Текст книги "Законы разведки"

Глава 19

…Перемены в уровне подготовки я почувствовал с первого дня. Дисциплинам, которые считались главными в центре, здесь не уделялось ни одной минуты. Видимо, не только я, но и остальные ребята, уже прошли хороший курс тактико-специальной и психофизической подготовки. Их не надо было учить маскироваться на местности или выживать в экстремальных условиях.

Интеллигентного вида преподаватели, которых все называли просто Профессорами, учили нас целенаправленно воздействовать на психику человека, вербовать агентуру, получать и обрабатывать информацию.

Боевая и общефизическая подготовка – только по индивидуальному плану. Техническая – со специфическим уклоном. Как установить или обнаружить «жучки», подслушать телефонные разговоры или проникнуть в компьютер… Да-да, уже тогда мы имели дело с этими мудреными ящиками, хотя большая часть населения СССР еще не подозревала об их устройстве или назначении.

Со своими бывшими сослуживцами я уже не встречался. Жили мы в отдельном коттедже вместе с Профессорами. Каждому выделялась собственная комната со всеми удобствами. Душ, ванная, внутренний телефон, телевизор, холодильник. Обед готовили по очереди. В продуктах недостатка не ощущалось, но все же каждому из четверки один раз за время обучения следовало попотчевать сотоварищей блюдами из «подручного материала» – мышей, червей, тушканчиков, змей. Скорее всего, нам порекомендовали это делать только для того, чтобы произвести впечатление на заезжих Профессоров, ибо каждый боец группы «Z» давно был обучен так, что мог жрать что угодно в самых антисанитарных условиях, а слова «брезгливость» в нашем лексиконе просто не было. Руководители центра прекрасно знали об этом и вряд ли бы стали лишний раз подвергать нас такому сомнительному испытанию.

Хотя на всякие эксперименты они были мастаки. Нас поили водкой, пичкали легкими наркотиками, вводили в вены пентотал и барбамил, вызывающие приступы болтливости, добавляли в пищу химические препараты, усиливающие половое влечение, и наблюдали за нашей реакцией. Не визуально, конечно, наблюдали, а через видеокамеры и разнообразные звукозаписывающие устройства, которыми основательно был напичкан буквально каждый метр наших апартаментов. Затем «подопытных кроликов» обвешивали всякими датчиками и скрупулезно снимали с них показания. Все данные аккуратно заносились в медицинские карточки и анализировались…

Перед самым «дембелем» устроили шоу, свидетелем которого я, еще в качестве курсанта Балхашского центра, уже однажды был.

К этому событию нас психологически готовили чуть ли не с первого дня подготовки. Мол, вот-вот в центр доставят несколько приговоренных к смерти рецидивистов, которых мы должны будем собственноручно прикончить. Чтобы пройти испытание кровью. Мои коллеги в ужасе вздрагивали при каждом упоминании о предстоящем испытании – им, вчерашним курсантам военных училищ, еще не приходилось убивать…

И вот «приговоренных» привезли. На «жертв Бухенвальда» парни не похожи – крепкие, откормленные.

– Сегодня для начала вы продемонстрируете руководству свое умение сражаться без оружия, – наставляет Иванов, лично курировавший группу «Z». – И учтите, эти люди умеют драться. И убивать. На совести каждого из них многие загубленные души. Терять им нечего. А приобрести можно многое. Если не свободу, то жизнь. Я им дал слово: тот, кто победит нашего бойца, – не будет казнен. И слово сдержу… «Первый», начинай…

Высокий, под метр девяносто, белобрысый парень, внешностью и речью напоминающий полещука[4]4
  Полещук – житель Полесья.


[Закрыть] – то ли белоруса, то ли волынянина, – вздрогнул.

Его нерешительность не осталась незамеченной не только мною, но и Ивановым. Иван Иванович напустил на лицо побольше суровости и… незаметно для остальных подмигнул мне. Кто-кто, а он прекрасно знал, что я в курсе всех этих диверсионных трюков и что нам противостоят никакие не уголовники, а начинающие курсанты центра. К тому же не самые сильные. Во всяком случае, по всем показателям значительно уступающие любому бойцу из группы «Z».

– Что ты медлишь, выбирай соперника! – нагнетает обстановку Иванов.

Четверо «смертников» находятся здесь же, в просторном холле коттеджа, временно используемом в качестве ринга.

Белобрысый еще раз выказал свою слабость – выбрал самого хилого «рецидивиста».

Но быстрой расправы все равно не получилось. «Приговоренный» легко уходил от нервных, прямолинейных ударов и иногда даже переходил в контратаки! Присутствующие при этом «члены жюри», как нам сказали, – старшие офицеры различных родов войск, переодетые зачем-то в одинаковую камуфлу без знаков различия, – выкриками подбадривали «гладиаторов».

Полещук наконец овладел собой и послал соперника в нокаут. Судьи единогласно опустили книзу пальцы рук, мол, кончай его.

– Только не сегодня, – предотвратил «кровопролитие» Иван Иванович. – Завтра вечером ты убьешь его, понял?

– Есть! – вяло буркнул в ответ «Первый» и, понурив голову, побрел на место.

Настала моя очередь. И я решил показать класс «желторотикам».

– Если можно – пусть выходят все трое! – бросил самоуверенно и, скрестив руки на груди, остановился в центре «ринга».

«Члены жюри» недоуменно переглянулись.

– «Второй» ранее специализировался на «рукопашке», – пояснил им Иванов. – Имеет опыт боевых спецопераций.

– Ясно, – рассмеялся один из судей. – В таком случае мы не можем выполнить его просьбу. Не дай бог, покалечит наших, так сказать, «спарринг-партнеров» – с кем тогда будут сражаться остальные?

– Кто хочет драться со «Вторым»? – решил поискать добровольца Иван Иванович.

«Приговоренные» молчали. Кому охота искушать судьбу?

– Этот! – я ткнул пальцем в самого крупного парня с пудовыми кулачищами. – Выходи!

Здоровяк нерешительно стал напротив, принял стойку. Мой свирепый взгляд вызвал в нем легкий трепет, и я понял, что серьезного сопротивления от этого сопляка ожидать не следует. Оставалось только выбрать способ, как бы поэффектнее вырубить его. В боевой обстановке я редко применяю удары ногами. Однако именно они производят на публику самое яркое впечатление…

Сделав ложный замах правой рукой, вынуждаю соперника «закрыться».

Неопытные бойцы всегда совершают одну и ту же ошибку – защищают в первую очередь глаза и нос, а подбородок только прижимают плотнее к груди, оставляя открытым для боковых ударов.

Моя нога резко вонзилась в щель между рукой и лицом соперника. Парень, не охнув, мгновенно рухнул на пол.

Воодушевленные моей легкой победой, «Третий» и «Четвертый» быстро расправились со своими подопечными.

Думал, Иванов похвалит меня, а вышло наоборот.

– Глупость ты спорол, Кирилл, – на «разборе полетов», всегда происходящем один на один, Иван Иванович был непривычно сух и официален. – До сегодняшнего дня ты лидировал в группе по всем показателям: интеллекту, наблюдательности, уровню выносливости, адаптации к воздействию наркотических препаратов… И вот такой досадный срыв! Из-за тебя мы не смогли правильно протестировать «Третьего» и «Четвертого»! Они ведь поначалу тоже слегка оробели. Под стать «Первому». А ты своей вызывающей самоуверенностью обеспечил им легкие победы! Зачем? Запомни навсегда: если тебе что-то известно о наших маленьких хитростях – наблюдай и молчи! Вовсе не обязательно, чтобы их знали остальные! Завтра вам предстоит «испытание убийством». Ты уже проходил его в Балхаше. Смотри, не сорви намеченного мероприятия!

Пристыженный, я молчал.

– Для предотвращения всяких выходок завтра пойдешь последним номером! – невозмутимо продолжал рассерженный Иванов. – Но даже при таком раскладе ты не имеешь права показывать, что тебе известен трюк с манекенами. Все ясно?

– Да.

– Эх, Кирилл, Кирилл… Неужели ты не понял, что происходит?

– Почему же, понял…

– Ну и что? – сразу насторожился Иван Иванович.

– Вы решили провести что-то вроде соцсоревнования между представителями спецназов различных разведслужб. КГБ, МВД, ГРУ… И вы, естественно, лично заинтересованы в том, чтобы я, как представитель нашего Ведомства, набрал наибольшее количество баллов.

Кажется, даже сам Иванов не ожидал от меня такого точного ответа. Столь удивленной и растерянной его физиономию я видел в первый и последний раз.

– Если бы ты не ответил на мой вопрос, я бы утратил к твоей персоне всякий интерес, – бросил шеф, постепенно приходя в себя. – Скажи, пожалуйста, как ты узнал об этом?

– Догадался. Парни – явно из разных служб, с разной спецификой подготовки, но весьма неплохой; прилично конспирируются; каждый – явно из лучших в своем ведомстве…

– Может быть, ты еще скажешь, для чего мы затеяли эту показуху?

– Скажу! – не задумываясь, выпалил я.

Не задумываясь – потому что этот ответ выкристаллизовался еще несколько дней тому. Вольно или невольно организаторы «соцсоревнования» дали большую подсказку. Во всем учебном процессе упор был на отечественную технику, оборудование, препараты, на все – даже иностранными языками всерьез не занимались, так, проверили наши прежние знания – и все.

– Ответишь правильно – считай, что я тебя простил, – серьезно сказал Иван Иванович.

– Не сомневайтесь – отвечу. Здесь проходит что-то вроде конкурса на право проведения в будущем спецопераций внутри нашей страны.

– Ну голова! Ну даешь! – только и смог сказать Иванов. – Смотри, мы непременно должны опередить всех коллег-конкурентов, – добавил он, покидая мою комнату.

Глава 20

В полдень через «кормушку» в камеру вбросили нераспечатанную колоду карт, и мы с азартом принялись расписывать «тысячу».

Чтобы избежать будущих разборок и непоняток, сразу согласовали правила игры. Первая карта – обязательно сопернику, последняя – себе. На девятку пересдаем, вальта «не женим». Четыре девятки – не играем. Никаких там списываний – расписываний. Не хочешь играть – тебе очки долой, а противнику – полтинник. Пятьдесят «глаз», значит. Через «бочку» – своеобразный порог, определенный в девятьсот очков, – перепрыгивать нельзя. Три раза на девятьсот не сыграл – минус сто. Если не выиграл с трех «бочек» – все начинаешь с нуля. Раздается каждому по десять карт, две в один прикуп, две – в другой. Один прикуп берет тот, кто играет, второй соперники не смотрят.

Договорились ставить на кон по пять баксов. Доллар добавляешь за «бейло», если дал 110–120 и так далее – и не сыграл. Если упал в нули – клади в банк червончик. Кроме того, в конце игры проигравший платит по доллару за каждую сотню недобора. Если закончил, например, на восемьсот – добавляешь в кассу два доллара, если в шестьсот – четыре. Хваленки, конечно, все знают: дама и король червовые – сотня, бубновые – 80, крестовые – 60, пиковые – сорок. Валет – два очка, дама – три, король – четыре, туз – одиннадцать. Девятка – ноль очков, десятка – по номиналу. Без «хвали» можно играть только 120, с «сорокушей», естественно, 160, ну и так далее…

Первую, тренировочную «тысячу» играли без интереса. Я победил легко и непринужденно. Соперник не выбрался даже из четырех сотен. Правда, и «бейла» ни одного не заработал. Все равно мой выигрыш мог составить 10 баксов. Пять за недобор, пять за вход. Может, я наконец разбогатею?

Во второй игре завязалась отчаянная борьба. Мы шли нога в ногу, – если можно применять такое выражение по отношению к карточной игре. И все же на «бочку» я выскочил первый. У Мисютина осталось 800. И право раздачи. Мой мус, как говорится.

Так случилось, что у соперника оказались все четыре дамы, и Барон, предвкушая мой крах, паснул. Я преподнес сопернику «данайский дар» – скинул короля червового. Надеясь убить двух зайцев сразу – сбросить меня и впрыгнуть на «бочку» самому, Мисютин стал сносить всю черную масть – и просчитался: не взял ни одной взятки! Я набрал очками, внебитую! Надо было видеть в тот момент его лицо.

– Ох, какой же я баран! – сокрушался сокамерник. – Именно баран, а не Барон. На такую чухню поддаться… Недаром говорят – жадность фраера сгубила!

Если бы ты знал, парень, сколько мне партий пришлось сгонять на дежурствах, ожидая приказа на боевые погружения…

– Здесь думать надо. Это тебе не шахматы, – «утешал» я расстроенного Барона и расписывал итоги партии.

Для начала недурно – благодаря своей фирменной уловке я заработал первые семь баксов. Пять – вход, и два за недобор.

Долго не рассусоливали – сразу начали следующую партию. Все повторилось с точностью до наоборот. У меня – 800, – «бочка». И раздаю я. Получаю в итоге все короли, кроме пикового, но вижу по картам, что соперник может набрать сотню, и поэтому даю «раз».

– «Два», – заедается Мисютин.

– Не имею права. Иди.

Соперник берет прикуп и подпрыгивает от радости на нарах – там лежит пиковый король! «Пошло!» – прокомментировал Барон.

Но ведь восемьдесят очков надо еще набрать. По своим картам вижу – возьмет, зараза! У меня только длинная черва и две бубны – король и десять. Шансов нет, остается ждать только ошибку соперника. И Мисютин совершает ее! Заходит с туза бубнового.

Я разочарованно бурчу: «Голая», – и сбрасываю десятку.

Обрадованный соперник, решив, что недостающая карта находится во втором прикупе, заходит с дамы, – а я с гордым видом накрываю ее бубновым королем!

Для Барона это был удар. «Сволочь», – прошипел он, сбрасывая карты, после того, как я пять раз подряд зашел в черву и отобрал его считанные взятки.

Дальше он был уже не игрок. Горячился, психовал, все время рисковал и за какой-то час спустил почти сотню баксов. Наверняка проиграл бы намного больше, если бы в тот момент нас не «пригласили» на прогулку.

Мы взяли теплые фуфайки и с удовольствием покинули душную камеру. Кочегарят здесь на славу, спим в майках.

Глава 21

По инструкции я даже не имел права заводить со своими товарищами разговоры на темы, касающиеся их личных биографий. Кто они? Откуда? Где учились? Ничего этого мне знать не полагалось. Так, отмечал кое-что для себя, используя для аналитических выводов малейшие неосторожные фразы, типа «у нас на Кавказе» (как порой говаривал «Третий»), а также собственные наблюдения.

Так я установил, что «Четвертый» наверняка с Урала. Во-первых – говорок, во-вторых – любовь ко всяким камушкам, самоцветам, поделкам из них. Это у уральских в крови. По своему отцу знаю, он родом из Волчанска. В-третьих, – врожденное следопытство. Иногда, прогуливаясь по степи, «Четвертый» начинал рассуждать вслух – какой зверек и как давно перебежал нам дорогу. И сразу переходил к любимой теме охоты, – например, как лучше бить соболей или где выслеживать медведя. При этом он мечтательно закатывал глаза и мысленно переносился куда-нибудь поближе к обложенной берлоге. Правда, такое поведение больше присуще таежникам-сибирякам, но и парням с Урала охотничьего нюха не занимать! Может быть, и мне кое-что перепало по отцовской линии. Правда, я больше чувствую людей, чем диких животных… Что же касается места службы, – от «Четвертого» на расстоянии разило «Конторой», как мы называли Комитет госбезопасности. От лисы не может пахнуть, как от волка! Даже в облике, хотя все мы ходили в одинаковой камуфле без знаков различия, у него просматривалось нечто специфическое, а был еще запах ваксы и одеколона – обязательно не такие, как у всех, старательно ухоженная прическа, манера курить и даже к месту и не к месту надевать темные очки…

«Первого», белобрысого, я «определил» в МВД. Тогда только-только при этой организации была создана УРОН – учебная рота особого назначения, предтеча грозного «Витязя». Наверняка парень представлял именно ее. На тыльной стороне левой ладони у него был выколот белый голубь. Очень популярная в те годы птица. Как же, символ мира! А для посвященных – эмблема внутренних войск Московского округа. Видимо, полещук там сначала проходил срочную службу, а затем поступил в училище МВД. Откуда уже попал в спецназ.

(Наверное, в действительности все было совсем не так, да и вряд ли спецслужбы могли допустить прокол с наколкой, но в двадцать два года люди редко сомневаются в правильности своих умозаключений!)

Третий – Кавказец, – скорее всего, мой брат-армеец, только не «морской дьявол», а сухопутный коллега или лихой воздушный десантник.

Он самый разговорчивый из всей компании. Остряк, балагур, – жаль, что нам нельзя пообщаться в неформальной обстановке…

Глава 22

Когда мы с Мисютиным, понурив головы, брели в «стойло», как здесь называют прогулочный дворик, представляющий собой ту же камеру, только больших размеров и с открытым «верхом» (вместо потолка здесь были хитросплетения из колючей проволоки и арматуры – вот откуда пошло выражение: небо в клеточку), навстречу по коридору вели человека, лицо которого показалось мне знакомым. Грубейшее нарушение режима, – но как я понял, здесь не обращают внимания на такие «мелочи». Мужчина несколько раз обернулся в нашу сторону, и я встретился с ним глазами. Как мне показалось, в его взгляде таилась плохо скрываемая угроза.

Бог ты мой, какая встреча! Это же один из четверки, с которой я устроил разборку в рождественскую ночь!

«Изотова найти они не смогли, сынка высокопоставленного чиновника – трогать не посмели, Кравченко в больнице, остался этот лошок. Вот следователь Перфильев и приказал “закрыть” его, чтобы выведать, кому принадлежал “Стечкин”, – догадался я. – Кто ищет, тот всегда найдет… Только смотрите, не перестарайтесь, Яков Михайлович! Вместо бандитского вознаграждения можно схлопотать пулю, если станете нам поперек дороги…»

От прогулок мы не отказывались никогда. Даже в лютые морозы, которые в этом году были через день. Погода просто насмехалась над жителями нашей страны: сегодня – минус двадцать, завтра – чуть ли не оттепель! Таких природных катаклизмов в Питере не было давно.

Обычно «прогуливающиеся» стараются не столько подышать один час свежим воздухом, сколько вдоволь накуриться. Ни я, ни Барон не были подвержены этой дурацкой привычке, поэтому, набрав полные груди кислорода, просто расхаживали по «стойлу», пялясь в зимнее небо, густо увешанное облаками разной конфигурации.

«Эх, превратиться бы в облачко да уплыть подальше от этого мрачного серого здания», – наверняка подумал Мисютин, и, рубанув ладонью морозный воздух, прошептал, чтобы мог слышать один я:

– Все равно смоюсь!

Впрочем, если бы мы разговаривали во весь голос – нас бы все равно никто не услышал. «Вертухаи» остались за дверью, а граждан из других камер выпускали подышать воздухом в другое время.

Всем вместе гулять одновременно нельзя. Еще бунт поднимем!

Глава 23

…Я-то знал, что никакого убийства не будет. Вечером «приговоренных» заменят манекенами, наряженными в одежды намеченных жертв, начинят собачьими кишками да кровью животных – и заставят нас потрошить их.

Подобное, как я уже говорил, проделывали со мной в Балхаше три с лишним года назад. Только тогда, в 1976, манекен нарядили в форму американского летчика. Мол, его, тяжелораненого, взяли в плен наши союзнички то ли в Никарагуа, то ли на каких-то островах и передали в центр. Тогдашним заданием предусматривалось сначала обыскать этого парня, якобы измордованного неквалифицированным допросом третьей степени, а потом прикончить, чтобы не мучился. Такие милые забавы. Некоторым, особо чувствительным, даже предлагали прополоскать покойнику кишки – вдруг сожрал пилот что-то ценное перед тем, как угодить в плен! И никто, поверьте мне, не усомнится в необходимости такой процедуры, никто сгоряча не раскинет мозгами, что, если бы американец и проглотил какую-нибудь важную цидулку – то давно бы вывалил ее во время длительного перелета в Союз!

Но сейчас, наверное, задание будет простое – мол, аккуратно прикончить, да и точка.

Так и случилось.

Как только стемнело, группу «Z» в полном составе собрали у коттеджа. В тот вечер Кавказцу пришлось первым «привести приговор в исполнение».

– Работать сегодня будем с холодным оружием! – приказал Иванов и кивнул на манекен, прислоненный к стене дома.

Кавказец без раздумий бросился вперед и проткнул десантным ножом чрево «приговоренного». Сразу видно – парень, как все горцы, в ладах с булатной сталью.

Манекен начал сползать по стене. Из распоротого брюха потекла кровь, полезли внутренности.

Клянусь: все это было подстроено специально, чтобы еще раз как следует пощекотать нервы «Первого». Беднягу-полещука, постоянно находившегося рядом со мной, чуть не стошнило. И когда сразу после этого он услышал свой порядковый номер – мгновенно лишился чувств.

Заставлять его не стали. Объявили «Четвертого».

К тому времени совсем стемнело, и уралец конечно же не мог заметить, что «смертник» не шевелится и не собирается оказывать сопротивление. Удар пришелся в самое сердце. Довольный собой гэбэшник с гордо поднятой головой вернулся к «членам жюри», один из которых, наверняка представитель той же Конторы, в знак солидарности крепко пожал ему руку.

Настала моя очередь. Не стану кривить душей – хотелось выкинуть какой-то очередной фокус, например, метров с двадцати метнуть нож в горло «приговоренного», но я сдержался и сделал как все – подошел к манекену и с улыбкой на устах проткнул его ножом. Как ни в чем не бывало вернулся на свое место. Ни один мускул не дрогнул на лице.

И судьи по достоинству оценили настоящий профессионализм. Как я узнал впоследствии – за хладнокровие в тот вечер мне снова поставили наивысший бал…

Через несколько дней пришла пора подводить итоги. Учитывалось мнение всех: Профессоров, «членов жюри», лично Ивана Ивановича, самих спецназовцев. Каждому члену группы «Z» предложили определить места в табели о рангах всех «номинантов» на звание лучшего головореза Советского Союза. Себя просили на пьедестал не возводить.

Я отдал первенство уральскому следопыту, за ним поставил Кавказца, третья позиция, ясное дело, досталась белобрысому полещуку. Все остальные соискатели наград поставили на первое место меня. Так же поступили почти все Профессора. А вот «члены жюри» высказались против, отдавая предпочтение «гэбэшнику». Разрешил ситуацию в мою пользу голос Иванова…

В то время начальник центра казался мне если не жутким стариком, то пожилым человеком – точно. Как же, сорок шесть – это чуть ли не полвека. И только сейчас я понимаю, как молод он был и какое высокое положение занимал, несмотря на свой возраст.

Всю жизнь я буду жадно ловить скудные крохи случайных сведений об этом загадочном человека, но так и не выясню до конца даже его истинную фамилию…