только если это будет затяжная, пожирающая ресурсы и капиталы мясорубка, а не стремительный блицкриг. О том, как можно достичь этой цели, скажет мой советник.

Полковник Хаус откашлялся и начал издалека:

– Обстановка в Европе вызывает опасения, но нельзя игнорировать и ситуацию в Азии. В этом регионе мы явно недооцениваем грозящие нам риски. Я имею в виду Японию. Если эта страна присоединится к Тройственному союзу, это будет иметь катастрофические последствия не только для Антанты, но и для нас.

– По-моему, вы преувеличиваете! – перебил Полковника Рокфеллер. – Япония никогда не объединится с Россией. К тому же у неё военный союз с Англией…

– Военные союзы бывают непостоянны, как ветреные девицы, – вставил слово президент. – Вспомним, к примеру, эпоху наполеоновских войн: вчера – противники, сегодня – союзники, завтра – снова противники…

Ну, в вопросах истории с Вудро Вильсоном спорить было трудно: он возглавлял Американскую историческую ассоциацию и был единственным президентом США, имевшим докторскую учёную степень. Но, несмотря на имидж интеллектуала, симпатией со стороны американцев он не пользовался – возможно потому, что нация хорошо помнила своего любимца и его предшественника – темпераментного Тедди Рузвельта. Которому Вудро, увы, проигрывал по всем статьям.

– После того как Япония предъявила Китаю ультиматум – печально известное «21 требование» – отношения между Токио и странами Антанты заметно охладели. Ваш предшественник Брайан, – Эдуард Хаус кивнул госсекретарю Лансингу, – испортив отношения с премьером Окумой, тоже сыграл на руку тем, кто стремится выбить Японию из рядов наших потенциальных союзников. Но как мне кажется, ещё не поздно изменить ситуацию. Нам следует пожертвовать Китаем – тем более, что тамошний тиран и самозваный император Юань Шикай у цивилизованного мира не вызывает никаких симпатий. Подарить самураям истерзанную беспорядками «Поднебесную империю» – это куда меньшее зло, чем увидеть Японию в стане наших заклятых врагов.

Присутствующие задумались. В американском обществе росли антияпонские настроения, и пойти сейчас на уступки Токио означало стать объектом ожесточённой критики со стороны политических оппонентов. Этого не больно-то хотелось.

– В японском правительстве сейчас есть два лагеря, условно назовём их партией войны и партией мира, – продолжал тем временем Полковник. – Партия войны сильнее, но в ней нет единства. Часть японских политиков по-прежнему видит своим главным врагом Россию и желает развить успех прежней войны. Эта группа считает, что в 1905 году Япония как страна-победительница получила слишком мало, и она призывает к захвату всей Маньчжурии и оставшейся половины Сахалина. А отдельные ястребы даже требуют присоединить к империи Уссурийский край и Камчатку. Но в партии войны есть и их антагонисты – сторонники продвижения колониальной политики на юг: в центральный и южный Китай, в Аннам, Бруней и Голландскую Индию. У них мощные аргументы: мол, зачем нам тайга, снега и морозы? Стране нужны нефть, цветные металлы, каучук, рис – а это можно получить, лишь выбрав южное направление экспансии. Вы понимаете, что будет, если данная группа японских политиков получит власть? Союз с Россией и Германией против Антанты – их самый логичный шаг. А это радикально меняет баланс сил – и в Европе, и в Азии.

– Так что же вы всё-таки советуете делать?

– Необходимо разыграть японскую карту в наших интересах. Надо столкнуть Японию с Россией. Нам просто необходима новая война этих государств! Тогда русские ресурсы будут оттянуты на Дальний Восток. А при единственной железнодорожной магистрали переброска войск, продовольствия и боеприпасов растянется на месяцы и даже годы… Две воюющие армии надолго увязнут в Маньчжурии. Фактически Россия будет исключена из европейского пасьянса, и тогда можно подтолкнуть к войне и Германию. К тому времени завершится модернизация армий Антанты, и будет достигнут военный паритет. В этом случае затяжная война на самоуничтожение станет вполне вероятной.

– Итак, Дальний Восток – вот приоритет нашей геополитики! – подытожил Вудро Вильсон. – Надо приласкать Японию и пообещать ей всяческую помощь. Разумеется, на столь важное дело придётся немного раскошелиться. Вы меня слышите, господа банкиры?

* * *

Эскадренный миноносец «Дерзкий» вошёл в Севастопольскую бухту и малым ходом направился к бочке № 3, указывая дорогу следовавшему ему в кильватер линкору «Императрица Екатерина Великая». Новейший дредноут прибыл из Николаева и в Севастополе оказался впервые. Отсалютовав флагманской «Императрице Марии», он стал рядом с ней на бочку. С берега кричали и махали руками: могучий дредноут – «сверхсилище», как его обозвали местные журналисты – привлекал всеобщее внимание.

– Ура! Теперь у нас с турками – как минимум паритет, – сказал своей спутнице стоявший на Графской пристани щёголь-лейтенант. – В прошлом году англичане построили для султана два дредноута. Вот и у нас теперь два!

– Неужели до этого дня мы были слабее турок? – удивилась юная барышня.

– Ну, не слабее, конечно. Турок мы били всегда, независимо от соотношения сил. Мы побеждали не числом, а уменьем. Теперь же, когда на нашей стороне и то, и другое, мы будет не просто побеждать, мы будем громить противника в пух и прах!

Мимо Графской пристани прошёл «Дерзкий». Все заворожено смотрели на его стремительный силуэт с высоким полубаком, тремя наклонными трубами и внушающими уважение длинноствольными пушками. Резко положив руль, эсминец развернулся и эффектно пришвартовался кормой к Минной стенке. Из третьей трубы взмыла вверх прощальная шапка чёрного дыма. Поход завершён.

– Какой красивый корабль, – раздался чей-то женский голос.

Ах, какие были времена! Тогда дамы знали толк в красоте, даже если это эскадренный миноносец, а не букет хризантем или сумочка от Louis Vuitton…

* * *

Севастополь был взбудоражен: все только и говорили, что о дерзком ограблении ювелирного магазина братьев Шпигельглуз. Преступление было совершено с неимоверной наглостью: группа налётчиков – то ли четыре, то ли пять человек – среди бела дня ворвалась в магазин, расположенный на оживлённой улице в самом центре города. Охранник магазина был застрелен, остальные сотрудники, напуганные до смерти, выполнили все требования нападавших безоговорочно. Содержимое прилавков и сейфов быстро перекочевало в большие рюкзаки и сумки, после чего банда скрылась на фаэтоне, запряжённом парой гнедых.

Главаря налётчиков быстро опознали, поскольку он даже не скрывал лица и орудовал без маски. Вероятно, он считал, что ему терять уже нечего. И теперь весь город был обклеен листовками с его портретом. За поимку бандита обещали премию в 500 рублей. Казанцев и Мунивердич узнали его сразу – это был тот самый мордоворот-заика, с которым они схлестнулись в ресторане гостиницы «Кист». Из подписи на листовке следовало, что лысый негодяй по фамилии Котовский – неоднократно судимый рецидивист, опаснейший бессарабский разбойник и душегуб, недавно бежавший из кишинёвской тюрьмы.

«Выходит, мы отделались малой кровью, – подумал Казанцев. – Сделай я тогда ещё пару шагов с кортиком в руке, и этот убивец пристрелил бы нас обоих не задумываясь… Нет, героически сложить голову в ресторане от бандитской пули – это совсем не та смерть, какую я готов принять».

* * *

– А что за прелестная незнакомка была с тобой вчера вечером? – спросил Мунивердич. – Я тебя раньше с ней не видел.

– О, это из отдыхающих… Курсистка из Петербурга, приехала с мамашей на море. Мила, но порезвиться в постели с ней не получится – слишком скромна и неопытна. К тому маменька у неё, судя по всему, – сущий цербер! Держит дочку на коротком поводке. Если желаешь, могу тебя с ней познакомить. Готов, так сказать, передать барышню в добрые руки. Для светских бесед и стихов на закате она очень хороша. Но для более приземлённых целей абсолютно бесперспективна…

– Экий же ты, Коза, циник!

– Конечно! – усмехнулся Казанцев. – Не знаю, как там у вас, летунов, но настоящий моряк просто обязан быть циником. В море – дома, на берегу – в гостях. Так что терять время на сантименты некогда. Раз, два – и в койку!

Ведя беседу, друзья-мичмана прогуливались по Корниловской набережной. Солнечный день был наполнен сочными летними красками: по ярко-синей, шероховатой от мелкой ряби Артиллерийской бухте взад-вперёд ходили яхты; белые треугольники их парусов сходились, расходились, наслаивались друг на друга… Этой умиротворяющей картиной можно было любоваться часами – казалось, она не надоест глазам никогда. Чуден Крым при тихой погоде!

– Нет, в самом деле: давай представлю тебя этому прелестному созданию! Зовут её Настей. Кажется, она собирается гостить в Севастополе до конца августа – у тебя будет достаточно времени насладиться её обществом. А я себе лучше подыщу дамочку попышнее и попорочнее! – Казанова аж причмокнул губами от предвкушения.

– Ха! ПОПЫшнее и ПОПАрочнее! – передразнил его Мунивердич и широко развёл руки, словно рыбак, хвастающий уловом. – Знаю я твои извращённые вкусы!

Казанцев выполнил своё обещание. Через два дня они встретились у лестницы, ведущей на Мичманский бульвар. Мунивердич только что вернулся от стоматолога и теперь сверкал золотым зубом. Казанцев представил ему симпатичную девушку в светлых кудряшках и пышном летнем платье из белой кисеи. Настоящая кисейная барышня.

– Это Настя. А это – наш герой Гремислав.

– Гремислав? Какое интересное имя!

– И оно совсем не случайно! Слава об этом человеке будет греметь по всей России. Смотрите: блестящий офицер, отважный авиатор, прекрасный спортсмен и просто красавец! Покоритель неба, каждый день взирающий на нас с высоты птичьего полёта!

От такого потока комплиментов Мунивердич засмущался:

– Ну, ты у нас красноречив, прямо как Цеппелин… То есть как Цицерон, миль пардон!

Над стихотворной оговоркой лётчика все дружно посмеялись. Никто ещё не знал, что это была оговорка «по Фрейду».

Решили зайти в кафе «Варшавская кондитерская», заказали кофе-глиссе с мороженым. Поболтав о пустяках, Казанцев вдруг заявил, что ему скоро заступать на вахту и надо спешить на корабль. Он откланялся и ушёл, и Гремислав, оставшись с Настей вдвоём, предложил:

– В биоскопе «Лотос» демонстрируют фильму «Песнь торжествующей любви» с Верой Холодной в главной роли. Приглашаю вас её посмотреть. Начало сеанса через полчаса.

Биоскопом или электробиографом в те годы именовали кинотеатр. Против его посещения Настя не возражала.

* * *

Следующую неделю Казанцев провёл на корабле. Сначала он как врид минного офицера руководил окраской торпедных аппаратов (те покрывали специальным составом – «мумией шведской»), затем «Дерзкий» выходил в море на уничтожение девиации компасов. После возвращения к Минной стенке принимали «мокрую» провизию – это хлопотное занятие опять же выпало на вахту Казанцева.

Когда же Казанцев сошёл, наконец, на берег, то не узнал своего друга. Мунивердич сиял и говорил лишь о Насте, называя её Ласточкой. И явно не только потому, что она носила фамилию Ласкова. «Всё гораздо трагичнее, – подумал Вова-Казанова. – Кажется, Мундель влюбился по уши!».

– Уж не собрался ли ты жениться, друже?

Друже в ответ пробормотал что-то невнятное: мол, пока не думал. М-да…

Вообще-то в описываемые времена военным для вступления в брак требовалось разрешение начальства. Морским офицерам дозволялось жениться лишь по достижении 23-х лет и при условии наличия недвижимого имущества, дающего в год не менее 250 рублей чистого дохода. Мунивердич этим требованиям не удовлетворял. Ему, как и Казанцеву, было 22 года, а родовая недвижимость, представленная домом на Малой Невке и дачей в Стрельне, делилась на пятерых прямых наследников (у Гремислава было двое старших братьев и две сестры). Но в то же время ни для кого не секрет, что не существует таких правил, которые нельзя было бы обойти. Или просто проигнорировать.

Казанцев искренне считал, что для настоящего моряка жена, дети, домашний скарб – просто обуза. Раз уж ты выбрал профессию морского офицера, то осёдлая семейная жизнь не для тебя. Поэтому своего влюблённого друга он засыпал насмешками, под которыми скрывалась подсознательная ревность. При этом Казанова утверждал, что сам если и женится, то лишь тогда, когда его мундир отяжелеет от наград, а на его погонах будут красоваться орлы (то есть когда он станет адмиралом).

– Моряку – якорь, летуну – парашют. А парашют мне напоминает пышную юбку твоей Настеньки, – в очередной раз уколол Мунивердича Казанцев и после паузы добавил: – Однако я бы не спешил прыгать с ним в омут!

Но окрылённый Мундель сделал вид, будто не понял друга, и отпустил в его адрес ответную «шпильку»:

– Ты угадал: изобретателю Котельникову идея парашюта пришла в голову в тот момент, когда он наблюдал за дамами, юбки которых случайно наполнил ветер… Заметь: приятное зрелище задранных юбок и оголившихся ножек навело на мысль о чрезвычайно полезном приспособлении. А вот у одного мичмана – не будем показывать пальцем – вид любой юбки заставляет мозг работать в совсем другом направлении!

Романтические отношения Летуна и Ласточки (так назвал влюблённую пару Казанова) развивались столь быстро, что помолвки можно было ожидать уже в ближайшие недели. Но судьба распорядилась иначе…

* * *

Вооружённый конфликт, разыгравшийся в августе 1915 года на Китайской Восточной железной дороге, начинался как вестерн. Точнее, истерн, если принять во внимание место, где всё это произошло. Нападение на железнодорожный состав, шедший из Куаньченцзы в Харбин, было скопировано с сюжета типичного ковбойского фильма: всадники, беспорядочная стрельба, захват паровоза и грабёж вагонов средь бела дня…

Наверное, следует пояснить, что Куаньченцзы – это северная окраина города Чанчунь и одновременно последняя станция русского участка южной железнодорожной ветки Харбин – Порт-Артур. Собственно, здесь заканчивалась русская КВЖД и дальше начиналась Южно-Маньчжурская железная дорога, с 1905 года являющаяся собственностью Японии. Новые хозяева перешили рельсы на другую колею – 1435 мм вместо прежних 1524 мм. Согласно русско-японскому договору 1907 года, в Куаньченцзы была организована перегрузка товаров с одного состава на другой, для чего были проложены параллельно участки железнодорожного пути с разной шириной колеи. Может показаться странным, но грузы для России продолжали перевозиться по ЮМЖД и после того, как эта магистраль стала японской. Дело в том, что доставка товаров, например, из Шанхая в европейскую Россию через японский порт Дайрэн (бывший русский Дальний) получалась дешевле, чем через Владивосток. Оно и понятно: во-первых, путь короче, во-вторых, механизация работ в Дайрэне по сравнению с Владиком куда выше, а задействованным на перегрузке китайским кули платили сущие гроши… В общем, южная ветка КВЖД продолжала эксплуатироваться, пусть и не так интенсивно, как в довоенные годы.

Итак, литерный поезд следовал из Куаньченцзы в Харбин. Он вёз дорогостоящие товары, преимущественно американские – телефонные и телеграфные аппараты, фотокамеры, граммофоны, разного рода инструменты и материалы, включая клеёнчатые ткани, линолеум, целлулоид, специальные сорта красок и лака. Общая стоимость товаров по самым скромным оценкам превышала двести тысяч долларов.

Примерно через час после отправления, немного не доезжая станции с красноречивым названием Бухай, локомотиву перегородило путь поваленное на рельсы дерево. Машинист вынужден был остановиться, и в этот момент к поезду, с криками и свистом, со всех сторон ринулись появившиеся словно из-под земли всадники. Хунхузы на скаку открыли беспорядочный огонь из винтовок, но поначалу получили достойный отпор. Нападения на поезда и станционные объекты КВЖД случались и раньше, поэтому руководству дороги приходилось принимать меры по защите перевозимого имущества. В конце состава был прицеплен бронированный вагон с бойницами, в котором размещалось отделение солдат во главе с фельдфебелем, а в головном почтовом вагоне находились четверо вооружённых охранников Отдельного пограничного корпуса КВЖД.

Однако отряд хунхузов под командованием авторитетного бандита («полевого командира», как его назвали бы в наше время) Чжана на этот раз оказался многочисленным, хорошо подготовленным и прекрасно вооружённым. В его распоряжении были тачанки – конные повозки с пулемётами – и даже трёхдюймовая горная пушка. Идею применения тачанок китайцам явно подбросили англичане: именно они активно использовали этот вид вооружения для противопартизанских действий в Южной Африке в течение последних двух десятилетий. Всё оружие у банды Чжана было новейшего образца – пулемёты «Кольт-Браунинг», магазинные винтовки систем Арисака и Спрингфильда.

Находившиеся в броневагоне солдаты открыли огонь из винтовок, трое всадников были сбиты с лошадей их меткими выстрелами. Но через несколько минут хунхузы выкатили из зарослей гаоляна пушку. Такого охрана поезда никак не ожидала. Промахнуться с расстояния в двести метров было практически невозможно; первый же выпущенный снаряд пробил тонкую противопульную броню и разорвался внутри броневагона. Последствия были ужасны: осколки, рикошетя от броневой стали, метались внутри замкнутого пространства до тех пор, пока не впивались в человеческие тела. Из двенадцати человек, находившихся в вагоне, девять были убиты или ранены. Трое оставшихся невредимыми солдат выпрыгнули из заполненного ядовитым дымом вагона и бросились наутёк. Правда, до спасительных зарослей кустарника удалось добежать лишь одному…

Сопротивление охраны почтового вагона тоже было сломлено в считанные минуты: пулемётный огонь с тачанок буквально изрешетил тонкие стенки вагона. Вооружённые лишь наганами охранники оказались беспомощны что-либо сделать. Посчастливилось убежать только двоим из них, а также помощнику машиниста и кочегару. Машинист паровоза погиб – как выяснилось позже, он был ранен, а затем добит ударом сабли или меча.

Разграбление состава проходило быстро и заняло не более получаса. Товары перегружались на заранее приготовленные арбы и телеги. Из почтового вагона был изъят сейф с важной дипломатической корреспонденцией от русского посланника в Соединённых Штатах – возможно, бандиты подумали, будто в нём находятся деньги. Почти полностью опустошив вагоны, хунхузы с грузом награбленного скрылись с места преступления.

О дерзком нападении на поезд в штабе расквартированного в Яомыне армейского корпуса узнали через два часа – как только выжившие добрались до ближайшей станции Бухай. Немедленно организовали погоню – три казачьи сотни под командованием есаула Лютова рысью поскакали в южном направлении. Дорог, по которым может проехать караван с грузом, в Маньчжурии крайне мало, и возможные пути отхода бандитов нетрудно было предугадать.

На следующий день казаки настигли банду Чжана, но уже в Чанчуне, в тот момент, когда хунхузы вовсю загружали награбленное в вагоны японского состава, стоявшего в тупике неподалёку от станции. Появления русских никто не ожидал; часть китайских разбойников занималась погрузкой, часть успела накуриться опиума и сидела, прислонившись к стенам фанз… Казаки вдоволь поработали шашками – вся площадь перед составом стала красной от крови. Однако ликовать по случаю уничтожения банды было преждевременно.

Есаул Лютов приказал выгружать похищенные добро из вагонов обратно в телеги, но в этот момент со стороны торговых рядов по казакам открыли винтовочный огонь японские солдаты. Дело в том, что район станции города Чанчуня входил в зону отчуждения Южно-Маньчжурской железной дороги и формально считался японской территорией. Здесь были расквартированы части Квантунской армии и подразделения пограничной охраны. Для боя с регулярными войсками положение русских тактически было крайне невыгодным. Казакам пришлось под градом пуль прорываться мимо таможни к речке Идунхэ и затем отходить на север к станции Куаньченцзы. Отряд понёс ощутимые потери, сам есаул-богатырь Лютов получил ранение в голову. Разумеется, отбитый у хунхузов товар пришлось оставить.

В России произошедший конфликт получил широкую огласку, и возмущению в обществе не было предела. Ещё бы: японские войска действовали заодно с бандитами! Список жертв, павших от рук желтолицых нехристей, был внушительным: 27 убитых и не менее 35 раненых, из которых несколько человек вряд ли смогут выжить. В память об убиенных православных в храмах всей страны отслужили панихиды.

Министерство иностранных дел империи выступило с резким заявлением, в котором выражалось негодование по случаю столь кровавой провокации. Петербург требовал от Токио, помимо официальных извинений, предать суду виновных в неспровоцированном нападении на отряд есаула Лютова, прекратить всякую поддержку китайских вооружённых бандформирований, вернуть незаконно похищенные грузы, находившиеся на ограбленном поезде, выплатить денежные компенсации семьям погибших. Кроме того, Россия в одностороннем порядке объявляла о расширении зоны отчуждения вдоль КВЖД и увеличении численности маньчжурского корпуса пограничной стражи.

Японские дипломаты повели себя крайне высокомерно. В их изложении картина произошедшего выглядела совсем иначе. Якобы отряд китайской вооружённой милиции под командованием капитана Чжан Цзолиня, находящийся на государственной службе у Гиринского фудутуна, привёз на станцию Чанчунь товары, конфискованные у хунхузов, и вёл переговоры об их продаже японской торговой фирме. Внезапно на пристанционную площадь ворвался русский кавалерийский казачий полк и начал без разбора расстреливать и рубить шашками собравшихся там людей – как ополченцев Чжан Цзолиня, так и случайно оказавшихся на площади мирных жителей. Рота японского отряда пограничной стражи под командованием поручика Комаку вынуждена была встать на защиту мирного населения города от столь вопиющего произвола и открыла по обезумевшим от запаха крови казакам предупредительный винтовочный огонь. В ходе кратковременного, но ожесточённого боя нападавшие были отогнаны; бросив убитых и раненых, они отошли на русскую территорию зоны КВЖД. В результате этого агрессивного акта погибли 11 японских солдат и один унтер-офицер, ещё 23 человека были ранены, в том числе четверо – тяжело. Кроме того, русскими были убиты более ста китайцев, преимущественно мирных жителей. Министерство иностранных дел Японии направило в Санкт-Петербург встречную ноту с не менее резким осуждением произошедшего, требованием наказания виновных, компенсации причинённого ущерба и т. п.

Японская нота была с гневом отвергнута. По всем волостям и уездам Российской империи прокатилась волна патриотических митингов. Применительно к представителям жёлтой расы вновь обрело популярность подзабытое словосочетание «косорылые макаки». Повсюду раздавались голоса взять реванш за Порт-Артур и Цусиму.

Благословил царя и Гришка Распутин. Если фрейлина Вырубова не врёт, то старец якобы сказал так: «Валяй, государь, вижу победу Твою! Истинно говорю: разобьёшь косорылых, вернёшь Пыр-тар-тур. Только китайцев не трожь. Пусть в своём Чуркестане сами промеж себя воюют!»

* * *

Министр иностранных дел Сергей Сазонов объявил о разрыве дипломатических отношений между Россией и Японией. Русские дипломаты экстренно покинули Токио и на американском пароходе отбыли в Сан-Франциско. Обе империи объявили мобилизацию.

17 августа 1915 года в Петербурге был опубликован Высочайший манифест об объявлении Японии войны, по традиции витиеватый и выспренный:

«…Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело. Да благословит доблестныя Наши войска Господь Вседержитель, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с жезлом в руках, с крестом в сердце…»

В соответствии с секретной статьёй 2-А договора между тремя империями, 20 августа войну Японии объявила Германия, а сутки спустя – Австро-Венгрия. Оба кайзера, Вильгельм и Франц-Иосиф, вступали в войну на дальневосточном театре вынужденно, без особой охоты. Но они понимали, что союзнические обязательства надо выполнять. Обидеть Россию сейчас – значит остаться без ценнейшего стратегического союзника в грядущей общеевропейской войне.

…По Транссибирской дороге на Дальний Восток потянулись поезда. Солдаты в грузовых вагонах втихаря пили водку, а потом балагурили, пели песни, иногда дело доходило до драк. Унтера и фельдфебели все как один были хмурыми и молчаливыми; они держались поодаль от подчинённых, но спуску тем не давали… Штаб-офицеры ехали в купе первого класса, играли в карты, перебирали струны гитар и вкушали коньяк. Все знали, что едут на войну, но старались об этом не думать.