Текст книги "Брусиловская казна (сборник)"

11

На следующий день, согласно церковному календарю, приходился какой-то православный праздник. Отец Серафим встал рано и принялся готовиться к утренней службе.

Павел поднялся вместе с ним.

– Доброе утро, батюшка!

– Доброе… Как спалось?

– Отлично.

– Похмелиться не желаете-с?

– Нет. Не злоупотребляю – поэтому не мучусь.

– Похвально! И куда вы в такую рань?

– По грибы… Забыли наш вчерашний уговор?

– Ах, да, точно… Не заблудитесь?

– Никак нет. Вы только скажите, куда идти.

– Значит, так… Сначала – на центральную площадь. Там будет развилка. Одна дорога ведёт направо…

– По ней я приехал.

– А две другие – в противоположную сторону.

– Мне по какой?

– По левой. И вперёд, никуда не сворачивая версты три-четыре… С радостью составил бы вам компанию, но не могу – служба.

– Понял! Вы там слишком не усердствуйте, побыстрей закругляйтесь – будем солить грибы.

– Слушаюсь, господин… товарищ доктор, – добродушно улыбнулся священник.

12

Грибы росли кругом: в лесной чаще и на открытых полянах, под мхом и в придорожной канаве. Вскоре Казанцеву надоело однообразное занятие, и он стал наклоняться только тогда, когда обнаруживал под бугорками, усеянными сосновыми иголками, очередную колонию зеленушек. Быстро срезал самые крупные экземпляры и отправлял в плетёное лукошко, предоставленное заботливым отцом Серафимом. Вскоре оно было полно.

Теперь можно сосредоточиться и на главной цели своего приезда.

Павел быстро разыскал место, где стоял штаб его полка – там в Первую мировую русские срубили православную церковь, позже уничтоженную австрийцами, – её расположение выдали ещё оставшиеся следы некогда бушевавшего тут пожара.

Оглянулся. И ничего больше узнать не смог.

Окружающая местность сильно изменилась. Даже лес стал иным. Часть высоченных сосен вырубили, остальные – проредили, лещина выросла и уже не представляла собой труднопреодолимой чащи.

Куда идти?

Ах, да… Вот – просёлочная дорога. По ней он скакал за возом рядом с вахмистром Пушновым. Но и она теперь стала шире, просторнее.

Казанцев ускорил шаг.

Вот, вот моя берёзка…

Нет. Слишком мала.

За двадцать три года – почти четверть века! – она должна была вымахать до небес. Да и засечки на стволе нет.

Павел потыкался то налево, то направо, припадая то к одному дереву, то к другому, но определиться окончательно с местом нахождения казны так и не смог.

А если б и определился – что дальше?

Брать лопату и раскапывать пол-леса?

Увидят, донесут.

НКВД – это вам не какая-то дефензива[34]34
  Дефензива – польская контрразведка и политическая полиция в 1918 – 1939 годах.


[Закрыть], церемониться не станет. И всесильный Яблоков не поможет.

Нет, спешка в его случае подобна смерти.

Лучше немного потерпеть. Чтобы позже придать хоть какую-то видимость законности своим изысканиям. Для этого надо дождаться момента, когда окончательно будут сформированы все институты, все органы новой власти.

И уже потом, заручившись поддержкой этих самых органов, приступить к решающей фазе намеченного мероприятия…

13

Яблоков прибыл в Луцк как раз в канун очередной – двадцать второй по счёту, годовщины Великого Октября и сразу занял одну из самых высоких должностей в недавно образованном управлении НКВД в Волынской области.

Главной своей задачей он видел не только становление Советской власти на новых землях, но и всяческое содействие «красному разведчику» Казанцеву, законспирированному в системе под псевдонимом Доктор. О его секретной миссии больше не знал никто, даже начальник управления Иван Митрофанович Белоцерковский, недавно ставший старшим майором. Такое условие хитрый Сергей Эдуардович поставил перед высшим руководством в Москве накануне своего назначения, мол, поеду на «западенщину» только в том случае, если мой личный агент получит полную свободу действий. На вопрос: «Зачем это вам?» ответил: «Павел Алексеевич служил в царской контрразведке и хочет привлечь к работе на советскую власть свою старую агентуру». Понятное дело, такой благородный порыв не мог не получить благословения высокого начальства.

Седьмого ноября заговорщики наконец встретились в Луцке. Казанцев вкратце обрисовал положение дел в Кашовке и с сожалением заметил, что раньше весны там делать нечего – вчера на Волыни выпал первый снег, вот-вот ударят крепкие морозы и добраться до казны, даже если удастся установить её местонахождение, будет невозможно.

А вот для миссии Ковальчука зима – самое подходящее время года. Работы в селе нет. Народ сидит по домам и чешет языки. Только успевай записывать – нет, лучше всё-таки запоминать!

Яблоков сделал всё, чтобы Иван вернулся в родные места, как можно раньше. Но бюрократическая машина решила по-своему.

Поэтому на Волынь тот попал только в начале января 1940 года.

14

Это может показаться странным, но ранее Ковальчук никогда не покидал пределов Кашовки.

Впрочем, не только он.

При панской власти такая судьба была уготована чуть ли не каждому украинцу: всю жизнь горбатиться в одном селе.

И вот он идёт по Луцку.

Ладный, ухоженный.

При деньгах, при положении.

Всё это только благодаря Советской власти! Она сделала его Человеком. Воспитала. Дала образование. Наконец, принесла долгожданную свободу на родную землю.

«Я обязан ей по гроб жизни, – думал Иван по дороге в областное управление. – Вот найду клад – и верну его государству. Пусть строит школы и больницы для рабочих и крестьян!»

15

– Капитан Ковальчук для дальнейшего прохождения службы прибыл! – сначала бодро отрапортовал Иван и только затем бросил пристальный взгляд на лицо заместителя начальника управления, медленно поднимающегося из-за письменного стола, установленного в тёмном углу длинного и узкого кабинета. «Чёрт возьми, это же Яблоков!»

– День добрый, дорогой Сергей Эдуардович!

– Здравия желаю, товарищ капитан.

– Вы уж простите моё штатское обращение… Я это от радости, без злого, так сказать, умыслу…

– Устав, субординацию (Яблоков умышленно выделил и подчеркнул голосом последнее слово, намекая, что не допустит и малейшего панибратства) чекисту необходимо соблюдать и в радости, и в горе.

– Есть соблюдать, товарищ майор!

– Ну, ничего… Отдел сегодня примите или немного отдохнёте с дороги?

– Я не устал. Путь домой всегда лёгок и приятен.

– А Кашовку, не медля, посетить не желаете?

– Зачем?

– А зачем ездят в родные места? Повидаться с роднёй, друзьями детства… Кроме того, не скрою, у меня будет к вам небольшое поручение…

– Ну, ежели так…

– Хотя… До пятнадцатого января там, как я понимаю, делать нечего – праздники!

– До двадцатого, товарищ майор. Наш народ пока водохреще не отгуляет – не угомонится.

– Водохореще – это…

– По-русски – Крещение Господне.

– Понятно… Что ж, о сути моего особого задания поговорим чуть позже.

– Понял. Разрешите идти?

– Идите!

16

В далёком детстве Луцк виделся Ивану сказочным гигантским мегаполисом, а на деле оказался компактным, уютным, ухоженным местечком, в основном с одноэтажной застройкой. И кто только удумал придать ему статус областного центра?

Хотя, как Ковальчук успел заметить, любой, даже небольшой, здешний город мог запросто дать фору крупному советскому, в том числе – дальневосточному. В плане богатства и оригинальности древней архитектуры, разнообразия культовых сооружений, но – главное – по уровню культуры населения.

Незнакомые люди были учтивы и жизнерадостны, они приветствовали друг друга, даже не состоя в знакомстве, и искренне желали доброго дня каждому встречному, невзирая на чины, служебное положение или социальное происхождение.

Единственный недостаток: украинская речь была слышна крайне редко – почти все лучане, более половины которых считали себя евреями, отдавали предпочтение русскому языку.

Ничего… Вот-вот он отправится в Кашовку и сполна насладится певучей и мелодичной «мовой». Невозможность общения на родном языке угнетающе действовала на него все эти годы.

А пока…

Надо использовать каждый час, каждое мгновение, чтобы насытиться дыханием древнего города, вдоволь намиловаться его достопримечательностями.

И осуществить свою давнюю мечту – тщательно изучить подземелья Луцка, о которых ходили тысячи легенд.

С ними любознательного сынишку ещё в раннем детстве познакомил отец, слывший рьяным любителем истории родного края.

При воспоминании о близких не в первый раз заныло и защемило сердце.

Интересно, как они там, в чужой, далёкой Маньчжурии? Папа, мама… Василий, Николай, Анна, Мария, Галина…

Нет, надо гнать от себя подальше все мысли о родне.

Они сами избрали такой путь. Путь борьбы и лишений.

А он будет верен власти рабочих и крестьян.

Как его тесть, как супруга, как дети.

«Надо при первой же возможности забрать их на Волынь, – решил Ковальчук. – Не то хандра сожрёт меня с потрохами!»

17

Система подземных лабиринтов Луцка могла поразить воображение любого, самого требовательного, исследователя.

Иван включил электрический фонарь, доставшийся ему в числе другого имущества по соответствующей описи, и, пригнувшись, решительно юркнул под одну из башен Луцкого замка.

Старожилы поговаривали, что именно здесь начинался подземный ход, ведущий в славный город Дубно, некогда осаждаемый легендарным Тарасом Бульбой. А защищал тамошнюю крепость вместе с поляками влюблённый в полячку казак Андрий, которого Бульба породил и которого в конце концов убил.

Вдруг луч света вырвал из темноты тонкое лицо с узкими аристократическими усиками.

Именно они в первую очередь представали перед глазами, когда он пытался восстановить в памяти самое значительное событие своего детства…

– Оперуполномоченный госбезопасности Ковальчук! – представился Иван и на всякий случай положил руку на кобуру, в которой покоилось табельное оружие – он, по обыкновению, был в форме. – Ваши документы!

– Но не здесь же, – бледное лицо озарила тень улыбки. Наглой, самоуверенной и вместе с тем отчаянно-решительной. (Именно она окончательно убедила бдительного чекиста в том, что перед ним – хорунжий Российской Императорской армии и убийца двух его земляков.) – Давайте выйдем на воздух. Тем более что я уже добрый час блуждаю по этому проклятому подземелью.

– Давайте! – согласился Иван Иванович. – Следуйте впереди меня и не предпринимайте никаких резких движений.

– Ну, зачем так грубо, капитан? Я доктор. Семёнов Павел Алексеевич. Из Киева.

– И документ соответствующий у вас есть?

– А как же. Командировочное удостоверение.

– Предъявить изволите?

– Конечно. Держите.

– Всё правильно. Извините, товарищ доктор, – отряхиваясь от пыли, пробурчал Ковальчук. – Ошибочка вышла.

– Ничего. Бывает.

– А что вы делали в замке, если не секрет?

– Отдыхал. Знакомился со здешними достопримечательностями. Вам, должно быть, известно, что этот город – первый в мире по площади подземных коммуникаций.

– Впервые слышу.

– Ну, тогда знайте, что замок Любарта[35]35
  Любарт Гедеминович (1300 – 1383) – русско-литовский князь, последний правитель единого Галицко-Волынского княжества, начавший строительство Луцкого замка.


[Закрыть], в котором мы сейчас находимся, имеет сообщение с крепостями, находящими в сорока-пятидесяти, а то и семидесяти километрах отсюда!

– А вы откуда знаете?

– Я давно увлекаюсь устройством фортификационных сооружений. Фортов, крепостей, дотов.

– Странное увлечение для штатского человека.

– Ну… Я же не всегда был штатским!

– С этого момента, пожалуйста, подробнее.

– В Первую мировую мне пришлось служить в госпитале, который располагался в одном из фортов.

– И с тех пор вас потянуло на всестороннее изучение наших оборонительных объектов, да?

– Бывших.

– Что «бывших»?

– Объектов. В современной войне их использование вряд ли целесообразно.

– Почему?

– Механизированные подразделения врага просто обойдут очаги организованного сопротивления, оставив все эти крепости и доты на «съедение» артиллеристам.

– У вас глубокие познания в области военного искусства…

– Не скрою. Интересуюсь.

– Зачем?

– А разве это запрещено?

– Нет.

– Мне кажется, ВКП(б), напротив, всячески поощряет стремление советских людей к изучению военного дела, не так ли?

– Так.

– Скажу больше… У меня есть много единомышленников среди руководящего состава области, в том числе и НКВД… Некоторых товарищей я даже консультирую по интересующим вопросам.

– Фамилии назовёте?

– Это не секрет. Белоцерковский, Яблоков… Их очень волнует состояние фортификационных сооружений на новых границах.

– Положено!

– А я как незаинтересованное лицо могу способствовать формированию объективного мнения о нашем оборонительном потенциале. Я ясно изъясняюсь, молодой человек?

– Так точно! – Ковальчук хотел добавить «ваше благородие», но сдержался и прикусил язык.

18

С тех пор они стали чуть ли не друзьями. Внешне, во всяком случае.

По вечерам долго спорили, неизменно что-то доказывали друг другу, обменивались мнениями…

«Добро» на такие близкие отношения и одному, и другому дал сам товарищ Яблоков, поэтому вскоре Ковальчук стал подозревать, что он тоже «в доле».

Его опасения подтвердились уже через несколько дней.

При очередной встрече ничего не подозревающий Сергей Эдуардович перестал «вилять хвостом» и вполне откровенно рассказал о сути своего необычного задания:

– Ты должен выяснить, что знают люди о пленении русского офицера в Первую мировую. Разузнать, что думают твои земляки о пропаже двух односельчан в 1916 году. А также установить, не разбогател ли кто случайно за годы польской оккупации, и составить списки всех, кто по тем или иным причинам покинул деревню в этот период. Доложить лично мне.

– Есть! – отчеканил Иван Иванович.

19

Итак, Ковальчук понял, что на Волыни действует белогвардейское подполье, имеющее широкие связи в высших эшелонах власти.

По Уставу в таком случае следует немедленно доложить руководству. То есть начальнику управления товарищу Белоцерковскому.

А вдруг и он заодно с преступниками?

Нет, Иван Митрофанович не такой. Всю свою жизнь он боролся с врагами Советской власти. Был заместителем начальника Винницкого управления НКВД, избирался депутатом Верховного Совета УССР…

Нет, не может настоящий чекист ни с того ни с сего вдруг взять и предать идеалы родной рабоче-крестьянской власти!

Да и в шестнадцатом году ему было всего семь лет.

То есть ничего общего с Семёновым или Яблоковым он иметь по определению не может.

Хотя… Кто знает, кто знает… Шальные деньги сводят с ума и не таких преданных бойцов.

Недаром ведь золото называют жёлтым дьяволом…

Сатана, дьявол движет его старшими коллегами.

Но ничего, и на них можно найти управу!

Ковальчук посомневался-посомневался и, когда его вызвал Белоцерковский по какому-то маловажному поводу, неожиданно даже для самого себя пошёл ва-банк:

– Довожу до вашего сведения, что в нашей области зреет контрреволюционный заговор! Один из его инициаторов некто Семёнов – бывший царский офицер, вахмистр казачьих войск. Нынче он прикрывается мандатом детского доктора.

– Знаю, – недоверчиво покосился Иван Митрофанович. – Павел Алексеевич – известный педиатр. Направлен к нам непосредственно Министерством здравоохранения для организации массового обследования детей. О военном прошлом в его документах нет ни слова.

– Ваш заместитель – Яблоков, его покровитель.

– Сергей Эдуардович? Да… Он служил когда-то в царской контрразведке. И не скрывает этого. А Семёнов… Нет. Не верю.

– Яблоков работал в центральном аппарате НКВД. Убрать компромат из личного дела сообщника ему было раз плюнуть.

– Оно-то так… Но… Какова их цель?

– Не знаю, – неуклюже соврал Ковальчук. Открывать сразу все карты не входило в его планы. Если заговорщики вдруг узнают о том, что он был свидетелем захоронения полковой казны и убийства двух невинных людей, ему не жить. А так – ещё можно будет выкрутиться.

О том, что в районе его родного села спрятаны немалые деньги, Иван узнал много лет тому назад из архивных материалов, когда только-только начинал свою работу в госбезопасности.

Открываясь Белоцерковскому, капитан знал на что идёт.

Но риск был оправдан.

Если Иван Митрофанович в сговоре с врагами народа, завтра его арестуют. Или предпримут попытку убить.

А если нет, они вместе быстро изобличат и обезвредят эту бандитскую шайку!

20

– Похоже, ты был прав, – сообщил Иван Митрофанович Ковальчуку уже на следующий день, столкнувшись с ним в обед лицом к лицу на территории католического кладбища, – бродить по его ухоженным дорожкам, как по парку, в свободное от работы время обожали многие сотрудники управления. – Семёнов ещё тот гусь! Кстати, настоящая фамилия его – Казанцев.

– Вот видите…

– Не перебивай! Во время войны он попал в плен, околачивался в Германии, затем вернулся в Советскую Россию, был пределён в Холмогорский лагерь, откуда его вызволил царский контрразведчик Израэль Апфельбаум – так звали раньше знакомого тебе Сергея Эдуардовича Яблокова.

– Вот это номер! – удивлённо и в то же время радостно выдохнул Иван Иванович. Радостно от того, что Белоцерковский не оказался предателем. Ему даже на миг стало неловко из-за того, что подозревал своего начальника в сговоре с преступниками.

– Но сюда он прибыл по заданию руководства с какой-то особой миссией. Да-да… Никакой Павел Алексеевич не врач, а наш с тобой коллега. Капитан. Так что добраться до него я пока не могу…

– Жаль!

– А вот зачем они решили вовлечь в свою схему ещё и тебя – ума не приложу! – продолжил размышлять вслух старший майор.

– Я местный. Из Кашовки.

– Знаю.

– Яблоков просил меня съездить на родину и кое-что узнать, – всё же не решился предъявлять сразу все козыри Ковальчук.

– Что именно?

– Не разбогател ли кто случайно…

– Понятно. Значит, и в этом деле следует искать денежный след, финансовую, так сказать, подоплёку?!

– Похоже на то.

– Теперь мне ясно, почему к Казанцеву в своё время проявляли настойчивый интерес руководители печально известного РОВСА. Золото! Где-то в районе Кашовки спрятано золото. Может, в легенде о брусиловской казне, которая распространена в здешних местах, есть частица правды? Как ты думаешь, Уссурийский тигр?

– Всё может быть, – с напускным равнодушием согласился капитан.

Время рассказать всё ещё не наступило.

Впрочем, и не наступит никогда.

Он ведь не дурак, чтобы подписать себе путёвку в далеко не оздоровительный лагерь, а то и смертный приговор.

«Почему скрывал правду все эти годы? Почему не доложил куда следует, как только стал работать в ЧК?»

Ответов на эти неприятные вопросы у него не было и нет…

21

15 января Иван наконец прибыл в родную деревню. В бестарке[36]36
  Бестарка – телега с кузовом в виде ящика для перевозки сыпучих грузов, например зерна.


[Закрыть], установленной на подсанках, запряжённых парой породистых лошадей. Одет он был как барин, в полушубок из натурального меха, шапку из молодого северного оленя, тёплые рукавицы. На ногах – авиационные унты, вызвавшие у земляков восхищение и неподдельный интерес. Точнее, наоборот, сначала любопытство, затем – восторг.

– И где это ты такую шикарную обувку раздобыл? – более остальных усердствовал один из дядьёв – Григорий, старший брат его матери, которому недавно стукнуло шестьдесят пять.

– На Дальнем Востоке.

– И что, все советские люди могут себе позволить эти, как их…

– Унты?

– Ага…

– Ну, почти, – в очередной раз покривил душой капитан, дабы не выдавать своего высокого положения при новой власти, а значит, и возможности получать выгоды при распределении материальных благ, хотя, по легенде, специально разработанной для односельчан, он тоже не последний человек – крупный учёный, аграрий…

– И отец с мамой? – не унимался старик.

– Да.

– Кстати, как они?

– Хорошо. Привет вам передают.

– А у нас тут разные слухи ходят…

– Какие именно?

– Мол, все Ковальчуки давно выехали в Америку.

– С чего бы это?

– Василий, брат твоего батька, писал, что скоро они с Иваном свидятся в Чипаго!

– Может, Чикаго?

– Может.

– А он-то как оказался за океаном?

– Три семьи из нашего села туда переселились. Ещё в двадцать втором.

– Понял…

– И вот однажды в деревню пришло письмо… Так, мол, и так, живём хорошо, дружно… Ждём в гости Ивана и его семью.

– Неправда… Вы же знаете, наш Васька всегда прибрехать любил.

– Точно. А ты женат?

– Да.

– И дети имеются?

– Двое…

– Где они сейчас?

– На Дальнем Востоке.

– А ты, стало быть, здесь с нами…

– Да… Буду поднимать урожайность в вашем… нашем колхозе.

22

Иван Иваныч собирался остановиться в родительской хате, но та за прошедшие годы сильно покосилась и практически вросла в землю, вследствие чего старая печь не выдержала и дала трещину. Топить её было небезопасно, и, чтобы не замерзнуть и не подвергать себя риску отравления угарным газом, Ковальчук отправился искать ночлега в… местной православной церкви.

Конечно, принять его счёл бы честью каждый односельчанин, но недремлющая интуиция настойчиво толкала опытного чекиста именно в Божий храм. Тем более, что отец Серафим сам звал его в гости. Ещё утром – сразу после общего собрания, на котором присутствовали все жители Кашовки от мала до велика. Ну, как же, земляк, простой крестьянин, а выбился в такие люди!

– Доброго вечера, батюшка.

– И вам того же!

– На постой примите?

– Милости прошу!

– Вы один?

– Да.

– А матушка где?

– Я холост.

– Чего так?

– Долго объяснять… Вечерять[37]37
  Вечерять – ужинать (укр.).


[Закрыть] будете?

– Нет. Сами знаете, наш народ в большинстве своём щедр и гостеприимен. В каждой хате гостю наливают чарку и подают хлеб. А до хлеба: сало, грибы, картошечка – все деликатесы земли Волынской!

– Следовательно, вы сыты?

– Так точно!

– И даже сто грамм горилки со мной за компанию не соизволите?

– Никак нет. Не употребляю.

– Совсем?

– Совсем.

– Это ваше личное решение или Советская власть не поощряет?

– Нет, власть здесь ни при чём!

– Я тоже так думаю. До вас у меня врач один гостил. По фамилии Семёнов…

– Батюшки святы… Павел Алексеевич…

– Вы знакомы?

– А как же!

– Так вот… Они до выпивки гораздо охочей вас. Особенно под грибочки!

– Ну, не все ведь люди одинаковы.

– Согласен, – пробурчал священник и с сожалением окинул взглядом почти полную бутыль, наполненную вожделенной мутной жидкостью.

– А что он делал, в наших-то краях? – повернул беседу в нужное русло Ковальчук.

– Малышню на диспансерный учёт ставил.

– Ясно. Как это происходило?

– Да очень просто… Семёнов выписал из церковной книги фамилии тех, кому не исполнилось шестнадцати, и поспешил откланяться!

– А зачем ему и дальше в нашей глуши торчать? Как говорится, сделал дело – гуляй смело! – сухо прокомментировал важное сообщение Иван Иванович.

– Осень на дворе стояла. Он ещё за зеленушками сбегал, – добавил поп. – Я кадушку присолил, а Павел от неё отказался… Мол, вернусь весной и заберу.

– Что ж, хозяин – барин!

– У вас на всё поговорочка за пазухой.

– Есть такой грех…

– Почему грех? Очень правильная манера. Речь шибко украшает.

– А вы, как я погляжу, не равнодушны к русскому слову?

– Нет. Дневник веду, стихи иногда пописываю. С Семёновым приятно было общаться – он много знает. И с вами тоже.

– Спасибо.

– Не за что.

– Значит, не такая и паршивая Советская власть, ежели таких грамотных людей воспитывает и на руководящие места расставляет?

– Хорошая власть, народная…

– Вот и я о том же… Деток лечит, о земле, об урожайности печётся… Не скрою, некоторые опасались её прихода…

– Честным людям бояться нечего.

– Один недостаток: все нынешние начальники уж больно военной лексикой щеголяют…

– Да? Не замечал.

– Да вы сам «так точно» через два слова вставляете…

– Виноват, исправлюсь… Но и вы, говорят, в своё время тоже в армии служили, а?

– Кто вам такое сказал? – хитро улыбнулся Антон Иванович.

– Сорока на хвосте принесла.

– Я этой сороке все перья повыдёргиваю!