Текст книги "Происхождение марксистской психологии"

Сергей Богданчиков
Происхождение марксистской психологии

ПРЕДИСЛОВИЕ

В истории науки, как и в памяти отдельного человека, есть события прошлого, которые нельзя просто так забыть, вычеркнуть навсегда или сделать вид, что их не было вовсе – в той или иной форме, так или иначе они все равно, как нас убеждает практика психоанализа, находят дорогу к настоящему. Именно к такого рода событиям следует отнести, с нашей точки зрения, тему марксизма в истории отечественной психологии.

Идея о построении особой «марксистской психологии» красной нитью проходит через всю историю отечественной психологии советского периода. Как бы мы сейчас не относились к этой идее или вообще к вопросу о значении марксизма для психологии, в любом случае наши оценки должны быть эмпирически обоснованными. Собственно этим и определяется главная задача данной книги – осуществить адекватную историко-научную реконструкцию истоков марксистской психологии, попытаться выяснить, как там было «на самом деле», показать фактически, с чего все начиналось, чтобы затем уже на этой основе строить суждения и давать оценки.

Разумеется, мы хорошо понимаем, что полемика между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым и по содержанию, и по временным рамкам была только частью проходившей в СССР на всем протяжении 20-х годов обширной общенаучной дискуссии о значении марксизма для психологии. В той или иной мере участниками бескомпромиссных споров (как в устной форме, так и в печати) были М.Я. Басов, В.М. Бехтерев, П.П. Блонский, Л.С. Выготский, Э.С. Енчмен, Ю.В. Португалов, М.А. Рейснер, В.Я. Струминский, Ю.В. Франкфурт, П.О. Эфрусси и многие другие психологи и представители смежных наук, ставившие и обсуждавшие, впрочем, вопросы не только чисто психологические, но и на стыках психологии с другими науками, областями знания и сферами практики – биологией, физиологией, рефлексологией, педологией, социологией, философией, физикой, политикой, идеологией и т.д. Воссоздать и проанализировать всю эту картину, осуществить многоплановую реконструкцию всего начального этапа развития советской психологии как марксистской науки – ее становления под флагом марксизма в течение 20-30-х годов – тема дальнейших исследований, требующая больших (и, безусловно, коллективных) затрат времени и творческой энергии.

Представленные в данной книге материалы являются результатом наших многолетних историко-научных исследований проблемы «психология и марксизм». Поэтому вполне естественно, что некоторые из этих материалов в той или иной форме (в виде тезисов или статей) ранее уже нашли отражение в ряде наших публикаций 1991-1999 гг. Основная идея данной книги в развернутом виде впервые прозвучала в 1993 г. в нашей кандидатской диссертации «История проблемы «психология и марксизм» (дискуссия между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым в отечественной психологии 20-х годов)», а в сокращенном варианте – в статье «Дискуссия между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым в 1923-1927 гг.: схема и факты» (Психологический журнал. 1996. Т. 17. № 6).

Автор считает своим долгом выразить глубокую благодарность доктору психологических наук, профессору кафедры общей психологии факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова Антонине Николаевне Ждан, а также О.В. Гордеевой, В.А. Кольцовой, А.А. Никольской, И.Е. Сироткиной, Е.Е. Соколовой, О.К. Тихомирову, В.В. Умрихину – всем тем московским психологам, чья помощь, поддержка, критические замечания и дружеское участие во многом способствовали появлению на свет данной работы.

С.А. Богданчиков

Саратов, 25 октября 2000 г.

ГЛАВА 1. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ДИСКУССИИ МЕЖДУ К.Н. КОРНИЛОВЫМ И Г.И. ЧЕЛПАНОВЫМ

Сударь, я делаю вам официальное предложение: вступить в ряды нашего подразделения корректировщиков истории. Я сразу хочу сказать главное. Это очень жестокая профессия. Она потребует такого напряжения совести, что вы тысячу раз пожалеете о своем согласии. Мы ею занимаемся вынужденно…

А.Г. Лазарчук 11
  Лазарчук А.Г. Все способные держать оружие …: Фант. роман. М.-СПб., 1997. С. 294.


[Закрыть]

Предлагаемый историком вариант реконструкции прошлого приобретает свою истинную ценность, только будучи соотнесенным с тем, что уже было сделано другими исследователями, работавшими в той же области и над той же проблемой. Поэтому прежде чем непосредственно обращаться к работам К.Н. Корнилова и Г.И. Челпанова, мы должны получить ясное представление о том, какое отражение дискуссия между этими учеными нашла в работах отечественных историков психологии, в чем состояли основные тенденции, приведшие к современным представлениям о дискуссии. С этой целью мы предприняли изучение отечественной историографии дискуссии. В поле нашего внимания оказались работы Б.Г. Ананьева, В.А. Артемова, Л.С. Выготского, П.И. Иванова, Г.С. Костюка, Н.К. Индик, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, А.В. Петровского, С.Л. Рубинштейна, Н.А. Рыбникова, А.А. Смирнова, М.В. Соколова и Б.М. Теплова, опубликованные в 20-80-е годы, т.е. относящиеся к советскому периоду нашей истории; в общем виде мы касаемся и работ, опубликованных в 90-е годы. Все эти работы мы рассматриваем в хронологическом порядке, реконструируя, таким образом, историю изучения дискуссии между Корниловым и Челпановым отечественными исследователями. Мы не затрагиваем работ зарубежных исследователей, считая это задачей отдельного исследования. Отметим лишь, что в переведенной на русский язык работе [16] ее автор Л. Грэхэм в разделе, специально посвященном психологии, ничего не пишет о дискуссии между Корниловым и Челпановым, упоминая лишь о критике идей Корнилова со стороны В.Я. Струминского [16, с. 169-170].

Данная глава состоит из четырех параграфов. Первые три из них посвящены анализу того, как дискуссия между Корниловым и Челпановым представлена в работах отечественных исследователей, начиная со статьи Л.С. Выготского 1927 г. [13] и заканчивая работой А.В. Петровского 1984 г. [48]; кроме того, в конце третьего параграфа говорится о современных работах, опубликованных на протяжении 90-х годов.

Четвертый параграф является обобщающим, т.к. речь в нем идет об основных чертах и тенденциях историографии дискуссии, выявленных в ходе анализа. По-видимому, некоторые из этих черт и тенденций можно считать присущими отечественной психологической историографии советского периода в целом.

§ 1. Оценки дискуссии между К. Н. Корниловым и Г.И. Челпановым, содержащиеся в работах 20-30-х годов

Первой работой, в которой прозвучала историческая оценка марксистской психологии Корнилова после окончания дискуссии с Челпановым, является, с нашей точки зрения, статья Л.С. Выготского «Психологическая наука», опубликованная в 1928 году в юбилейном сборнике «Общественные науки СССР» [13]. Статью Корнилова, также опубликованную в 1927 г. [32], мы рассматриваем как одну из последних работ, завершающих дискуссию, а работа Выготского «Исторический смысл психологического кризиса» [14], в которой достаточно много места уделено дискуссии между К.Н. Корниловым и Г.И. Челпановым, заслуживает, с нашей точки зрения, особого рассмотрения, поскольку в свое время она так и осталась рукописью и была опубликована только в 1982 г. (в ходе нашего анализа мы ограничились несколькими высказываниями Выготского из этой работы).

Хотя в статье Выготского «Психологическая наука» [13], как и во многих последующих работах «юбилейного жанра», конкретно о дискуссии речь не идет, тем не менее в ней можно найти оценку первых работ, в которых Корнилов выдвинул свои марксистские идеи и выступил с критикой взглядов Челпанова. Оценивая путь, пройденный советской психологией за десять лет (1917-1927), Выготский писал: «В 1923 г. на Всероссийском съезде по психоневрологии К. Корнилов сделал доклад «Современная психология и марксизм», в котором указал на необходимость применить метод диалектического материализма к психологии … На II Всероссийском съезде по психоневрологии в 1924 г. в Ленинграде были К. Корниловым формулированы основные принципы марксистской психологии, на основе которых началась теоретическая и экспериментальная разработка отдельных психологических проблем. Этим был сделан решительный, исторический поворот в развитии психологии. Психология осознала себя как марксистскую дисциплину. Она сознательно вошла в «железный инвентарь материалистической идеологии», сознательно стала на службу революции. Вместе с тем она вступила на единственный путь, который обеспечивает осуществление психологии как науки» [13, с. 38].

В словах Л.С. Выготского мы видим в целом высокую оценку основной идеи Корнилова – о возможности и необходимости построения марксистской психологии. Вместе с тем, говоря о том, что Корнилов «защищал» свои новаторские идеи, Выготский не указывает конкретно, против кого и насколько успешно боролся Корнилов. Спорность, дискуссионность при превращении психологии в марксистскую дисциплину подразумевается и принимается как должное, но не уточняется и не анализируется. Сама идея Корнилова дается в предельно общем виде, и у Выготского мы не находим какой-либо критики этой идеи по существу и в деталях. Любопытно, что Выготский не указывает автора слов, поставленных им в кавычки. Скорее всего выражение «железный инвентарь материалистической идеологии» взято из статьи Н.И. Бухарина, который в 1923 г. отмечал: «Исходные методологические пути и результаты исследований проф. Павлова есть орудие из железного инвентаря материалистической идеологии» [12, с. 225].

Тот же, что и у Л.С. Выготского, подход в оценке взглядов Корнилова мы находим и у А.М. Деборина [17], который подчеркивал во взглядах К.Н. Корнилова лишь позитивное и не высказывал каких-либо критических замечаний. В 1927 г. А.М. Деборин писал: «Марксистская психология стремится преодолеть с точки зрения диалектического материализма односторонности как субъективной, так и объективной психологии и дать их синтез» [17, с. 370].

Оценки Выготского и Деборина показательны как выражение официальной точки зрения на теорию Корнилова и соответственно на взгляды его противника – Челпанова. Подчеркнем, что такая точка зрения оставалась неизменной вплоть до начала 30-х годов.

Все последующие исторические работы, в которых так или иначе затрагивается вопрос о марксизме в психологии вообще или только у Корнилова и Челпанова, обязательно исходили из оценок, сформулированных в партийной резолюции 1931 г. «Итоги реактологической дискуссии» [29]. Обойти вниманием «Итоги…» историкам было никак нельзя. Во-первых, это был прежде всего партийный документ, что в сочетании с безымянностью авторов исключало возможность принципиальной ответной критики. Весьма показательно в этом плане, что К.Н. Корнилов в ходе реактологической дискуссии отвечал на критику [33], содержащуюся не в этой резолюции, а в статье одного из ее авторов – А.А. Таланкина [71]. Во-вторых, именно после партийной резолюции марксистская психология (реактология) Корнилова прекратила свое существование.

Главный смысл «Итогов» – этого одиозного, мало– научного, а местами просто безграмотно написанного «произведения», удивительным образом сочетающего в себе жанры критической научной работы, «разносной» газетной статьи и «принципиальной» резолюции партийного собрания, – состоял в том, что Корнилову отказывалось в марксизме. Теория Корнилова (уже не «марксистская психология», как ранее, а опять «реактология» или «реактологическая психология») – это «прикрытая марксистскими фразами грубая механистическая теория, перерастающая в меньшевиствующий идеализм, переплетающаяся с ним и выливающаяся в различные формы правого оппортунизма на практике» [29, с. 2].

Авторы резолюции находят всего лишь несколько слов для того, чтобы охарактеризовать все то положительное и правильное, что было сделано К.Н. Корниловым в первой половине 20-х годов. При определении исторических заслуг Корнилова появляется фамилия Г.И. Челпанова: «Исторически реактология сослужила прогрессивную роль в борьбе с реакционно-идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п.» [29, с. 34]. Впрочем, связь взглядов Корнилова и Челпанова отмечается в резолюции не только по контрасту, но и по сходству: «Реактология Корнилова выросла на почве эмпирической психологии Челпанова» [29, с. 34]. Последняя характеризуется в резолюции как один из «остатков буржуазно– идеалистических теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству», в связи с чем ставится задача окончательно разгромить и уничтожить эти «остатки» [29, с. 2]. Так что с Корниловым авторам резолюции все ясно, а с Челпановым и «челпановщиной» [29, с. 2] – тем более.

При всех каких только возможно в то время «смертных грехах» (механицизм, оппортунизм, меньшевиствующий идеализм и т.д.) реактология К.Н. Корнилова все же сыграла прогрессивную, т.е. разрушительную роль в борьбе с идеалистической психологией Г.И. Челпанова, – пожалуй, это все, что мы можем найти в резолюции о борьбе Корнилова против Челпанова. Обращает на себя внимание, что у авторов резолюции Челпанов в этой борьбе изначально и имманентно играет негативную, реакционную роль, а Корнилов соответственно – роль прогрессивную. Из такой картины борьбы невольно напрашивается вывод, что, несмотря на все свои недостатки, в 20-е годы Корнилов был лучшим, что мог из себя представлять материализм и марксизм в психологии в борьбе против идеализма Челпанова.

Из чего же исходили и в какой степени были правы авторы резолюции, давая столь суровые оценки взглядам Корнилова? В общем мы можем сейчас сказать, что эти оценки были следствием механического переноса в психологию оценок, стиля, языка и формулировок из сферы политических, философских, рефлексологических и прочих дискуссий конца 20-х – начала 30-х годов. Резкость оценок резолюции может быть объяснена, что немаловажно, и тем, что к тому времени (к июню 1931 г.) Корнилов уже не был директором Института психологии. Не случайно в резолюции он характеризуется как «бывшее психологическое руководство» [29, с. 3]. В связи с этим стоит привести выдержку из более раннего документа – из газеты «Известия» от 20 ноября 1930 г., где говорится:

«Коллегия НК РКИ предложила Наркомпросу усилить Институт коммунистическим руководством, закрепив за ним определенное ядро научных работников – марксистов по каждому разделу работы» [56]. Следовательно, в ноябре 1930 г. Корнилов был смещен с поста директора. О том, что сразу же после Корнилова какое-то время директором был А.Б. Залкинд, говорится в статье А.М. Эткинда [82]. Мы знаем, что А.Б. Залкинд с конца 1923 или начала 1924 г. входил в коллегию Института [51, с. 245] и в отличие от К.Н. Корнилова был членом партии [24].

Было бы слишком большой честью для авторов резолюции относиться сейчас к их опусу как к серьезной научной работе. При таком подходе, когда исходное описание картины и ролей уже таит в себе конечную оценку, за пределами анализа остается учет конкретных исторических фактов: когда и как началась борьба, каковы были взгляды участников, чем борьба закончилась и т.д. В частности, было бы наивно думать, что в резолюции в плане критики прозвучало откровение относительно ошибок К.Н. Корнилова. Напротив, в собственно научном аспекте резолюция, если отбросить модные в то время политические ярлыки, представляла собой эклектическое собрание всего критического, что говорилось в адрес марксистской психологии Корнилова в предшествующие годы. Разносторонняя (безотносительно к дискуссии с Челпановым) критика марксистских и реактологических идей Корнилова шла на протяжении всего периода 20-х годов [5], [23], [54], [70], [81] и др.

Тем не менее значимость этой резолюции заключается, с нашей точки зрения, в том, что она явилась одним из важных источников в формировании общей схемы изложения дискуссии. Согласно этой схеме (о чем подробно речь пойдет далее в этой главе) дается однозначная оценка Челпанова как идеалиста, метафизика и реакционера, а Корнилова – как относительно прогрессивного, принимается в качестве аксиомы утверждение о неизбежности победы материализма над идеализмом в психологии и т.д.

В работе А.Р. Лурии [37] мы также не находим конкретного анализа дискуссии между Корниловым и Челпановым. Время после Октябрьской революции 1917 г. Лурия рассматривает как время борьбы «вульгарного материализма естествоиспытателей» против «проявлений всякого идеализма и всякой мистики в науке» [37, с. 27]. В целом Лурия исходит в своей статье из следующей периодизации: до 1917 г. (точнее, даже до 1922) – господство идеалистической психологии (Г.И. Челпанов, А.П. Нечаев, А.Ф. Лазурский, Г.И. Россолимо), в 20-е годы (1922-1931) – господство «механицизма» в психологии (т.е., как мы понимаем, практически всех остальных направлений в лице В.М. Бехтерева, И.П. Павлова, К.Н. Корнилова, П.П. Блонского и т.д., побеждавших и победивших идеализм), после 1931 г. – утверждение подлинно марксистской психологии. Критику концепции Корнилова Лурия проводит с позиций культурно– исторической теории Выготского.

Содержание периода после 1931 г. Лурия раскрывает, недвусмысленно имея в виду научную школу, к которой принадлежал он сам, и положительно оценивая при этом реактологическую дискуссию: «Дискуссия по психологии, проведенная в Московском психологическом институте в 1930-1931 гг., подвела итоги прошлому периоду в развитии психологии и наметила те пути, которые легли в основу ее перестройки. Процессы исторического формирования психики человека перестали после этого быть частными проблемами в ряду других проблем психологии и стали основной позицией, отличавшей советскую психологию ото всех, даже передовых, школ буржуазного Запада» [37, с. 33-34]. Существенным дополнением к этим словам может служить публикация в журнале «Вопросы психологии», в которой, в частности, приведено выступление А.Р. Лурии на реактологической дискуссии (наряду с выступлениями К.Н. Корнилова и А.А. Таланкина) [55].

Немногословен и осторожен в своих оценках и С.Л. Рубинштейн в «Основах психологии» 1935 г. [59]. Не конкретизируя саму проблему, он пишет: «Большой заслугой К.Н. Корнилова перед историей советской психологии является то, что еще в 1923-1924 гг. он выдвинул лозунг: не за старую психологию, а за новую, марксистскую психологию … Попытка К.Н. Корнилова «исходя из учения о реакциях превра-тить всю психологию в реактологию, признавать ее конкретной реализацией марксистской психологии и определить марксистскую психологию как «синтез» эмпирической и поведенческой психологии сделалась в 1931 г. предметом острой методологической дискуссии» [59, с. 36]. Таким образом, если в резолюции 1931 г. позитивно оценивается лишь факт участия Корнилова в борьбе против Челпанова, а марксизм Корнилова оценивается сугубо негативно (марксизм как фраза для «прикрытия» своих реактологических взглядов), то у Рубинштейна, напротив, марксизм Корнилова оценивается как в принципе правильный, прогрессивный и актуальный лозунг.

Однако уже в работе С.Л. Рубинштейна «Основы общей психологии» 1940 г. [60] содержатся более конкретные и жесткие оценки. Попытка Корнилова выдвинуть идею марксистской психологии как реактологии оценивается здесь Рубинштейном уже не как «заслуга», а как «в корне ошибочная» [60, с. 69]. При этом, что характерно, Рубинштейн ставит под сомнение и научный уровень оппонентов Корнилова: дискуссия 1931 г. оценивается как проведенная «на недостаточно высоком теоретическом уровне» [60, с. 69]. Не становясь ни на сторону Корнилова, ни на сторону его оппонентов, Рубинштейн тем самым формулирует собственную точку зрения. Так, Рубинштейн уже не просто сообщает об идее «синтеза», а признает ее «в основе своей ошибочной». Тем не менее итоговая оценка оказывается близкой к оценкам партийной резолюции 1931 г.: Корнилов создал под «лозунгами марксистской психологии эклектическую, грубо механистическую теорию» [60, с. 69]. Факт борьбы Корнилова с Челпановым Рубинштейн отмечает в самом общем виде: «Вступив в борьбу с челпановской школой, отмежевавшись от рефлексологических попыток ликвидировать психологию, Корнилов выдвинул в 1923-1924 гг. лозунг…» и т.д. [60, с. 69]. Вообще о Челпанове Рубинштейн пишет очень мало. Все внимание Рубинштейн сосредоточивает не на начальном этапе развития теории Корнилова (в первой половине 20-х годов), а на том, как эта теория оказалась представленной в ходе реактологической дискуссии 1931 г.

В 1940 г. вышел в свет сорок седьмой том первого издания Большой Советской Энциклопедии, где авторы статьи «Психология» А.Н. Леонтьев и А.Р. Лурия [36] с позиций культурно-исторической теории высказывают критические замечания в адрес К.Н. Корнилова (а также его оппонентов по дискуссии 1931 г.). В этой работе мы впервые обнаруживаем указание на прямую связь двух явлений – идейной борьбы между Корниловым и Челпановым и факта увольнения Челпанова с поста директора института и назначения на этот пост Корнилова [36, с. 524]. В то же время второй психоневрологический съезд и марксистская борьба на нем не упоминаются вовсе: «На психоневрологическом съезде в 1922 г. [так в тексте. – С.Б.] К.Н. Корнилов высказывает положение о необходимости построения психологии на основе диалектического материализма и в 1923 г. вместе с группой психологов, разделяющих эту позицию, становится во главе Московского института психологии, работа которого полностью перестраивается. Задача построения марксистской психологии понимается, однако, в этот первый период очень упрощенно и неверно по существу … Вульгарно– механистическая сущность реактологии была вскрыта в психологической дискуссии в 1930-1931 гг. Давая критику механистической концепции в психологии, эта дискуссия еще не могла достаточно конкретно сформулировать основных положений советской психологии» [36, ст. 524-525]. Характерно, что критическое отношение у А.Р. Лурии и А.Н. Леонтьева к К.Н. Корнилову и его концепции сохранилось вплоть до 70-х годов [см., например, 35, с. 18-19], [38, с. 17-18].

Таким образом, формировавшиеся в 30-е годы две ведущие школы советской психологии – Л.С. Выготского и С.Л. Рубинштейна – каждая со своих позиций, но в конечном счете одинаково оценивали в 30-е годы марксистские опыты Корнилова: марксизм у Корнилова – лозунг, фраза, а его реактология из-за своей эклектики и механицизма на самом деле не соответствует марксистским критериям научности. Но при всей резкости оценок взглядов Корнилова ни Рубинштейн, ни Выготский, ни Лурия и Леонтьев, словом, никто даже и не пытался высказаться, насколько же был прав Челпанов, дискутируя с Корниловым.